Мой адмирал

Добытчик

Костю примерно с третьего класса друзья мужа, настоящие рыбаки, стали брать с собой летом на рыбалку.

– Костя, хочешь порыбачить?

– Хочу.

– Будешь семью кормить.

То, что он чем-то способен помочь семье, оказалось для него очень важно. А время стояло тяжелое – мясные продукты получали только по карточкам, так что рыбой он действительно нас выручал.

Папа купил ему удочку, и всё, что нужно для рыбалки. Костя привозил рыбу, которую наловил сам, и был этим очень горд. Но приезжал так – заходил, отдавал мне пакет с рыбой, разувался, ложился и спал сутки. Выматывался. Они куда-то далеко ездили, хотя наш городок стоял на Оби, но, видимо, были какие-то места прикормленные – не там, где народ живет, а более спокойные. Из этой рыбы я варила суп и делала котлеты. Так что Костя был добытчик.

Наступила зима. Мужчины опять собираются и спрашивают:

– Юрий, ты отправишь рыбака своего?

– Надо спросить.

Костя, конечно, с радостью.

Они на обратном пути сажали его вместе с водителем, и он клал рыбу под ноги, туда, где тормоза. Дорога была дальняя, и довозил Костя ее домой уже тухлую. Пока они ехали, она от этой жары просто уже портилась.

И вот когда он в очередной раз такую привез, гордый, что вот же наловил и всех накормил, я пошла к одному из наших друзей – к Валере Козинцеру – и говорю:

– Валер, как хочешь, но ребенок с вами всю ночь не спал, привез вот посмотри сколько много рыбы, а она вся испортилась.

– Вопросов нет, всё. Давай эту кот съест, я тебе половину своей отдам.

И потом уже они у него рыбу забирали к себе наверх, в кузов, чтобы ребенок домой всё-таки то, за чем он ездил, привез.

Но это желание помочь семье Костя пронес через годы.

Телевидение в нашей жизни

В 90-е обстановка в нашей стране была довольно сложной. Я работала в школе и получала зарплату рублей 100. Это было очень мало. Сосед работал на заводе, и им зарплату выдавали мясорубками. А кто-то получал постельным бельем или кастрюлями. Часто раздавался звонок в дверь, на пороге стоял смущенный человек и предлагал дешево купить то, чем ему заплатили за работу. Или даже обменять – дрель на чайник, например. Был такой анекдот перестроечных времен – ходит корова по дворам и продает: «Молоко, сметана, масло. Говядина, наконец».

Дочь Наташа преподавала музыку в школе и параллельно училась в Институте культуры на режиссерском факультете. А вот мой муж остался вообще без работы – Кировский завод закрыли, на котором он трудился после возвращения с Севера, в бывших цехах продавали секонд-хенд. Устроиться на новое место оказалось невозможно – всё либо уже было закрыто, либо на днях закрывалось. Муж обращался к друзьям, которые еще работали, и ему давали мелкую подработку – что-то небольшое рассчитать. Так мы и перебивались.

И тогда нас очень выручил Костя. Он учился на третьем курсе театрального института. Занятия шли с утра до позднего вечера, но, видя нашу ситуацию, он согласился вести на питерском телевидении музыкально-развлекательную передачу «Паровоз-TV». Она выходила раз в неделю. Костя сам составлял себе программу, брал интервью у известных музыкантов, придумывал связки между клипами. Помню, одним из его героев был популярный в то время Юрий Шевчук. Весь город осенью пел его песню «Что такое осень – это небо…».

К каждой передаче сын придумывал образы и перевоплощался то в машиниста, то в проводника, то в буфетчика.

«Я вел музыкальный чарт „Паровоз ТВ“ на Региональном телевидении, одну из самых популярных в тот момент программ. Это вроде бы была работа ради денег, но тем не менее я пытался искать для себя какие-то новые формы самовыражения. Затем была еще информационная программа „Кстати“, так что я успел поработать даже ведущим новостей, хоть и недолго. Придумывал какие-то смешные подводки к юмористическим, по сути, сюжетам. Одна бабушка, видимо, наша постоянная зрительница, подкараулила меня после эфира и с возмущением накинулась: „Что же вы делаете, мы же вам верим!“ Тогда-то я и понял, что не зря изучал актерское мастерство. Работа на телевидении была необходимой практикой для дальнейшей работы в кино, чтобы уверенно взаимодействовать с камерой и уверенно смотреть в объектив»^[3].

