Потом всё стало пропадать куда-то, будто всасываемое чудовищной воронкой, крутилось и мелькало, тоскливо хныча и подвывая. Круг делался всё меньше, мелькание всё учащалось, сводя с ума и увлекая за собой в бездну. Но это не страшило. Оно манило и подбадривало. Дикое чередование тьмы и страсти. Оставалось сделать только шаг. И Анри уже хотел его сделать, как вдруг исчезли духи и призраки, сгинули разом в неизвестности, во тьме.

Уставший от напряжения пережитого, юноша опустился на солому и подивился переменам, происшедшим в камере.

Ведь казалось, только что на небе сияло солнце, а вдруг выяснилось, что давно стемнело – так незаметно и быстро!

Анри уже принялся устраиваться ко сну, как внезапно почувствовал, что в камере еще кто-то есть. Этот кто-то жалким комочком забился в угол и тихо всхлипывал.

– Ты чего плачешь? – окликнул его юноша, но тот не отозвался.

Пришлось подойти. В темноте было плохо видно, однако Анри рассмотрел его: хлипкий молодой человек, лица которого разобрать не удалось, он уткнулся им в колени, плотно обхватив их руками. Так любил делать и сам Анри, когда было грустно или одиноко.

– Эй! – снова позвал юноша и дотронулся до плеча незнакомца.

Едва он успел это сделать, как тот рассыпался в прах, подобно пеплу, оставшемуся после пожара, бушевавшего за зеркалом в спальне Генриетты.

– Призрак, – громко сказал себе молодой человек, чтобы ощутить себя в реальности, и отправился на прежнее место.

Там он лег на спину и закрыл глаза.

Когда же вновь открыл их, в камере опять кто-то был. Теперь «кто-то» стоял в длинной темной накидке и тяжело дышал. Анри снова поднялся и приблизился к привидению. На этот раз он действовал осторожнее, только пальцем легонько коснулся одежды…

Но ничего не произошло. Призрак по-прежнему стоял.

– Ты кто? – спросил молодой человек.

– Анри, – раздался голос из сказки. – Анри, милый!

– Кто это? – отпряну юноша.

– Ты не узнаешь меня? – «Кто-то» заплакал.

– Нет, а ты откуда меня знаешь? – молодой человек отступал всё дальше от таинственной фигуры.

Неожиданно ему показалось, что она достанет из-под накидки прозрачную сферу, и всё получится, как в том сне.

Но призрак вместо этого потянул за какие-то шнурки, и оболочка упала на пол с шуршанием, производимым только реальными предметами.

Там стояла женщина.

– Я не могла ошибиться, – шептала она. – Это ты, Анри? Ведь скажи, тебя зовут Анри?

– Да, – как сомнамбула, повторил юноша.

– Не убегай от меня, подойди, – попросила женщина.

Молодой человек несмело сделал несколько осторожных шагов навстречу и оказался лицом к лицу с непрошеной гостьей.

– Господи, как ты изменился! – заплакала та.

Волна искренности качнула болото таинства и словно смыла с его поверхности однообразную ряску равнодушия. Неожиданно юноша почувствовал, будто очнулся от глубокой дремоты.

– Карменсита? – с удивлением воскликнул он.

– Да, – кивнула девушка.

– Как ты очутилась здесь?

– Дорогой мой! Как много мне нужно сказать тебе. А у меня мало времени…

– Карменсита! – не верил собственным глазам молодой человек. – Как ты нашла меня? Где Альфонсо? Он тоже с тобой?

– Анри! – остановила его актриса. – Позволь, я присяду, я весь день шла сюда. Я всё расскажу.

– Да, да, пожалуйста, садись, – пробормотал юноша.

И почему-то вспомнил:

«Прозрачный сумрак нас окружит,

Опутав нитями судьбы,

И отразятся в темной луже

Прямые черные столбы…»

К чему эти сточки?

– Я долго искала тебя. С того самого дня, когда мы так нелепо расстались. Дени сразу же бросился в погоню за каретой, с которой ты уехал.

