Близкая даль. Книга 1-я

ГЛАВА 7

ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ Рогозин, потрясенный самоуправством Гольдмана, в подавленном настроении вошел в школу и поспешил на урок. Коржакова увидела учителя, предупредила одноклассниц и села за парту. Ученицы расселись по местам и едва успели закрыть крышки парт, как в комнату вошел физик, вид у преподавателя был уставший. Приветствуя учителя, девушки дружно встали…

– Садитесь! – сказал мужчина.

Рогозин снял с переносицы очки, положил их в нагрудный карман пиджака и произнес:

– Сегодня мы должны были начать новую тему, но так как часть учеников отсутствует, повторим пройденный материал. Итак, вы выяснили, чем занимается физика, на какие вопросы она дает ответы, узнали, почему эта наука так важна и как она влияет на развитие человечества. Из пройденного материала вам стало известно, что физика основана на количественных представлениях и потому естественным языком для нее служит… – Рогозин посмотрел на девчат.

– Математика, – подняв руку, произнесла Зинаида.

– Абсолютно верно! Вы также выяснили, что физика старается познать элементарные системы и что новые открытия в этой области расширяют знания человека об основных природных процессах, что играет важную роль в развитии других наук. Несмотря на то, что физика – серьезная наука, истории известны случаи, когда открытия в данной области были сделаны чисто случайно. Так, например, когда Галилей стал изучать планеты с помощью изобретенного им телескопа, он заметил, что вокруг Юпитера вращаются четыре спутника. Можно назвать это простой удачей, но это не означает, что познать суть вещей, происходящих в природе, так просто. В основном в процессе исследований физик встречается с различного рода проблемами, которые необходимо решить прежде, чем можно будет сделать следующий шаг. Так, Иоганн Кеплер проделал огромную работу, анализируя результаты наблюдений различных положений планет, и на основании этих данных описал движение планет, установив, что планетарные космические тела движутся вокруг Солнца по эллиптическим орбитам. А сделанные Кеплером вычисления обосновали систему Коперника и даже усовершенствовали ее, показав, что орбиты планет представляют собой эллипс. На этих примерах я хотел вам показать, что физика является не пассивной наукой и что физик – всегда экспериментатор, первопроходец, а ключом к его научному познанию являются скрупулезные наблюдения, эксперименты и выводы из них, – учитель пристально посмотрел на Коржакову. – Ну-с, уважаемая, что вы из услышанного поняли?..

– Я? – растерялась Тамара.

– Да, вы…

– Все поняла…

– Прекрасно, хотелось бы услышать, что именно…

– Что физика помогает нам понять происходящее в природе, – встав из-за парты, ответила девушка.

– А если конкретнее…

– Что если бы в прошлом не было сделано столько открытий – нам сегодня труднее жилось…

– Верно, но хотелось бы услышать более полный ответ.

В этот момент за партой у окна кто-то громко всхлипнул. Рогозин повернул голову и увидел Зинаиду Голованову, утирающую рукавом платья слезы.

– Что тебя так расстроило? – поинтересовался физик.

Зинаида взглянула на учителя и заплакала. Фаина Рудакова попыталась успокоить подругу, но ей это не удалось. Рогозин растерялся…

– Садитесь, Коржакова, – произнес мужчина. – Мне хотелось бы знать, Зинаида, что в моем рассказе вас расстроило?

– Вы здесь ни при чём, – всхлипнула Голованова.

– Тогда почему вы плачете? – Рогозин подошел к девушке, достал из кармана пиджака носовой платок и протянул Зинаиде.

«Ох, уж эти женщины, – подумал мужчина, – чуть что – сразу в слезы! Вот, чего, спрашивается, плачет?» Рогозин посмотрел в окно, и ему стало все ясно…

– Мальчишек жалко… – всхлипнула девушка. – Они сначала от земли отжимались, потом на перекладине подтягивались, затем лазали по шестам, крутились на кольцах, а теперь полосу препятствий по-пластунски преодолевают. На улице жара невыносимая, у них головы непокрытые, не ровен час, кого-нибудь солнечный удар хватит…

– Не надо сгущать красок, – попытался успокоить девушку учитель. – Ребята наши крепкие, с поставленной задачей справятся…

Рогозин подошел к раскрытому окну и услышал, как Гольдман громко скомандовал: «Быстрей, ниже головы!..» На душе у физика стало тревожно. «Что, если на самом деле кому-нибудь станет плохо? Надо прекратить это безобразие…»

– Кх, кх… – нервно закашлялся Рогозин. – Вот что… Прочтите следующую тему, а мне надо ненадолго отлучиться…

Учитель вышел из класса и поспешил на выручку ученикам. Едва он достиг полосы препятствий, как услышал гневный окрик Гольдмана:

– Чего разлегся? Поднимайся!