На четвертом курсе сыну предложили вести новую информационную программу «Кстати», в которой он рассказывал о самых интересных новостях культуры во всём мире. И мы всей семьей помогали ему отбирать материал. Я, Наташа и даже бабушка просматривали все газеты за неделю. Отмечали, на наш взгляд, интересные новости культуры, а потом уже Костя из них выбирал и компоновал программу. Если у него совсем не было времени, и он последней электричкой приезжал домой, то это делала Наташа. Но в эти сложные годы, конечно, всю нашу семью содержал сын.

Однако есть, есть в биографии Константина такие факты, о которых, возможно, следовало бы умолчать, но он попросил ничего не приукрашивать.

И следующая история о том, на какой компромисс, даже можно сказать, на сговор со своей совестью, однажды пошел мой сын.

Сливовый сок

На озере Яльчик, где мы отдыхали почти каждый год у бабушки, вовсю готовились к празднику Нептуна. Жара стояла страшная, а на обед иногда давали вкуснейший сок – из таких трехлитровых банок с металлическими крышками – теперь уже такого не делают. Как сейчас помню, на выбор предлагали томатный или сливовый, всего по стаканчику. Но разве же стаканчиком напьешься?! Сливовый был такой тягучий, прохладный, не сладкий и не кислый – в общем, просто сказочный сок, особенно когда на улице 38 градусов.

Так вот, на празднике Нептуна Косте и его дружбанам по блату (наша бабушка как врач должна была там за всем следить) предложили станцевать «Танец маленьких лебедей». Но почему-то никто из них особенно не воодушевился перспективой порхать в балетных пачках на глазах у всего лагеря. А Наташу уговорили, чтобы она изображала Нереиду, дочь Нептуна. Причем всё это должно было происходить на двух огромных плотах: на первом выплывали царь Нептун и Нереида в красивом костюме, а на другом плоту за ними по этому озеру плыли три лебедя, и под прекрасную музыку нашего великого композитора изображали танец.

А теперь главное – уговорить их на эту пытку удалось, только пообещав каждому по трехлитровой банке холодного сливового сока.

Вообще говоря, Константин никогда не был паинькой и маменькиным сынком. Иногда ему за это даже попадало.

«Давай закурим, товарищ, по одной…»

Четырехлетний Костя дружил с Максимом Рысковым, был такой мальчишка из его группы в детском саду, а Наташа дружила с сестрой Максима Мариной. И девчонки вместе забирали братиков и около дома, под окнами, гуляли. Или шли к нам домой.

И вот Костя с Максимом гуляли-гуляли, гуляли-гуляли под окнами, играли, катались с горки и вдруг видят – что-то ужасно интересное и привлекательное лежит на земле. Маленькое и трогательное. Они сначала потрогали его ботинком, потом подняли и внимательно рассмотрели. Это оказался настоящий окурок, а по-простому – хибарик. Взяли они сокровище, зажали его в Костин кулак и стали уже прицельно прогуливаться по территории, орлиным глазом выискивая похожие очень нужные в хозяйстве вещи. Насобирали сколько смогли. Раздобыли где-то спички – может быть, домой заскочили, может, выпросили у кого. Ну и прикурили в соседней парадной под лестницей. И когда пришел красавец домой, от него так несло табаком, что он, как говорится, получил хороший шлепок. Вот первый его урок – стать взрослым.

Первая детская любовь

В четыре года Костя пустился во все тяжкие, так что первая детская любовь пришлась на тот же период, что и первая сигарета. Детский сад – время проб и ошибок.

«А я уже и не помню, как её звали. В памяти только холод, снег, санки и ах, а имени нет»^[4].

Я читала в каком-то его интервью про еще одну первую любовь, для которой он нес розу, завернутую в газету, и так крепко ее прижимал к груди, что когда он до этой любви дошел, в газете оказались уже одни опавшие лепестки и стебель. Это было уже в школе.

Так что в каждом возрасте своя первая любовь. А то, что мы перестали лазить к возлюбленным на балкон, так это неправда – был бы балкон, на него можно залезть и из чистого человеколюбия.

Константин Хабенский

Всё-таки это было не в четыре года и не в детском саду, а в первом классе, в городе Нижневартовске!

Балкон

Сколько помню Костю, он всегда готов был прийти на помощь. Однажды два брата из соседнего подъезда забыли ключи. Их мама ушла и долго не возвращалась, а на улице стоял мороз. Мальчишки уже слегка посинели и пританцовывали от холода под окнами своей квартиры, а Костя как раз шел после уроков домой – он тогда учился, кажется, в седьмом классе. И они ему рассказали о своей беде и что уже закоченели, а в квартиру попасть не могут.

