>*<
Их разговор почти ничего не изменил в видимом общении друг с другом, лишь исчезли скованность и отстранённость, и так заметные до этого лишь им и, как оказалось, Мишке. Но тот только, по своей привычке, словно ненароком сказал Лёшке, что теперь он уже не пацан безмозглый, и спрос с него будет больше. Лёшка улыбнулся названому брату и пошёл чистить тропинки: конец февраля выдался очень снежным, кресла мальчишек и Лены застревали в сугробах, а это никуда не годилось.
Намного больше видимых изменений и пользы их разговор принёс остальным големам. Лёшка, поняв основную проблему своего детства, написал длинное письмо врачам и психологам, в котором посоветовал учить ещё не родившихся големов обычным вещам, побольше говорить с ними, но не на сложные темы, а просто рассказывать о жизни, о людях, и о том, что их ждёт. А тем, кто уже родился, давать время на осознание сваливающейся на них информации, много гулять, учить танцам и плаванью, и помнить, что разнобой психических возрастов – вещь очень сложная в первую очередь для самих големов, и их взросление и половое созревание – совсем не одно и то же.
>*<
Кроме сложной, но отдалённой проблемы големов были и близкие, ежедневные тревоги, главным образом тренировки мальчишек. Они уже достаточно окрепли и очень хотели встать на ноги, и врач делал всё, чтобы это у них получилось. Но опять вмешалась психология: они, все трое, боялись разочарования, наверное, впервые в жизни поддавшись этому страху, и никак не могли с собой справиться. В бассейне они ходили, а встать с кресел не могли. И все трое ели себя поедом за этот страх, что ещё больше ухудшало ситуацию.
– Ну что мне с ними делать? – жаловался Арсений Денисович, собрав у себя парней, Виктора и Курьяныча. – Они ведь все тренировки держались молодцом, сколько сложных процедур выдержали, ни разу на боль не пожаловались, а тут сдались.
– Не сдались, а испугались неудачи, – поправил его Мишка. – Вы же сами с таким сталкивались, это обычное дело.
– Сталкивался, но они – уникальный случай!
– Я знаю, что делать, – хмыкнул Курьяныч. – Способ довольно жёсткий, но действенный. Если разрешите, то они быстро начнут ходить. Только одно скажите: сколько шагов они реально смогут сделать? И ещё потом их нужно будет хорошо отогреть, чтобы не простыли. И женщин чтобы не было!
– Шагов десять-пятнадцать, не больше, но за эти я ручаюсь. Что вы хотите сделать?
Курьяныч объяснил, и все согласились, что женщинам об этой задумке знать не стоит, особенно слишком жалостливой тёте Ане.
Через неделю всё было готово, и Курьяныч с парнями повезли мальчишек на прогулку, а Виктор остался следить, чтобы никто из женщин на улицу в это время не выходил. Дальше было самое сложное: найти предлог, чтобы оставить мальчишек одних на берегу озера, у незамерзающей полоски воды вдоль берега – сюда стекала тёплая, отфильтрованная почти до дистиллята вода из отстойника базы. Дно здесь было мелкое, твёрдое и ровное, и по нему вполне можно было ходить, что сейчас и требовалось. А дальше начался подготовленный Курьянычем жестокий спектакль.
Мальчишки совсем не волновались, что их спутники на время ушли: у каждого есть свои дела, да и поболтать без присмотра взрослых им хотелось. Они радовались припекающему уже солнышку, искристому насту на обочине дорожки, виднеющемуся поодаль от берега зеркальному льду, и украдкой отламывали с низкой берёзовой ветки заледенелые ароматные серёжки и намёрзшие за утро небольшие сосульки – вечное зимнее лакомство всех детей. И тут из леса вышел мужик – обычный, чуть заросший деревенский житель, который каким-то, ему одному ведомым способом умудрился проскользнуть мимо охраны участка. Он, не замечая заслонённых берёзой мальчишек, забрёл в воду, наклонился и стал топить шевелящийся и попискивающий мешок, из которого на мгновенье показалась головёнка щенка.
