Таня получила свободный диплом, так как к моменту распределения уже была замужней дамой. В то лето она не искала работы в редакции, жизнь подсказала другой план. Дело в том, что в это время для сотрудников МВТУ строился дом рядом с метро Бауманская. По существовавшим тогда правилам будущим жильцам необходимо было отработать на стройке определенное число часов. Выходило по два-три часа в неделю. В семье кроме Тани работать на стройке было некому, и она решила отработать все часы разом. И стала на всё лето подсобницей каменщика. Подносила кирпичи, иногда с напарником таскала раствор и очень гордилась, когда её за усердие и добросовестность хвалил бригадир дядя Степан.
Стройка закончилась, и счастливые новосёлы переехали из коммуналки с шестью семьями соседей в новую двухкомнатную квартиру. Тане она показалась огромной. Есть даже место, куда можно поставить письменный стол! Дорога ей была, конечно, в комсомольскую печать. Работала и печаталась в журналах «Комсомольская жизнь», «Молодой коммунист», газете «Московский комсомолец». Больше всего ее привлекала производственная тематика. Моталась по предприятиям Москвы и ближайших окрестностей. А ныне почивший завод «Станколит» стал просто родным домом. Её поражало умение молодых ребят-модельщиков, не обязательно инженеров, разбираться в сложнейших чертежах, поражало воображение огромное производство, включающее в себя литейное, станочный парк и многое, многое другое, позволяющее выпускать станки, пользующиеся спросом во всем мире. Куда всё делось? Кажется, сейчас на месте завода торговый центр.
Особенно Таня подружилась с главным инженером завода, который стал впоследствии его директором. Он бывал у нас дома, рассказывал о своём житье-бытье, о том, как трудно руководить предприятием. Это сейчас многим кажется, как легко было жить в Советском Союзе. Выполняй себе план и живи не тужи. Так вот, этот план и душил предприятия. План заводу верстался от достигнутого. Ну, выпустил ты, условно говоря, 10 станков, тебе планируют 11 – и так далее. Тане удалось на эту тему напечатать статью, но естественно, как пел Макаревич, «изменчивый мир оказался сильнее».
Но жизнь, конечно, состоит не только из работы и печальных событий. У Тани сложилась замечательная компания. Это и Люся Матвеева, детская писательница, Вера Максимова, которая в отличие от Тани терпеть не могла всяческое производство и, пойдя по линии искусства и литературоведения, стала завлитом знаменитого московского театра. Здесь же была подруга на всю жизнь Лиля Гутина и её муж Петя, строительный начальник, как две капли воды похожий на Михаила Козакова. Все они были очень дружны с актерами театра имени Моссовета. В круг близких друзей входил звезда тогдашнего театрального мира, знаменитый «майор Вихрь» Вадим Бероев. Высокий осетин, красавец, неотразимый в военной форме. Он ушел из жизни от известной «русской» болезни в 35 лет. Но это было уже в 1972 году. Часто собирались у Тани дома. Набивалось в относительно небольшую комнату по тридцать человек, буквально друг на друге сидели. Почти все помногу курили, правда, на лестнице. Таня тоже втянулась в эту привычку. Ну как же. В любом кино пишущий или просто размышляющий человек обязательно многозначительно держал в губах папиросу или сигарету. Избавиться от этой вредной привычки удалось только годы спустя не без моей настойчивости. Как человек, никогда не куривший, я с ней боролся, как мог, и наконец, когда ей совсем надоел со своим нытьём, она потушила сигарету и сказала: «Больше никогда!». И что самое удивительное – слово своё сдержала. Подруги, неоднократно бросавшие курить, приставали с вопросами: «Как это тебе удалось? Мы вот и леденцы сосём и чего только не делаем и всё равно опять закуриваем». На что следовал ответ: «Сила воли и некурящий муж!»
Курили, но пили мало. В застолье основным занятием была травля анекдотов и театральных баек. Как умеют рассказывать байки актеры, мы теперь можем видеть и слышать по ТВ в передаче «Приют комедиантов». А уж без сценария и камер они доводили слушателей до изнеможения, до животных колик. В одной из таких встреч, когда все отхохотались, Таня спросила подругу, сползшую от смеха с дивана на пол, чего та не поднимается? Подруга ответила: «Не могу. Я описалась». В этой квартире могла произойти и историческая встреча. На одной из посиделок кто-то из гостей сказал: «Володя хотел зайти. Песни попеть». Но Володя, к сожалению, не пришел. Надо ли говорить, что Володю звали Владимир Семёнович.
