>*<
В начале мая Лёшку, уже не могшего думать о чём-то, кроме тренировок и выполнения команд Курьяныча, вызвал к себе Родионыч.
– Садись. Разговор серьёзный.
– Что-то не так? – Парень, выдернутый с тренировки по рукопашному бою, откинул с потного лба отросшие волосы. – Не укладываемся в срок?
– Укладываетесь. Речь о другом. Твою бывшую начальницу сейчас судят, часть приговоров уже оглашена, всё имущество конфисковано. Подняли все документы и выяснили две вещи, напрямую касающиеся тебя. Первое: о твоём происхождении она узнала довольно быстро, в основном от своих осведомителей, сложила два и два и вышла на посредников из центра, но о тебе им не говорила. Как ни странно, она тебя по-своему, конечно, но любила, сильно любила. Сейчас тем более молчит: ей это выгоднее, чем признавать, что занималась работорговлей, так что даже следователи о тебе не знают, наши только по намёкам и поняли, что к чему. Второе: за твой счёт она отмывала очень крупные суммы – и пуская твою зарплату в теневой оборот, и начисляя тебе большие премии. Наши подсуетились и смогли добиться, чтобы тебе вернули всё заработанное. Деньги тебе нужны.
– Нет! – Лёшка вспомнил год у Кэт, своих любовниц-клиенток, и его передёрнуло. – Нет! Я не возьму этих денег, я не…
– Не шлюха, хочешь сказать? – грубо оборвал его Родионыч и заговорил очень серьёзно и жёстко:
– Ты прав, ты не продаёшься. Но ты работал охранником, честно работал. И зарплата твоя честная, она с теми бабами не связана. Ты задержал нескольких крупных воров. Так что деньги ты возьмёшь!
– Нет!
– Возьмёшь! Ты дурак ещё. Думаешь, уничтожим центр, и всё, конец? Или в бою помереть хочешь? Нет? Тогда запомни: победа – не конец, а только начало. Не всеобщего счастья, а больших проблем, которые придётся решать годами. И тебе для их решения нужны будут деньги, нашего оклада не хватит. В общем так: на твоё имя открыт счёт, полгода его трогать нельзя, а там решишь, что с ним делать. Всё, разговор окончен! Брысь готовиться к прыжкам. И ноги там себе не переломайте, парашютисты!
Прыжок с парашютом парни провели в тот же день, но был он больше «для галочки» – в нормативы входил – и для того, чтобы не боялись высоты и свободного падения. Дальше пошли совсем другие тренировки: спускаться по стропам из зависшего над крышей тренировочной «коробки» вертолёта, выбивать окна, штурмовать комнаты, а то и падать вниз с небольшой, но всё-таки высоты и сразу кидаться в бой. Причём бой вполне реальный – их противниками, по просьбе договорившегося с бывшими коллегами Курьяныча, выступали парни из спецназа; они регулярно укладывали обоих носами в грязь и добродушно хмыкали: «Для салаг сойдёт». Курьяныч тоже не высказывал особого восторга их талантами:
– Если бы не такая ситуация, я бы вас на баллистический выстрел к серьёзной работе не подпускал, но или вы учитесь хоть чему-то, или моим ребятам ваши шкуры защищать придётся. Так хотя бы не балласт. Ваша работа не в бою, а позже будет, и я вам не завидую. А ну марш на полигон! И ноги там себе не переломайте, парашютисты!
>*<
К июню стали прояснятся основные контуры готовящейся операции, о которой до этого знали только некоторые люди не то что в конторе или даже стране – в мире. И операция эта должна была стать уникальной как по организации, так и по результатам.
Впервые в истории в основном научная и почти гражданская контора и её аналоги в других странах воспользовались правом самостоятельного, в обход руководства государств, принятием решения и силового вмешательства. Право это было им дано на всякий случай, больше семидесяти лет назад, после скандала с исконниками и прикрывавшими их сильными мира сего, и вскоре забылось: пользоваться им в успокоившимся и вроде бы заинтересованном в пользе всему человечеству обществе не требовалось. Но, пусть и подзабытое, оно всё же не было отменено, наверное, потому, что никто в руководстве государств и корпораций не верил, что это право кто-то может реально использовать, тем более не военные и не полиция, а крохотная горстка идеалистов-аналитиков. Теперь же пришло его время.