– Карменсита, почему ты вздыхаешь? – с тревогой спросил Анри.

– Не надо, не говори, ничего не произноси. Я слышу твой голос и начинаю плакать. Мне нельзя плакать, я должна говорить…

Полный мрак воцарился в камере. И там, в этой темноте, звучали чувства двух людей, так много чувств. И чем их больше, тем слов становится всё меньше, такая несправедливость!

– Я никого не обвиняю! – шептала девушка. – И тем более, тебя! Ты ни в чем не виноват… – Карменсита помолчала и через силу продолжила. – Дени нашли убитым. Лошадей не было. Я узнала об этом потом. Рассказывали…

– Кому понадобились наши дохлые лошади… – воскликнул Анри, но тут же осекся; до него дошел смысл сказанного.

Он ужаснулся.

– Я осталась одна.

– А Альфонсо?

– Альфонсо умер в тот час, когда ты бросил нас и укатил со своим новым покровителем. Старик не перенес такого удара…

– Но… А как же ты?

– Чего я только не пережила. Но не надо об этом! – Карменсита снова заплакала. – Потом я скиталась по свету, чтобы найти тебя. Я не знала, как это сделать, потому что не видела герба над дверцей роковой кареты…

– Крест в верхнем левом углу, – машинально пробормотал Анри.

– Я погибала от голода. Уже начались холода, и негде было достать пропитания. Так я дожила до начала нового года…

– Бедняжка!

– Я совсем ослабела и больше не могла тебя искать. Уже не оставалось сил даже на то, чтобы двигаться. Я упала неподалеку от какой-то деревушки у леса, и никому на свете не было дела до меня.

– Но как же ты выжила?

– Меня спас один человек. Он скакал мимо и случайно увидел мои лохмотья. Да, Анри! Если бы ты видел, во что превратилось то прекрасное синее платье!

– Этот человек повел тебя к себе в дом?

– О если бы у него он был! Он живет, как дикий зверь, людей не любит. Он выходил меня, хотя другой бы за это не взялся, кому нужна жалкая бродяжка! Недели две я возвращалась к жизни, он ночами куда-то уезжал, а утром возвращался с какой-нибудь добычей. А однажды он вернулся без лошади и весь избитый. Рассказал, как попался в лапы какому-то герцогу, с которым у него давно личные счеты.

– Постой, постой! Ты говоришь о разбойнике?

– Да, о Гоннеле, ты его знаешь. Он-то мне всё и рассказал про тебя.

– Да что он знает обо мне! Дважды встретились, но не до разговоров было.

– Он поведал о побеге из замка и назвал имя своего спасителя. Во мне вновь взорвался водопад надежды. А когда Гоннель припомнил, кем служит его освободитель, я поняла, что это точно ты! Это был ты! Я знала!

– Но как тебе удалось меня найти здесь?

– Помог Клеман. Он даже, как мне кажется, любит меня.

– Он хороший парень.

– Ты лучше.

– Неправда.

– Я нашла тебя. Но ты в тюрьме.

– Не страшно.

– Что тебе угрожает?

– Моя госпожа всё уладила. Я вне опасности, – с легкостью произнес Анри.

– А почему ты здесь оказался?

– Помнишь последний дар Альфонсо? Камень в оправе?

– Конечно, это же мой медальон.

– Как твой? – у юноши словно земля качнулась под ногами.

– Когда-то жена нашего Альфонсо подобрала его на дороге, красивая безделушка, а затем мы хранили его, как талисман. Он приносил нам удачу.

– И вы никогда не думали продать его, выручить деньги…

– Нет.

– Послушай, Карменсита. – серьезно сказал Анри. – Вспомни, подумай хорошенько, действительно ли было так, как ты мне рассказываешь?

– Да, конечно! Когда я росла, тетя Катрин всегда рассказывала мне историю, как нашли сверкающий камень. Мама часто подсмеивалась над ней! Камень всегда хранился в нашей шкатулке, как вещь чисто женская. А потом… – девушка вздохнула. – Потом мы попали в эпидемию чумы, вернее, не «мы», а часть труппы, которая играла с моим отцом. Мы, дети, в это время оставались с Альфонсо и его труппой, мы любили комедии…

– А потом среди вас появился я.