Расчёт Курьяныча был верен: у любого нормального человека страх за себя отступает перед страхом за другое, беззащитное существо. Кричать было бесполезно, а идти на помощь – необходимо. Не десять, а почти двадцать шагов, в озеро, навстречу чёрному чужому живодёру. Но мальчишки, пережившие слишком многое, думали не о ледяной воде, не о том, что у них нет сил противостоять взрослому мужчине, а о почти переставшем шевелиться мешке. И все трое, даже не осознавая, что делают, прошли эти почти двадцать шагов и вцепились слабыми руками в пропахшую дымом и лесом куртку незнакомца.
– Не смейте! Пустите его! Не смейте!
С берега уже спешили парни и Курьяныч, и незнакомец, оттолкнув в воду и так уже не стоявших на ногах мальчишек и забыв о мешке, бросился бежать. Промокших и моментально продрогших ребят подхватили на руки и поскорее отнесли домой, в уже протопленную баню. Мешок, разумеется, тоже не забыли, и его содержимое – трёх двухмесячных щенков – обеспечили тёплыми подстилками и хорошей едой.
– Всё, всё, все живы, – успокаивал плачущего Митю Мишка. – Обсохнут, отогреются, и будут бегать так, что не угонитесь на своих креслах.
– Угонимся, на ногах угонимся! – Шери, уже осознав, что они сделали, к счастью, так и не понял, что всё было подстроено, и радовался, что смог побороть страх и спасти щенков. – Мы ходить научились!
>*<
Хорошая, сухая и чуть морозная зимняя погода сменилась «гнилой» весенней мокретью, целыми днями с неба сыпал то ли мокрый снег, то ли ледяной дождь, ещё недавно искрящиеся сугробы стали напоминать груды серой грязи, старательно расчищенные дорожки превратились в миниканалы, по которым даже самый отчаянный пацан не отважился бы пустить лодочку. Мальчишки сидели под крышей, потому что, даже научившись ходить, они ещё были слабы и бо́льшую часть дня ездили в креслах, а те на залитых водой тропинках точно бы утонули. Но ребята не скучали, ведь теперь у них появились и хвостатые друзья, за которыми требовался глаз да глаз.
Щенков безуспешно пытались удержать в коридоре, но они носились по всему первому этажу, оставляя всюду лужи и «мины», и уже начинали пробовать на мелкие молочные зубки мебель и обувь. Это в сказках щенок – умное существо, послушное, воспитанное и беззаветно преданное хозяину, а в реальности любой щен – бестолковый зубатый младенец, требующий к себе постоянного внимания и любви. И тем, и другим эта мохнатая троица была обеспечена в полной мере, но в результате проказила с ещё бо́льшим размахом.
– Ну что мне с тобой делать? – Курьяныч держал за шкирку рыжего, в подпалинах, вредителя, весело и бестолково смотревшего на мужчину карими глазёнками и совершенно не желавшего выпускать из зубов лёгкий домашний туфель. – Отдай! Ну не пороть же мне тебя, гад ты мелкий. Ты же дитё безмозглое. Отдай, говорю!
Лёшка, опершись плечом о косяк и усмехаясь, смотрел на тренера. Часы показывали пять утра, Курьяныч встал, чтобы проверить посты, а Лёшке просто не спалось.
– Ему, значит, взбучку давать не хотите, а нас тогда за малейший промах зуботычинами награждали?
– С утром! – Курьяныч наконец отнял у щенка обмусоленный туфель. – Вы взрослые люди, а это – мелочь пузатая и бессловесная. Вы человеческих слов понимать не хотите, а он – не умеет. Его наказывать не за что. Ты чего подскочил-то?
– Пройтись захотелось. – Лёшка натянул куртку. – Вроде, ночь ясная, приморозило. Хочу перед рассветом на звёзды глянуть.
– Ну идём. – Курьяныч толкнул дверь. – Тут ледоступы нужны… или коньки!
– Ничего, справимся. – Лёшка взглянул на зеркально поблёскивающую под светом редких фонарей дорожку. – Всё спросить хотел: откуда щенки?
