Сказка русского лица. Икона Богоматери в русской литературе

Или когда, одержав первую победу, вернулись к полкам с пленными, Игорь сказал братьям и воинам своим: «Бог силою своею помог нам одержать победу над врагами нашими, и нам – честь и слава»…

На рассвете в субботу, когда начали наступать полки половецкие, как лес густой, могли они на конях убежать, оставив простых воинов, но сказали: «Если побежим, уйдем сами, а простых воинов оставим, то согрешим перед Богом, выдав их (врагу);но лучше или все на одном месте умрем, или спасемся». И сказав так, все сошли с коней и пошли, сражаясь в пешем бою. И тут по Божьему попущению ранили Игоря в руку, и омертвела левая рука его.

Или когда заворачивал бегущих коуев и приближался к полкам своим, половцы взяли его в плен. Уже схваченный Игорь видел, как храбро сражается брат его Всеволод, и просил себе (у Бога) смерти, чтобы не видеть гибели брата своего. Так в день святого воскресения на реке Каяле навел на них Господь гнев свой: вместо радости и веселья навел на нас плач и вместо веселья – скорбь

Только в плену, заново пережив все и перечувствовав, Игорь понимает свой грех. И вот кульминация повести – его молитва:

«Вспомнил я грехи свои перед Господом-Богом моим, ибо много убийств, кровопролития сотворил я в земле христианской. Я не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля: тогда немало зла приняли неповинные христиане – отцы разлучались с детьми своими, брат с братом, друг с другом своим, жены с мужьями своими, и подруга с подругой своей, и все были в смятении от плена и скорби. Живые мертвым завидовали, а мертвые радовались, что, словно мученики святые, отошли из жизни этой, испытание огнем претерпев; старцы умерщвлялись, юноши же жестокие и ужасные раны получали, мужи же побивались и рассекались на части, а женщины терпели поругание.»

«И все это совершил я, -сказал Игорь, – недостоин я оставаться в живых; и вот вижу теперь возмездие от Господа- Бога моего. Где теперь любимый мой брат? Где теперь брата моего сын? Где сын мой родной? Где бояре –советники, где мужи, храбрость проявляющие? Где строй воинов? Где кони и оружие ценное? Не лишился ли я всего этого, и не предал ли меня Господь (пленником) в руки беззаконным тем? Так воздал мне Господь за беззаконие мое, гневаясь на меня. И пали теперь грехи мои на голову мою. Справедлив Господь и праведен суд Его, ибо нет мне теперь места среди живых. Вижу, как другие мученический венец приемлют; почему же я один, виновный, не принял страдания за всех них? Но, Владыко, Господи Боже мой! Не отвергни меня до конца, но, если будет воля Твоя на то, прояви милость к нам, рабам твоим».

Жадны до наживы и по сей день русские князья. Отваги им не занимать, но алчность и свирепость, вечная волчья грызня между собой, безмерность в утверждении права сильного, беззаконие, от которого гибнут неповинные и разрушается государство – вот смертный грех их, они запятнаны кровью невинных. Это высказал своим «Словом» безымянный автор. Это понял и сам Игорь, пережив позор пленения, гибель близких людей, став сейчас беззащитным и униженным, как были унижены жители городов, разоряемых им. Дорого заплатил он за этот душевный опыт, но ему предстояло еще испытание.

Будучи в плену, священника велел Игорь прислать из Руси со всем, что нужно для службы церковной: хотя не знал он промысла Божия, но предполагал, что надолго там (в плену) останется. Однако спас его Бог ради молитв христианских, ибо многие о нем скорбели и проливали слезы свои за него. Склоняя его к побегу, советники его говорили: «Иди, князь,

на Русь, если Бог хочет спасти тебя!». Он отвечал: «Я чести ради тогда не спасался бегством, дружину покинув, и теперь бесславным путем не хочу идти!» Они же возражали: «Мысль, Господу неугодную, и гордыню хранишь в сердце…»