Уставшие от муштры старшеклассники едва держались на ногах. Понукаемые Гольдманом, парни торопили друг друга, стремясь скорей преодолеть полосу препятствий. Одежда учеников была помята и испачкана, на руках виднелись ссадины, являвшиеся следствием подъемов и спусков по плохо отшлифованным вертикальным деревянным шестам. Представшая перед глазами учителя картина потрясла его до глубины души. «Он же их покалечит»… – разволновался мужчина. Увидев Стригунова, бездыханно лежащего на земле под горизонтальными брусьями полосы препятствий, Георгий Константинович бросился к парню.

– Юра! Ты живой? – взволнованно спросил учитель.

Рыжаков, ползший по полосе препятствий вслед за другом, понял, что с парнем что-то неладно, запаниковал и попытался встать, но ударился спиной о горизонтальную перекладину препятствия и рухнул на землю.

– Георгий Константинович! С Юркой что-то… – подняв голову, крикнул парень и выполз из-под ограждения.

Стоявшие в стороне мальчишки бросились на помощь преподавателю и общими усилиями вытащили Стригунка из-под горизонтальных перекладин. Рогозин взял парня на руки и отнес в тень, уложив его на траву, снял свой пиджак, скрутил его валиком и положил ученику под голову.

– Воды – быстро! – распорядился наставник.

– Понял… – кивнул Константин Николайчук и побежал в школу.

Рогозин, негодуя, глянул на директора, склонился над Стригунком и приложил пальцы своей руки к месту расположения артерий на шее парня. Почувствовав слабую пульсацию, мужчина с облегчением вздохнул: «Жив!»

– Вот, возьмите… – услышал он позади себя голос Головановой.

Учитель обернулся и увидел Зинаиду – девушка держала в руке графин с водой и с сочувствием смотрела на одноклассника.

– Нужно смочить ему лицо и грудь водой, – посоветовала девушка.

– Верно, – согласился Рогозин.

Зинаида смочила водой носовой платок, протерла грудь и шею Юрия, положила влажный платок на лоб однокласснику, села рядом и стала энергично растирать ему кисти рук. Константин Николайчук разыскал в школе завуча, рассказал женщине о случившемся и попросил аптечку.

– Ступай, я сама принесу… – ответила Гурьева, взяла из шкафа коробку с медикаментами и поспешила на помощь ученику.

«Только бы не умер…» – переживала женщина. Сердце ее учащенно билось, голову сдавило, словно железным обручем, а в ногах появилась такая слабость, что она едва добежала до полосы препятствий.

– Кому плохо? – отдышавшись после быстрой ходьбы, взволнованно спросила завуч и вдруг, закатив глаза, упала на траву, выронив из рук принесенную аптечку.

– Здрас-с… те! – растерялся Седельский. – Юрка без сознания, и она туда же…

Рогозин подбежал к женщине, приподнял ей голову и поинтересовался, как она.

– Ребята, дайте аптечку… – попросил мужчина.

Колька плеснул на руку воду и брызнул в лицо завучу. Его действие возымело успех – женщина открыла глаза и, посмотрев мутными глазами на присутствующих, простонала: «Умираю…»

– Этого еще не хватало! – раздраженно произнес директор. – Где аптечка?

– Вот… – протянул коробку Рогозин.

Гольдман растолкал толпившихся возле завуча учеников и стал рыться в аптечке.

– Безобразие… Ничего не подписано, – злился мужчина. – Что это за пузырек? – директор вынул из емкости пробку и понюхал содержимое. – Фу, гадость… Может, это? – мужчина вынул из коробки конверт с цифрой «№1».