– Да паршивая история. – Курьяныч осторожно, не полностью распрямляя колени и переваливаясь как пингвин – самая безопасная походка на льду, – направился в сторону проходной. – В соседней деревне алкаш живёт, у него лайка была, породистая, но он за ней не смотрел совсем. Она от «дворянина» ощенилась, щенки уже глаза открыли, на улицу выползать стали, и тут хозяину в голову стукнуло, что они не породистые, и собака испорчена, чистокровных щенков больше не принесёт. Знаешь ведь этот бред. Собаку пристрелил, а щенков топить понёс. Нет бы сразу, слепых, а так уже взросленьких в мешок кинул, да к проруби. Наши парни как раз в магазин заехали, ну и видели всё, успели мешок выловить. Двое щенков уже утопли, а эти вот ещё барахтались. Мы хотели их на поиск наркоты и взрывчатки натаскать – у таких бастардов ума побольше, чем у породистых, – а тут как раз ребята со своими страхами. Вот и сошлось всё. Я знакомому кинологу позвонил, он знает, как, не пугая, утихомирить щенка. Он всё и сыграл.
– А как придумали это всё?
– Это старый способ, его многие знают. Спроси у Мишки, он тебе профессионально объяснит. А по-простому так. Когда паралич нервный или страх у человека, сильное потрясение помогает. Я такое сам видел. Мы на границе служили, пацанами ещё, и ЧП произошло: у парня парашют основной не раскрылся. Запасной сработал, да парня того, Мамеда, от страха переклинило – даже с постели встать не мог, высоты бояться стал. Надо было из части в госпиталь везти, да на машине: о «вертушке» при его страхе и речи не могло быть. Поехали: я водителем, врач, Мамед, и две машины сопровождения. Неспокойно тогда в тех местах было, Афган близко, а его уже сто лет как замирить пытались. Ну, сначала всё нормально шло, а потом рвануло. Мина там оказалась, настроенная так, чтобы под второй машиной сработать, плюс ещё зажигательная гадость, самопальная какая-то. Дальше плохо помню, только что горит всё вокруг, стрельба, а Мамед меня из кабины вытаскивает. Потом оказалось, что врача контузило, меня ранило сильно, а Мамед не пострадал. И тогда ему о страхе своём забыть пришлось, нас вытаскивать, пока бак не рванул. Он потом ещё и за руль сел – на шедшей за нами машине водилу тоже посекло. Вот и вышло, что я его должен был в госпиталь доставить, а на самом деле он меня привёз.
– И что с ним потом стало? – Лёшка осторожно ступил уже не на ровный, а на бугристый лёд.
– Через год его всё-таки пулей зацепило, сильно, он и ушёл из армии. В Дагестане живёт, семья большая, кафе своё, а какой он плов готовит! Мы до сих пор дружим, я, как женился, первенца Мамедом назвал. Тёща против была, да я слово дал. А у него первенец – Петька, в мою честь.
Курьяныч, поскользнувшись, взмахнул руками, но всё-таки удержался на ногах, и закончил рассказ:
– Ну а способ этот не со всеми срабатывает. Если человек – сволочь, ему уже ничто не поможет. Ребята – настоящие люди, я в них уверен был, потому и предложил.
– Понятно… – Лёшка, найдя пятачок относительно нескользкой дорожки, остановился, наблюдая, как ночная чернота неба постепенно сменяется предутренней фиолетовой глубиной. – Вы хороший учитель, Курьяныч.
– Хорошего учителя делают хорошие ученики, так что не подводите. Пошли к КПП.
>*<
Если мальчишки уже начали ходить, то Лене врач всё ещё запрещал вставать на ноги: только занятия в бассейне, и всё!
– У неё не слабость, не недоразвитость организма, как у ребят, а серьёзное повреждение спинного мозга. Мы стимулируем работу мышц, восстановили чувствительность, но передача сигнала от мозга к ногам нарушена, – объяснял Арсений Денисович. – Вопрос не в мышечной силе – сейчас у девушки всё с этим почти в норме, – и не в её желании, а в том, насколько восстановились нервная система. Не пройдёт или запоздает сигнал, и Лена упадёт, а это ей крайне опасно.