Костя сразу сообразил что к чему, поднялся на четвертый этаж к соседям мальчишек, с их балкона перебрался на балкон к этим без пяти минут снеговикам, всё открыл и впустил их в теплую квартиру. Делов-то! Но дома, конечно, Костя не стал хвастаться своим бытовым героизмом.

А где-то через месяц я случайно встретилась с мамой этих ребят. Она говорит: «Ох, я спать не могла так переживала. Мои-то трусы, а ваш сын ведь мог и разбиться. Четвертый этаж, балкон, зима, скользко. Как вы ему разрешаете?» А я не то что не разрешаю, я и знать не знала об этой истории.

Правда, когда он потом снимался в фильмах «Женская собственность» и «Ирония судьбы – продолжение» ему пригодился этот ценный навык. И он сам без всяких каскадеров проделал подобный трюк.

Но кое-что из детских проделок сына настолько уникально, что он и сам, осознавая это, никогда не пытался повторить подобное.

Константин Хабенский

И всё-таки я залез не из соседней квартиры, а с первого этажа вверх по балконам. И что касается каскадеров: я никогда лишний раз не отбирал их «хлеб»!

Часы с кукушкой

Константин, как и полагается питерскому ребенку, время от времени простужался и по этому поводу прогуливал детский сад. И вот в один из таких дней он мирно играл в комнате, я же занялась домашними делами – а именно, водрузив белье в 20-литровом баке на газовую плиту, щедро настрогала туда хозяйственного мыла, прокипятила и отправилась стирать в ванную. Стирать тогда означало совсем не то, что сейчас – мне предстояло долго тереть белье на таких металлических досточках, похожих на терку. Сложно поверить, но в те не слишком далекие времена при помощи подобного нехитрого «приспособления для фитнеса» приходилось делать то, что сегодня происходит нажатием одной кнопки. Честное слово, я бы дала изобретателю стиральной машины Нобелевскую премию.

И вот я стираю, напеваю себе под нос какую-то песенку, а Костя периодически прибегает ко мне и рассказывает, что он рисует. Сначала он сидел за столом и рисовал маленький столик. Надо сказать, что бы он ни собирался сделать, он всегда спрашивал разрешения. И вот он пришел и говорит:

– Мама, а можно я нарисую часы?

– Конечно! – отвечаю я, энергично работая стиральной машиной.

Прибегает через пять минут.

– А можно – а можно я нарисую часы с кукушкой?!

– Конечно, конечно, можно! – разрешаю я с легким сердцем.

– А можно я нарисую – большие часы?

– Можно!

Еще через десять минут.

– А можно – большие-пребольшие?

– Можно!

Я достирала белье, прополоскала и пошла взглянуть на моего притихшего художника. Балансируя на спинке кресла, чумазый, взъерошенный, высунув от старания язык, он дорисовывал на белоснежных обоях «часы с кукушкой». Что-то не вполне круглое, с клювом, но действительно о-о-очень большое! Разгоряченный вдохновением и работой, с сияющими глазами Костя спрашивает:

– Мама, тебе нравится?

– Очень нравится, сынок, прекрасные часы! – говорю, а сама думаю: «Эти белые обои были такие… белые! В следующий раз, когда в ближайшем хозяйственном „выкинут“ обои, отстоять придется часа два в очереди». Тогда выбирать обои не получалось – брали то, что завезли. Ну и бог с ними с обоями. Интересно, что скажет папа?

Вечером папа привел Наташу из садика, встречаем их в прихожей – я с осознанием торжественности момента, Костя подпрыгивает от нетерпения и предвкушения восторга родственников.

– А у нас в доме обнова! – без особенных предисловий сообщаю я, – прекрасные новые часы!

– Большие! – добавляет Костя, показывая их величину руками и глазами.

– Да ты что? Ты купила?

– Нет, – гордо говорю я, – наш сын нарисовал.

– А где же можно увидеть это произведение?

– А вот как зайдешь в комнату, так сразу и увидишь.

Папа увидел, и ему тоже очень понравилось.

Наташа внесла немного здоровой критики, чтобы молодой художник не зазнавался:

– Ой, какие часы… немножко кривоватые, правда…

– Да в самый раз, – говорю я. – С кукушкой же.

Эти часы у нас где-то месяц или даже полтора красовались и радовали всех, а потом на семейном совете мы решили, что всё-таки их заклеим, воспользовавшись кусками обоев, завалявшимися от предшествующего ремонта – ну да, чтобы Костя потом мог нарисовать еще что-нибудь. Правда больше желания рисовать такие монументальные полотна у него не возникало. Но взамен этим уникальным настенным часам Константину однажды подарят часы-путешественники.

