Сборник повестей

Глава 3. Облом

От матери и от бабушки Ярославу передалась особенность, которой он, начитавшись фантастики и приключений в младших и в средних классах, сначала не придавал никакого значения:

– Ну и что, если вдруг ночью во сне был участником какой-то странной заварухи и, проснувшись, в ярчайших подробностях помнил даже раскраску боевых шлемов вражеской конницы? Просто интересные сны!

Но бабушка сокрушалась:

«Вырастешь, как и Инночка выросла фантазеркой, будешь летать над землей, а потом случайно споткнешься, и действительность ударит больно и несправедливо».

Но воображение вдруг подсказывало сюжеты военных сражений, запутанных лабиринтов и таинственных пещер, и в результате в третьем классе Ярослав начал в толстой общей тетради писать рассказ про пиратов. Вечерами читал после ужина деду и спрашивал: «Похоже на правду?». Дед смеялся: «А вот писателей в нашем роду никогда не было!». Потом дело дошло до стихов.

Сон на верхней полке плацкартного вагона в духоте убежавшего последнего июньского растянутого дня был настолько ярким, объемным и жестоким, что, проснувшись, в первые секунды Ярослав даже и не понял, где явь, а где рассеянная правда виртуального пространства. Отдышавшись от неожиданного видения, приколол себя: «Зачем днем улегся спать? Ведь бабушка всегда говорила: не спи на закат – голова будет болеть».

Пошел за кипятком, выпил стакан чая с густой заваркой и прилип к окну. Пейзаж постепенно менялся, и беспредельность огромной страны вырисовывалась все яснее именно в этом прогоне от степей и редких рощиц средней полосы до высоченных деревьев диких заповедных чащоб сибирского величия.

Начало сна не предвещало ничего пугающего:

«Он идет по какому-то косогору, по обычной глинистой заброшенной дороге, незаметно входит в какой-то пестрый лес и начинает в сгустившихся сумерках темнеющего пространства осторожно оглядываться. Эта туманная пелена, словно просочившийся дым от недалекого костра, настороженно окутывает деревья, тормозит, не пускает вперед. Нужно проснуться, стряхнуть это наваждение сна, но он медленно тащится в растерянности, потеряв реальные ориентиры в виде лесной тропинки. И в минуту очевидной паники вдруг из сумрака обступившего леса он вырывается на опушку, завораживающую своей летней, пронизывающей солнечной торжественностью. И в колосящемся разнотравье, в неглубокой лощине он видит лежащего, раскинув руки, незнакомого человека. Он заснул или умер на этом приволье солнца и травы. Лица человека не видно. Жутко. Но его, Ярослава, тоже тянет нырнуть в этот летний просторный травяной шатер, развалиться на пригорке и получить свою порцию солнечного беспредела…». И в эту минуту он проснулся.

Пока от небольшой железнодорожной станции добирался до районного центра на новеньком автобусе по асфальтированной трассе, переночевал в какой-то частной гостинице с общим душем и туалетом в пристройке, то забыл про непонятный, тревожный сон, радуясь, что цивилизация нынешнего века не потерялась в царстве величественных хвойных деревьев.

Но, когда у приземистого одноэтажного «Магнита» спросил, как добраться до деревни N, то ему посоветовали связаться с таксистами или поспрашивать на автостанции попутчиков. Потому что рейсовые автобусы туда не ходят, а жители тех далеких мест скидываются и нанимают машины, если приспичит нужда поехать в больницу или в районные конторы.

И такой экипаж Ярославу повезло найти. Муж привез в райцентр жену с грудным ребенком на медосмотр и прихватил односельчан, пожилую семейную пару, которым потребовалась юридическая помощь. Только после обеда сумели выехать, заполнив доверху большими пакетами багажник, причем Ярославу пришлось вжаться в дверцу, чтобы втроем с женщинами, с ребеночком на руках у матери уместиться на заднем мягком сиденье поношенной «Волги». И расстояние впечатляло – больше ста пятидесяти километров по грунтовому шоссе.

Оставшиеся от весеннего распутья колеи как-то небрежно пытались сгладить бульдозером, и эта постепенно взбирающаяся на появившиеся сопки дорога с непривычки утомила своей непредсказуемостью резких поворотов и укачивающим однообразием глухой тайги вокруг. А впереди по линии горизонта наплывала синь высоких горных вершин.