Лена будто и не обращала внимания на кресло, и была всё так же спокойно-доброжелательна, искренне радуясь успехам мальчишек и словно не вспоминая о своих бедах. Но Лёшка, зная, сколько боли и стремления жить скрывается за этим спокойствием, всё больше боялся за девушку.
Закончился март, ветреный, с постоянными сменами погоды от почти январских морозов к сырым оттепелям, а то и дождю, и начался апрель, на удивление ясный и тёплый. Дорожки в лесу обсохли, на прогретых солнцем пригорках пробивались первые подснежники и сон-трава, на ветках вербы распустились серые пуховые комочки. Мальчишки считали всё это чудом и то осторожно, медленно и неумело ходили по тропинкам, то носились повсюду в креслах, и всё свободное время проводили в играх с щенками. Парни тоже старались почаще бывать на свежем воздухе, даже умудрились раза два позагорать, укрывшись от холодного ещё ветра за стеной главного корпуса. А потом приносили Лене букетики первоцветов, радуясь её светящимся счастьем глазам. Нина Ивановна, Риша и тётя Аня предпочитали смотреть на лес через открытые по теплу окна оранжереи, сидя в плетёных креслах и тихо беседуя о готовке, рукоделиях и воспитании детей (Риша любила похвастаться успехами своих погодков-старшеклассников – двух сыновей и дочери). Никому в такие минуты не хотелось думать о том, что происходит за пределами этого маленького мирка, охраняемого бойцами конторы, словно это зачарованное царство из старых легенд.
>*<
Лёшка, чуть щурясь от яркого солнца, стоял у окна в комнате Лены и ждал, пока девушка поставит в воду принесённые им подснежники. В уже просохшем и по-летнему зазеленевшем дворе, весело смеясь, играли мальчишки, подстраховываемые от серьёзных падений Мишкой, Виктором и Курьянычем. Вокруг них со звонким лаем носились заметно подросшие щенки.
– Лёш…
Он вздрогнул от неожиданного прикосновения, потому что привычного жужжания моторчика кресла не было. Обернулся и увидел радостные глаза Лены. Девушка стояла, пусть пока и опираясь на спинку кровати. Лёшка подхватил её, удержав от падения, и почувствовал, как в плечи вцепились сильные тонкие пальцы.
– Ты с ума сошла?!
– Нет. – Лена уткнулась ему в грудь. – Мне сегодня врач разрешил, сказал, что можно, если рядом есть кто-то для подстраховки, и недолго стоять. Мне теперь и ходить можно.
Он обнимал её, чувствуя сквозь тонкую ткань футболки тепло и сбивчивое дыхание девушки, и не верил этому. Лена могла ходить!
– Лена, ты… Это опасно, ты ещё не окрепла.
Она подняла голову, взглянула в его лицо, и Лёшка понял: теперь он её опора и защита во всём, она доверяет ему полностью, насколько вообще можно доверять человеку. Доверяет больше, чем себе. Она же чуть растерянно улыбнулась:
– Я почему-то спать хочу…
– Ты спи. Я тут буду, почитаю пока. Ты не бойся. – Он осторожно перенёс её на кровать.
– Я теперь ничего не боюсь. – Лена совсем по-детски улыбнулась и сразу уснула.
В дверь негромко постучали, и Лёшка, уже час сидевший на полу и державший в руках так и не развёрнутый планшет, бесшумно и быстро встав, вышел в коридор, где столкнулся с немного встревоженным Арсением Денисовичем.
– Лена тут? Я хотел узнать, как она себя чувствует. Сегодня я разрешил ей ходить, думал, она обрадуется, в спортзале потренируется, но она не захотела. Как бы у неё не было той же проблемы, что и у ребят.
– Не беспокойтесь, она просто хотела попробовать сначала у себя в комнате, чтобы никто не видел. – Лёшка говорил спокойным тоном, ведь, как и Лена, привык скрывать чувства и даже невольно обманывать окружающих. – Мы работали, а потом она попросила помочь ей встать.
