– Это ты мне скажи, – ответил Игорь.
Аня стала осторожно оборачиваться, чтобы понять, откуда исходит эта странная энергия. Она не понимала.
– Вокруг слишком много людей, мне трудно сосредоточиться, – сказала она.
– О чем он думает?
– Я не знаю. Я лишь чувствую его… силу. Пойдем отсюда?
– Уверена? Здесь, я думаю, тебе ничего не грозит. Слишком много свидетелей.
– Если он умеет больше меня, ему свидетели не помешают, – сказала Аня.
– Я буду незаметно присматриваться ко всем… Ты можешь предположить, кого мы ищем? – спросил Игорь.
– Это мужчина, возможно один. Я не знаю ни как он выглядит, ни сколько ему лет… Я не умею концентрироваться на одном человеке, когда вокруг столько людей. Но он здесь.
– Тогда доедай роллы и идем. Не будем подавать виду, что знаем о нем, но в тоже время надо незаметно наблюдать за окружающими. Когда ступим на эскалатор, становись первая, повернись ко мне лицом и смотри мне за спину, а я буду осматривать тех, кто будет перед нами на первом этаже.
Аня согласилась. Никто не показался им подозрительным, потому что Святослав намеренно выбрал место, где он был почти полностью скрыт за густой растительностью, что росла в огромных напольных горшках, за которыми, видимо, очень бережно ухаживал флорист.
Игорь взял грязный поднос и, пока нес его, присматривался к посетителям ресторанного дворика. Аня направилась к эскалатору, ведущему на первый этаж. Святослав поставил чашку с недопитым кофе на блюдце, впился взглядом в девушку. Игорь уже догонял ее, когда Аня ступила ногой на бегущие вниз ступени.
Если бы перед ней были люди, все бы обошлось. Но людей не было. Игорь готов был поклясться, что не видел, чтобы она споткнулась, казалось, что ее кто-то очень сильно толкнул вперед, да только никого рядом не было, а сам он лишь подходил к эскалатору. Аня успела развернуться лицом ко второму этажу, как они условились, поэтому упала на спину. Она перелетела через несколько ступенек, упала на середину эскалатора и кубарем покатилась вниз. Немолодая женщина, ехавшая рядом с первого этажа на второй, увидев, как падает девушка, вскрикнула и сложила руки на груди. Люди, стоявшие внизу, замерли, округлив глаза. Игорь бросился вперед. Святослав допил оставшийся глоток кофе, положил под блюдце пятьдесят рублей и пошел в сторону обычной лестницы.
***
Голубика? Да, это голубика! Вот она, прям на кусте растет. До этого я ее встречала только в магазине в пластиковом лотке…
Или нет? Нет. Не только. Я ведь ее не впервые здесь собираю.
Что? Что значит не впервые? У нас даже дачи нет. С чего бы вдруг мне собирать в лесу ягоды?
Но ведь я уже точно обрывала этот куст. С куста, кстати, вкуснее. Главное жука какого не съесть вместе с ягодой.
В прошлом году на моем торте в день рожденья лежала карамелизированная голубика. Никаких кустов. Лоток в магазине. Снизу еще частенько кладут подпорченные ягодки…
Нет. Успокойся и вспомни. Ты знаешь этот куст. Вернее, я знаю этот куст. А там дальше… это крыжовник! Как я люблю крыжовник!
Быть того не может. Ела его всего пару раз в жизни. Не понравилось. Что за бред. Опять что-то снится.
Дуреха. Не снится. Вспомни. А вот грибы… нет, их нельзя трогать. В другом месте можно, а тут нет. Волк пробежал. Правильно, хороший волчок, не надо ко мне подходить близко. Я уж маме в том году на шапку одного притащила… тоже, хотел, видать, меня съесть, да не тут-то было. Верно, матушкина шапка? Я не со зла, прости, да только своя шкура мне дороже. Сам напросился. Или он меня, или я его… И шкурка целая. Скулил только, бедный… правда, жаль было его. Помнишь? Ну, вспоминай, дуреха. Не хотел он уходить по доброй воле, а ты, ну, я, в глаза ему так пристально посмотрела… заскулил и помер. О, а вон и смородина. Себе – ягоды, маме – листья. Она заваривает их. Кажись, всего-то для чая. Но, как знать – может отвар тот и чудодейственным станет, коли пошептать над ним. Матушка еще не всему обучила. Ну? Вспомнила?