– Да, и я хорошо помню, как тебя привели к Альфонсо. Нас таких у него много было, осиротевших, испуганных… Тетя Лаура и Альфонсо были нам, как настоящие родители. Как тогда хорошо нам всем было… А ты всегда пытался доказать, что настоящий актер у нас только ты!

– У меня родители были актерами! – с гордостью произнес молодой человек.

– Ты смешной! Разве это важно? – дрожащим голосом сказала Карменсита.

– А что важно?

– Важно, какой ты сам. Важно, что завтра мы будем вместе… Дорогой мой! Даже рассмотреть тебя не могу.

– И я тебя не вижу.

– Это хорошо, я очень, очень некрасивая, ты меня испугаешься.

– Маленькая глупышка!

– Анри! Обещай мне одну вещь.

– Что именно?

– Скажи, что мы всегда будем вместе.

– Ну…

– Не бойся, скажи! Ведь тебе этого хочется. Ну, говори же!

– Да, я обещаю.

– Милый, добрый Анри! Сейчас я уйду, но мы встретимся завтра, чтобы уже никогда не расставаться. Я поняла, что страшнее разлуки ничего нет!

Молодой человек в темноте отрицательно покачал головой.

– Страшней разлуки чувство вины, которую не искупить. Она фатальна и угнетающа. За нее платят жизнью.

– Что ты такое говоришь, милый мой? – испугалась девушка. – Тут тебе плохо, я знаю, поэтому и мысли у тебя такие!

В дверь постучали.

– Мне надо идти, – засуетилась Карменсита, пытаясь нашарить в потемках свою накидку.

Анри поднял и отдал ей.

– Нет, я боюсь уходить. Боюсь, что снова потеряю тебя, и уже навсегда!

– Не бойся расставаний, их немного.

И навсегда

Мы расстаемся только раз.

Настал момент,

Влечет вперед дорога.

Скажи мне напоследок:

«В добрый час!», – прочел юноша.

– Это ты сочинил?

– Да.

– В добрый час, – повторила Карменсита. – До свидания.

– До свидания, – сказал молодой человек, и разверзшийся дверной проем поглотил темный закутанный в просторную накидку силуэт девушки.

Снова нагрянули пустота и леденящая тишь.

И было слишком больно и удивительно сладко. Внутри клокотало пламя. И имя ему было совесть. Оно жгло все внутри жарким огнем. Поднимая до глаз кипучие слезы, и в мозгу колотилось единственное слово – «наказание».

Луна кротко смотрела в крохотное окошко, словно убитая горем вдова. Луна была бледно-малиновой и взывала о помощи. Страшная, испепеляющая тоска защемила сердце, в воздухе почудился плач. Надрывный, мучимый мыслью о конце всего мира… Но кончается ли мир, когда его покидаем мы? Он только становится нищим и осиротевшим, когда уходят добрые, чистые, светлые люди. И тогда даже солнце смотрит с жалостью на покинутую землю. И греет не так. Не попадают его лучи в колодец опустошенности…

Он услышал в себе собственный голос, говоривший кому-то страшные, убийственные в своей правоте фразы. И это был конец…

– Я должен любить, я люблю… невыносимые терзания, когда сердце разрывается в клочья, когда душа разматывается в тонкую нить! Я счастлив от горя, я наслаждаюсь муками… Мне хочется петь, когда я теряю друзей!.. Я пою сквозь рыдания! Я не боюсь ничего. Я убиваю страх! Я хохочу в лицо кошмарам жизни, мне весело, мне легко, я безгранично счастлив!.. Я безумно рад…

Когда Карменсита разыскала Гоннеля, он предложил ей сразу же отправиться в обратный путь, но она рассказала хорошую новость об освобождении Анри. И разбойник принял единственное разумное решение – разойтись в разные стороны. Он пойдет своей дорогой, а девушка останется ждать, когда юноша выйдет из тюрьмы, ибо пребывание Гоннеля в Париже было небезопасным, его могли в любую минуту узнать и арестовать.