И вот он встал, ужасаясь и трепеща, и поклонился образу Божию и кресту честному, промолвив: «Господи-Седцевидец! Спаси меня, Владыко, Тебя недостойного!» – и, взяв с собой крест и икону, поднял стенку (шатра) и вылез наружу…

Это спасение совершил Господь в пятницу вечером. И шел Игорь пешком одиннадцать дней до города Донца, а оттуда пошел в свой Новгород, где все ему обрадовались, из Новгорода пошел в Чернигов к брату Ярославу, прося помощи для Посемья. Ярослав обрадовался ему и помощь дать обещал. Игорь же оттуда поехал в Киев к великому князю Святославу, и рад был ему Святослав, а также и Рюрик, сват его. («Повесть о походе князя Игоря Святославича на половцев» -летописная повесть, текст которой вошел в Киевскую летопись (Ипатьевский список) -цит. по книге: Древнерусская литература Хрестоматия Составитель А. Л.Жовтис: М.,1966,с.62—68).

Так, «ужасаясь и трепеща», Игорь совершает бесславный и бесчестный поступок – как вор в ночи, бежит он от половцев, которые, положившись на княжескую честь, ослабили надзор за ним, не заковали в цепи, не издевались над пленником. Стыдно это и позорно. Вспомним, что в походе он предпочитает смерть от руки врага позору бегства. Так добровольно налагает он на себя наказание тягчайшее – стыдом и совестью. С этим теперь ему предстоит жить. Так смиряет свою гордыню своенравный князь.

Автор «Слова о полку Игореве» оправдывает бегство: «Игорю-князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Русскую, к отчему золотому престолу». Игорь-князь; у него есть обязательства перед людьми, которые не могут быть выполнены в случае его добровольной смерти. «Тяжко голове без плеч, беда и телу без головы», -говорит свою «припевку» Боян; автор добавляет «Русской земле без Игоря». Так определяют они соотношение народа и власти.

Обращает на себя внимание разница в окончаниях летописной повести и «Слова». В летописной повести, где Игорь выглядит правоверным христианином, молится при каждом своем шаге, нет упоминания о том, что князь ездил на поклонение к Пирогощей, что в данном контексте было бы очень выигрышно и уместно, хотя сказано, что он поехал в Киев к великому князю Святославу, и рад был Святослав, а также и Рюрик, сват его.

В «Слове» – это апофеоз: «Солнце светится на небе- Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае – вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко Святой Богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы.» Не к Софии, не в главный храм города Десятинный, не его престол там стоит, но все же, например, не в церковь Св. Вознесения в Путивле, которая упоминается в летописи по случаю ее разграбления еще при отце Игоря Святославе при очередной княжеской распре. В Киев- дом Богородицы, покровительницей которого она считалась, к Пирогощей, отметившей к этому времени полвека своего пребывания на Русской земле.

Как бы нам хотелось теперь мысленно войти вместе с Игорем в храм Богородицы Пирогощей, стать за его плечами перед иконой, как можем мы стать перед Орантой, Одигитрией, Знамением… Однако церковь разрушена при татарском нашествии, утрачена икона. Какой она была?

Сохранились ли списки? В поэме Н. Клюева «Деревня» (1926г.) звучат строчки, написанные как бы от лица крестьян, измученных революционными переменами, разорением русской деревни, гражданской войной, нелепой атеистической пропагандой, которая выливалась в разрушение храмов, срывание со стен икон и сжигание их:

 
Маета – змея одолела
Без сохи, без милого дела,
Без сусальной в углу Пирогощей…
Ты Рассея – лихая теща!
 

Стоп!…Откуда же здесь у поэта ХХ века Пирогощая? Конечно, Клюев, очень почитавший «Слово о полку Игореве», мог и просто взять этот образ как обобщенное название иконы Богоматери; он часто упоминает в своих стихах образы «Слова». В той же поэме «Деревня», говоря о деревенских девушках, поэт узнает в них черты предков: «Вон Полоцкая Ефросинья, Ярославна- зегница с Путивля, Евдокию – Донского ладу Узнаю по тихому взгляду». Но возможно и другое. Возможно, были списки с иконы. Дошли они до северного края. По избам северным висели. Возможно, и по сей день висят?