Смородина… волк… шапку помню, смородину не помню. Шапка получилась теплая, да? Стоп. О чем это я.
Верно-верно! Вспоминай, Анька! Некогда нам с тобой валяться. Темный уже вона как близко, нашел тебя. Меня нашел. Нас.
Что со мной? Как это? Я вижу голубику, я вижу смородину. Я разговариваю…
Сама с собою. Правильно. Я говорю сама с собой. Я, которая была, и я, которая есть. Но это все я.
Я помню это место. Этот лес. А там дальше… дом. Мой дом.
Верно! Да, Нюся, твой дом. Мой дом. Наш. И матушкин. Только мамы здесь сейчас нет. Бажена не здесь. Это наша, моя память. Вспомнишь ее – и она здесь будет. Чего забыла – не увидишь, что вспомнила – уж здесь.
Дом. Как я оказалась в доме? Моя кровать… солома. Помню, да, она колется. Чашка деревянная. Моя. А вот и ее… мамина чашка. Но мама. Наталья. Моя мама… Наталья.
Что поделать, Нюська? Две мамки у меня теперь. Та, что родила и вырастила первый раз, и та, что родила и вырастила во второй раз. Тяжело, знаю. Но ведь можно любить обеих? И они меня любят обе. Да неважно это!
– Здравствуй, дочка.
– Где мой медальон? Его нет на шее. И коловрата нет. Как же я?..
– Ни медальон, ни коловрат не нужны тебе более. Ты помнишь, дочка?
– Все, помню. Мама… помню, как ползала и с козочкой играла, помню, что козочкам и курам отдельный домик построен, помню, как по грибы ходили, помню, по каким кочкам на болоте ступать, чтобы не увязнуть, помню, у кого в деревне зерно покупали, помню, как про отца спрашивала…
– А чем тебя матушка-земля наградила, помнишь?
– Помню. Чувствую. Знаю.
– Тогда, скажи, на кой тебе железки на шею вешать, когда сила твоя в тебе? Она в тебе от самого твоего рождения, а побрякушки – не больше, чем помощники твои.
– Да. Во мне. Хорошо так, приятно. Но медальон все равно носить буду. Это ведь мне мама с папой… подарили. И ты. Это память обо всех моих родителях.
– Память… Важная вещица, правда? Без памяти ты кто? – пустой сосуд, наполняй, чем хочешь!
– А я слишком много помню. Такое чувство, что мною прожито две жизни.
– Так и живи за две! Жизнь уже однажды к тебе вернулась, так проживи ее так, чтобы ей хотелось возвращаться к тебе снова и снова! Вспомнила? Умница. А теперь пора проснуться. И жить. И наказать того, кто тебя обидел. Теперь ты можешь.
– Проснуться?
– Да, Аня. Просыпайся. Открой глаза.
– Аня? Почему не Нюся?
– Аня, доченька, открой глаза.
***
– Пора просыпаться…
Слеза упала со щеки на Анину руку.
– Мам?
Наташа бросилась целовать ее, отец, одновременно и печально, и счастливо улыбаясь, сидел по другую сторону кровати. Аня осмотрелась. Больница. Кажется, болела голова.
– Я… упала?
– Ты помнишь? Это хорошо, – сказал отец. – Я хоть и стоматолог, но понимал, что с памятью могут быть проблемы после такого падения.
– Да нет, я помню все… – сказала девушка. – Все-все. Мам, ну не плачь. Все же хорошо… Где Игорь?
– Он был здесь, – улыбнулась Наташа, – не переживай. Привезли тебя вчера. Ты проспала полдня и всю ночь, Игорь ушел, когда же было около десяти вечера. Обещал сегодня с утра прийти, но еще рано, только шесть часов.
– А вы с папой были здесь всю ночь?
– Ну, а как иначе? – мама улыбнулась сквозь слезы.
– А что со мной? Голова… болит?.. не пойму… как-то не по себе.