Атака планировалась во всех шести странах, с разницей не больше, чем в два-три часа. Одновременно с этим планировалось взять достоверно известных заказчиков живых «секс-кукол» и других подобных «товаров». А заказчики-то были очень влиятельными людьми, некоторые входили в правительства своих стран. Контора и её аналоги подставлялись под удар: если ошибутся хоть в одной мелочи, если не смогут сразу получить и моментально обнародовать сведения о торговле големами, как с подачи Лёшки стали называть всех искусственных людей, центр и его покровители не только не будут уничтожены, но получат намного бо́льшую власть, чем до этого, конторе же придёт конец. Да и всему едва начавшему складываться новому общественному строю планеты. Человечество снова скатится к рабству и беззаконию, намного более жестокому из-за мощи науки, которая уже сейчас начинала поддерживать это рабство: учёные слишком часто думают только об открытиях и слишком редко – о реальных людях.
Обрисовав положение дел, Родионыч, собравший в своём кабинете всех бойцов и наиболее доверенных сотрудников научного и аналитического отделов, перешёл к напрямую касавшимся их филиала задачам и вывел на экран трёхмерную карту: большой – несколько километров в поперечнике – участок леса, обнесённый вдоль дороги забором-сеткой, два въезда, ведущие к расположенным в полукилометре от дороги зданиям центра, тоже обнесённым забором, но уже высоким бетонным, только в одном месте переходящим в решётку с узкой, ведущей в лес калиткой.
– Это территория центра. Посторонние через забор проникнуть незамеченными не могут, – объяснял Родионыч, – всё контролируется камерами и датчиками движения, плюс над лесом постоянно патрулируют несколько дронов. Кроме калитки на территорию ведут два пропускных пункта: грузовые ворота с запада и ворота для мобилей и проходная – на юге. Через проходную проникнуть постороннему сложно: вместо турникетов там несколько узких коротких коридоров, на входе в которые стоит считывающая данные комов аппаратура, и если у человека нет допуска, оба конца коридора блокируются металлическими дверями. Подробно останавливаюсь на этом, потому что и в зданиях центра имеются такие же коридоры.
Родионыч сменил изображение.
– Теперь о самом комплексе. Сведения получены из архива Лефорта, поэтому в мелочах устарели на два года, но в целом картина вряд ли сильно изменилась. Налево от проходной находится лабораторно-производственный корпус: три этажа, план «глаголем», для нас интереса не представляет. Днём там довольно много сотрудников, в основном обычных рабочих, ночью пост охраны – три человека. Направо от проходной расположен административно-жилой корпус высотой, считая с застеклённой крышей, семь этажей. Имеются подвалы, но исключительно технические. Первые три этажа заняты хозяйственными и административными помещениями, ещё три – квартирами наиболее доверенных сотрудников и тех, за кем необходим постоянный надзор. Ваш отец, Алексей, относился к первой категории, ваша… знакомая – ко второй. Здание имеет два выхода: основной, из которого также есть переход в соседний корпус, и парковый. Особенности здания: две лестничных клетки сблокированы с лифтовыми шахтами, из прилегающих к ним холлов идут коридоры с автоматическими дверями. При необходимости двери закрываются, проникнуть на этаж или покинуть его невозможно.
– Должны быть чёрные лестницы, иначе они там как в мышеловке, – заметил Курьяныч.
– Ты прав и в том, и в другом. Эвакуационный выход есть, вот здесь. Доступен исключительно руководству, квартиры которого находятся на четвёртом этаже. Лестница ведёт в подземный туннель, далее – в гараж в пятидесяти метрах от здания. Гараж ночью только под сигнализацией и видеонаблюдением. А вот в жилом корпусе постоянно находятся пять человек охраны. Кроме них там, как я уже сказал, живут некоторые сотрудники – человек сорок. На крыше расположена вышка связи: сотовая, спутниковая и контроль над дронами.
– Дроны – это фигово, – сказал кто-то из бойцов.