Пытаясь объяснить значение слова «пирогощая» и через него понять тип иконы, исследователи приходят к разным выводам. Марк Шефтель возводит название «Пирогощая» к греческому «Утешительница». Д.Н.Альшиц считает, что это слово состоит из двух: греческого (огненного цвета, горящая) и « гощ» (от русского-горящая).Огнем горящая – Неопалимая Купина. Д. Лихачев предполагает, что название Пирогощая произошло от греческого слова «Башенная»: культ Богородицы на Руси связан с константинопольским Влахернским монастырем; Богоматерь Одигитрия или Оранта изображались на иконе в окружении стен Влахернского монастыря, имевшего 7 башен; название связано еще и с тем, что икона, привезенная из Константинополя, там находилась в круглой Влахернской церкви, напоминающей башню.

Наименования икон Богоматери подчиняются столь же прихотливым законам, сколько прозвания людей. Есть основное именование, связанное с тем, как изображена Богоматерь: в полный рост с оберегающим жестом рук- Оранта; то же изображение, но полуфигурное, поясное – Знамение; с Младенцем Христом на руке, держащим свиток Завета и благословляющим, поясное- Одигитрия; Богоматерь с младенцем, утешающим и ласкающим скорбящую Мать, – Умиление (греч. Елеуса).Второе наименование икона получает по месту явления, пребывания, прославления: Смоленская Одигитрия, Тихвинская, Новгородская. Если прославляется чудесами список с чудотворной иконы, то указывается, с какой именно: Шуйская Смоленская Одигитрия. Название иконы может быть связано с принадлежностью тому, кто написал ее или подарил обители. В 1381 году московский митрополит Пимен перенес из Царьграда одну из икон Божьей Матери. ее установили в Благовещенском соборе и стали с тех пор именовать Пименовской. Известны названия икон, связанные с тем, кто перед ними молился: Саровская икона Богоматери «Умиление» Серафима Саровского, Смоленская Одигитрия Сергия Радонежского.

Игоревская икона Богоматери имеет отношение к герою «Слова о полку Игореве» – это икона, перед которой молился его дядя, брат его отца Святослава, тоже Игорь. В борьбе за киевский престол он потерпел поражение, бежал, был схвачен, помещен как пленник в Выдубецкий монастырь, затем, сковавши, отослали его в Переяславль и посадили там в тюрьму, в монастыре св. Иоанна. Тяжело больной, он принял пострижение. Потом по улучшению здоровья, был переведен в Киев, в монастырь св. Феодора, где принял схиму. Святослав пытался прийти ему на помощь и собирал новую дружину, но тем только ухудшил положение. Киевляне, сторонники Мономаховичей, жестоко убили Игоря. Страницы «Повести временных лет», рассказывающие об этом убийстве, полны глубокого драматизма. У князя Игоря-героя «Слова», судя по судьбе его дяди-пленника, были очень веские основания благодарить Богородицу за спасение из плена.

Церковные предания, основываясь на киевской летописи, рассказывают о том, что купец Пирогоща привез из Константинополя на корабле две иконы. Одну из них, Пирогощую, поставили в храм Богородицы (строился в 1131—1132 г.г.), названный по имени иконы. А другую-в Девичий монастырь в Вышгороде, где князем позже был Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого, внук Владимира Мономаха. Однажды, разговаривая со своими боярами о чудесах, бывающих от святых икон, узнал он, что в Вышгородском Девичьем монастыре совершается нечто дивное, непостижимое для них, с иконой Богоматери, написанной, как говорят, евангелистом Лукой и привезенной из Константинополя купцом Пирогощею. Святая икона то сама собою переносилась с одного места на другое, то стояла среди церкви на воздухе, как бы ища себе достойного места.