– У тебя сотрясение, – сказал отец. – На ногах синяки и ссадины, это не страшно. А головой ты стукнулась знатно… Еще небольшой ушиб грудной клетки, словно тебя и правда кто-то ударил в грудь, после чего ты упала…
– Нет, – сказала Аня, – я споткнулась, я помню, как падала на спину… и все.
– Игорь вовремя тебя поднял, – сказала мама, – иначе бы волосы затянуло в ступени эскалатора… тогда…
– Не будем об этом, – строго сказал Николай. – Дня три полежишь в больнице, это минимум. Сейчас тебе вкололи обезболивающее, иначе голова бы просто раскалывалась. Вставать не желательно, тебя будет тошнить, можешь упасть. Гематома большая, но кость целая, а это главное. Есть хочешь?
– Нет.
– Я так и думал. Но ближе к обеду придется немного поесть.
– Ты точно уверена, что никого не было рядом? – переспросила мама, взволнованно глядя на дочь.
– Точно. Я видела, как Игорь протянул руку, чтобы схватить меня, когда я начала падать, но не дотянулся.
– Хорошо, что он был рядом.
– А медальон… Где мой медальон? – Аня ощупала шею.
– С тебя сняли все украшения, делали томографию. Вот, все у меня, держи…
***
– Нет, еще занят… не знаю. Может, дня три, а может – неделя… Я тоже по вам скучаю… Как только закончу все дела – вернусь. Тут все запущено без меня было… Но я уже приступил к наведению порядка. Отдыхайте от меня… Поцелуй за меня Алинку. Люблю вас, пока.
Он втянул дым, так, что щеки едва не соприкоснулись во рту. Это было вовсе не фиаско. Это была прелюдия. Он должен был понять, насколько девчонка подготовлена, заметит ли опасность, среагирует ли мгновенно. Похоже, она не умеет пользоваться тем, чем владеет. Жаль, не тот уже будет азарт. Небольшое разочарование. Он ожидал большего от той силы, какую ощутил у этой соплячки за столько километров.
Но это ничего. Игра началась. Святослав затушил окурок, запил его кофе без молока и включил кабельное телевидение в номере гостиницы.
Глава 8
Апгрейд
– Привет, – сказал Игорь, подвигая к больничной кровати стул.
– Спасибо, что вытащил меня.
– Было бы странным, если бы я этого не сделал. Твои родители не пустили бы меня потом на порог. А теперь, кажется, моя репутация даже возросла! – он довольно улыбнулся.
– В тумбочке, посмотри…
– Твой медальон и моя подвеска. Надеть на тебя?
– Медальон я надену позже, можешь его убрать туда же. А коловрат забирай.
– Но?..
– Ты был прав, он мне больше не нужен.
– Ты уверена?
Аня лишь улыбнулась. Игорь открыл ящик, положил туда золотую цепочку и старинный медальон. Поворачиваясь к Ане, парень случайно задел локтем коробку сока, отчего та тут же устремилась вниз. Аня непроизвольно дернула рукой, и коробка зависла в воздухе. За одну секунду произошло многое: Игорь успел удивиться, заглянуть в глаза девушке и подхватить зависшую коробку; Аня тоже успела удивиться своим действиям, а еще заметить, что коробка успешно среагировала на взмах рукой, она успела взглянуть и на свою руку, которая рефлекторно и вполне неожиданно сработала, успела поймать на себе взгляд Игоря и даже успела обрадоваться и довольно отметить, что новое умение вполне сносно освоено; сок же за секунду успел подскочить к внутренней части верха коробки, взболтать мякоть и ляпнуться обратно.
Иногда секунда – это слишком много. Кажется, уйма событий, что нетерпеливо ждут своего времени в период простоя, в выбранную ими секунду срываются с поводка, заставляя нейронные процессы нашего мозга запускаться на максимальном уровне, обрабатывая лавинный поток информации в столь короткий промежуток времени.
И им хватило этой секунды.
– Я понял, – спокойно сказал Игорь, ставя коробку на больничную тумбочку, – я все понял. Ну, мне нравится! К тому же радует, что ставки уравниваются. Тот темный… он ведь тоже толкнул тебя… ну, примерно так же? – он указал пальцем на коробку.
– Скорее всего ему достаточно было подумать об этом, – ответила девушка. – Но ничего, я тоже умею. Я так думаю…
– Давно?