– С ними разобраться просто, – перебил его Родионыч. – Главная наша цель – вот это здание. Лабораторный корпус, пять этажей, первый отведён под общежитие для охраны.
– Они там все живут? – уточнил Курьяныч.
– Только те, кто охраняет жилой и лабораторный корпус. В общежитии ночью будет около тридцати, из них пять на дежурстве, остальные в спальнях. Сколько внизу, сказать сложно, предполагаем, что ещё человек двадцать. Всего получается человек шестьдесят-шестьдесят пять охраны. Люди опытные, так что…
– Понятно. Давай дальше.
– Рядом с общежитием охраны находится вход в подземную часть центра. Нужные нам помещения – архивы и лаборатории – расположены под производственным корпусом, но выход в них только через лабораторное здание. Теоретически есть ещё два выхода. Один – через цеха, по нему иногда доставляют громоздкое оборудование. Но в обычное время он заблокирован так, что легче подкоп сделать, чем через него ломиться. В архивах Лефорта есть упоминания ещё об одном выходе – туннеле, ведущем куда-то в лес и доступном только руководству. Рядовые сотрудники о нём не знают. Искать в лесу выход не имеет смысла, так что остаётся только вход рядом с общежитием. Подземная лаборатория имеет два уровня, связанные между собой и наземными помещениями лестницей и грузовым лифтом. Принцип тот же, что и в жилом корпусе – одна блокируемая дверь на площадке. Двери стальные, но не усиленные: номинально это обычная лаборатория, закупка чего-то серьёзного привлекла бы внимание. На каждом из уровней сразу за дверью находится пост охраны.
– Наверняка и сюрпризы есть, вроде растяжек, – заметил Курьяныч.
– Нет. Это лаборатория, в ней идёт круглосуточная работа, находятся дежурные и медперсонал.
– Охрану продумали отлично, лезть туда – как Матросову на амбразуру, – хмыкнул один из бойцов.
– Но идти нужно именно туда, причём очень быстро. Владимир, объясните. – Родионыч кивнул начальнику аналитиков.
– Основная наша цель: взять под контроль подземные помещения. Во-первых, там вся документация. Во-вторых – оборудование. В-третьих, что вам всем, думаю, наиболее понятно, – там дети и, видимо, новые големы. Так вот, мы изучили схемы здания и принципы работы систем безопасности. Кроме дверей на лестничных клетках есть внутренние, в коридорах: пять на верхнем уровне, три на нижнем. Не стальные, но прочные, срабатывают при сигнале с пульта в кабинете директора. Год назад центр закупил мощную установку по очистке воздуха от угарного газа. Электричество они получают от ЛЭП, в цехах пользуются в основном тридами, не дающими угарного газа. Мы опасаемся, что они могут применить газ для уничтожения свидетелей. Его легко получить, он токсичен, но не портит оборудование, как обычные отравляющие вещества; после его использования достаточно проветрить помещения и вынести трупы. В крайнем случае можно подать смесь угарного газа и кислорода.
– Взорвав всех? – вырвалось у Мишки.
– Да.
– Расклад понятен. Надо одновременно брать оба здания, вырубать им связь, блокировать начальство, нейтрализовать несколько десятков человек охраны. И всё это – за несколько минут. Может, на Луну пешком сбегать? Проще выйдет! – Курьяныч продумывал задачу и пытался удержать наиболее подходящие к ситуации, но не совсем приличные в кабинете начальника, тем более в присутствии женщин-аналитиков, слова.
– Надо брать все три здания, оба КПП и гараж. – Родионыч подсветил на схеме ключевые места.
– Нас всего пятнадцать человек, считая с тобой и этими двумя салагами!
– В операции будут участвовать люди из Дебрянска, Вологды, Эмтора и Ленинграда, всего шестьдесят человек.
– У противника столько же, и все здоровые. А у нас половина – комиссованные по ранениям.