– Всё в порядке?
– Да. Лена не боится ходить и очень хочет вернуться к прежней жизни. Знаете, она раньше любила танцевать. Сейчас она переволновалась и спит. Я вот сижу, разбираю, что мы тут наработали, не хочу пока её одну оставлять, мало ли что.
– Значит, всё хорошо?
– Ну да, просто переволновалась. Думаю, проспит до ужина. – Лёшка весело улыбнулся. – Потом я помогу ей. Вы пока никому не говорите, ладно?
– Хорошо. – Врач тоже улыбнулся. – Пойду ребят домой загонять, а то перестараются с прогулками.
>*<
К ужину Лена, немного смущённая и радостная, выехала в кресле, но в столовой пришедший чуть раньше Лёшка поставил на её место стул, и когда девушка показалась в дверях, помог ей встать и дойти до стола, громко объявив:
– Теперь Лена тоже может ходить!
Первыми завопили мальчишки, потом, на мгновенье позволив появиться слезе, Лену обняла бабушка, а затем расплакалась тётя Аня.
После ужина и традиционных посиделок с разговорами и чтением Лёшка по давно устоявшейся и понятной всем привычке, возникшей ещё в первые дни в больнице, зашёл пожелать Лене спокойной ночи. Но в этот раз он, встав на колени, обнял сидящую в кресле девушку:
– Я люблю тебя, больше целого мира люблю. И я очень хочу, чтобы ты была моей женой. Если ты…
– Да. – Она уже привычно уткнулась ему в грудь. – Да.
– Я пойду сейчас, хорошо?
– Хорошо. Я люблю тебя.
Ночью Лёшка проснулся от осознания произошедшего, от понимания того, что именно он сказал, о чём просил Лену. Он не мог, не имел права делать этого! Он – голем, искусственно созданный человек, не имеющий ни настоящего прошлого, ни хоть какой-то профессии, ни места среди обычных людей – вообще ничего. У него проблемы с психикой, он отлично знает это, и он – причина всех её бед. И в то же время он уже не мог быть без неё, и знал, что и она не сможет без него. Их связывало не прошлое, а вот эти месяцы в отдалении от мира, понимание друг друга, общий взгляд на окружающее, часы молчаливой работы, ответственность за мальчишек, вообще всё, что они оба пережили за этот неполный год. И, думая об этом, Лёшка снова уснул.
>*<
Весь следующий день им не удавалось ни на минутку остаться наедине, переброситься хоть двумя-тремя словами. Только вечером, перед сном, Лёшка смог прийти к Лене. Девушка, счастливо улыбаясь совсем новой для него, открытой и гордой улыбкой, с трудом встала из кресла, обняла его:
– Я за сегодня по тебе совсем соскучилась.
Он подхватил её на руки, осторожно усадил на кровать, сам уже привычно сел на пол, обняв её колени.
– Не вставай больше. Сегодня твоей спине и ногам и так досталось. Кто в спортзале бунт устроил, требуя дополнительной тренировки? Так что отдыхай, иначе больше не приду.
– Шантажист, как и твой начальник, – рассмеялась Лена, взъерошив его волосы.
– Кстати о начальнике. Я тут подумал… – Лёшка сбился, вспомнив ночные мысли, но, отогнав страх и вдруг напомнившее о себе чувство одиночества, продолжил: – Если ты на самом деле согласна быть моей женой, то можно позвонить Родионычу, спросить у него совета. Прямо сейчас. Я ведь не знаю, как это оформляется.
– Давай! – Лена снова совсем по-детски обрадовалась. Эта её открытая доверчивость всё ещё поражала Лёшку, привыкшего к спокойной, ласковой и всё же несколько отстранённой и ответственной девушке, какую он помнил всю жизнь. Даже с бабушкой она не была такой радостно-откровенной, как теперь с ним. И сразу же за этой открытостью на лице девушки проступило беспокойство:
– Но сейчас, наверное, уже поздно, почти десять вечера, он давно пришёл с работы.