Благочестивый князь отправился в монастырь. Взглянув на икону, он был поражен ее силой, пал на колени и долго молился. Потом стал просить служителей «отпустить» икону из монастыря. Южная Русь, ставшая театром алчного властолюбия, злодейств, грабительств, междуусобиц, казалась Андрею обителью скорби и небесного гнева. Ему хотелось в места, где он провел свое детство, на родину – в Ростово-Суздальскую землю. И весною 1155 года тайно от всех с семейством, священником, дьяконом и немногими придворными Боголюбский выехал из Вышгорода, взяв с собою эту чудотворную греческую икону-Елеусу (по-русски «Умиление»).Во Владимире был выстроен Успенский собор, которого она стала главной святыней, получив имя Владимирской. Этой иконе суждено было пройти с Русским государством весь путь его развития, включая сегодняшние дни. История ее потрясает воображение. Если судить по ней о Пирогощей, привезенной на одном корабле с Владимирской, можно представить себе, какой силы влияния на людей утрачена икона.

В связи с этой легендой нельзя не высказать безумное предположение. Если Владимирская и Пирогощая привезены на одном корабле, куплены одним купцом, то, может быть, и у одного иконописца. Не была ли Пирогощая типом Владимирской иконы, если не двойником, то очень схожей в манере исполнения? Игоревская икона по всем признакам – список с Владимирской …Или с Пирогощей?.. Тогда становится понятным, почему Игорь едет именно к Пирогощей —это семейная икона Ольговичей. Тут возможны еще добавления: возможно, священник, присланный к Игорю, находившемуся в плену, был из этой церкви; возможно, икона, сопровождавшая его в побеге, списана была именно Пирогощей…

Глава IV.
«Лик нездешней силы – Владимирская Божья Мать»

Судьба Владимирской иконы Богоматери после ее переезда из Вышгорода на протяжении почти двух с половиной веков оказывается связанной с Владимиро-Суздальским княжеством. В 1395 году она перенесена в Успенский собор Москоского кремля и стала палладиумом (святым щитом) Москвы, Московского царства, позже всего Российского государства. После революции икону уже как произведение искусства, имеющее непреходящую художественную ценность, приняла в свои залы Государственная Третьяковская галерея. Началась исследовательская и реставрационная работа, очистка от многовековых наслоений, в результате которой икона предстала перед посетителями галереи в своем первоначальном виде.

Было определено время и место ее создания – начало Х11 века, Византия, Константинополь. Икона типа «Умиление» («Елеуса»),который, по преданию, связывают с именем евангелиста Луки, писавшего изображение с живой Богородицы в годы ее пребывания в Елеоне на доске стола, за которым трапезовали Иисус Христос и Его Мать. Когда апостол Лука закончил работу, он показал икону Марии, которая сказала: «Благодать родившегося от меня да пребудет с сими иконами».

Икону написал мастер столичной константинопольской школы, имя которого остается неизвестным. Средневековье, обоготворив материнство, впервые ощутило его возвышенную красоту. Но для византийского художника времени потрясений и смут в империи оно окрашено чертами глубокого драматизма. Младенец словно ищет защиты у Матери, прижимаясь к Ее щеке и обняв Ее шею рукой. Образ Богоматери несет в себе строгость и душевное благородство. Взгляд больших миндалевидных глаз господствует на аскетическом лице Богоматери с маленькими губами и тонким носом. Порыв младенца как бы находит выход в этом охраняющем, приковывающем к себе, почти гипнотическом взгляде. В нем назидание, скорбь, духовная сила и внутренняя отрешенность. Мастер дает почувствовать не только физическую близость двух людей, но их душевное единство, чувство, которое в столь обостренном виде не было еще известно античности. Открытие величия духовной силы человека было одной из важных сторон византийского искусства, представителем которого является создатель иконы.