– Зато у наших опыт! – отрезал Родионыч, останавливая возмущённый ропот бойцов, и продолжил объяснения: – Перед самым началом поднимем по тревоге смоленский ОМОН, они подоспеют минут через двадцать. В Смоленске как раз в это время будет научно-практическая конференция медиков – её уже давно запланировали эмчеэсовцы и по нашей просьбе немного сдвинули время проведения. Чи́сла пока точно не утверждены, ждут нашей даты, но плюс-минус два дня, не больше. Кроме того, спасатели за неделю до штурма начнут учения по тушению лесных пожаров, с использованием вертолётов, разумеется, и в любое время суток. Тоже обычная тренировка, мы только подкорректировали время. Над центром появляться не будут, но к шуму приучат.
– Пользуемся правом? Думаешь, нам это простят? – Курьяныч, вопреки пессимистичным вопросам, был оживлён, глаза горели, но головы он не терял никогда.
– Если не справимся – не простят.
– Кто разрабатывает операцию?
– Мы и дебрянские. Москва пока не в курсе, там люди слишком зависят от начальства.
– Понятно. Какое у противника оружие? Чем можем пользоваться мы?
– У них стандартное оружие охранников гражданского объекта класса Б: травматика и пистолеты, плюс ампулы с парализатором. Мы можем использовать только то же, что и они, плюс светошумовые гранаты и слезоточивый газ. Зато защита – по полной программе.
– Почему только травматика? – удивился один из бойцов, всего год назад перешедший в контору из милиции и ещё не привыкший к тому, что оружием здесь пользовались в исключительных случаях, последний из которых был лет тридцать назад.
– Потому что мы – не силовое ведомство! – напомнил Родионыч. – Спецназ будет с обычным оружием, у нас же права на него нет. Есть и другие причины, более серьёзные. Наталья, прошу вас.
– Оружие нежелательно, потому что, во-первых, их всех нужно взять живыми, – вступила в разговор женщина-аналитик. – Начальство и учёные пойдут под суд, не замешанные в экспериментах – понятно и так. Во-вторых: в лабораториях находятся дети, очень сложное оборудование, в котором могут создавать големов. Мы идём спасать их, а не убивать. И в-третьих – если возьмём всех живыми, на нас не смогут повесить никакие обвинения! Мы и так существуем на птичьих правах, наверху уже лет десять ходят разговоры о расформировании. Малейшая наша ошибка, и мы не только не остановим центр, но и уничтожим себя и коллег в других странах.
– Тогда задача: взять здания, обесточить их, вывести детей… – начал Курьяныч.
– Обесточивать нельзя, – перебила его Наталья, – там слишком сложная аппаратура, от неё зависит жизнь детей.
– Тогда это бег не к Луне, а к Марсу, – поморщился кто-то из бойцов.
– И к Юпитеру побежим, если потребуется! – рубанул Родионыч. – Как я понял, вы, Алексей, пойдёте с группой, работающей по жилому комплексу? Там ведь может быть та девушка?
– Нет, если разрешите – с основной группой. Внизу те, кому я многое должен, и надо их вытащить, а я знаю подвалы лучше, чем жилой корпус. – Лёшка сам не ожидал от себя такого. Ещё полчаса назад он согласился бы на любую роль, только бы участвовать в штурме, но вдруг ему вспомнились прозрачные стены бокса, видневшиеся через них кровати-кюветы, синюшные детские тела. Он на самом деле должен был им очень многое.
– Согласен. – Родионыч взглянул на парней. – Вы оба пойдёте в основной группе. Начинаем разработку штурма. У кого какие идеи?
Штурм
Лена закончила растирать ноги и, стараясь не застонать от боли, откинулась на подушку. По икрам едва заметно растекалось тепло, а ведь после такого массажа они должны были бы гореть. Или ничего не чувствовать. Ходить девушка не могла, даже двинуть пальцем, но чувствительность полностью не потеряла и, пытаясь сохранить хотя бы остатки здоровья, каждый вечер делала себе массаж. Кто бы ещё спину размял: после дня работы она горела огнём, и простое вроде бы дело – вытянуться на ортопедическом матрасе – превращалось в пытку.
Девушка притянула к себе мягкого, совсем истрепавшегося зайца и закрыла глаза. Сквозь задёрнутые белые шторки пробивался слабый свет: в лаборатории всегда работало освещение, только притенялось на ночь. Из-за двери раздавался приглушённый смех медсестры – она опять пришла развлекаться, и присутствие детей её не смущало. Лена как-то попыталась сделать замечание, но та лишь издевательски расхохоталась:
– Тебя, дуру безногую, стыдиться? А они – ты ещё скажи, чтобы я перед комом реверансы делала!