Все попутчики сопели во сне. Шофер молча крутил баранку, поинтересовавшись в середине пути у Ярослава, есть ли у него родственники в деревне. И, услышав отрицательный ответ, посоветовал:

– Держись дядьки Михаила! У них дом большой, пустят переночевать, – и замолчал до самого конца, изредка разворачивая неторопливо мятные конфетки «Дюшес», чтобы не заснуть.

Здание сельского Совета, большая деревянная изба, ровесница далекой социалистической революции, была закрыта на новый металлический замок. Улиц было немного, но из-за простора земельного изобилия каждый дом, как хуторок, старался вывернуться от соседних хозяйских построек подальше. Возможно, в опасении от возможного пожара, находясь в окружении легко воспламеняющейся древесины. Или, может быть, чтобы не было поводов для споров с соседями из-за неправильной межи.

Ярослав вежливо напросился на постой к пенсионерам. Никто никаких лишних вопросов не задавал. И, когда после приличного ужина вышел на улицу, его сразу оглушила невозможная тишина, в которой он без привычки утонул, услышав только свое дыхание, когда спускался с крутого обрыва к реке. Ее, возможно, не было на крупных картах, но, пропетляв несколько сотен километров по тайге, она дала приют и жизнь этой деревне.

Утренний визит к «голове» поселения внезапно сразил неожиданно больно и жестоко, хотя речь ведь шла о совершенно постороннем, чужом человеке. Или ожидание этих проклятых писем в пустоте безлюдного дома наштамповало картины возможного родства с этим нереальным Александром, заставив поверить в невозможное.

Пожилой сухощавый председатель сельского совета на вопрос Ярослава, возможно ли ему встретиться с Александром Владимировичем Сосниным, неторопливо закрыл паспорт Ярослава, помолчал секунд тридцать, а потом уточнил:

– А кем ты ему доводишься? – и, не дожидаясь ответа, сказал тихо. – Если честно, то я даже не знаю, жив ли он сейчас. Понимаешь, никто даже не догадывается, кому Александр перешел дорогу, но почти месяц назад, ночью какие-то уроды пытались его убить. Накануне утром шофер директора лесхоза привез ему на заимку зарплату за два месяца и отпускные, выпили они прилично, шофер уехал, Александр лег спать, дверь не закрыл. И ночью поиздевались над ним неизвестные сволочи, как хотели. Видимо, добивались признания, где деньги запрятал. Всю заимку перешерстили, в погребе даже пол копали. А под утро выволокли на опушку зверски избитого, правые ногу и руку прострелили, чтобы медленно умирал от потери крови и побоев. Все ценное: карабин, винтовку, два телефона, кое-что из шмотья – унесли. Хорошо, что каким-то макаром Александр сам себе раны перемотал. И пролежал он почти до обеда на солнцепеке, пока его сожительница из соседней деревни не явилась. Позвонила быстренько нам, мы из ближайшей воинской части вертолет вызвали. Вот такая криминальная история.

Секретарь сельсовета заглянула в дверь, что-то хотела сказать, но потом просто потихонечку вошла и молча положила какие-то документы на стол, дожидаясь окончания разговора.

– Полиция в розыск объявила шофера директора лесхоза, который через два дня после случившегося рассчитался на работе, и они с женой исчезли из райцентра. А, может быть, браконьеры какие-то обиды припомнили. Тут, в лесу при встрече даже с хорошим знакомым ружье наготове заряженное держишь, мало ли, что у него на уме за дальностью лет накипело. А ты точно не из полиции?

Ярослав отрицательно покачал головой:

– Нет, я племянник Александра Владимировича! – это странное чувство постепенно убегающей надежды найти отца, растворившееся за давностью лет в упорном нежелании близких приблизиться к разгадке несчастной любви дочери, сейчас выбило из привычки реально оценивать и анализировать ситуацию, чтобы найти возможное решение.

– Где он сейчас находится? Я могу к нему попасть?

– Ты чего, Мария Андреевна, здесь торчишь? – глава совета посмотрел на застывшую женщину. – Иди, работай! Все новости вам обязательно нужно знать!