– Уходишь? – спросила девушка.

– Да, Карменсита, – разбойник сделал паузу и добавил. – Куда вы потом?

– Не знаю.

– Приходите ко мне. Я буду только рад.

– Что мы там сможем делать? Мы – актеры, дорогой Клеман, – улыбнулась девушка. – Спасибо тебе за всё! Я никогда не забуду твоей доброты.

– Прощай, Карменсита.

– Прощай, Клеман.

Они знали, что их судьба больше не сведет. Никогда в этой жизни.

Эпилог

Как зарождается легенда? Из домысла, из любопытного желания продлить, догадаться, узнать о чем-то, заслуживающем внимания. Порой хочется соединить несоединимое, приписать радость и доброту, разбудить счастливый финал у того, что закончилось как-то иначе. Вранье одного человека сделать правдой, преданием, в назидание грядущим поколениям. Или наоборот, забыть истину и рассказывать о чем-то совершенно ином, сказочном и грустном, где зло наказано, а любовь всё равно победила.

Легенды придумывают те, кто ничего толком не знает, но хочет, очень хочет казаться осведомленным: чтобы все завидовали и пытались понять причину этой осведомленности. Но легенда уже начинает существовать. И ей все верят, бережно храня в душе каждое ее слово, каждое ее чувство и мысль.

Одна из таких легенд ходила в давние времена и рассказывала о тяжелой мести, совершившийся над родом достославных вельмож, живших неподалеку от Парижа, и высшем знамении, которым Господь подвел черту под гнусной деятельностью этих господ. Никто никогда не пытался опровергнуть правоту этого предания, ибо истины не знала ни одна живая душа. Да и кому придет в голову докапываться до правды там, где ее, быть может, и никогда не было. Подумаешь, тщеславие победило разум. Это же легенда, значит, сказка.

На рассвете герцога разбудил странный звук. Казалось, что-то перезванивает, словно бубенцы. Мелодично и грустно пели серебристые погремушки, навевая смертельную тоску и пытаясь разбудить в жестком сердце сострадание. Тщетное занятие. Герцог давно не был в состоянии чувствовать что-либо.

Но сейчас он почувствовал – раздражение, и рывком дернул за шнурок балдахина. Ткань поползла вверх, и недовольный господин де Лонгвиль быстро оглядел спальню, пытаясь догадаться, откуда идет звук.

Неожиданно краем глаза он заметил нечто необычное, некую перемену в комнате. Чего-то не хватало.

Он вновь обшарил взором обстановку и вдруг издал сдавленный вздох испуга. Вот она, перемена в спальне, лишившая покои герцога яркости и веселости: портрет, на котором был изображен разноцветный карлик с разинутой пастью, сейчас пустовал, и чернота, заключенная в позолоченную раму, завораживала каким-то гипнотическим ужасом.

Но вот сильнее забряцали бубенчики, и этот звук донесся с противоположной портрету стороны комнаты. Герцог обернулся скорее машинально и увидел в зеркале свою побледневшую физиономию, а рядом с собой – совершенно живого, подвижного горбуна, беспечно болтающего ногами и потрясающего связкой бубенчиков, которыми он так забавлялся при жизни. Шум шел из-за зеркальной поверхности. В действительности же карлика не существовало. Так пытался внушить себе герцог, но из этого мало что получалось.

Неожиданно уродец отвлекся от бубенцов и посмотрел в упор из зеркала на бывшего своего хозяина.

– Ну что? – глухо спросил он. – Ты жив пока еще, проклятый господин? Я проклял твою душу, но тело не успел. Сейчас оно настанет, возмездие за всех, кого ты уничтожил в этом мире! Ты должен умереть. Ты переполнил чашу небесного терпения пролитой кровью невинных.

– Я не проснулся, это сон! – бормотал господин де Лонгвиль, ныряя под подушки.