«Наверное, это средство первой помощи, – решил глава школы, – оно мне и нужно…» Мужчина открыл конверт и сыпнул часть содержимого в кружку, протянутую Седельским.

– Налейте воды, размешайте и дайте выпить завучу! – распорядился директор.

– А сколько воды лить? – уточнил Рыжик.

– Плесните на глаз, – ответил Гольдман.

Отойдя в сторону, он достал носовой платок и промокнул выступивший на лбу пот.

– Ну, и жара – хоть раздевайся… – раздраженно произнес мужчина.

Дмитрий Мохов заметил, что веки Стригунка дернулись, и радостно провозгласил:

– Юрка ожил!

Рогозин и Зинаида склонились над Стригунком.

– Воды… – облизнув пересохшие губы, простонал парень.

Костик Николайчук плеснул в кружку воды и протянул Головановой. Девушка приподняла голову пострадавшего и напоила его, тот пришел в себя и в изумлении посмотрел на одноклассников.

– Что случилось, почему я лежу? – поинтересовался парень.

– Ты потерял сознание, – пояснила девушка.

– Правда? – удивился Юрка.

– Еще бы, распластался под полосой препятствий и ни гу-гу, мы уж думали – ты помер… – произнес Мохов.

– Не говори ерунды! – прицыкнула на него Зинаида.

– Пить очень хочется, – произнес Стригунок.

– Один момент… – засуетился Рыжик.

Рогозин увидел, что парню стало лучше, успокоился и переключил внимание на завуча. Намочив в холодной воде полотенце, принесенное Николайчуком, мужчина приложил его ко лбу учительницы. Гурьева вздрогнула и открыла глаза. Зинаида оставила одноклассника, подошла к завучу и, приподняв голову женщины, напоила водой.

– Как вы, голубушка? – поинтересовался Рогозин. – Напугали вы нас…

Женщина внезапно вскрикнула и схватилась руками за живот.

– Ой, о-ей!.. – запричитала Гурьева.

– Что это с ней? – удивился Мохов. – Только что не подавала признаков жизни, а теперь очнулась и кричит…

– Слышишь, как голосит – значит, плохо ей, – ответил Рыжик.

В этот момент в глубине чрева завуча послышалось громкое урчание, женщина скорчилась от боли и застонала.

– Неспроста это, – заметил Седельский. – Такая канонада – это не шутки…

Гурьева, словно выброшенная на сушу рыба, глотала ртом горячий воздух, с трудом терпя колики в животе.

– Мама дорогая, что это? – стонала женщина, лицо завуча побледнело, кожа на губах пересохла, а на лбу выступила испарина.

Константин Николайчук протянул учительнице руку и попытался ее поднять, но очередной приступ боли вынудил женщину упасть на колени.

– Отойди, я сам… – отстранил ученика Рогозин.

Учитель взял женщину под мышки и потянул вверх.

– Оставьте, дайте мне умереть, – сквозь слезы произнесла женщина, решив, что пришел смертный час.

– Что вы, голубушка, вам рано об этом думать, – успокоил ее физик.

В этот момент из школы выбежал Полуянов и пришел коллеге на помощь. Поддерживая Гурьеву под локти, мужчины подняли её и хотели проводить к школе, но, как только завуч оказалась в вертикальном положении, она оттолкнула учителей и со всех ног побежала к школьному туалету.

– Вот тебе и на! – растерялся Полуянов. – Похоже, она в нашей помощи больше не нуждается…

– Вы правы, – кивнул Рогозин.

– К счастью, она жива и очень даже подвижна, – заметил Полуянов, вспомнив, какую необычайную резвость выказала Гурьева, удаляясь в сторону приземистого строения с обозначениями «М» и «Ж». – А теперь, уважаемый Георгий Константинович, введите меня в курс дела… – попросил географ.

– Да, конечно, – приходя в себя, ответил Рогозин.

Мужчины сели на скамейку и стали обсуждать произошедшее.

– Думаю, следует поговорить с Гольдманом, – взволнованно произнес Полуянов, – дальше так продолжаться не может… Муштра до добра не доведет, хорошо еще, все обошлось обмороком, а могло быть и хуже…

– Разговором мы ничего не добьемся, – ответил физик. – Директор прекрасно понимает, что педагогический коллектив против подобных методов…

– Можно обратиться в райком партии, правда, не хочется выносить сор из избы, ведь мы здесь как одна семья… К тому же Абрам Романович – неплохой организатор, не хочется выставлять его в дурном свете…

– Вы правы, не хочется обидеть человека. Как хозяйственник Гольдман действительно неплох, а вот как педагог – явно перегибает палку.