– Давай так. Я позвоню в воинскую часть, уточню, куда его на лечение доставили, а ты пока здесь поживи. Если его в городе держат, и все обошлось, то, хотя дорога и длинная, но доедешь. А если, – председатель помолчал, – если умер, то скажут, где похоронили. Но звонков пока никаких не было! Даст, Бог, выкарабкается. Мужик здоровый был, сильный! Что это я, как баба, говорю, был! Найдешь ты своего родственника, не переживай!

В обед председатель совета сам пожаловал в дом дядьки Михаила. С порога поздоровался и, присев к столу, доложил, несколько волнуясь.

– Не успел ты, паренек, дядьку своего застать. Несколько дней назад забрала его сожительница из областной больницы, увезла в тайгу на лечение к своей родне и даже адреса не оставила. Стервозная баба! Теперь она Александра Владимировича из своих рук не выпустит! Обхаживала его столько лет, ублажала, стелилась под него, чтобы ребенком привязать, а он свободу больше жизни любил, городской, продуманный, ни на какие ласки не купился. Спал, пользовался, а что не брать, если бесплатно навязывают. А, может быть, о жене память берег. Серьезный мужчина, только водочкой стал увлекаться в последнее время. Не знаю, парень, что тебе посоветовать. Но ясно, что затянутся твои поиски надолго.

Ярослав не удержался, вскочил из-за стола, подошел к председателю:

– Извините, я даже ваше имя, отчество не спросил! А можно мне попасть на заимку? Я из степной зоны, с Волги. Могу пожить в доме Александра и за него поработать, ведь там сейчас никого нет! И мне на обратную дорогу на поезд деньги потребуются. Вы не беспокойтесь, я вожу машину, знаю трактор, умею с электропилой обращаться. До первого сентября у меня есть время в запасе. А потом нужно на призывную комиссию явиться дома в военкомат.

– Добро! Я с директором лесхоза переговорю. Сейчас время для тайги самое опасное. Уже больше месяца дождей не было. В любую секунду полыхнуть может. Особенно без догляда. А ты, если решил, можешь почти до заимки на тракторе сегодня добраться. Мы сейчас все населенные пункты и дороги усиленно опахиваем. Но километров десять тебе придется пешком через лес пройти. И пока ларек не закрылся, иди, харчей себе набери: хлеба, макарон, круп, масла растительного, муки – сколько унести на себе сможешь. Деньги у тебя есть? И телефон заряди. Там ведь электричества нет. Ближняя деревня в тайге в километрах двадцати, где движок работает. Поторопись, парнишка!

Глава 4. Открытие

Молоденький тракторист Максим, ровесник Ярослава, рыжеволосый, скуластый, веснушчатый, с невозможно синими глазами, широкоплечий крепыш, изредка оглядываясь на неровную полосу вспаханной плугом заросшей низины вдоль дороги, надрывал горло, чтобы пересилить шум двигателя, и болтал, как заведенный. Выложил историю жизни своей многочисленной родни и свою заветную мечту попасть после призыва в октябре в летную часть и обязательно окончить летное училище:

– Тут на земле ползаешь как муравей среди этих гигантских деревьев, неба не видно в глухомани болотной, а с вертолета такой обзор открывается, и ты, как великан, можешь верхушки лиственниц погладить. И петь от свободы начинаешь.

По поводу нападения на Александра Соснина он выложил свою версию, которую обсуждали в их деревне:

– На участке Александра Владимировича – приличная по площади заповедная зона кедрача. А это – чистые деньги в урожайные годы. Бригады со всех сторон туда, как пчелы на мед, слетаются, локтями толкаются. Больно далекое место от райцентра, от начальства, правда, и дорог нормальных нет. Но за сезон спокойно можно озолотиться на сборе кедровых орехов. И сам Александр Владимирович в наших краях именно с такой бригадой появился несколько лет назад. Мой папка говорит, по всему видно, что человек городской, начитанный, образованный. Остался на заимке, жил бобылем. Но охотник классный был.

Ярослав не удержался, спросил про сожительницу:

– Председатель совета сказал, что какая-то женщина забрала из городской больницы Соснина и увезла в неизвестном направлении. Она ничего плохого ему не сделает?

Паренек оживился:

– Это Ирина Пушкина. Ты что, пройдоха еще та! С кем только не путалась, пока на Александра Владимировича не вышла. Можешь представить, незамужняя баба весь сезон сбора орехов или потом в сезон охоты поварихой в бригаде среди пяти – десяти мужиков живет в лесу? Если с бригадиром спит, то другие только облизываются. А если у бригадира жена воинствующая, то тут за сезон спокойно эта стерва может по очереди всех желающих обслужить, причем, по несколько раз за сутки.