Часы, побывавшие на Луне

Мало кто помнит, что в 2003 году проходил Чемпионат мира по бобслею в швейцарском городе Санкт-Морице. Мой сын Константин Хабенский и американский астронавт Юджин Сернан были гостями этого чемпионата, и в знак благодарности и уважения к Косте астронавт подарил ему часы, побывавшие на Луне. Костя носил с любовью эти часы много лет. Но в 2018 году во время интервью у Юрия Дудя он вспомнил, что забыл подарок для слушателей дома, тогда он снял с руки эти прекрасные часы и оставил их Дудю. Позже мы узнали, кто в передаче ответил на все вопросы Константина и получил в знак благодарности швейцарские часы от астронавта и от моего сына.

Чтобы часы полетели на Луну им понадобился астронавт, а вот для полета фантазии порой достаточно одной-единственной простынки.

Константин Хабенский

Это была лимитированная серия часов Omega «Last man on the moon» (последний человек на Луне). Часы на Луне никогда не были, а вот человек, который мне их вручал в горах Швейцарии на открытии чемпионата по бобслею, был (как утверждает американская сторона).

Выдумщик

Костя в детстве много фантазировал и выдумывал. Лет в пять он снова приболел и остался дома. Тогда дети очень любили слушать пластинки: «Ухти-Тухти», сказки Чуковского. И вот он слушал сказку «Малыш и Карлсон», врач должен был прийти между четырьмя и шестью вечера, и я решила, что успею выскочить в магазин. Спрашиваю сына: «Посидишь один дома?» Он говорит: «Да! Конечно!»

Тут я вынуждена сделать маленькое лирическое отступление-пояснение. В Советском Союзе, как бы это выразиться, неважно обстояли дела с постельным бельем. Точнее, оно ценилось на вес золота. Шел 77-й год, те, кто жил в это время, помнят. Нигде – ничего – не купить. Но к приходу врача все всегда старались постелить не просто чистые простыни, но самые лучшие, какие только можно отыскать в доме. Так было принято.

И вот я быстренько постелила этот наш единственный праздничный комплект, попросила Костю ничего тут не трогать и убежала – в соседний магазин, в пятиминутной доступности. Купила молока, сыра, яиц, колбасы, сосисок, мяса, сметаны – в общем, все, что там продавалось, и возвращаюсь домой. Сказка «Малыш и Карлсон» ещё звучит, из комнаты выглядывает довольная голова и сообщает мне замогильным голосом:

– Ма-а-ама-а-а, я – привиденье-е-е!

– Прекрасно! – говорю я, снимаю пальто, разуваюсь и ухожу на кухню, чтобы положить продукты в холодильник.

Захожу в комнату.

Кое-кто взял новую хрустящую простынь, прорезал в ней дырку и летает тут счастливейшим приведеньем под звуки Карлсона, которому что? – он живет на крыше. И в этот момент по закону жанра звонок в дверь. Врач. А у меня – диван без ничего и сын привиденье.

Карлсон в жизни Константина

Перебирая материалы из своего архива, я наткнулась на одну очень старую газету. Сразу вспомнился Питер, Театр Ленсовета – я читала эту статью из прошлого века и понимала, что лучше автора сказать не смогу:

«Сейчас в Театре имени Ленсовета Константин Хабенский едва ли не премьерствует, поскольку на его счету – лучшие спектакли театра: „Войцек“, где актер играет юродивого; „В ожидании Годо“, где у Хабенского – одна из главных ролей; „Калигула“, где актер играет самого императора; „Король, дама, валет“, „Братец Кролик на Диком Западе“, „Мнимый больной“… В целом же кажется, что, несмотря на разнообразие ролей, исполняемых актером, у него есть свое амплуа».

Дальнейшее интервью с сыном заставило меня задуматься – таков ли он сейчас? Судите сами. Отрывки из этого интервью позволю себе процитировать.

«– В какой школе вы учились?

– В самой обыкновенной, как в книжке про Карлсона: „Жил самый обыкновенный мальчик в самом обыкновенном доме…“

– А в вашей жизни был такой Карлсон?

– Карлсон сидит во всех нас. И во мне. Проблема – дать ему воздуха, нажать на кнопку, чтобы заработал пропеллер, чтобы Карлсон взлетел.

– А часто ваш Карлсон вылетает?

– Он вылетает до сих пор. Иногда такие вещи творит!!! Например, отъезд в Москву в театр Райкина – один из происков Карлсона. Карлсон – это такая легкость мышления и поведения. Иногда даже чрезмерная…»^[5]

В другом интервью Костя говорит:

«У меня семья была достаточно творческой. И тетя моя, и дед, и папа предпринимали попытки вступить на путь актеров. Но что-то мешало. К тому же, насколько я понимаю, раньше требования и конкурс были более жесткими и консервативными. Но я всё равно так или иначе воспитывался в несколько фантазерном направлении»^[6].