– Н-да, незадача… – покачал головой Полуянов.

– Надо повременить, если ничего не изменится, будем обращаться в вышестоящие органы, – Рогозин глянул на часы и заторопился. – Пора возвращаться в школу, у меня сегодня еще урок. Вы как – со мной или еще посидите?..

– Я уже отдохнул, – ответил Полуянов и последовал за коллегой.

ГЛАВА 8

ЗАКОНЧИВ УРОК в младших классах, Светлана Владимировна Гаршина вышла во двор школы и увидела, как двое ее коллег ведут завуча в школу. Учительница с удивлением наблюдала, как, вырвавшись из рук своих благодетелей, Гурьева побежала к зарослям орешника, скрывавших под своей сенью дощатое строение с буквами «М» и «Ж» на дверях. Смекнув, что произошло нечто неординарное, Светлана Владимировна поспешила на помощь завучу.

– Что случилась?.. – поинтересовалась женщина.

– Не знаю… – в полном отчаянье простонала завуч.

– Может, вы съели что-нибудь?

– Вроде, нет…

– А как вас привели в сознание? – поинтересовалась учительница.

– Дали выпить лекарство из школьной аптечки, я выпила и через некоторое время ощутила резь в животе, вот теперь сижу здесь…

– Потерпите немного, я постараюсь вам помочь… – заверила Гаршина и поспешила в учительскую.

Войдя в комнату, она увидела уборщицу, вытиравшую пыль на подоконнике.

– Добрый день, Светлана Владимировна! – поздоровалась Кудрявцева.

– День добрый, Галина! Кажется, мы уже сегодня виделись…

– Да.

Учительница скользнула глазами по комнате.

– Вы, случайно, не видели школьную аптечку? – поинтересовалась женщина.

– Она в кабинете директора… А вы вообще в курсе, что произошло?

– Не совсем… – ответила учительница.

– Юрий Стригунов и Клара Ефимовна чуть не умерли: потеряли сознание и улеглись один около одного. Если б не Георгий Константинович и не директор – неизвестно, чем дело закончилось бы, а так – дали завучу лекарство, и она тут же очнулась, правда, при этом странно как-то себя повела…

– А какое лекарство ей дали? – заинтересовалась Гаршина.

– Абрам Романович дал выпить ей средство первой помощи.

– Значит, говорите, аптечка у директора…

– Да, – кивнула уборщица.

Светлана Владимировна поблагодарила женщину за информацию и вышла из кабинета. Кудрявцева проводила учительницу недоуменным взглядом и недовольно буркнула:

– Аптечка ей, видите ли, понадобилась, а зачем – не говорит… – женщина подошла к географическому глобусу, повертела его и, увидев на шаре свежие чернильные пятна, в сердцах произнесла: – Всю Землю, паразиты, загадили! Вот, что здесь было написано?..

Кудрявцева наклонилась и по отдельным буквам, которые не были залиты чернилами, прочла надпись на одном из материков: «А… р… ка». «Что это значит?..» – задумалась женщина. Она еще раз прокрутила глобус и пришла к выводу, что, скорее всего, там было написано «Африка». «Ну, конечно же, а теперь здесь клякса…» – Галина смочила в ведре тряпку и попыталась смыть чернила. «Загадили Землю, а убрать – некому… – покачала головой женщина. – Руки надо мыть, а потом за земной шар хвататься!»

