>*<
Привычная суета, шум, грохот музыки и рекламы: почему-то здесь её включали слишком громко, регулярно платя штрафы за шумовое загрязнение, но, видимо, доход в несколько раз перекрывал все траты. Недаром на рекламных голоэкранах постоянно крутили хлёсткий слоган: «Без рекламы ты не существуешь».
К середине дня, проверяя, всё ли в её империи в порядке, на дальнюю линию «Баялига» заглянула Кэт, внимательно осматривая широкий атриум, витрины магазинов и внешний вид охранников. Но проверка была только предлогом. Лем знал маленький секрет хозяйки: здесь, в небольшой, экранированной от записи или электронной прослушки нише она любила остановиться, следя за происходящим в центре и одновременно обсуждая текущие дела со своими деловыми партнёрами и поставщиками. Вот и в этот раз она словно невзначай отошла к стене, подняла к лицу золотое зеркальце и ответила на вызов по строгому и неброскому с виду, но фантастически дорогому кому на запястье: гарнитуру она не признавала, боясь постороннего подключения и прослушки. До Лема донеслись сказанные в четверть голоса и приглушённые гулом толпы слова:
– Да? Нас поддержали? Хорошо. Что по Сургуту? Можно строить? Отлично! Там канал поставок неустойчивый, заодно и этот вопрос решим. Что с Казахстаном? Пришлось платить? Сколько? Это копейки! Зато сразу два молла. В Польше у нас тоже всё срослось, так что выходим на международный уровень, сразу и Европа, и Азия. Так что… Что?! Какие запреты?!
Голос Кэт, до того весёлый и беззаботный, почти как у проходящих мимо девочек-старшеклассниц, стал жёстким, в нём зазвенели стальные нотки, так пугавшие Лема в первые месяцы жизни в «Баялиге», особенно когда он учился работе охранника.
– Какой закон о рекламе? Они сдурели? Шум? Реклама слишком громкая? На психику влияет? Я психологам для того и плачу, чтобы она влияла! Вот они пускай и думают, как быть, и коллег своих заткнут. На любое исследование можно противоисследование сделать, главное – деньги дать. Узнайте, сколько будет стоить опровержение. Уже узнали? Поня-атно…
Голос Кэт ненадолго стал тише и спокойнее, но вскоре снова зазвенел возмущённым металлом:
– Исследования СГМ? Международные требования? Это не всё? Что ещё?! Ограничение использования тридов и увеличение числа мелких мастерских? Они с Луны свалились? Ах да, на Луне наши партнёры, так что там таких идиотов нет. Значит, с Марса или вообще с Титана! Опять психо-ологи? Да чтоб они своими бумажками… баню топили! И социологи! Вот пусть сворачивают свои отчёты в трубочку и засовывают… в печку!
Голос стал тише, спокойнее и ещё жёстче. Значит, Кэт уже на пределе и может сказать что-то, совершенно не предназначенное для посторонних ушей, поэтому остерегается.
– Слушай внимательно и запоминай, если раньше не выучил. Потребителям нужны развлечения, еда и шмотки, и мы их даём. Им не нужно думать, им нужно знать, что у нас есть всё, что им нужно. А что им нужно – об этом думаем мы. Потребитель всегда прав? Молодец, помнишь, хороший мальчик. Но он прав, потому что сначала права я. Я решаю, что ему нужно, и заказываю рекламу и программы для тридов и «голяков». Это моё дело – думать, что нужно моим посетителям…
Голос Кэт стал совсем тихим и неразборчивым, Лем слышал только некоторые слова – «потребители», «триды», «реклама», «голяки». Последнее – он знал – не голые люди, а смешное сленговое название голоаттракционов. Наконец хозяйка заговорила громче, подводя итог и выплёскивая накопившееся раздражение:
– Если эти уроды попробуют протолкнуть свой закон – мы все наплюём на конкуренцию и объединимся, они такого пинка получат, что до Плутона лететь будут! Контора?! Этому недоразумению давно место на свалке! Вместе со всеми её идиотами! Всё, мне пора! Передайте Виталию Борисовичу, что я его жду сразу, как он вернётся из Китая.