Хорошо, что миловалась она с охранниками в душевой. И никто из начальства ей этого не запрещал, даже поощряли, наверное, используя её темпераментность в своих целях: на что ещё сгодятся «серийные образцы»? Медсестра за эти месяцы успела узнать анатомические особенности всех пяти клонов (они всё-таки различались, как поняла Лена), и любила вслух сравнивать их между собой. А вот по внешнему виду так и не умела их узнавать. Зачем? Удовольствие от этого меньше не станет, да и какая им разница? Они же не люди.
Лена, с трудом передвинув ноги, повернулась на бок и прикрыла ухо локтем. Хорошо, мальчишки ничего не слышат – их кровати дальше от двери. А ей нужно спать, завтра опять целый день работы.
Разбудил её резкий рывок: девушку грубо подняли и кинули в кресло. Тело и, что было невероятным, ноги обожгло болью, а потом показалось, что ниже пояса ничего нет – даже та слабая чувствительность, что сохранялась эти два года, исчезла. Лена близоруко щурилась, пытаясь понять, что происходит, и неосознанно прижимала к груди Митьку. Охранник-клон вытолкнул её кресло в общую комнату, отбросив при этом цеплявшуюся за него полуодетую медсестру.
– Что ты? Что ты? – причитала та, не понимая, что происходит, почему только что послушный и начавший уже раздеваться «болванчик» вдруг перестал её замечать. Тот с равнодушием идиота ответил, неосознанно показывая за ухо, где, наверное, был вживлён передатчик:
– Приказ. Все в комнату. Приказ.
Другие охранники стаскивали с кроватей сонных детей и так же равнодушно и грубо швыряли их в кресла. Мальчишки, вялые, только-только начавшие отходить от дневного напряжения и всё ускоряющейся гонки заданий и новых разработок, хватались за подлокотники, искали взглядом друг друга и Лену.
– Что случилось?
– Не знаю. – Она постаралась успокаивающе улыбнуться.
Проследив, чтобы все «образцы» сидели в креслах, охранники обмякли и отошли к двери, кто-то из них уже начал реагировать на нервные, но настойчивые прикосновения медсестры – она хотела успокоиться привычным способом, вернувшись к прерванному было удовольствию.
Лена осмотрелась, пытаясь по цвету пижамок и движениям понять, кто из мальчишек где находится; лиц она давно уже не различала. Они совсем проснулись и теперь старались разъехаться из устроенного охранниками затора между кроватями.
– Вы целы?
– Да, всё хорошо. Тебя не обидели?
– Нет…
Девушка хотела сказать что-то ещё, но тут погас свет. Впервые за всё время. В темноте раздался испуганный вскрик медсестры. Мальчишки молчали, слышалось только негромкое жужжание моторчиков кресел. Потом руки Лены коснулись слабые пальцы, и детский голос очень спокойно и взросло сказал:
– Лена, всё хорошо. Мы рядом.
Она поняла: мальчишки в темноте, на ощупь, окружили её кресло и теперь готовились защищать девушку. И впервые назвали её лишь по имени, как равные равную. Лена молча заплакала, первый раз за все эти годы. Её слёз никто не увидит, а сдерживаться уже не было сил. Потом в ушах зашумело, стало трудно дышать, и мир исчез.
>*<
– Три минуты! – Голос Курьяныча звучал ровно, как у робота. – Первая группа – вперёд. Вторая – готовиться. Третья…
Лёшка поправил противогаз и поудобнее перехватил стрелявший ампулами парализатора пистолет-пулемёт. Шума от него столько же, сколько от автомата – об этом особо позаботились, просчитывая психическую атаку, а пользы – скоро выяснится.
Их группа, единственная пятёрка – остальные были четвёрками, – идёт пятой. Задача первой группы – блокировать пост охраны. Вторая и третья зачищают общежитие, четвёртая, пятая и шестая без задержек идут к лестнице, потом к ним присоединится третья. В других вертолётах сейчас те, кто будет работать по цеху, жилому корпусу и КПП.