Выбежав из учительской, Гаршина отправилась в кабинет директора. Постучав в дверь, она выждала некоторое время и заглянула в комнату – Гольдмана на месте не было. «Замечательно, – обрадовалась женщина, – не надо будет объяснять, зачем мне понадобилась школьная аптечка». Учительница вошла в кабинет и осмотрелась по сторонам – на подоконнике, рядом с горшком герани стояла деревянная коробка с красным крестом на крышке. «Вот она!» – обрадовалась женщина. Выложив содержимое аптечки на стол, Гаршина нашла на дне коробки список медикаментов и внимательно его прочла, среди прочих лекарств под номером «1» значилось сильное слабительное. «Ах, вот в чем дело… – смекнула учительница. – Завучу дали выпить не то лекарство». Поставив аптечку на место, она вышла из кабинета и поспешила к знахарке. «Федосья обязательно поможет…» – подумала женщина и поспешила к Головановым. Солнце нещадно палило землю, дорожный песок, словно прожаренная на сковороде мука, обжигал ноги и набивался в туфли. Светлана остановилась, высыпала песок из обуви и продолжила путь. Сельчане провожали учительницу удивленными взглядами, недоумевая, куда так торопится женщина. Добежав до правления колхоза, Светлана Владимировна отдышалась, кивнула выглянувшему из окна счетоводу и побежала дальше.

– Куда это она так спешит?… – заинтересовался Бортников.

– Видно, что-то серьезное… – глядя женщине вслед, произнес Дубов.

ГЛАВА 9

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОЛХОЗА отложил в сторону отчет, предоставленный ему счетоводом, и недовольно глянул на мужчину: «Вот, ты, Епифан, человек грамотный, а с документами обращаться не умеешь. Как можно так писать? Не буквы, а каракули, какие-то…» – глава колхоза бросил бумаги на стол.

– Нормально написано… – буркнул Бортников.

– Душа болит, когда я вижу такие цифры, ты уверен, что это окончательный результат? – Дубов ткнул карандашом в итоговую цифру отчета, отчего на бумаге в этом месте образовалась дырка.

– Конечно.

– Может, мы чего не досчитались? Где агроном? Договаривались же, что сегодня все подытожим…

– Обещал быть…

– Вот всегда так: Ванька есть – Маньки нет, Манька есть – Ваньки нет… Ладно – пошли! Надо еще раз все проверить.

– Перт Иванович, сколько можно?.. – возмутился счетовод.

– Не ворчи, сходи на конюшню, вели запрячь Буяна и каракули свои не забудь…

Епифан сунул в карман отчет и, стуча кирзовыми сапогами по деревянному полу, направился к выходу. «Надо зайти домой, – подумал мужчина, – предупредить, чтоб к ужину не ждали, пока все проверим – будет за полночь. Устал я, так устал, что сказать не могу. Удивляюсь деду Антосю – мужику за восемьдесят, а трудится, словно двужильный… Странная штука жизнь: одного не заставить работать, а другой и на смертном одре жалеет, что не все успел сделать». Епифан дошел до дома, открыл калитку и вошел во двор. У курятника, опираясь на суковатую палку, стояла старуха-мать. Голова женщины была покрыта цветастым платком, в левой руке она держала ведерко с зерном, а правой насыпала корм в деревянное корыто. Бортников подошел к женщине и недовольно произнес:

– Вам, я смотрю, все не сидится… Неужто больше некому кур покормить? Посидели бы, отдохнули…

– Я только и делаю, что отдыхаю, – ответила женщина. – Ты, случаем, не заболел?

– Нет, а что?

– Непривычно видеть тебя дома в это время…

– Я на минутку – сказать, чтоб к ужину не ждали.

– Старая песня, – ухмыльнулась старуха, – не жалеешь ты себя, сынок. О себе не думаешь, так хоть о семье побеспокоился бы – днями ведь тебя не видим.

– Что поделать – работа такая… – вздохнул мужчина.

– Знаю я твою работу – все казенное добро считаешь, а коль такой грамотный, то и мои годки сосчитал бы – помру, а ты и знать не будешь…

– Что вы, мама! Рано вам об этом думать… Внуков надо на ноги поставить, дождаться, чтоб семьями обзавелись, правнуков вам родили…

– Знаю, что мне недолго осталось, – махнула рукой старуха, – цыганка нагадала, а еще сказала, что для всех грядут лихие времена, и что умру я не на твоих руках, чужие люди глаза мне закроют…

– Нашли, кого слушать, – недовольно произнес Епифан.