В 1929 году Максимилиан Волошин пишет стихотворение – «посыл» (послание) «Владимирская Богоматерь», обращенное к реставратору иконы, ученому, искусствоведу А. И. Анисимову:

 
Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской – тебе —
Два ключа: златой в Ее обитель,
Ржавый – к нашей горестной судьбе.
 

Сам обладавший помимо поэтического дара талантом художника, М. Волошин пытается передать чувство необыкновенного волнения и потрясения, которое испытывает человек перед иконой Владимирской Богоматери, где младенец Христос изображен не на троне, не в виде грозного судии грехов людей —на руке Матери, взор которой пронизывает века, вмещает в себя все тревоги и скорби мира. Поэт размышляет о личности художника, создавшего этот потрясающий душу образ, который выразил свое время, ответил чувствам и мыслям миллионов людей множества столетий. Учение Христа, наивное и доброе, подобно ребенку, которого наказала мать, а он плачет и тянется к ней, ища защиты, и мать, смягчившись, уже сама раскаивается в своей горячности, подхватывает его на руки, плачет и целует. Такое хрупкое и беззащитное, учение Христа о добре, любви и всепрощении непрерывно саднит душу, пробуждает совесть, «неотступно требует», возбуждает желание только так и жить – в любви, добре и всепрощении. Описывая впечатление от иконы, Волошин видит ее не в зале музея перед подчас холодным любопытствующим взглядом посетителя. А в храме, «в пламени молитвы», при церковных свечах, глазами молящегося. Колеблется пламя свечей, икона оживает, Лик меняет выражение.

 
Не на троне – на Ее руке,
Левой ручкой обнимая шею, —
Взор во взор, щекой припав к щеке,
Неотступно требует… Немею —
Нет ни сил, ни слов на языке…
 

Случайно или намеренно Волошин смещает даты: «злые дни гонения икон» приходятся в Византии на У111 – 1Х, а не Х11, хотя и полный разного рода смятений, век. Зато в России времени написания стихотворения – это поистине пик иконоборчества, гонений на церковь, уничтожения и распродажи духовных ценностей. 1929 – год «великого перелома» называют новой волной революции, раскрестьянивания и физического уничтожения русского крестьянства, начала массовых репрессий. Отсюда – «страшная история России», отсюда размышление о княжеских междоусобицах, темницах, «костры самосожжений, тьма веков».

Стихотворение Волошина – взгляд из своего времени в глубину веков на события в жизни страны, свидетельницей которых была Владимирская Богоматерь, то предупреждая, то осуждая, то пытаясь спасти и защитить свой слепой народ. Не знаком ли обреченности древнего Киева, раздираемого междоусобицами, братоубийствами и вследствие этого оказавшегося беззащитным перед нашествием орды Батыя, разорившей его, был «уход» иконы во Владимир? Не попыткой ли спасти «великокняжий стол», призванный объединить Русь?

 
Не погром ли ведая Батыев,
Степь в огне и разоренье сел —
Ты, покинув обреченный Киев,
Унесла великокняжий стол?
 

Там, одушевляемый идеей создания нового объединения уже не на родовых, а на государственных началах, Андрей Боголюбский строит новую столицу, украшая ее золотыми и серебряными воротами, воздвигает великолепные храмы Успения Богородицы – во Владимире и Рождества Богородицы – в княжеской резиденции Боголюбове, каменном городке, который находился примерно на таком же расстоянии, что и Вышгород от Киева: «Пусть будет во славу всей моей родине!»

«…бывало, купец приходил из Царьграда иль из иной стороны, из Русской земли, и католик, и христианин, и язычник любой, и ты говорил: „Введите в церковь его и в палаты, пусть видит истинное христианство!“ – и принимали крещение болгары, и евреи, и любые язычники, увидев славу Божью и украшение церковное!».