– Ну, примерно лет пятьсот, – Аня довольно улыбнулась.
– Ух ты… – скептически закивал Игорь.
– Спасибо темному товарищу за встряску. Кто знает, когда бы моя сила вернулась ко мне в полном объеме, не долбанись я головой о те ступеньки эскалатора? – Аня рассмеялась.
– Эй-эй-эй, – остановил Аню Игорь, осторожно касаясь ее руки, – я не врач, но думаю, что тебе нельзя так смеяться…
– Гематомы почти нет, – серьезно сказала девушка, поглядывая на дверь и переходя на шепот, – родителям знать этого не надо. Я слишком мало времени была сегодня в сознании одна, но, думаю, что ночью я справлюсь окончательно. К утру я буду здорова.
Игорь ничего не сказал, лишь вопросительно изогнул брови.
– Я вспомнила, – ответила Аня на его не озвученный вопрос, – я вспомнила все. Все, что Бажена пыталась частично мне рассказать, я вспомнила так, как это было со мной. Знаешь, такое удивительно чувство… Это очень необычно. Похоже на то, что я посмотрела сериал, который «запал в душу». Это так странно – иметь две памяти. Я помню себя маленькой здесь, с родителями и я помню себя там, с ней, в лесу. Я помню, как взрослела, как училась: здесь – в школе вместе с остальными детьми, а в доме Бажены изучала травы, растения, деревья. Я помню, как называла ее мамой, обращалась к ней на «Вы». Представляешь, она учила меня, как передвигать предметы, как варить снадобья, как исцелиться самой и лечить других!
– Брр… ведьма, – весело улыбнулся Игорь.
– Она самая, – кивнула в ответ Аня.
– Что будем делать с «темным»?
– Я еще не решила. Но он меня не оставит в покое, это я знаю точно…
– Когда тебя выписывают?
– Завтра на осмотре они заметят, что я стремительно поправляюсь. Удивятся, но сразу не выпишут. Положено еще несколько дней лежать, папа сказал, что минимум три дня. Я найду себе занятие… Здесь столько тяжело больных… этажом ниже, – Аня указала пальцем в пол. Знаешь, я чувствую их боль. Это страшно.
– И ты сможешь им помочь?
– Может, не всем… Но я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Игорь молчал, смотрел в пол.
– Как все неожиданно, да? – сказал он, не поднимая головы. – Еще совсем недавно ничего этого не было, а сейчас ты вон сколько всего умеешь.
– Да, а еще на меня охотится какой-то маньяк с очень сильными неординарными способностями.
– Издержки производства, побочный эффект, – улыбнулся парень. – Чтобы жизнь малиной не казалась.
Он продумывал различные места и варианты для встречи, последней встречи. Он знал, что будет достаточно легко, однако он должен все предусмотреть. Все должно произойти незаметно для остальных. Но спешить Святослав не собирался. Он должен был узнать ее источник силы, от любопытства его так и распирало. Девчонка была ведьмой, вне сомнений. Но знала ли она сама об этом? Почему не защитилась? Или же просто не ожидала подобных проблем. Девчонка… его дочь такой будет лет через десять…
Нет, не будет. Она другая. Она – нормальная. А это – ошибка, что-то в матушке-природе дало сбой, и она породила «это».
Теперь он ее чувствовал, всегда чувствовал. Визуальный контакт помог. Он не мог в данный момент сказать точное местонахождение девушки, потому что ему это пока не было обходимым, но Святослав знал, что она не покидала пределы города, а значит у него есть время все приготовить.
Когда Ане разрешили вставать, она, стараясь не показывать, что уже совершенно здорова, спустилась на один этаж ниже. На том этаже была общая реанимация. Детей, как на этаже, где лежала сама девушка, там было немного, но все, кто были, находились в крайне тяжелом состоянии.
Приди она сюда месяцем ранее, на глазах стояли бы слезы, руки бы затряслись, она бы уткнулась в плечо того человека, кто ее сюда привел и убежала бы, пытаясь скрыться от потока боли. Но не теперь. Теперь она смотрела на закрытые двери палат, как смотрит на них опытный реаниматолог со стажем. Аня знала: там, за этими дверями, лежат те, кому она может помочь. Если дать волю эмоциям: жалости, смятению и даже сочувствию, ты не сможешь помочь человеку. Это все будет потом, а сейчас должна быть холодная голова. Жизнь тех, кто лежит за этими дверями, висит на волоске. Не время их жалеть, время им помогать.