Видимо, мы с мужем смогли создать для Кости атмосферу, в которой его внутренний Карлсон ощущал себя органично: мог рисовать на стене часы с кукушкой, менять сгущенку на катафоты, а поступив в театральный вуз и отучившись всего неделю, предпочел занятиям в институте гастроли театра «Суббота» в Лондоне, несмотря на грядущее отчисление. Разве же это не проделки Карлсона? Жизнь на две столицы, работа в двух театрах – Ленсовета и МХТ им. А.П. Чехова одновременно, постоянные поезда и самолеты… Как говорил несравненный Вуди Аллен: «Моя жена не желает взрослеть. Я принимаю ванну, а она топит мои кораблики».

Михаил Трухин, актер

С Хабой я познакомился на поступлении в ЛГИТМиК. Но «радость» знакомства была недолгой, так как он в первом же семестре свинтил с театром «Суббота» (где работал до поступления к Фильштинскому) на гастроли в Англию. Это было неслыханной дерзостью для студента, только поступившего в институт. Мы тогда на курсе занимались этюдами – наблюдениями за животными. Вернувшись месяц спустя, он показал, тут же им придуманный, этюд «Ворон», посвященный знаменитым тауэрским воронам.

Чуть позже он удивил нас всех, так же свалив в Москву плясать в массовке «Трехгрошовой оперы» в райкинском «Сатириконе». При этом мы уже нашей пятеркой (Хаба, Пореча, Зибрыч, Бутусов и я) очень успешно работали в питерском театре «Ленсовета». И уже были спектакли «Годо» и «Войцек».

Надо сказать, что такие экстравагантные поступки Хаба любит совершать до сих пор. Сейчас я понимаю, что это не блажь и не эгоизм – это авантюризм в высшем понимании этого слова. Актерский авантюризм, попытка стряхнуть, изменить, попробовать новое, поиграть. Все наши совместные репетиции начинались не с читок, разбора и прочих условностей, а с игры. Как играют дети – по этим же принципам. Чтобы интересно и чтобы весело. Для «Годо» мы придумали гору клоунад, из которых потом сложился спектакль.

Много что нас связывает. И гастроли с «Войцеком» по всей Европе на автобусе. В одной из этих поездок за автобусом, отъезжающим от гостиницы, бросилась барышня-немка с ресепшн и предъявила очень известному режиссеру огромный счет за платный телевизионный канал с своеобразным содержанием. Ну нажал парень не ту кнопку. И прожженный диван в парижской гостинице.

И поиски квартиры недавно умершего Феллини в Риме. Искали полдня – нас отправляли к булочникам, кондитерам, обувщикам. Нашли случайно, благодаря крохотной табличке на двери «Federico Fellini, Giulietta Masina». А там уже пусто – ремонт, албанцы таскают мешки с цементом.

И ночная поездка из Турина в Венецию на поезде. Спали на полу, потому что по ошибке купили сидячие места. В 7 утра в кафе на наши слова: «Due bottiglie di vino rosso, per favore» («Две бутылки красного вина, пожалуйста») обернулся весь вокзал. И знаменитую «калининградскую» драку. Здесь обойдусь без пояснений, поскольку все участники событий ещё живы.

И свадьбу Насти и Кости в питерской «Пурге» под «Billy’s Band», с последующим купанием Кости в Фонтанке. Много чего было. Во многие игры играли. И несмотря на то, что Костя вырос, стал филантропом, многим помог и помогает – он продолжает играть. До встречи в суперигре!

 

«Клоун с осенью в душе» – так говорил про себя в то время мой сын. Я это чувствовала и всегда переживала за него. Мы почти не видели Костю дома, только звонки по телефону и редкие встречи. Но не было ни одной премьеры, на которой бы мы с мужем не присутствовали. И я видела, что Карлсон продолжает жить в нашем сыне. В его ролях в кино и в театре. Герои фильмов и спектаклей в исполнении Кости всегда обладали каким-то особым чувством юмора, присущим только ему. Вероятно, этот Карлсон и заставил сына вернуться в детство и создать детские творческие студии, чтобы научить детей фантазировать, мыслить и раскрыть их творческий потенциал.

Константин Хабенский

«Клоун с осенью в душе» – это, скорее всего, относится к Енгибарову! Про себя я вряд ли такое мог сказать (не то воспитание). Вообще, клоунада – это высший пилотаж актерского мастерства! И в этом направлении я стараюсь идти в профессии.