Для Боголюбской церкви Андрей заказал икону Богоматери в полный рост со свитком в правой руке, а левую простирающей к лику благословляющего Христа, который изображен перед Ней вверху справа в полукружии. Такой увидел он Богородицу во сне: когда Владимирскую икону перевозили из Киева, кони неожиданно встали, словно вкопанные на том месте, где позже было построено Боголюбово; их заменили, но и новая упряжка не тронулась с места; путники вынуждены были расположиться на ночлег; утомленный дорогой князь заснул и видел во сне Матерь Божию, которая приказывала на этом месте основать обитель. Что было и выполнено. Икона получила название Боголюбской. Есть ее различные варианты при сохранении общего канона. На иных перед Богородицей изображается благочестивый князь, стоящий на коленях. На других – сонм святых и мучеников на фоне каменного городка.

В историческом романе В. Бахревского «Никон» (М., 1988г.) есть сцена. где митрополита Никона и сопровождающего его боярина Хованского встречают на Соловках крестным ходом и иконой Боголюбской Богоматери, писанной с благословления святого Филиппа. Филипп – святой мученик, Московский митрополит, погибший от руки Ивана Грозного: царь Иоанн устроил расправу над Великим Новгородом; утопил в Волхове тысячу женщин с детьми; устроил потеху; женил местного архиепископа на кобыле; послал Малюту Скуратова к Филиппу за благословлением новгородского погрома; Филипп благословления царю не дал – предпочел смерть. В романе В. Бахревского Никон едет на Соловки для перенесения мощей св. Филиппа с Соловков в Москву и везет покаянное письмо царя Алексея Михайловича.

.Андрей Боголюбский погиб в Боголюбове от рук заговорщиков. Его тело лежало непогребенным. Во Владимире начались грабежи. Как рассказывает «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», созданная, по предположениям исследователей, очевидцем события, священник Микула (священник Николай, приехавший с князем из Киева) стал ходить по городу с образом святой Богородицы в ризах – тогда пресеклись грабежи. На шестой день сказали владимирцы игумену Феодулу и Луке, начальнику хора в храме святой Богородицы: «Приготовьте носилки, да поедем – возьмем князя и господина своего Андрея». А Микуле сказали: «Собери священников; все, облачась в ризы, выходите за серебряные ворота с иконой святой Богородицы – тут князя дождешься».

«…Положили его в дивной, достойной похвал, церкви святой Богородицы златоверхой, которую сам он создал». Бог… «дал ему подвигом душу спасти, кровью омыв прогрешения свои».

Стихотворение М. Волошина «Владимирская Богоматерь» содержит воспоминание тех дней истории иконы, когда в пределы России вступил страшный завоеватель Востока Тамерлан (железный хромец).С полчищами своими он приблизился к пределам рязанским, взял город Елец, пленил князя Елецкого, избил многих христиан и дошел до Дона, направляясь к Москве. Великий князь Василий Дмитриевич (сын Дмитрия Донского) с войском вышел к Коломне и остановился на берегу реки Оки. На силу своего войска он не надеялся. Разорение и гибель Москвы казались неизбежными.

 
А когда Хромец – Железный предал
Окский край мечу и разорил,
Кто ему в Москву прохода не дал,
И на Русь дороги заступил?
 

В центре «Повести о Симеоне, Суздальском князе» историка и писателя начала Х1Х века Николая Полевого – 1395 год, присоединение к Москве Нижнего Новгорода. Русь, положившая свои дружины на поле Куликовом в битве с Мамаем, как может, то данью, то посулами, теперь отбивается от Тохтомыша, пожегшего Москву. Пытаясь объединить силы, Москва намерена присоединить к своим владениям Нижний Новгород. Но нет доверия к Москве. Характерен диалог, который и сейчас звучит очень современно, между героями повести москвичом Истомою и нижегородцем Замятней:

– Правда твоя, – отвечал Истома.– Вот и нашу мать Москву выдают со всех сторон-стоит она, как сиротина на могиле отца и матери, – нет ни помощи, ни пособия от других княжеств!