Кэт отключила ком и стала подкрашивать губы, чтобы, если кто обратил на неё внимание, подумал, что это просто богатая женщина поправляет макияж. Умная она всё-таки… и на самом деле не светится: являясь фактической хозяйкой торговой империи, мало кому известна в лицо, вместо неё подставной директор на публику работает. Вот и сейчас она, убрав зеркальце в сумочку, сделала вид, что приценивается к выставленному в витрине платью, потом спокойным шагом направилась к посвёркивающим полированной бронзой дверям лифта.
Лем облегчённо выдохнул. Никто не знал, что у него такой хороший слух. Кэт все эти месяцы была уверена, что её деловые разговоры никто не слышит. Так обычно и бывало: Лем никогда не стремился вникать в чужие дела, к тому же редко понимал, о чём она говорит. Но сегодня он был слишком на нервах и поэтому невольно следил за её словами. Если она поймёт, что он так хорошо слышит, будет очень плохо, поэтому морду кирпичом, его это не касается. Но причём здесь контора? Он за этот год впервые услышал упоминание о ней. Что это вообще за организация такая?
К концу дежурства Лем извёлся намного больше, чем когда шутники подсыпали ему в утренний кофе слабое мочегонное, и пришлось пять часов, чуть не лопаясь, стоять на месте, считая секунды до того момента, когда можно будет влететь в туалет. Теперь его точно так же жгло желание влезть в общую сеть и найти всё, что только можно, чтобы понять наконец, почему отец тогда требовал идти в контору.
Отец… Воспоминания о нём тоже жгли, как и непонимание: как он мог тогда так поступить? Как мог бросить его одного?
>*<
Как бы он ни стремился добраться до компьютера, после дежурства пришлось немного посидеть с коллегами в баре, а потом ещё и в боулинг заглянуть. Это занимало меньше времени, чем ночной клуб, в котором Лем не был уже пять дней. Вообще не появляться в развлекательных местах нельзя, ведь до этого он был в них завсегдатаем.
Вернулся он к себе, в крохотную квартирку-студию, только к девяти вечера. Удобно, что завтра дежурство во второй половине дня, можно всю ночь просидеть за экраном и поспать утром, перед работой. Только выходить в общую сеть нужно осторожно, чтобы никто не вычислил, что именно он ищет. Хорошо, что когда-то его создатели записали в новорожденный мозг профессиональные навыки отца, в том числе и умение работать с компьютером, а потом уже он сам, сначала в исследовательском центре, затем здесь поднаторел в умении обходить блокировки, программы-шпионы и самую опасную вещь – голосовых помощников.
Большинство людей давно не утруждают себя работой с программами, предпочитая пользоваться каким-нибудь из десятков голосовых помощников, которых придумывают и ведущие корпорации мира, и одиночки-изобретатели. Такой помощник найдёт всё, что нужно – ближайшее кафе, модный магазин и название корма для хомячка, а то и закажет такси или запишет к врачу. Но Лем знал слабые места таких программ: они искали усреднённые варианты, опирались на то, что чаще всего предпочитают их пользователи, а не то, что человеку на самом деле нужно. К тому же эти программы часто показывали не лучший ответ, а тот, за который заплатили хозяева фирм или сайтов, и «наиболее удобный вариант» частенько оказывался дороже и дальше расположен, чем не вошедшие в список найденных ответов места, ответ на теоретический вопрос – неполным или ошибочным, но популярным, а новости – проплаченными какой-нибудь крупной корпорацией. Постоянная слежка за пользователями была только довеском к всему перечисленному. Поэтому Лем никогда не включал такие удобные голосовые помощники, предпочитая повозиться подольше, но проверить всё самостоятельно и поработать своей головой. Это всегда оказывалось и быстрее, и точнее, и надёжнее. И безопаснее.
На экране засветился старомодный скин «космический корабль», любимый Лемом за пусть и кукольное, но всё же прикосновение к бесконечности космоса, к тяжёлому и притягательному делу открытия мира. Так, где здесь открытка антишпиона? Ага, вот. Войти на порносайт: программы зафиксируют это, и не в меру любопытный наблюдатель успокоится – обычный интерес охранника к полулегальным развлечениям. А теперь через ещё одну программу выйти на поисковую страницу. Всё, можно работать.