Вот чёрные силуэты скользнули в еле видимый в ночной темноте проём – первая группа пошла. Ещё, ещё. Пора!
Падение-скольжение вниз на стропах, слабо светящийся проём выбитого первой группой окна, широкий подоконник. Шагнуть вправо, освобождая дорогу Мишке. Распахнутая дверь в ярко освещённый коридор. Щиток противогаза ненадолго потемнел, давая глазам привыкнуть к такому освещению. По краю встроенного в щиток экранчика побежали цифры: расстояние до дверей, число людей в коридоре – все свои.
Группа, не обращая внимания на раздававшиеся из комнат взрывы светошумовых гранат и выстрелы, шла к лестнице. Стальная дверь. Один из бойцов шагнул вперёд, плавным, отработанным движением обвёл контур замка и место крепления петель словно бы липким шнуром, подал сигнал: «В укрытие». Грохнуло, где-то рядом посыпались стёкла, не оконные – они бронированные, – а обычные, какие ставят в межкомнатных дверях. В металле появились дыры, замок выбило полностью, петли срезало направленным взрывом, так что дверь можно отжать домкратом. На лестничную клетку, подняв щиты, шагнули бойцы четвёртой группы. Заблокировать лифт. Теперь вниз. Снова дверь, на плане её не было. План старый, дверь же поставили совсем недавно. Открывается внутрь – хорошо, против тарана не устоит.
На лестничную клетку сразу соваться нельзя. Пустили робота-«крабика» с видеокамерами. Ага, вот и «сюрприз» – замаскированная ниша под потолком, в ней небольшой пулемёт, направлен аккурат на выход с лестницы. На робота пулемёт не отреагировал, значит, им управляет программа. «Крабик», подчиняясь приказу людей, пополз по стене, добрался до ниши. Всё, пулемёт обезврежен, можно двигаться дальше. Командир четвёртой группы замер, слушая отчёт коллег из первого корпуса, потом передал новости остальным:
– Администрация взята. Хозяин пытался пустить газ, программу отменили, но на нижнем уровне могут быть пострадавшие. Нужно ускориться.
Новая дверь, закрывающая лестницу на нижний уровень. Опять в ход пошла взрывчатка. Отступить на верхний пролёт. Ударная волна, изначально слабая, но усиленная тесным пространством лестницы, бьёт вверх, поднимая цементную пыль. Бегом вниз, оставляя за собой две четвёрки – шестую и подоспевшую к ним третью. Они разберутся с первым уровнем, а им нужно дальше.
Всё повторяется: недавно поставленная дверь, таран, «крабик», уничтоженный пулемёт; и последнее препятствие – стальная, в металлическом косяке, дверь на нижний уровень. Да сколько же их здесь?! Хорошо, не усиленных, но с каждой теряется столько времени! За дверью уже ждут, и их позиция выгоднее. Взрыв, срезавший петли и замок, их только ненадолго оглушил. Слезоточивым газом их не взять – они тоже в противогазах. Надо пробиваться с боем. Время уходит. Если в лабораториях газ…
– Паш, плевать, прём дуро́м! – кричит кто-то из дебрянских. – Иначе не успеем.
Двое парней сдвигают щиты, пробиваются к двери, выламывая её домкратом, протискиваются внутрь, прикрывая друг друга и остальных. От выстрела в упор бронекостюмы и щиты полностью не спасают, и оба всё-таки не выдерживают. Зато пост охраны взят, все противники лежат, словив ампулы. Раненых ребят эвакуировать нельзя – наверху пока тоже идёт бой. Их оттаскивают в укрытие, суют в руки аптечки: парни в состоянии помочь себе сами.
– Миш, ты!
Он молча кивает и отходит прикрывать раненых и лестничную клетку. Всё верно: он новичок, почти балласт, здесь же он на своём месте.
Снова дверь, а взрывник – тот самый Пашка, что сейчас шипит от боли в сломанных рёбрах.
– Лёш!
Он чётко, как на учениях, обводит липким жгутом узловые точки. Укрыться за стеной, нажать кнопку взрывателя.