– Хороша ваша сиротина Москва! – сердито вскричал Замятня.– Придет беда, так она и поет: «помилуйте, православные», а отхлынуло, так того за ворот берет, кто ей помог! Ты, москвич, нашего брата-нижегородца не тронь! В наши сердца глядись, словно в матушку Оку, а в вашей Неглинной и ворон не видит, что он черен. Когда покойный князь Димитрий Иванович попросил стать за святую Русь – кто отказался? А там, как стал он гнуть других, так нечего жаловаться, что выдали его Тохтомышу!

А между тем на востоке выдвигается новый грозный завоеватель Тамерлан. Князь Василий Дмитриевич и владыко, московский митрополит Киприан, с ужасом слушают письмо, которое прислал грек —лекарь, издавна живший при дворе Ордынских ханов, который уведомляет, что судьба Золотой Орды решена. Тимур-хан победил, Тохтомыш разбит и бежал. «Пишу к тебе, государю, среди развалин, потоков крови и груд смердящих трупов. Тмы тем татар Тимурхановых, как саранча, хлынули на берега Волги, и ни возраст, ни пол, ни род, ни сан – ничто не избегло гибели, посрамления и неволи! Железа недостает на цепи, и мечи воинов проржавели от запекающейся на них крови. Уведомляю тебя, государь, что Тимур-хан есть один из бичей, посылаемых на человеков гневом Божиим, пред коими исчезают и глад и хлад, равняются горы и высыхают реки, отверзая им пути…» Тот же холодный ужас, видя войско Тамерлана, испытывает князь Симеон, который бежал из темницы и едет в стан Тамерлана в надежде, что тот поможет ему возвратить отобранное через Тохтомыша интригами Москвы княжество. «Место, где расположен был стан Тимура, тянулось на несколько верст по берегу Сосны и Дона и неправильно простиралось в лес. Передовые отряды Тимуровы были за пепелищем Ельца… Перед глазами князя раскрылся стан Тимура – ни в какую сторону не видно было конца бесчисленному множеству шалашей, палаток, шатров, землянок. Лес на несколько верст был вырублен. Вдали дым поднимался от догоравшего Ельца. Стадо коней, волов, верблюдов, овец, орудия, каких до того времени не видано в России, воины, разнообразно одетые, богатые бухарцы, покрытые овчинами курды, закованные в железо персияне, черные эфиопы, наездники горские, воины европейские, женщины и дети пленные, телеги, нагруженные снарядами и добычами, оружие, наваленное кучами и расставленное рядами, огни, вокруг которых сидели воины, балаганы, где раскладены были богатства и товары из всех стран света и где шла деятельная торговля, как будто на каком торжище, рев животных, звук бубнов и труб, клики песни, плач, игры, уныние отчаяния и неистовство счастия, бешеная радость и вопль ярости – все раскрывалось в зрелище невиданном и неслыханном.» Выйдя из шатра Тимура, который отдает приказ возвратить князю то, что у него «отняли Тохтомыш и враги его», первое, что видит Симеон, «была пирамида из окровавленных человеческих голов, которую склали в краткое время бытности его в шатре Тимура». Такого рода неприятель вступил в пределы Руси, так расправлялся он с противниками.

Объятые ужасом москвичи обратились к владимирцам с просьбой для спасения города отпустить в Москву образ Владимирской Божьей Матери, прославившийся к тому времени многими чудотворствами. Десять дней владимирцы на руках несли святой образ, совершая постоянные моления. Отовсюду стекалось множество народу, присоединяясь к шествию На Кучковом поле в Москве, где в память этого события позже был воздвигнут Сретенский монастырь, москвичи встречали икону. Бесчисленные толпы людей по обеим сторонам дороги, преклоняя колена, с усердием и слезами взывали: «Матерь Божия! спаси землю русскую». Воодушевление, готовность отстоять свою землю были столь велики, а молитвы столь единодушны, что Тамерлан, которому разведчики, конечно, доносили вести о происходящем, видел в своем шатре вещий сон: великую гору и с ее вершины идущих к нему многих святителей с золотыми жезлами, а над ними в сиянии лучезарном Деву неописанного величия, окруженную бесчисленными тьмами ангелов с пламенными мечами, которые все устремились на него. В ужасе проснувшись и собрав своих старейшин, Тамерлан требовал от них объяснение этого видения. Ему отвечали мудрейшие, что виденная им Дева есть Матерь Бога христианского, Защитница русских. «Итак, мы не одолеем их,» -сказал Тамерлан и повелел своим воинам немедленно отходить с позиций к удивлению русских и самих татар.