– Я отомстил тебе! – продолжал разноцветный призрак. – Я лгал тебе тогда, когда сказал, что у твоей жены родилась двойня. У тебя никогда не было второго ребенка! А если бы этот юноша и вправду оказался твоим сыном, ты сделал выбор, беспощадно избавившись от него. Ты – конченная черная душа! Ты не спасешься. Я проклинаю весь ваш дом! Свершилась месть! Свершилась!

– Замолчи! – воскликнул герцог.

Но страшный голос продолжал выкрикивать проклятья, изредка и злобно позванивая бубенчиками. Это было невыносимо. Герцог зван на помощь, звал слуг, но они точно вымерли. Никто не приблизился к дверям спальни.

И тогда господин де Лонгвиль в отчаянии схватил первое, что попалось под руку, канделябр, и швырнул им в зеркало.

На мгновение всё заглушил звон разбившегося стекла, но тут же ликующий смех победителя пересилил его, и герцог в ужасе заметил, что в черноте зеркальной рамы веселится горбун, сотрясаясь от хохота. Тут же из-за разбитого зеркала выползла тонкая струйка белесого тумана, очень густая и очень тяжелая, и стала быстро заполнять спальню. Вслед за туманом в комнату выскочил карлик и с воплем радости прыгнул на ложе герцога.

До Лонгвиль струсил не на шутку. Да и было отчего: горбун сорвал с него одеяло и принялся душить бывшего господина.

Герцог хотел защищаться, и не мог, руки словно приросли к поверхности постели. Смрадный дух призрака отнимал последние капли воздуха, сворачивая комнату в тугой черный узел. Смех гремел над самым лицом, угасая с каждым мгновением. А потом завыли низкие воловьи жилы струн, и всё заволокло чем-то красным и мерцающим.

Когда герцог затих, его убийца весело подпрыгнул, снова захохотал и кинулся в окно, которое со звоном разлетелось на куски.

Туман, доставший уже до подоконника, свободно пролез в образовавшуюся дыру и вырвался на волю. Висящая на стене опустевшая картина свалилась на пол, по пути налетев на кресло и разорвавшись в клочья. Впрочем, этого уже не было видно, ибо всё погрузилось в сплошную белую реку тумана, хозяйски орудующего в проклятом замке, который уже начали покидать его обитатели. Они уходили через потайной ход, расшвыряв стражу и расчистив себе путь к освобождению. Они торопились, боясь захлебнуться в ползущем молочном облаке. Кто-то из этих людей впервые увидит свободу. Что она им даст?..

Толпа зевак спешила на площадь. Было воскресенье и ожидалось неплохое зрелище: опять кого-то казнили. На этот раз преступником оказался не простой разбойник, а как будто даже барон или герцог… Говорили разное. Хотя, кто его там разберет. Может, бастард какой-то или самозванец.

Люди рекой мчались вперед, к Гревской площади, сметая и увлекая за собой всё живое. Карменсита, жалкая в грубой холщовой накидке, не избежала этой участи и слилась с потоком, вскоре выбросившем ее на сушу ступенек одного из домов, окружавших место предстоящих событий. Мимо пробежало несколько человек с целью повыше взобраться и найти местечко, откуда бы можно было всё пронаблюдать. Один из них, смеясь, схватил Карменситу за руку и повлек за собой.

Едва они успели занять места у карниза на крыше трехэтажного дома, как толпа зашевелилась и о чем-то загудела.

Вскоре стало понятно, что произошло. Началось!

Где-то вдалеке, в конце одной из улиц, примыкавших к площади, затрещал сверчок барабана и начал приближаться.

Спустя четверть часа она появилась здесь, внушительная процессия, в центре которой находился осужденный. Солнце сияло сегодня не слабее вчерашнего, и всех присутствующих неприятно слепило золотое шитье на черном бархатном камзоле преступника. Складывалось впечатление, что это очень состоятельный человек, раз выбрал для подобного события столь роскошное платье.