К часу ночи Лем знал основное. Государственная организация со столь сложным и громоздким названием, что все называли её просто «контора», была создана ещё сто лет назад, в самом конце двадцатого века, для разработки методов противодействия нападениям исконников, которые начались как раз в те годы. Преступники, ошибочно названные по имени мелкой экологической секты, получили тогда доступ к закрытым исследованиям советских учёных. И стали терроризировать весь мир: закрывали в непроницаемой для живых существ блокаде целые города, попутно выдёргивая из других Вселенных несчастных, ничего не помнивших о себе людей-параллельщиков. Таких, как его отец и Лепонт. От нападений страдали все страны, но первые удары пришлись как раз на Россию – на Урал, где тогда шла гражданская война. Сама контора никогда не подчинялась военным, будучи почти гражданской по сути, хотя и с обязательными, но небольшими отрядами быстрого реагирования. Потом произошло знаменитое двойное нападение, телепортация двух сотрудников из Центральной России в Сибирь и громкое расследование. И именно аналитики конторы доказали, что никакой всемирной организации исконников нет, а есть несколько групп преступников, продающих свои услуги любому богачу, стремящемуся достичь своих экономических или, что гораздо хуже, политических целей, которые и устраивали наиболее крупные теракты.
После всемирного скандала уважение к конторе многократно возросло. Именно тогда на мировом уровне впервые официально задали вопрос: «Стоит ли прибыль одного человека жизней других людей?» Ещё одним результатом того скандала стало введение жёсткого этического, психологического и экологического контроля над научными разработками. На некоторое время это помогло, исконников сумели остановить, а их разработки, едва не привёдшие к катастрофе, пустить на пользу человечеству. Оказалось, что доработанная технология исконников теоретически позволяет создать космический корабль, способный «прокалывать» пространство между звёздами.
После исчезновения исконников влияние конторы стало быстро ослабевать, в основном из-за противодействия политиков и владельцев крупных концернов и корпораций. Впрочем, победы у конторы были, например опиравшийся на результаты психологических исследований запрет на секс-кукол, ограничение рекламы, особенно аудио- и видеороликов, введение контроля над производством продуктов. И всё же теперь контора стала хоть и работающим, но оттеснённым на задворки цивилизации осколком недавнего прошлого. По крайней мере, большинство людей думало именно так. Но тогда почему отец хотел, чтобы он добрался до неё?
Лем стал искать дальше, и к утру нашёл кое-что ещё. Да, контора переживала не лучшие времена, но сохранила старые традиции, независимость в оценке ситуации и право на самостоятельные действия в случае угрозы обществу из-за проведения спорных научных экспериментов или применения опасных технологий. В сочетании со старой эмблемой конторы, буквой «П» в разорванном круге, будто в перевёрнутой букве «С», это право на самостоятельные действия породило сначала неофициальную аббревиатуру «ПраС» – «право самостоятельности», – а потом и такое же неофициальное прозвище сотрудников – пра́совцы. Правда, саму контору никто так не называл, а сотрудники, пришедшие из разных организаций – врачи, спасатели, военные, учёные – одновременно считали себя принадлежащими и прежним организациям, и конторе, говоря, что просто хотят работать честно и для людей, а контора – всего лишь объединяющий их символ, тем более, что в других странах существовали аналоги конторы с совершенно разными названиями, но с такими же традициями и отношением к работе и жизни. Некоторые вообще считали, что если дать всем этим организациями какое-то общее название, это приведёт к вырождению организации и гибели самой идеи независимости и работы на пользу людей, а слово «контора» может относиться к любой организации, в которой сохраняется и развивается эта идея.
Отец недаром требовал идти в контору: видимо, исследования в центре не были такими уж законными. Лем задумался об этом впервые. Но, просидев всю ночь за экраном, он совсем вымотался и свалился спать, отложив поиски на потом.
>*<
Новое дежурство, толкотня, шум реклам – теперь Лем знал, зачем их включают так громко: это выбивало людей из привычного ритма, оглушало и отупляло мозг, вводя в транс, заставляло действовать не задумываясь. Своеобразный законный аналог алкоголя и лёгких наркотиков.
Вечером пришлось идти в клуб, делать вид, что всё как всегда, что он – тот же любитель «красивой жизни», модный и глупый щенок. А потом, отговорившись головной болью, возвращаться к себе. Голова на самом деле болела – от недосыпа, шума и распиравших её мыслей, которые, оказывается, подспудно копились весь этот год. Лем посмотрел на экран и решил не рисковать здоровьем, а отоспаться.