Ярослав смущенно потупился:

– Не понимаю, как это можно, зная всю подноготную женщины, жить с ней и собирать всю грязь после неизвестных мужиков? Разврат какой-то. Что, у вас в селах приличных, свободных женщин нет?

– Приличных сразу разбирают замуж, или они сами в города уезжают, чтобы не засохнуть здесь. А такие, как это дерьмо, всегда на поверхности плавают. Не переживай, вылечит Ирина Пушкина твоего дядьку и явится с ним под ручку в качестве законной жены. Это местечко денежное они никому не уступят. Хотя, моя мать говорит, что эта лиса могла спокойно быть наводчицей у бандитов. Выгребла заранее все денежки у дяди Саши, пока он с шофером отпускные обмывал, и скрылась. Знала, наверное, где у него тайник был. А грабителям ничего не досталось, вот они и озверели. Женщинам нельзя верить. И нужно от них подальше держаться.

Остановились на развилке двух дорог: одна резко сворачивала с косогора налево, а другая плавно переходила в широкую, ныряющую в непроходимые заросли тропу, на которой две машины при встрече вряд ли бы сумели разминуться.

– Слушай, Максим, ты мне нарисуй типа карты на листке, чтобы я мимо заимки не прошел, – попросил Ярослав нового знакомого. – Если честно, никогда в настоящем лесу не был. Но попробую не потеряться.

Максим махнул беспечно рукой:

– Станет паршиво, или харчи закончатся, ты к нам в деревню перебирайся. У нас поживешь, родители чужому человеку только рады будут. Не дрейфь, друг! И еще: у Александра Владимировича мотоцикл «Урал» с коляской был. Если его не прикончили гады, поищи у него в огороде, там канистра была с бензином закопана. Сразу всю территорию освоишь. И переложи сейчас часть продуктов из сумки в рюкзак, а то все руки оборвешь. Удачи тебе!

Дребезжанье, грохот всех железных деталей, подпрыгивание и болтанка на кочках, смрад от дизельного топлива в узкой кабине трактора заставляли разговаривать все время на повышенных тонах. Но, когда нагруженный как верблюд Ярослав прошел метров десять по широкой тропе, все звуки человеческого прогресса внезапно пропали, словно ему в уши натолкали толстые ватные шарики.

И он оказался в плену роскошного летнего солнечного дня, который проглядывал осторожно сквозь многометровые деревья откуда-то сверху, просеиваясь случайными любопытными лучами. Пели неизвестные, невидимые птахи, редкие травинки пытались пробиться сквозь малозаметные следы шин на утоптанной земле.

И этот марш-бросок с полной выкладкой немногих вещей и осенней куртки в спортивной сумке, банок тушенки, сгущенки, трех буханок хлеба и многочисленных пакетов с будущими кашами и супами в рюкзаке на предполагаемом десятке километров затормозил невольно сознание только на упорном рассмотрении дороги под ногами при ходьбе.

Пару раз делал десятиминутные остановки, снимал рюкзак и вытягивался на мягкой подстилке из прошлогодних сосновых иголок, но обязательно какая-то коряга втыкалась в бок или спину, и приходилось уговаривать, даже заставлять себя встать и тащиться дальше. Потом перестал снимать рюкзак, по туристическим законам просто прислоняясь уставшей спиной к шершавой коре мощного ствола.

И, когда по болотистой низинке, растревожив полчища комаров, вдруг выбрался из сумрака чащобы на высотку открывшегося редколесья, то ахнул от непередаваемого великолепия воистину шишкинского пейзажа. На высоком берегу реки, на опушке леса в некотором отдалении маячила небольшая изба, срубленная из бревен, несколько построек, прилепившихся к ней, которые угрюмо и отстраненно, словно с опаской, рассматривали появившегося незваного гостя.

И это преломление в сознании распахнувшегося дня, готовящегося к скорому закату солнца, и угрюмого недоверия пугающей чащи настораживало, напрягало. Потому что не покидало чувство, что тебя кто-то постоянно «пасет», идет за тобой незримо, караулит каждый твой шаг, выжидает какой-то необъяснимый момент, когда ты вдруг покажешь свою слабину, неуверенность, просто споткнешься. А что будет потом – неизвестно.