– Цыганку слушать, может, и не следует, а вот священнику нашему не доверять не могу, он еще в семнадцатом говорил, что отступление от веры до добра не доведет…

– Не перестаю, мама, вам удивляться… – покачал головой Епифан, – то цыганка что-то наплела, то священник религиозной чепухой голову задурил – плюньте! Чему нас партия учит? Что религия – есть опиум для народа, так что не слушайте никого, благодарите рабоче-крестьянскую власть, что ни в чем не нуждаетесь, и вообще, в каком свете вы меня выставляете… – Бортников с укором посмотрел на женщину, он понимал, что ей трудно привыкнуть к веяниям новой жизни.

«Старое дерево скорее сломается, чем согнется, – вспомнил народную мудрость мужчина, – к чему человек с детства приучен, того и придерживается всю жизнь».

– А цыганка не только к нам заходила, – продолжала старуха, – она и у других в деревне была и всех о наступлении суровых времен предостерегала.

Епифан с сочувствием посмотрел на мать и едва не прослезился. «Доверчивая, словно дитя, – подумал мужчина, – до седых волос дожила, а верит всему, что ей скажут».

– Ладно, пойду я, потом поговорим, – ответил мужчина.

– Ступай, разве тебя удержишь… – махнула рукой женщина и, насыпав зерна в корыто, пошла домой.

Епифан проводил женщину взглядом и поспешил выполнять поручение Дубова. «Достанется мне от председателя… – переживал мужчина. – Ждет, что вот-вот вернусь, а я и от дома не отошел». Бортников прибавил шагу и вскоре дошел до конюшни. До 1917 года она принадлежала пану Родкевичу. Хозяин любил лошадей и не жалел средств на их содержание. Старый конюх Иван Череда, неоднократно бывавший с помещиком за границей, вспоминая былые годы, говаривал: «Живут же люди!.. Я такую красоту видел, что вам и не снилось…» Выражение лица старого конюха становилось грустным, на какое-то время он замолкал и погружался в воспоминания. Старик давно мог оставить работу в колхозе, но из-за любви к лошадям ежедневно приходил на конюшню. Лошади чувствовали его любовь и беспрекословно слушались. Вот и теперь взору счетовода предстала умиляющая сердце картина: старик сидел на березовой колоде и поил из ведра долгоногих жеребят. Не обращая внимания на корыто с водой, стоявшее невдалеке, жеребчики, словно малые дети, тыкались носами в морщинистые ладони Череды. Конюх похлопывал их по гладким спинам, гладил по головам и тихо приговаривал:

– Красавцы мои, пейте водичку – она особой силой обладает, напьетесь – глядишь, силенок и прибавится, растите, радуйте старика – уж очень хочется увидеть вас во всей красе – стройными да холеными…

Бортникову не хотелось нарушать идиллию, но в конторе его дожидался председатель, поэтому счетовод подошел к конюху и произнес:

– Добрый день, Иван Митрофанович, все любимцев балуете… Нечего сказать – хороши, по всему видать – добрые кони из них вырастут…

– Здорово, Епифан! – улыбнулся старик. – А ты все никак колхозное добро не сосчитаешь – который раз к нам заходишь, видать, что-то в твоих подсчетах не сходится…

– Словно в воду смотрите… – вздохнул счетовод. – Столько дней над отчетом корпел, думал, даже лягушек в пруду сосчитал, а Дубов говорит, что я что-то упустил, прислал сказать, чтоб Буяна запрягли – хочет хозяйство объехать и еще раз сам все проверить.

– Буян с Василием в Заречье, там сегодня запарка… Дубов сам сказал: «Возьми Буяна и приобщи его к делу – нечего ему у конторы стоять». Так что пусть Петр Иванович не сердится – не во что мне запрячь бричку.

– Обрадовал ты меня… – почесал затылок счетовод. – Я рассчитывал в контору в бричке вернуться, но раз все кони в работе, значит, придется пешком все обходить. Ладно, пойду – дел невпроворот.

Бортников пожал старику руку, Череда ойкнул и с улыбкой заметил:

– Силен, ты, Епифан, если б не знал, что в конторе работаешь – никогда б не поверил. Ну и хватка у тебя… Ладонь крепкая, как клешня – тебе не счетоводом быть, а землю пахать надо.

– Прости, Митрофаныч, – смутился Бортников, – не рассчитал…

Епифан спустился с пригорка к дороге, остановился, еще раз глянул на старика и, махнув издали рукой, поспешил в контору.