– Он сам говорил, чтобы я звонил, когда потребуется его помощь.
Родионыч оказался дома и, увидев на экране Лёшку, жестом защитника обнимающего за плечи Лену, бросил: «Через пять минут перезвоню». Экран, высвечивавшийся на широком запястье Лёшки транслятором кома, потух.
– Ну вот, на самом деле поздно, помешали ему, – расстроилась Лена.
– Не помешали. Он, наверное, детей спать гонит, – усмехнулся Лёшка. – У него их трое, маленькие ещё, он поздно женился. О, вот и вызов.
– Что случилось?
Родионыч теперь был не в комнате, а, скорее всего, в ванной – самое тихое место в квартире, по крайней мере пять минут там можно спокойно посидеть, даже когда дом ходит ходуном от детского топота.
– Иван Родионович, тут такое дело… – Лёшка задохнулся от накатившей вдруг растерянности и слабости, но сразу взял себя в руки. – Мы с Леной расписаться хотим. Нашим ещё не говорили, и вас просим молчать, но хотели бы посоветоваться, как всё оформляется. Мы же не знаем. К тому же положение у нас необычное.
Родионыч, осмысливая услышанное, переводил взгляд с привычно-спокойного Лешки на растерянно-счастливую Лену и обратно, потом непонятно хмыкнул и кивнул:
– Всё узна́ю, скажу. Рад за вас. Простите, не могу больше говорить, дома бедлам. Лена, я очень рад, что вы выздоравливаете! И за тебя, дурак, рад. Счастья вам!
Затасканные вроде бы слова были сказаны таким тоном, что становилось понятно: Родионыч на самом деле невероятно рад за них обоих, как радуются только за очень близких и дорогих людей.
– Ну вот и всё. – Лёшка, заставляя себя, отпустил плечи Лены и встал. – Я у тебя уже почти полчаса, пора уходить. Я очень люблю тебя!
>*<
Подошёл к концу апрель, и хотя необычно тёплая погода сменилась довольно прохладной, а то и ветреной, весна чувствовалась всё больше. Лес покрылся дымкой молодой листвы, заиграл изумрудной хвоей нежных побегов ели и сосны, наполнился ароматами зелени и щебетом птиц. Лена, как и мальчишки, старалась как можно больше ходить, и в отличие от ребят у неё это получалось намного лучше – девушка уже могла без посторонней помощи и отдыха пройти около сотни метров, а за день, бывало, и километр выхаживала. Но врач охлаждал её оптимизм:
– Вы, Лена, сейчас вспоминаете знакомые навыки, поэтому ходьба даётся вам легче, чем ребятам. Но особых чудес не ждите. Вы будете ходить, и даже, думаю, довольно хорошо и много, но медленно, и не сможете бегать и тем более танцевать. Простите, что разочаровываю, но вы должны всё хорошо понимать. Ребята – другое дело. Их организмам нужно помочь развиваться, и природа возьмёт своё. Они не больны, а были насильно остановлены в развитии и теперь нагоняют упущенное.
– Но ходить-то я смогу? – Лена сидела на скамейке, наблюдая сквозь молодую хвою игру двух клочкастых из-за незакончившейся ещё линьки белок.
– Сможете, я же говорю. И в обычной жизни вы не особо будете отличаться от остальных людей.
– Только памятью о прошлом. – Лена с трудом поднялась, опираясь о спинку кресла, которое использовалось теперь и в качестве ходунков: его колёса могли частично блокироваться для лучшей устойчивости.
– Я хочу учиться на невролога. Раньше думала быть хирургом, но уже не смогу, да и неврологию за эти годы изучила на себе самой. Вы поможете с литературой для подготовки?
– Помогу. – Арсений Денисович тоже встал. – А к нам, кажется, гости.
Гостем оказался Родионыч, похудевший, помрачневший и намного более резкий и собранный, чем до штурма центра. Лёшка с Мишкой теперь видели перед собой не знакомого начальника филиала полузабытой организации, а, казалось, кадрового военного, пусть и в штатском – дорогом и несколько старомодном костюме из чёрного денима.