Тусовка тусовкой, но главным была работа журналистом, тем, кем она мечтала стать. Таня начала работать в журнале «Молодой коммунист», орган ЦК ВЛКСМ. Журнал мог себе позволить посылать корреспондентов в дальние командировки по стране, что Таня очень любила. На местных аборигенов удостоверение с буквами ЦК ВЛКСМ действовало завораживающе. В общем, «товарищу из центра» были открыты любые двери. Одной из наиболее ответственных командировок стала поездка в Баку, куда Таня поехала писать статью о расстрелянном в 37-м году одном из руководителей республики. Вместе с ним была расстреляна жена, тоже крупный партийный деятель, да и практически всё руководство республики. Трудность же заключалась в том, что из всех уголовных, а по сути политических дел, хранящихся в архивах, были буквально «с мясом» вырваны многие листы. Это явно заметали следы те, кто фабриковал дела.
Принимал корреспондента сам министр МВД республики. Распушил по-восточному хвост перед симпатичной москвичкой и дал распоряжение охранять её денно и нощно. К Тане приставили двух оперов, вооруженных пистолетами. Они постоянно с ней ходили и даже по очереди ночевали в кресле у её гостиничного номера. Таню это очень смущало и раздражало. Зато, говорила она, я никогда не чувствовала себя такой защищенной в чужом, да еще восточном, да еще и ночью, городе. Несмотря на слишком пристальное внимание, Таня с задачей справилась, нужные материалы нашла; статью, правда, с некоторым скрипом, опубликовали. Тема репрессий уже становилась немодной.
Готовя этот текст, я, не надеясь на свою память, залез в Танин архив и подивился, сколько же она написала. Нет, толстых книг нет. Издала три – четыре небольшие книжечки. Но есть множество её материалов в изданиях не только комсомольских, но и в серьёзных толстых журналах, таких, как «Новый мир», «Дружба народов», «Журналист». Для меня было удивительно найти её публикации в журналах «Гражданская авиация», «Советская женщина». Ну и, конечно, любимая Таней «Сельская молодежь». Журнал имел, скажем прямо, небольшое отношение к селу. Но главный редактор Олег Попцов умудрился создать, конечно, не «диссидентское», но вполне либеральное, «позволяющее себе», интересное издание. В этом журнале Татьяна активно печаталась, но это уже семидесятые годы. А пока служба проходила в комсомольском журнале. Близость к ЦК ВЛКСМ в то время давала уникальную возможность поехать за границу. Чем Таня и воспользовалась.
Первая поездка «за бугор» была в Болгарию. Проверка командировкой в соцстрану открывала возможность заглянуть за железный занавес. Следующей страной стала Франция. Визит освещала местная печать, писавшая: «В составе делегации несколько журналистов и блондинка». Это про Таню. Конечно, заграничная жизнь произвела впечатление, особенно изобилием товаров. В один из дней Таня с коллегой отпросились у руководителя сбегать в большой магазин. Валюты давали гроши, но коллега подсчитала, что хватит на мечту жизни – тонкие красные перчатки, купить которые в Союзе не представлялось возможным. Обратились в магазине к продавцу на смеси французского с нижегородским. Он с трудом понял, чего от него хотят и повлек за собой, восклицая «О ви, ви мадам!». Продавец завел их в небольшое помещение, где на полках в стеклянных ячейках лежали три-четыре десятка, о ужас, красных перчаток различных оттенков. Коллега заплакала и сказала, что она никогда не сможет сделать выбор и потом всю жизнь будет жалеть, что купила перчатки не того оттенка. Дамы, к огорчению продавца, удалились и в сувенирной лавке купили себе фигурки химер собора Нотр-Дам-де-Пари. Химеры и сейчас взирают на меня из-за стекла книжного шкафа.
У Тани в этой книге есть очерк «Капризы судьбы». Там она описывает удивительную встречу в самолете из Парижа. Воистину тесен мир, и причудливо пересекаются человеческие пути-дороги. Так и меня с Таней какие-то Верхние силы выводили на одну дорогу. В далеком 1957 году мы были оба в одном и том же Доме отдыха с разницей в несколько дней. Она в студенческие каникулы. А я в школьные. Можете себе представить, сколько вокруг Москвы таких Домов. А мы попали в один.