Дверь избушки была подперта старой штыковой лопатой и опечатана бумажной полоской, видимо, побывавшим здесь следователем или участковым.

Нужно было обживать эту чужую территорию, раз сгоряча напросился на работу. И ведь даже не спросили, сколько полных лет. Глянул председатель совета на рослого парня и не стал размазывать бюрократию: «Парню деньги нужны на дальнюю дорогу домой, пусть поработает». И все так просто и реально, по-человечески.

И тут сквозь тысячи километров, роуминги прорвался звонок деда:

– Ярослав, ты куда пропал, почему не звонишь? Бабушке операцию сделали нормально, уже потихоньку с кровати встает. Что у тебя новенького? Смотри, чтобы не было поводов нас огорчать!

Проговорил бодро:

– Дед, не беспокойтесь, я в городе, в маршрутке. Перезвоню, как освобожусь.

Заряд батарейки телефона нужно было беречь. И напал зверский голод. Отдыхая на широкой лавке, не утерпел, отломил краюху темного хлеба, намазал джемом расхваленной фирмы из экономной пластиковой упаковки, не решаясь почему-то сделать несколько шагов к коряжистым ступенькам старого крыльца.

Захотелось горячего чая с крутой заваркой. И, чтобы оттянуть минуты непонятного страха от осмотра того места, где убивали человека в темноте ночи, достал из сумки пачку спичек и начал разжигать старенькую кирпичную печку под деревянным навесом, рядом с дощатым крепким столом.

Эта начавшаяся жизнь в роли новоявленного Робинзона с полным рюкзаком продуктов обещала относительное благополучие во дворе обжитого дома, хозяин которого вполне мог появиться в любой момент. У вспаханного, но не засеянного огорода был вырыт колодец внутри небольшого сарайчика с закрывающимися створками и с пронзительно вкусной водой. Сварил гречневую кашу в чугунке, не пожалел банки говяжьей тушенки. Соль стояла тут же в литровой банке из-под кофе.

И опять не смог заставить себя войти в дом. Пошел на берег реки. И через час простого созерцания течения беспокойной воды, стремительно убегающей от склонившихся крон мощных деревьев, понял, почему этот его несостоявшийся отец променял бродячую жизнь геолога, не сложившуюся семейную жизнь на вот это уединение от суеты обычной городской жизни.

Решительным шагом пересек двор и заглянул в соседний с домом сарай. Бесподобный запах недавно скошенного и высушенного разнотравья, свернутое в тугой рулон байковое одеяло, большая деревенская подушка – этого было достаточно Ярославу, чтобы притащить сюда свои вещи и продукты, осмотреть с фонариком грузила, крючки и поплавки на складных удочках в углу, положить рядом с подушкой массивный топор. И, не раздеваясь, упасть на душистое ложе. Никакого запора на двери не было. Но это была последняя уплывающая вместе с ним в сон мысль.

Глава 5. Заимка

Такого беспорядка от произошедшего в доме побоища Ярослав даже не мог себе представить. Было видно, что здесь, меньше месяца назад бились насмерть. Все, что можно было поломать, разбить, валялось как свидетельство отчаянной обороны очень сильного человека против группы подготовленных бандитов, которые пришли убивать.

И никакие мольбы, и даже предложенные в виде откупа от смерти большие суммы денег не смогли бы спасти хозяина дома от нелюдей, которые оказались здесь не случайно. Сколько их было? Следователи это выясняют, но точно, не меньше четырех. Потому что с тремя, Ярослав был в этом уверен, даже он поборолся бы. Как же это подло и бесчеловечно толпой навалиться на безоружного человека! И держать его под прицелом охотничьего ружья или карабина, чувствуя свою безнаказанность!

Нужно было наводить порядок. С седьмого класса по просьбе деда Ярослав освободил бабушку от мытья полов дома. Ей оставили только кухонную посуду и полив комнатных цветов. Но сейчас Ярослав не знал, с чего начать.

Дом был разделен на две неравные части. В большом зале было два маленьких оконца. В маленькой комнате, исполнявшей роль кухни, высилась огромная русская печь, которая служила естественной перегородкой в доме, и было только одно окно.