– Здравствуйте! – Родионыч, отлично соразмеряя силу, пожал всем руки, не забыв и мальчишек, к которым специально уважительно наклонился, и Лену, которой ласково и лукаво улыбнулся одними глазами, сначала осторожно, а потом по-настоящему пожав крепкую ладонь девушки. Она, заметив в его взгляде удивление, рассмеялась:
– Я же массажист, руки – мой рабочий инструмент.
– Не просто так ведь приехал? – Курьяныч хлопнул начальника и друга по спине. – Пора освобождать помещение? Пошли в дом, всё расскажешь.
– Дай хоть оглядеться, а? Я за эти месяцы и дня толком не отдыхал, а тут ещё дети. – Родионыч с блаженным видом оглядывал лес:
– Хорошо у вас. А воздух какой! Обедать когда собираетесь? Через час? Тогда можно, я поброжу тут один? Чем белок-то кормите?
Анри и Митя отсыпали ему немного орехов и тыквенных семечек, предупредив, что белки слишком нахальные и их лучше не перекармливать, и подсказали, где лучше всего посидеть в одиночестве.
После наигранно-беззаботного обеда с ничего не значащими разговорами, комплиментами женщинам и Лене и искренним интересом к рассказу ребят о щенках, Родионыч встал:
– Пойдёмте, обсудим проблемы. Зову всех, кроме тебя, Риша. Прости, но это дело тебя не затрагивает.
– К счастью! – Риша складывала на тележку грязные тарелки. – Хорошо бы, если бы вообще дела такого не было! Но раз есть, удачи вам в обсуждении, а я пошла ужин готовить.
В открытом впервые за все эти месяцы кабинете было немного тесновато, но довольно удобно, тем более для серьёзного разговора. Родионыч оглядел всех, задержав взгляд на мальчишках и Лене с Лёшкой.
– Алексей, помните, я ещё год назад говорил вам, что победа в бою – только начало проблем? Эти месяцы нам удавалось прятать вас: вам требовалось окрепнуть и прийти в себя. Но мирная жизнь закончилась, впереди главные сражения, и от того, победим мы или нет, зависит дальнейший путь человечества. Это не громкие слова, а реальная расстановка сил. Через две недели в Швейцарии начинается рассмотрение дела центра, пока неофициальное, но проводящееся под эгидой СГМ и Международного суда, а также с привлечением независимых экспертов Римского клуба9. Именно он и предоставляет помещения, якобы для конференции. Будут рассматриваться не отдельные факты, хотя и они тоже, а общая ситуация с центром, этические аспекты, перспективы влияния технологий создания големов и искусственного интеллекта на человечество. Вы пятеро, как основные свидетели, обязаны там быть. Должны участвовать и вы, Михаил, как наиболее опытный в вопросах психологии големов специалист. Не хмыкайте, это на самом деле так. Также с вами могут поехать сопровождающие, которых вы выберете сами, но не более пяти. Думаю, это как раз и есть присутствующие, верно? – Родионыч оглядел всех. – Решайте, у вас время до вечера.
Мальчишки переглянулись, обменялись непонятными никому взглядами и жестами – они до сих пор жили мерками не «я», а «мы», пусть это «мы» теперь и сократилось всего до трёх ребят, – и впервые за эти месяцы стали взрослыми, великолепно оценивающими критическую ситуацию людьми. Шери чётко сказал:
– Если дядя Витя и Курьяныч согласны, мы бы хотели, чтобы с нами были они, а тётя Аня – с Леной. Бабушке эта поездка была бы слишком тяжёлой. Ты прости, но мы не хотим, чтобы ты заболела.
– Нет, ребята, извините, но я не еду. – Курьяныч встал. – Я – тренер и сотрудник отдела быстрого реагирования, причём именно здесь, в России. Там другие условия, мой опыт скорее помешает, а ехать как частное лицо я не могу. Лучше я за псами присмотрю, их-то не на кого оставить. Родионыч, в конторе обеспечат ребятам охрану?