Четверг, раннее утро, осеннее солнце, еле пробивающийся сквозь прозрачную крышу и выходящее в атриум окно квартиры. Лем нехотя открыл глаза и сразу сел. До дежурства почти полдня, нужно всё обдумать. Ну не может быть, чтобы всё было так плохо! И чем конторе помешал «Баялиг»? Почему Кэт позавчера так нервничала? Да, музыка громкая, но и только. Кэт за своё детище жизнь отдаст! Надо поговорить с ней.
В «предбаннике» рабочего кабинета хозяйки сидела новая секретарша – в меру миловидная, старательная и восторженная. Приветливо кивнула Лему, но к Кэт не пустила:
– Она занята, посиди пока. Здравствуйте, Виталий Борисович! Айша Базыровна вас ждёт.
В кабинет быстрым шагом прошёл стройный мужчина с седоватыми висками – один из младших компаньонов Кэт. Дверь беззвучно закрылась, Лем приготовился ждать. Но опять проклятый тонкий слух! То, что секретарше казалось невнятным бормотанием, было для него пусть и тихим, но вполне различимым разговором, от которого не отвлечёшься: нервы на пределе, каждый звук кажется жизненно важным.
– Звала? – А компаньон-то совсем не по делам пришёл, с такой-то интонацией.
– Да. Как дела с договорами? – Голос у хозяйки тоже с мурлыкающими нотками.
– Всё подписано. Стройка в Сургуте начнётся через две недели. Котлован уже есть, даже со сваями. Там хотели спорткомплекс муниципальный строить, но спонсоров не нашли, мы и подсуетились. Так что к весне новый молл будет.
– С тренажёрами как дела? Вторую партию заказали? – Голос у хозяйки был одновременно деловым и сдержанно-призывным.
– Манекены заказали, через несколько дней пришлют двадцать штук. Парни будут довольны.
– Они уже довольны. Так, что в понедельник сломали «болвана» из первой партии. Денис постарался. Хороший боец.
– Закажу ещё, договорённость есть.
– Буду благодарна, – мурлыкнула Кэт. – Мальчики любят хвастаться, им нужны хорошие игрушки. А с моими игрушками что?
– Пока неизвестно. Посредники осторожничают, крутят, говорят, модель ещё недоработана – какие-то проблемы с внешностью. Ты же не хочешь десяток «одинаковых с лица»?
– Нет, конечно, это привлечёт излишнее внимание. Да и неудобно, не этикетки же им на лоб клеить.
– Клеймо поставь. – Мужчина хмыкнул-мурлыкнул, потом насмешливо заметил:
– Оригинал, кстати, у тебя под дверью сидит, хозяйку дожидается. Уверена, что он ничего не понимает?
– Лемик? Он – глина, лепи что хочешь. Милый, послушный и верный. Потому и хочу ещё с десяток таких. – Кэт вкрадчиво рассмеялась. – Только чтобы и лица, и причиндалы разные. Однообразие утомляет. И девочек тоже. Наташенька и недели с ним не провела, пришлось задаток возвращать. Один ком она ему и купила – мне трат меньше. Заскучала она. А я заскучала от дел. Я тебя не ради отчёта звала…
Лем сидел оглушённый, уже не осознавая, что слышит. Да и слушать-то было нечего – разговор быстро перешёл в ахи и стоны. Кэт любит развлекаться. И Жаклин говорила правду: хозяйка не ревнива, потому что ревновать своих, пусть и любимых, собак – глупо. Нет, она расчётлива и умна, очень умна. Как-то выяснила, кто он, и заключила договор с представителями центра, ведь спарринг-манекены произведены именно там, как и выданные сотрудникам комы – точно такие же, какой он сам носил год назад. Теперь она хочет заменить охранников на… На его клонов, созданных в той же лаборатории. На таких же големов, как и он сам.