Объединяющая сила чудодейственного образа в центре стихотворения М. Волошина. Она – воплощение материнства, которое нужно защищать во имя жизни на земле. Она- святыня, которую не дано попирать никому. Она- высший суд и справедливость, перед которыми равны властители и подданные, во имя которых идут на подвиг и совершаются чудеса, перед лицом которых смиряются самые жестокосердные завоеватели, устрашенные силой духа, единством, готовностью к подвигу, верой. Икона Владимирской Божьей Матери была поставлена в Успенском соборе Московского Кремля как главная святыня. Все важнейшие государственные акты совершались перед этим прославленным образом: перед ним приносили присягу на верность России, молились,. выступая в военные походы, совершали избрание Всероссийских митрополитов, а впоследствии и Патриархов всея Руси, короновали на царство царей. К Владимирской иконе Божьей Матери приходил с молитвою весь русский народ и в нужде, и в радости, от нее изливалась благодать на всю верующую Россию. В начале двадцатого века икона Владимирской Богоматери покидает стены Кремля. Строчки стихотворения Волошина о своем времени, о России начала двадцатого века полны скорби, печали, тревоги, сомнения, гнева и надежды.

 
От лесов, пустынь и побережий
Все к тебе за Русь молиться шли:
Стража богатырских порубежий…
Цепкие сбиратели земли…
 

Слава иконы вызвала появление ее списков. Нет русского храма, где бы не было этой иконы. «Богоматерь Владимирская» Андрея Рублева. ХУ век. Русское Возрождение. Какими словами описать эти тонкие линии, эти поистине волшебные краски, веками не теряющие яркого блеска и волнующей теплоты, этого живого дыхания времени, когда Русь собиралась с силами, объединялась, готовясь сбросить с себя иноземное иго. Поистине Возрождение. Андрей Рублев выступает здесь не копировщиком, но соревнователем византийского мастера, создавая свой образ Великой Матери. «Теплой Защитницей мира холодного» назвал Богоматерь М. Ю.Лермонтов, и кажется, что образ этот навеян именно иконой А.Рублева

 
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного.
 

Молитва не за себя – за другого; молитва других за нас. Считается, что такие молитвы быстрее доходят до Бога. Прохожий бросает нищему подаяние – «молись за меня!». Борис Годунов в трагедии Пушкина говорит юродивому: «помолись за меня!». «Нельзя молиться за царя Ирода, -возражает тот.– Богородица не велит».

Икона Симона Ушакова (1626—1686) «Древо Московского государства» – одно из самых известных его произведений. В центре – медальон с изображением (образом) Богоматери Владимирской. Чудотворная икона окружена ветвями символического древа, произрастающего из Успенского собора Московского Кремля; у корней древа представлены митрополит Петр и князь Иван Данилович Калита. На ветвях – медальоны с поясными изображениями московских князей, царей, иерархов церкви, преподобных и юродивых: среди них Александр Невский, цари Федор Иоаннович и Михаил Федорович, царевич Димитрий, Сергий Радонежский, Василий Блаженный, Пафнутий Боровский и другие выдающиеся личности русской истории, своими подвигами, деяниями и благочестием утвердившие авторитет Москвы как общерусского духовного и политического центра. Изображенные в медальонах держат в руках белые развернутые свитки с текстами из Акафиста – песнопения, прославляющего Богородицу. Ушаков включил в икону изображение царя Алексея Михайловича Романова и его супруги Марии Ильиничны, их сыновей – царевичей Алексея и Федора – живших в момент написания иконы -среди стен и башен Кремля на кремлевской стене.