– Обеспечат, – подтвердил начальник. – Я теперь курирую всю работу по центру, в филиале вместо меня Владимир из аналитического, а ты решай сам – останешься у него или перейдёшь ко мне. Работы и там, и там много. Но это разговор отдельный. По охране так. Контора отвечает за всё на территории России, а за её пределами мы будем сотрудничать с местными коллегами. Я как руководитель всей прошлогодней операции по нашему региону также являюсь свидетелем и еду с вами, одновременно и за охрану буду отвечать. Вы согласны на мою помощь?
– Да! – Мальчишки ответили одновременно.
– Спасибо. Лена, Алексей?
– Мы с самого начала знали, что нам предстоит, – так же жёстко, как и мальчишки, ответил Лёшка. – Их нужно остановить!
– Виктор, Анна?
– Куда мы денемся? – мягко улыбнулась тётя Аня. – Они – наши дети.
Кругленькая уютная женщина смотрела вроде бы растерянно и очень ласково, но всем стало понятно – она такой же собранный, осознанно сделавший выбор боец, как и остальные.
– Нина Ивановна, что вы думаете?
– Мальчики правы, мне ехать нельзя, я только помешаю вам. – Пожилая женщина, как всегда, говорила тихо и спокойно. – Леночка, ты извини меня.
– Ба-абушка! – Лена в одном слове передала и всю свою нежность, и возмущение тем, что бабушка просит у неё прощения. – Ты ребят на ноги своими книгами поставила, сколько всем помогала! Тебе ещё извиняться?!
– Значит, всё решено. Через три дня прошу всех быть готовыми к отъезду. – Родионыч вдруг смущённо улыбнулся: – Надо бы послезавтра, но не могу я вас так рано отсюда выдёргивать, хоть день ещё порадуйтесь этому спокойствию. А теперь мне нужно поговорить с Леной и Алексеем, они ведь основные свидетели обвинения.
Все разошлись, планируя дальнейшие дела, а Родионыч, словно школяр, подкрался к двери и, проверив, что за ней никто не подслушивает, заговорщицки поманил к столу Лену с Лёшкой:
– Узнал я всё, ребята, и даже почти всё сделал. Осталось кое-что у вас уточнить, и я отправлю запрос на получение свидетельств. Вот что скажите: вы своим говорили?
– Нет. – Лена с Лёшкой, словно первоклашки, прыснули смехом. – И не хотим, пока не распишемся.
– Значит, никаких церемоний не планируете? – Родионыч тоже еле сдерживал смех, но при этом отлично понимал, что такая шуточная тайна обоим была необходима, давая силы для будущих испытаний. Пусть поиграют в детские секреты, больше уже не удастся.
– Второй вопрос: какие фамилии указывать в документах?
Они переглянулись, и Лёшка растерянно спросил:
– А как надо? Я же не знаю.
– Жених! Лена, объясни этому дураку.
Через минуту Лёшка стал ещё более растерянным:
– Но я же не знаю своей фамилии.
– Вполне обычное дело для четырёхлетки, – расхохотался Курьяныч и резко посерьёзнел: – Мы провели эксгумацию тел твоего отца и его жены, сравнили их ДНК с твоим, и именно этим вопросом я занимался весь последний месяц. Юридический казус, но теперь ты официально сын Льва и Евгении Лефорт и имеешь право на их фамилию. Вся эта ваша игра в тайный брак – отличный предлог для возвращения тебе реального имени с минимальными проблемами для всех.
– Тогда и говорить нечего, – вмешалась Лена. – Я Льва Борисовича вторым отцом считаю, и его и Лёшкина фамилия для меня много значит.
– Тогда отправляем заявление на регистрацию брака и смену фамилий на Лефорт? Всё будет готово послезавтра, распишетесь вы ещё здесь – всем легче… Пойдёмте гулять? Тут хорошо, тихо… И в туалет можно сходить – никто в дверь ломиться не станет, и орать, чтобы машинку починили. – Родионыч устало улыбнулся. – Как насчёт того, чтобы посидеть во-он на той скамейке и посмотреть на озеро?