В студенческие годы я участвовал в студенческом хоре МИФИ. Не солистом, конечно, но вполне себе в первых басах. Создателем в 1957 году и руководителем хора была Эсфирь Моисеевна Рывкина. Изумительный человек и прекрасный хормейстер. Под ее руководством хор стал Академическим, Лауреатом премии Ленинского Комсомола. Выступал на лучших площадках Москвы, выезжал за рубеж. Так вот. Таня в конце 40-х годов, будучи еще совсем девчонкой, отдыхала с мамой в Крыму и всегда восхищенно замирала, когда на набережной встречала одну очень красивую даму, с девичьей наблюдательностью отмечая сочетание цвета во всех деталях ее туалетов – туфли, сумка, зонтик, украшения. При слове «элегантность» Таня вспоминала именно ее. Потом Таня узнала ее имя, мама с ней познакомилась, ее звали… Эсфирь Моисеевна Рывкина.
Поездка во Францию имела один важный аспект. Перед самым отъездом раздался телефонный звонок: «Говорит секретарь партийной организации. Татьяна Васильевна! Вам уже 28 лет. Где ваше заявление о вступлении в кандидаты? После возвращения заявление сразу ко мне на стол!» Татьяна ответила: «Конечно, конечно! Как только, так сразу!» А то ещё отменят поездку. Однако вступление в КПСС её не вдохновляло, и по приезде из Франции на стол начальства Таня положила заявление об уходе. Начальство изумилось. Молодая, способная, перспективная. Вон в НИИ люди годами стоят в очереди, чтобы вступить в партию. А вам, можно сказать, на блюдечке с голубой каёмочкой. Аполитично поступаете, товарищ Браткова!
Но Таню уже тошнило, как и многих, от всего этого. Конечно, она понимала, что без партбилета путь на штатную работу с постоянной зарплатой ей отныне закрыт. Оставались публикации в журналах. Однако душа рвалась к чему-то необычному. И это необычное случилось. Танин тогдашний муж, журналист радио «Юность», получил предложение поработать корреспондентом в Якутске. Таня с радостью отправилась в новую жизнь. Сидеть без дела, конечно, не стала. Ей сразу предложили место разъездного корреспондента в газете «Молодежь Якутии». Для газеты Таня стала настоящей находкой. Абсолютно грамотная (это определение было дано ей в одной из школьных характеристик), с опытом работы в центральной прессе, да и вообще человек, рвущийся к работе.
Профессиональный уровень газеты Таня определила в первый же день, ознакомившись с приказом главного редактора. В приказе объявлялся выговор выпустившему номер с 51 орфографической ошибкой, из них 10 на первой полосе. С появлением Тани у редактора перестала болеть голова по этому поводу. Он упросил её, если она не в командировке, вычитывать каждый номер, исправляя ошибки.
Он буквально сдувал с неё пылинки. Естественно, редакционные дамы взревновали, но ситуация быстро наладилась. Особые отношения сложились у Тани с Людой, женой Лёни Левина, с которым она познакомилась еще в поездке в Болгарию. Высокий, статный мужчина, он перебрался в Якутию из Украины, где у него возникли некоторые проблемы, связанные с пятым пунктом в паспорте. В Якутии же все, кто не якуты, те русские. За такого завидного жениха в городе началась битва. Приз достался Людмиле, как самой молодой и красивой.
С Левиными мы были дружны долгие годы. Таня взяла молодую журналистку под свое крыло, Людмила была способной ученицей и со временем стала главным редактором газеты. И вообще превратилась в шикарную светскую даму, позволявшую себе скататься в Европу для омоложения, как она говорила, «морды лица». Тем более, что Левин стал крупным бизнесменом, владельцем большого издательства.
Но всё это было потом. А пока Татьяна удовлетворяла свою страсть к командировкам и ничем не ограниченному творчеству. Облетела почти всю Якутию, побывав и у оленеводов, и в шахтах, и на золотодобывающем прииске. На прииске её удивило простецкое отношение к золоту. Парень в замызганном ватнике в сопровождении такого же напарника тащил в контору ржавое ведро, наполненное самородками.