Только дойдя до середины длинного коридора, встретив одну из многочисленных медсестер отделения, Аня остановилась и задумалась: а как она вообще прошла так далеко? Ведь она точно видела табличку при входе: «Посторонним вход воспрещен». «Я не посторонняя, – пронеслась мысль, – я пришла им помочь». Но ее остановил взгляд этой медсестры. Пока девушка резво шагала навстречу Ане, держа в руках папку с документами, глаза у нее были другими, не такими, как после того, как она поравнялась с Аней, а затем прошла мимо, словно не заметила ее. «Я их гипнотизирую?» – спросила Аня сама у себя.
– Ты из какой палаты? Вернись на место! Это не санаторий! Здесь не ходят! А можешь ходить – лечись не здесь! – сказала пожилая женщина, катящая за собой ведро и швабру.
Ане было достаточно лишь раз взглянуть на нее, как у санитарки пропали все претензии, а девушка в больничной одежде пошла дальше в конец коридора, чтобы потом вернуться назад, заглядывая при этом в каждую палату.
В первой палате была молодая женщина лет тридцати. Сперва Аня хотела найти ее медицинскую карту, чтобы прочитать, что с ней произошло, а потом поняла, что справится сама. Кроме них двоих в палате больше никого не было. Аня близко не подходила, ей было достаточно слегка коснуться через одеяло ноги больной, чтобы понять, что с ней: многочисленные переломы ребер, пробитое легкое, лопнувшая селезенка, к тому же было раздроблено колено. Аня закрыла глаза и отчетливо увидела, как вчера вечером эту девушку сбила машина, которая неслась на большой скорости. От удара раздробило ногу, сама девушка перелетела через машину и, приземлившись, получила остальные множественные травмы. Только теперь Аня обратила внимание, что лицо больной усыпано синяками. Быстро оценив ситуацию, она поняла, что поломанные кости залечить не сможет за раз, к тому же это будет выглядеть неправдоподобно. Аня снова закрыла глаза, увидела перед собой поврежденные органы, а потом ей сделалось больно. «Что-то еще», – прошептала она. Зрачки за закрытыми веками забегали, Аня сделала пару маленьких шагов, ее рука зависла над животом бессознательной женщины. «Она была беременной», – прошептала Аня и из-под опущенных ресниц потекла слеза.
– Теперь вам будет лучше, дальше дело за травматологом, – улыбаясь сквозь слезы, шепотом сказала спящей женщине Аня. – Я только попробую…
Она коснулась обвисшей худой руки, на пальцах которой был выполнен аккуратный французский маникюр. Ладони были счесаны об асфальт, но не забинтованы. Аня закрыла глаза.
Ей нужно было спешить. С большим трудом она нашла в палате простой карандаш и написала с его помощью на крышке больничной прикроватной тумбочки номер машины. Если бы могла, то написала бы еще модель и марку, но плохо разбиралась в них.
Она вышла из палаты.