Два приличных по размерам, сорванных со стен фабричных ковра валялись небрежно на полу из некрашеных досок. Ножки стола переломились у основания столешницы. На них легла боком самодельная книжная полка. Перевернутая широкая массивная лавка, которая служила, наверное, в качестве кровати, перегораживала комнату поперек. Черепки от разбитого синего чайного сервиза отсвечивали по всем углам.

Но особенно досталось книгам. Разодранные варварами пополам, с вырванными страницами они дополняли картину полной запущенности необитаемого сейчас пространства. Всюду на полу были видны темные пятна, возможно, крови. И неожиданно на окне в кухне – целая, с жирно закопченным стеклом, старинная керосиновая металлическая лампа, почти полная горючей жидкости.

Видимо, уходя из дома, негодяи ее аккуратно погасили. А ведь, швырни ее зажженную на пол, от дома и сараев во дворе остались бы только черные головешки. Значит, это были не пришлые убийцы, сбежавшие из тюрьмы или из поселений, которым было наплевать на все, лишь бы добыть долгожданные деньги, которые у приезжего лесника водились по их догадкам или сплетням досужих людей.

Ярослав задумался:

«Любое зимовье на безмерной территории тайги в несколько десятков тысяч квадратных километров всегда давало приют и крышу людям в долгие месяцы зимнего бездорожья, спасало от хищных зверей. И что бы стало с тайгой, на опушке которой спрятался этот дом, от пожара, когда даже случайная искра от костра грозит в лесу бедой?

Знали, сволочи, что вернутся сюда, в эти кедровые леса – залежи чистой прибыли! Поэтому и бились с Александром в полной темноте комнаты, а, когда сумели его обезоружить и связать, зажгли лампу и устроили допрос с пристрастием. А потом обшарили все закоулки в доме и во дворе. И, боясь раннего рассвета и случайных людей, выволокли беспомощного во двор и, глумясь, оставили умирать».

Ярослав так ясно представил всю эту картину, что, выйдя на крыльцо, смущенный неожиданной догадкой, прошел мимо колодца, через заросший травой огород к высокому косогору, за которым сразу вставала темная стена леса.

Да, он не ошибся. Именно это место, которое сейчас только слабо освещалось лучами поднимавшегося, медленно разгорающегося солнца, он увидел во время сна на закате в поезде. Эта шелковая неторопливость склонившейся, перестоявшей травы, раздольно захватившей когда-то отвоеванный человеком у леса кусок земли, ждала косаря, обещала высокий стог сена, благоухающего запахами чистых рассветов и неуемного солнца. И, наверное, именно в этом распадке небольшого оврага и лежал раненый Александр.

И пришло понимание простой и ясной правды. Не нужны никакие экспертизы, хватит мучиться сомнениями и догадками, которые мать все равно, рано или поздно подтвердит положительно: Александр Владимирович – его отец. И не случайно прилетел ему на закате такой беспощадно правдивый сон! И не зря он приехал в этот далекий, чужой край.

Потому, что только от беспомощности, ненависти или неразделенной любви рождаются эти глупые, идиотские легенды об отцах – полярниках, об альпинистах, покорявших вершины Гималаев, о космонавтах, погибших трагически при исполнении своих обязанностей. А у каждого ребенка обязательно должен быть рядом портрет его отца, чтобы всегда можно было, с кем себя сравнивать, даже, если тебе навязывают в отцы чужого дядьку – отчима.

Приборка в доме заняла полдня. В узком коридорчике нашел ящик с инструментами и гвоздями, поставил стол и пару табуреток на «ноги». Прибил, напрягаясь, большими гвоздями ковры на стены. Вымыл полы, сложил за дальним сараем, который оказался добротной баней, большую кучу мусора.

Доел гречневую кашу с тушенкой и отправился к реке ополоснуться. Но в ледяной воде продержался не больше тридцати секунд. И, чтобы согреться, припустил бегом по тропинке, по которой сюда пришел.

Номер своего телефона он оставил председателю совета, но за его санаторный отдых на заимке, ясно, платить зарплату никто здесь не будет. А что тут делать каждый день – неизвестно. И за два месяца без работы от тоски завоешь.

Вытащил на улицу под навес большую старинную корзину с обрывками каких-то документов, вырванных листов из несчастных книг, неизвестных фотографий и начал разбирать.

Почти полностью собрал листы сборника рассказов Джека Лондона, книгу Джеймса Фенимора Купера «Следопыт, или на берегах Онтарио» в шикарной подарочной обложке, несколько потертых сборников из серии «Спецназ. ВДВ».