Ей удалось даже сверху заглянуть в алмазосодержащую трубку. Это огромная воронка в земле, на дне которой копошатся малюсенькие экскаваторы. А по круговой трассе из трубки едут игрушечные машинки; выбравшись на поверхность, они превращаются в огромные «Белазы», наполненные рудой. Вот на алмазном прииске всё было очень строго, и за хищение камушка полагался большой срок. Бриллиантов Таня из Якутии не привезла, а вот оленьими рогами и фигурками из бивня мамонта заполнен весь дом. Есть даже целый бивень, но это «контрабанда»!
За неполные полтора года Таня опубликовала в газете 29 очерков и статей. И каждый материал достаточно внушительного объёма. Таня была предана газете, дружила со всеми сотрудниками. И ей все отвечали взаимностью. Она мне потом говорила, что осталась бы работать в газете, но не было жилья. Квартира, где они жили, принадлежала радиокомитету. И Тане с разведенным мужем там делать было нечего. Но зато мне повезло, что в Якутске в те годы почти ничего не строили. Теперь это вполне европейский город. Только морозы зимой те же: минус 50 и ниже.
Таня тосковала по Якутии и газете. Однако связь долго не прерывалась. Звонили, писали. На 50-летие газеты Таня позвонила и прочитала свое поздравление. В трубке раздались многочисленные вопли: «Браткова! Браткова!» А ведь прошло уже немало лет. Вот это поздравление:
Нас было мало на челне,
Который звался «Молодёжкой»,
Но кормчий был у нас надёжный
И в доску свой к тому ж вполне.
Наш Гусев нами честно правил —
В газетном деле просто бог —
Он сам писал, дежурил, правил,
Когда заставить нас не мог.
Не помню чудного мгновенья,
Чтоб вовремя явилась я.
Восславлю Гусева терпенье!
Он не убил меня… А зря!
Нет, никогда другой газете
Не отдала бы сердца я!
И пусть давно мы врозь на свете —
О, «Молодёжка»! Я – твоя!
Газета! Гусев! В этом звуке
Через года отозвалось
Товарищество, что в разлуке
Отчетливее понялось.
Нам – пятьдесят. Пусть будет боле!
Что я могу ещё сказать?
На свете есть покой и воля —
Чего ж тебе ещё желать?
Но это была «лебединая песня». Главный редактор Гусев вскоре умер. Старые сотрудники потихоньку разбрелись, а новые были уже «не в теме». Связь прервалась.
Особая привязанность у Тани возникла к Русскому Устью, поселку на берегу Индигирки, куда её «занесло» летом 1968 года. Живут там русские люди, неведомо как туда попавшие. Впервые о нём упоминается в отчете экспедиции Витуса Беринга в 1739 году. Пришли ли они туда морем или являются потомками русских землепроходцев 17 века это, как говорится, «науке не известно». В любом случае это русские люди, сохранившие в окружении аборигенов свой язык, обычаи и этнический облик. Обо всём этом можно прочитать в очерке Братковой «Русское Устье», опубликованном в «Новом мире».
В конце 70-х – начале 80-х поселок очень прилично выглядел и жил. В очередной раз Таня оказалась в Русском Устье в 1980 году. Она уже снова была москвичкой, но по корреспондентским делам оказалась в Якутске. Пользуясь старыми связями, уговорила местное начальство помочь добраться до поселка. Прилетев, встретила там кинодокументалистов, находящихся в состоянии, близком к истерике. Пролетев тысячи километров, истратив кучу денег, они обнаружили, что по утверждённому сценарию не могут снять ни метра пленки. Оказывается, некая широко известная в Москве писательница, сама дочь известного писателя, решила, как теперь говорят, «хайпануть» и пробила на киностудии сценарий о Русском Устье, прочитав где-то о его существовании. Может быть, даже у Братковой. Похоже, дамочка далее Малаховки никуда не выезжала, и поэтому нагородила столько нелепиц, что снять фильм было невозможно. Там были и рыжие белки на белом снегу (так, кстати, назывался сценарий), и какие-то болотные кочки, и много другой чуши. Особенно нравятся белки, которых там и в глаза не видели. Вокруг голая тундра, по которой бегают песцы.
Киногруппа была счастлива. На краю земли нашелся человек, который знает о Русском Устье всё и всех! Татьяна переписала сценарий, и уже по нему был снят очень неплохой фильм. На премьеру в Москве мы пригласили кучу товарищей, фильм всем очень понравился, даже киноначальству. Правда, в титрах автором сценария значилась всё та же дама. Ну, се ля ви!