Если бы кто-то решил пересматривать камеры наблюдения реанимационного отделения, то он был не заметил ничего необычного, кроме того, что одна из пациенток достаточно живо снует от двери к двери. Но ведь это больница. Никто не умер загадочной смертью, никого не убили, а значит и не за чем пересматривать записи. Ну, подумаешь, что вдруг большинству стало лучше? Подумаешь, что молодая женщина, которая только что потеряла ребенка и чудом не погибла сама под колесами неизвестного автомобиля, умудрилась нашкарябать карандашом номер машины, которая ее сбила! Подумаешь, трехлетний ребенок с тяжелейшей пневмонией, родители-алкоголики которого поняли, что дело неладное, лишь когда горячая девочка стала синеть и задыхаться у них на глазах, вдруг не только пошел на поправку, но и на ломаном детском языке попросил доктора не отдавать его маме и папе. Что с того, что мальчишка-подросток, насмотревшись видео в интернете об отчаянных экстремалях, которые уже давно не предупреждают, что их трюки не следует выполнять неподготовленным детям, прыгнул с крыши заброшенного детского сада, в надежде приземлиться на соседнюю полуразрушенную стену, в следствии чего эта же стена на него и обрушилась, наградив его открытым переломом черепа, сломанной челюстью, переломами обеих кистей и стоп, в добавок вдавив в его правую почку кусок арматуры, торчавшей из обломков плиты…что с того, что пацан перестал мочиться кровью, да еще и пришел в себя, позволяя нейрохирургу, собиравшему его непутевую голову, принять благодарности от опухших от слез родителей? Абсолютно нет ничего удивительного и в том, что мужчина, который случайно откусил кусок спелого, сладкого, сочного персика, не заметив на нем пчелы, которая незамедлительно всадила свое жало в основание его языка, чем вызвала жуткий отек горла, гортани, языка, не давая человеку сделать ни вдох, ни выдох, пришел в себя, обнаружив в своем горле дырку и торчащую из нее трубку, но не обнаружив ни единого признака аллергического отека. И даже не удивительно, что он в тот день твердо решил для себя больше никогда не есть персики. Что в этом такого?
Больные выздоравливают, это же прекрасно. Для того их и привезли в больницу. Но не все в тот день поправились.
– Ты ангел? – услышала Аня. Но она готова была поклясться, что ни единого звука, кроме звука аппаратуры, в палате не прозвучало. – Я тебя ждала, – прозвучало вновь.
Аня подошла ближе. На кровати лежала старая бабушка, маленькая, сухая с коротко стриженными седыми волосами. Ей было лет девяносто, не меньше. Глаза были открыты, на лицо была надета кислородная маска. Глаза улыбались.
– Ты ангел? – снова прозвучал вопрос в голове Ани.
– Нет, – беззвучно ответила девушка. Ее ноги подкашивались, она переоценила свои силы, не думала, что лечение больных так скажется на ней. – Но я могу помочь.
– Ты ангел… – теперь уже с утвердительной интонацией ментально ответила старушка. – Иначе бы как я тебя слышала?
Под маской уголки рта немного натянулись: она пыталась улыбнуться.
– Забери меня, – снова голос в голове, – мне больно. Я больше не могу. Забери, прошу…
– Но я…
– Ты можешь, я знаю.
По щеке Ани побежала слеза. Она отрицательно закрутила головой.
– Можешь, – с трудом улыбнулась старушка, но ее бледные глаза сияли улыбкой. – Пожалуйста.
Аня почувствовала движение воздуха рядом с собой. И запах трав.
– Я не могу, – прошептала она
– Я могу, – сказала Бажена, которая стояла по другую сторону кровати.
– Да, вы точно ангелы, – улыбнулась бабушка, так и не произнеся ни слова.
Только теперь Аня заметила, что Бажена выглядит не так, какой она видит ее в своих снах: она была словно призрак – тело ее было полупрозрачным. «Но ведь в этом мире она и есть призрак», – подумала Аня. Бажена взглянула на нее, и девушка поняла, что та, которая некогда была ее матерью, поняла, о чем она думает.
Бажена склонилась над кроватью, ласково улыбнулась и посмотрела в глаза умирающей.
– Спи, – шепнула она, погладив старушку по волосам, – боли больше не будет. Спи…
Старушка улыбнулась напоследок, закрыла глаза и умерла.
Приборы запищали.
Аня поняла, что сейчас в палату вбегут медсестры и врачи, ей надо срочно уходить. Она взглянула на Бажену и замерла на мгновение – рядом с ней стояла полупрозрачная улыбающаяся бабушка, чье бездыханное тело, все еще подключенное к медицинской аппаратуре, призывало на помощь весь медперсонал реанимации. Старушка благодарственно кивнула Ане и растворилась в воздухе вместе с призраком Бажены.
Аня пришла в себя, направилась к двери, но уже было поздно. Она прижалась спиной к стенке и наблюдала, как мимо нее вбегают в палату две медсестры и врач. Признаться, они особо и не спешили, зная, какой пациент лежал здесь, зная, что случилось то, к чему все давно готовились и чего ждали. И ни один из них не заметил Аню. Вернее, они замечали ее, когда входили в палату, но, глядя в ее глаза, все вопросы тут же отпадали – она для них становилась невидимой.