Теперь идут не четвёрка и пятёрка, а две тройки. За дверью прямой коридор, и вроде бы можно сразу идти до конца. Но необходимо зачистить все помещения. Хорошо, двери здесь прочные, но обычные, таран справляется с ними без труда. Первая лаборатория пуста, вторая тоже. Дальше. Едва начавшая закрываться и застывшая в нескольких сантиметрах от стены дверь, которая должна была перекрыть коридор. Молодцы парни, чётко в администрации сработали. А вот с газом плохо – концентрация довольно большая.
Третья лаборатория, скорее даже небольшой цех. Прозрачные стены родильных камер, за которыми в жидкости виднеются полусинтетические ещё, не успевшие обрасти живой плотью тела «серийных образцов». Им месяца два, наверное, они только начинают осознавать себя. Большие младенцы. Задыхающийся, ошалелый, но всё ещё не потерявший сознания лаборант тянется к кнопке отключения питания. Лёшка, сообразив первым, сбивает его с ног:
– Хоть один из них пострадает – сдохнешь!
В лаборатории остаётся один из бойцов – следить за лаборантом, да и позаботиться, чтобы тот от удушья не окочурился. Процент газа высок, надо спешить.
Ещё одна дверь, ярко освещённое, с чистым воздухом – об этом сигналят датчики – помещение. За стеклом камеры – человеческий мозг с идущими от него проводами, вживлёнными приборами. За пультом – оставшийся поработать ночью учёный-фанатик с горящими глазами. Лёшка помнит его: он снимал карту работы мозга парня и вечно говорил о слиянии человеческого и машинного разума, пытался сделать сверхкомпьютер. На экране горят несколько слов: «Больно! Не надо! Больно!»
– Эта частная тер… – Учёный отлетает к стене, Лёшкину руку перехватывает командир группы:
– Стой! Не сейчас. Может, ему можно помочь.
– Он – ребёнок! – Лёшка заставляет себя опустить ствол. Ампулы не пробьют стекло, не спасут того от мучений.
– Варвары! Будущее за киберорг… – пытается подняться с пола учёный, но кто-то, не выдержав, всаживает в него несколько ампул сразу:
– Жаль, убить эту мразь нельзя!
– Ты – здесь! Мы – дальше.
Последняя дверь, смутно знакомая Лёшке. Удар тарана. Полотно падает на что-то мягкое, приходится его убрать. Под дверью несколько тел. Парни в странной, похожей на форму охранников одежде, каждый – со знакомым Лёшке лицом – его собственным, таким, каким оно было два года назад. Поло́вые волосы, прямые носы, чистая, без шрамов, кожа. И врождённое выражение покорной тупости. Рядом, у стены, знакомая смазливая медсестра в расстёгнутом халатике.
– Отравление! Концентрация газа…
Лёшка, не слушая, кидается внутрь, в памяти отпечатываются, но пока не осознаются отдельные «кадры»: тусклое ночное освещение, слева знакомый бокс, через отдёрнутую занавеску видна смятая постель – не та, на которой когда-то лежал он, обычная. Дальше два ряда кроватей – тоже других, не кювет, а ортопедических. Над ними какие-то приборы. У дальней стены длинный стол, наверное, обеденный. Рядом с ним инвалидные кресла. В мозгу возникла даже не мысль, мгновенный образ: «так цыплята собираются около наседки, ища защиты». В резко наступившей тишине раздался негромкий стук – из детской ладони выпала крохотная игрушка. Лёшка рванулся к креслам, подхватил на руки два лёгких тела, бросился к выходу. За спиной грохот шагов – его трое спутников тоже несут детей.
– В комнату с мозгом, там чистый воздух! – крикнул командир.
Лёшка, сообразив, кинулся туда, осторожно опустил детей на пол, повернул обратно.
– Надо вернуть смертную казнь! – раздался глухой из-за противогаза голос Родионыча. – Это – не люди!
Лёшка оглянулся, пытаясь понять, как начальник оказался здесь, и краем глаза заметил светлое пятно. Рывком обернулся, успел подхватить с пола упавшего зайца.
– Лена!
– Жива, – бросил нёсший девушку боец.
– Лёш, бери Мишку, и идите, – тихо сказал Родионыч. – Операция завершена. Центр взят!