Откуда-то пришла песенка: «Я леплю из пластилина…». Откуда он её знает? Темнота, лёгкие, ласковые прикосновения, полудетский голос, напевающий эту песенку. Её пела Лена. Пела очень давно, ещё до того спора с отцом, который навсегда врезался в память едва начавшего себя осознавать Лепонта. После спора она ни разу её не пела. «Я бы полжизни отдала, чтобы не знать, что такое – лепить его». Вот что она имела в виду, а не то, что думал он. Лепили его другие – сотрудники центра, Кэт, любовницы, оказавшиеся на самом деле клиентками своеобразного борделя, где он – в роли проститутки. А она его лепить не хотела! Значит, не было в ней ненависти, не было того презрения, какое он себе воображал? Вспомнилось вдруг, как два года назад он проснулся, а рядом с кроватью, косоглазо глядя на него глазами-пуговицами, сидит заяц. И ударило понимание: Митьку сделала она. Не купила, не расплатилась подарком, а сама сшила и подарила…
Дверь в кабинет открылась, мужчина вышел – такой же элегантный, как и за час до этого. Секретарша кивнула Лему:
– Иди, она ждёт.
Лем встал, шагнул в кабинет, знакомый ему до мелочей, до трещинок на паркете и ворсинок такого мягкого – его кожа напомнила ему об этом – ковра. В первый месяц он много времени проводил здесь. Кэт приветливо-деловито и в то же время отстранённо улыбнулась:
– Здравствуй, дорогой. Что-то нужно?
– Да, два вопроса решить. – Он уже знал, что говорить, как двигаться, какое выражение лица сделать. – Первое: что с комами? Их выдают всем сотрудникам? У меня он уже есть, и я не хотел бы…
– Не волнуйся, милый. – Она улыбнулась своей вкрадчиво-завлекающей и одновременно материнской улыбкой. – Просто поставь на учёт, и всё. Что-то ещё?
– Да. Не знаешь, куда делась Наташка? Вроде, обещала меня с подругой познакомить, а теперь исчезла. Не звонит, не пишет.
– Скучаешь по ней? – Улыбка хозяйки едва заметно изменилась, и Лем словно прочитал её мысли: «Не дай бог, влюбится, проблемы начнутся».
– Нет, но не могу сообразить, в каком я сейчас статусе.
– Свободного молодого мужчины, как всегда. – Она улыбнулась уже успокоенно и немного снисходительно.
– Отлично! – Он улыбнулся ей, но больше тому, что она, сама того не подозревая, ответила на главный его вопрос. – Спасибо за разъяснение. Пойду, надо перед дежурством пообедать. Да, вот ещё что. Я с Денисом в паре стоять не хочу. Не нравится он мне, хвастлив слишком. Поставь его с Генкой: Денис его опасается, не будет глупить.
– Хорошо, передам в отдел безопасности, там поменяют график. Иди.
>*<
Лем стоял на своём посту, словно в первый раз видя окружающее, и пытался понять: как он раньше всего этого не замечал? Весь этот комплекс – тот же центр! Только вместо лабораторий прибыль приносят магазины и рестораны. Но, как и в центре, здесь можно жить, годами не выходя наружу, как он и жил весь этот год. Всё собрано под одной крышей: квартиры, больницы, еда, одежда, спортзалы, бассейны, небольшой парк на верхнем этаже – всё, что нужно людям для удобной бездумной жизни. Год назад он хотел вырваться из тюрьмы, а получилось – сам, добровольно, пришёл в такую же тюрьму, только называется она иначе. Невероятно захотелось увидеть небо, солнце, звёзды. Звёзды! Тогда, два года назад, отец говорил, что нельзя склонять головы, надо видеть Вселенную. Лем всегда думал, что это означает: «Иди к своей цели, не считаясь ни с чем, не обращая ни на кого внимания». И он шёл по жизни именно так, не видя в окружающих равных себе людей, лишь удобные или неудобные предметы. А вышло – он ни разу не поднял головы, всегда склонялся перед властью – сначала перед властью сотрудников центра, потом перед властью Кэт. Но отец тогда говорил о другом! О том, насколько огромен, разнообразен и прекрасен мир вокруг, о том, чтобы быть человеком. И о том, чтобы защищать тех, кто слабее. Да, это было в день его рождения, когда ему подарили сшитого Леной Митьку, и он, Лем, а тогда ещё Лёшка, обещал защищать его. Где сейчас этот Митька? Выкинули ли его, или кому-то отдали?
Лем стоял на дежурстве, впервые за всё время улыбаясь хорошим воспоминаниям, которых совсем недавно боялся больше всего. А он, оказывается, помнит очень многое!