Аня вернулась к себе в палату, где также никто не заметил ее отсутствия. Она об этом побеспокоилась. Она взяла телефон, увидела кучу пропущенных звонков и непрочитанных сообщений от подруг, тети Оли – папиной сестры и от мамы, проигнорировала их все, отложив на потом, нашла в списке номер Игорь и стала набирать ему сообщение:
«Это работает. У меня получается. Но, блин, как это изматывает… Я без сил. Наверное, пролежу здесь весь положенный мне срок»
«Молодец. Но имей ввиду, что каждый день будут поступать новые больные. Ты с такими темпами никогда не выпишешься оттуда!»
«Справлюсь… Зато теперь я решила, куда буду поступать после школы. Пойду в мед.»
«Отец решит, что дочь по его стопам следует»
Аня отправила несколько смайлов в ответ, написала короткие сообщения маме, тете и девчонкам, отложила телефон и стала засыпать. Перед глазами стоял образ улыбающегося призрака старушки. «Не всегда благое дело выглядит благим с точки зрения принятых устоев общества, – подумала она, – но все же, я бы не справилась. Спасибо…»
***
Она того не хотела. Она не хотела страдать, как страдала ее мать, которая таким страшным образом овдовела молодой, нося ее под сердцем.
Она не хотела, или же просто боялась признать, что хочет. Так или иначе, это случилось.
Редко она выбиралась из своего места обитания, но нужда толкала ее. Купцы проезжали по дороге, что шла вдоль леса. У них можно было купить или обменять на что-то ткань, зерно, продукты, которые Бажена не была в состоянии вырастить сама.
– А чегой-то така молода дивчина сама коло лесу шастает? – спрашивали ее обычно. Девушке было достаточно мило улыбнуться, как все вопросы тут же отпадали. Нет, людей она не дурила, торговалась честно, но и себя не давала обмануть.
– Кто там у вас, как зверь, в клетке сидит? – спросила она однажды у купца, с которым не единожды дело имела.
– Челядь… – купец сплюнул. – Разбойник, злодей и безбожник. На дочку помещичью покусился, надругался над дивчиной, а после и деру дал. Я, ежели правду казать, дурака сего никак в толк взять не могу… на кой черт ему дочка помещичья… – купец насилу сдержался, не выругался, – нужна-то была? Ну, коли по правде, она ж одно лицо с батюшкой своим, а батюшка у нее… ну красавец писанный, – купец рассмеялся, – да только дочка его до того ж еще и здоровее батьки на порядок. Да то дело не мое. Сказано – надругался, обидел боярыню. Наказать, значится, надобно.
– А он что сам говорит, сознается? – спросила Бажена, поглядывая на клетку в телеге.
– А кто ж в таком сознается, а? Ты ж вроде баба умная, хоть и молодая. Говорит, что боярыня сама до него лезла, сама, мол, надругаться над ним хотела, – купец пуще прежнего расхохотался. – Я, стало быть, ему б поверил, кабы то девка деревенская какая была, а не из помещичьих… Супротив них не попрешь. А попрешь – коло него в клетке сидеть будешь.
– Били?
– А как же! – не без гордости в голосе ответил купец. – Да только иначе ж никак. Вон он здоровый какой! Как бы я его небитого-то удержал?
Бажена подошла к клетке из крепко перевязанных деревянных толстых палок, посмотрела на пленника. Он отводил от нее глаза, не давая заглянуть в душу.
– Тебе-то какое дело до него? – поинтересовался купец.
– Не люблю людей нечестивых, – сказала девушка, не отводя взгляда от клетки.
– Ты это, баба, не шути, – строго сказал купец. – Давай шустрее покупай, что потребно, да я буду своих нагонять, уж отстал от них немало.
– Ясное дело, куплю, – с улыбкой ответила Бажена, заставив наконец парня в клетке взглянуть на нее. – Далече до помещика того? – снова подошла она к купцу.
– Ну, поди к вечеру доедем… Ежели поторопимся, – недовольным тоном ответил тот.