И вдруг в мусоре оставшихся, не разобранных бумаг Ярослав увидел четвертинку разорванной фотографию своей матери в далекой юности. Это было наваждение, ослепление. Он судорожно вывернул на стол содержимое корзины и, уговаривая себя не беситься, стал искать оставшиеся части. Нашел, сложил и прочитал на обороте: «Дорогому Саше от Инны на долгую память. 12 декабря». И все.

Чтобы успокоиться, пошел разжигать огонь в печке, поставил чайник и стал варить из муки клейстер, вспомнив, как в начальной школе они на уроках труда спасали порванные детские книги. Аккуратно склеенную фотографию матери поставил на столе, разыскав в корзине обычную магазинную рамку, но без стекла.

Карты лесного участка среди обрывков не оказалось. Фотографии неизвестных людей, видимо, родственников Александра Владимировича или его знакомых, Ярослав положил в пластиковый пакет из-под конфет.

И опять, пока варил макаронный суп, обедал, закидывал удочки на плесе, неожиданно подсек на живца две приличные щучки, никуда не испарялась мысль: «Почему „Дорогой Саша“ не стал его отцом?»

А уже затемно на новеньком мотоцикле появился недавний друг Максим:

– Привет, путешественник! Думаешь, наше начальство даст тебе прохлаждаться? Вот, главный лесничий передал тебе ксерокопию карты и компас. У меня завтра выходной, весь день буду тебя учить в лесу ориентироваться. Как ты тут? Не боязно одному? Лишь бы пожар не случился! В прошлом году с весны до поздней осени без всяких выходных надышались гарью. Руки бы поотбивать тем, кто с огнем развлекается! Сволочи! А вот тебе моя мать гостинцы передала, чтобы не зачах случайно.

В большой брезентовой сумке Максим привез на багажнике полведра картошки, три десятка пересыпанных мукой в пластиковом ведерке яиц, каравай домашнего хлеба, пакет с квашеной капустой и два больших куска соленого сала с аппетитными мясными прослойками и ярым чесночным духом.

– Тут у Александра Владимировича нигде бутылка с самогонкой не завалялась? – Максим деловито осмотрел комнаты, удивился. – А у нас болтали, что дом после налета теперь нежилой стал. Это ты тут порядок навел? Молоток! Пошли, есть хочу, как собака после пробежки. Так что? Нечего нам с тобой за знакомство выпить? Эх! Надо было из дома прихватить! Ну, и ладно. Так поболтаем. Я ведь про тебя совсем ничего не знаю.

И после ужина, не зажигая лампу, развалились на двух старых ватных одеялах в плену шуршащего душистого сена в погребице. И Ярослав вывалил незнакомому человеку всю историю своей короткой жизни. И свои предположения о несостоявшемся отце.

Убаюканный неторопливым голосом Ярослава Максим начал подремывать, но, услышав о невероятном видении, схожести места во сне, где лежал незнакомый человек, он стремительно вскочил, пересел к Ярославу и взволнованно пробормотал:

– Ты понимаешь, я во всю эту мистику верю с детства! Точно, Александр Владимирович – твой отец! И фотографию на книжной полке молодой девушки я у него видел! А порвать ее могли не бандиты, а эта чертова Ирка! Из-за ревности! Так! Я, может, на неделе в райцентр рвану, в военкомат вызывают, и обязательно в полицию зайду. Пусть они запросы по всей области рассылают и ищут и твоего отца, и эту стерву. Ишь, командирша! Эти таежные знахари быстренько могут человека на тот свет отправить! Конечно, беспомощный он сейчас с простреленной ногой и рукой, но ты бы за ним лучше любой бабы поухаживал! И почему твоя мать ему ничего о будущем сыне не сказала? Я бы не утерпел, все выспросил!

Заснули поздно. Но Ярослав заметил, что он все реже хватается за телефон, забывает об его существовании, словно неожиданное погружение в необычно далекий от цивилизации новый распорядок отодвинуло все нетерпение ускоряющегося мира на материке, как мысленно окрестил он про себя другую линию жизни за пределами бесконечной тайги, куда-то прочь.

И только дорогие, командирские механические часы на руке, подарок матери на день рождения, поддерживали ниточку связи с реальностью нынешнего мира и далекого Заволжья.