Карменсита не могла разобрать и половины из того, что происходило, ибо процессия вышла из боковой улицы, а преступник оказался к девушке спиной, ей ничего не оставалось, как довольствоваться созерцанием его роскошного наряда. В таком платье любой дворянин мог бы ехать под венец или на прием к королю. Золото отделки переливалось на солнце чудесными зайчиками, и это было похоже не видение: звезды на черном бархате неба… Девушка неотрывно следила за осужденным, впрочем, как и остальные зеваки. Всем и каждому интересно, как страдают и умирают другие.

Вот он поднялся на помост.

Кто-то маленький, похожий на голодного комара, прочитал во всеуслышание приговор. Палач подал преступнику знак, и тот стал снимать камзол. Волшебный бархат упал на грубые доски, подняв при этом небольшое облачно пыли.

Карменсита с сожалением перевела взгляд с камзола на осужденного, который уже становился на колени, и теперь его лицо было отчетливо ей видно. Карменсита скользнула взглядом по этому лицу и в мгновение ока похолодела, как лед. Ноги словно судорогой свело.

– Господи! – прошептала девушка. – Неужели это он?

Этого не могло быть!

Нет!

Карменсита оцепенела от жгущего ужаса.

Страшный спазм вытолкнул из нее дикий душераздирающий крик.

Помочь! Остановить! Спасти!

Она вскочила на непослушные подгибающиеся ноги.

И там, внизу, он оглянулся. И, возможно, успел ее увидеть!..

Крик словно разорвал солнечную голубизну этого утра. Глубокий туман, давно захвативший власть в окрестностях Парижа, с приступом ярости теперь двинулся на город. Он как-то сразу накрыл площадь, лишив большинство зрителей того, зачем те сюда пришли. Он словно хотел предотвратить какое-то злодеяние…

В мокрой пелене что-то тяжко шлепнулось сверху на мостовую, наверное, неосторожная хозяйка, высунувшись из окна, уронила подушку или перину…

Туман поглотил звук падения как огромный голодный удав.

И сразу наступила ночь.

Спокойная, августовская, непроглядная, с яркими золотыми звездами на черном бархате небес.

Повозка в степи.

Мирное дыхание близких людей. И сверчок, примостившийся непонятно где, заботливо скребет лапкой по невидимым струнам.

Почти забытый давний сон вновь вторгается в окаменевшую память…

…Все покинули зал. А он, ее возлюбленный, остается один в просторном белом зале с зеркально натертыми полами. Один у подножья страшной колонны, подпирающей купол потолка.

Карменсита чувствует, что воздух размягчается, и ее ноги погружаются в него, как в ледяную воду. Она летит вниз со страшной высоты…

Колонна с хрустом обламывается и начинает падать на одинокую фигурку в ослепительно-белом костюме, а ОН ничего не подозревает об этом, там, на зеркале пола.

Карменсита отчаянно кричит…

Он поворачивает к ней лицо!..

И – грохот падения заслоняет всё…

Пустота жалобным эхом робко откликается из небытия…

Легкий ветерок издалека доносит грустную перезванивающую мелодию незнакомой песни. И яркий свет, пробившийся сквозь ставшие прозрачными стены, заглушает все голоса, все краски и желания мира.

Ощущение легкости и непомерной свободы заставляют подняться вверх – без крыльев, без ничего. Но ты поднимаешься всё выше и выше… И кто-то единственный и несказанно дорогой, незримый, догоняет пущенную в небо безмятежность.

Он говорит о чем-то, слов невозможно разобрать за потоком восторженной музыки. Но всё и так понятно.

Спокойное счастье.

Неделимость на долгие столетия.

Свет.

Куда ни посмотришь – отовсюду струится свет.

Чарующая песня буйного света!

Неведомая сила призрачным дуновением уничтожает последнюю крупицу страха. А они – неразлучные, которых соединила сама смерть, – сливаются воедино в тонкий белый луч и, подстегнув непослушную яркость, уносятся вперед, в неизведанные края, в глубины Тайны, в далекое свое будущее, вперед – навстречу Солнцу!..