Бажена взяла, что ей требовалось: муки мешочек, крупы какой, ткани шмат большой, чтобы одежи новой пошить себе, расплатилась монетами, сделала так, чтобы купец не спрашивал, откуда те монеты у нее. Да и вообще – кто она такая. Не его ума дело. А более того купец не помнил ничего. А что клетка в телеге пустая стоит, заметил, лишь когда распинался перед помещиком упомянутым, что обидчика кровиночки его доставил, коему кол уж приготовлен был.
– На кой я тебе? – уплетая хлеб пресный с молоком козьим спросил освобожденный. Заметила хозяйка избы лесной, что болью трапеза сопровождается у него.
– Как знать, – улыбнулась Бажена. – Жаль мне тебя там было. Понятно же стало, что нет твоей вины в том, в чем тебя обвинить хотят.
– Почем знаешь?
– А я много чего знаю, – загадочно улыбнулась девушка.
Парень, что сидел напротив нее, был чернявым, как и она сама, высоким и сильным, сразу видно было, что работой тяжелой с малых лет нагружен был щедро. Надо сказать, что так сходу за стол хозяйка его не пустила, на руки воду слила, приказала лицо умыть, чтобы грязь и кровь засохшую из разбитой брови и губы смыть.
Он ел, а она на руки его смотрела: грубые, широкие мужские пальцы с грязными ногтями, кой-где торчали занозы, на которые, казалось, парень внимания не обращал.
– Как звать тебя? – спросила она.
– Алексеем, – ответил парень, допивая молоко. – Благодарствую тебе… За спасение, за пищу. Да только дольше оставаться мне здесь нельзя. Кинутся, тебя за мной потянут.
– Не кинутся, – спокойно ответила Бажена, – а ежели кинутся, не найдут. Меня Баженой звать.
– Ты ведьма, – спокойно сказал Алексей.
– Так похожа? – рассмеялась девушка.
– Не знаю, да только видел я, как ты на того гада глядела, видел, как он, сам того не ведая, все, как ты ему, видать, приказала, сделал. Да еще и меня сам из клетки выпустил. Я таких, как ты, раньше не встречал, да слышал о вас. Не думаю, что спасла ты меня, дабы перепродать, не думаю также, что съешь меня иль в лягушку превратишь – не похожа ты на злую колдунью, что обернулась девицей-красавицей. Потому отпусти по-доброму, да пойду себе, а ты оставайся с миром.
Слушала его Бажена, да посмеивалась потихоньку.
– А покуда тебе знать, – смеясь, ответила она, – что я тебя в лягуху-то не превращу? Отпущу, пойдешь от меня, а я в след тебе плюну, да ты вмиг квакшей и станешь, – она не могла перестать смеяться.
– Я хоть и не колдун какой, – серьезно сказал Алексей, – да тоже малеха в людишках понимаю. Не злая ты. Одинокая просто.
Бажена прекратила смеяться, отвела взгляд в сторону.
– Я тебя удерживать не буду, – сказала она теперь серьезно, – да только знай, что там смерть тебя ждет. Ежели в лесу зверь не порвет, то на людей выйдешь, а порой человек – хуже зверя. Зверь убивает ради пропитания или же, дабы защитить себя и свою семью, а человек убивает ради забавы или потому, что душа у него темная. Потому, думается мне, скорее от руки людской поляжешь. Или же сядешь: на кол. Купец поведал мне, что кол для тебя уж выстроган и молодой красавицей-боярыней благословлен.
– Да не трогал я той девки, вот те крест! – закричал Алексей и перекрестился. – А, чтоб меня! Сама она ко мне полезла, правду я говорю! У нее лицо здоровее, чем у любого мужика в нашей деревне! А ручищи-то какие! Ясное дело, на харчах барских, на молочке да на сметанке, ни дня в жизни своей боярской не трудившись.
– Алеша, – спокойно сказала Бажена, – уймись. Верю я тебе. Потому и говорю: решай сам. Хочешь той кончины, перед которой сию девицу лицезреть выпадет? Так иди. Держать не стану.
– Хочешь, чтобы я остался?..
Бажена встала, походила по комнате.
– Избу сию матушка моя строила. Одна. Кое-как. Первую зиму в этом лесу, когда я родилась, мы лишь чудом перезимовали и не померли от холода. Далее мама потихоньку достраивала, доделывала, после нее я уж сама…