С киногруппой у нас завязались долгие товарищеские отношения. Директор группы Наташа Федорова вот уже сорок лет наша лучшая подруга. У Тани всегда было так – она если подружилась, то навсегда. Так же это было и с Валей Дмитренко, удивительно талантливым человеком, пишущим замечательные стихи, астрономом, кандидатом физматнаук. Её диссертация могла бы претендовать на открытие. Она обнаружила, что линия Северного сияния повторяет береговую линию моря.
Особенно мы сблизились с двумя семейными парами – Леной и Гришей Чикачёвыми, а также Черёмкиными, Кешей и Светланой. Лена, по прозвищу Чука, красавица, с роскошными черными волосами, Гриша здоровенный богатырь, бульдозерист, охотник, рыбак. Сейчас связи, к сожалению, оборвались. Чука с Гришей уехали из поселка. А Черёмкины трагически погибли. Лодка перевернулась, и они оказались в воде. А это верная гибель. И не только потому, что здесь никто не умеет плавать. Температура вода в Индигирке не поднимается выше двух-трёх градусов.
И с русскоустинцами еще долго продолжались контакты. На праздники или дни рождения нам присылались подарки. Как правило, юколу, невероятно вкусную вещь, приготовленную особым способом из жирной индигирской рыбы. Посылки, упакованные в промасленную рыбьим жиром бумагу, приходили на почту. Запах стоял такой манящий, что с почты звонили: «Забирайте скорее, а то не выдержим, съедим сами». Некоторые русскоустинцы приезжали в Москву, иногда останавливались у нас. Однажды кто-то привез огромную замороженную рыбину – чира. Собрались делать строганину. Из напитков были спирт и вода. Бывалые киношники утверждали, что под строганину можно выпить любое количество – и ничего не будет. Однако на личном опыте убедился, что это далеко не так…
Якутия в нашей с Татьяной жизни сыграла определяющую роль. Летом 1968 года, ещё учась в МИФИ, я в качестве комиссара возглавил студенческий отряд, направлявшийся в далёкую Якутию на прииск Депутатский. Я удивляюсь энергии и смелости нас, тогдашних. Нам было чуть за 20. А дело было серьёзнейшее – организовать перелет ста с лишним человек. Ладно, до Якутска. Но ведь еще надо добраться до Депутатского. А туда летает только малая авиация, своим места мало. Сейчас всё решают деньги, ну, ещё погода. А тогда – мёртвая хватка за горло местных авианачальников да демагогические вопли про желание молодёжи строить коммунизм. Мы, то есть командир отряда и я, отвечали за благополучие и заработок людей, заброшенных на край света в горную тундру. Тяжесть условий труда и быта превзошли все ожидания. Снег, выпадавший в июле, тучи мошки, барачный быт, вечная мерзлота, копание в которой выматывало все силы.
Но все мои мучения были вознаграждены встречей с Таней. Мы были вместе больше пятидесяти лет.
Однажды на аэродроме в Депутатском приземлился по какой-то надобности «Антон». Из него вышла подразмяться женщина, летевшая попутным бортом с прииска «Кулар» домой. Дел у летунов было часа на два. Но, как это бывает на Севере, погода «закрылась» для полётов и оставалась таковой десять дней. Летчики куда-то пристроились, а та женщина, оказавшаяся корреспондентом якутской газеты, осталась одна-одинёшенька в незнакомом поселке. Конечно, теперь, зная Браткову, могу сказать, что она нигде бы не пропала. Но тогда… Всё решили наши стройотрядовские девочки Рая Форафонова и Таня Баранова – предложили ей пожить у них в общежитии.
Сказать, что она мне сразу понравилась, не могу. Во-первых, вид у неё был, честно говоря, непрезентабельный. Резиновые сапоги, брюки, какая-то потрепанная кожанка. Хотя в таком виде ходили все женщины посёлка, отличаясь от мужчин головными уборами, вместо кепки – берет или платок. А во-вторых, тяжелый физический труд не очень располагал к романтическим отношениям. Да и Таня вряд ли на меня обратила бы внимание, зная, что я ещё студент. Правда, поскольку я выглядел всегда старше своего возраста, она сочла, как потом признавалась, что я преподаватель или аспирант.
Как комиссар отряда, я обрадовался, что появился человек, который поможет мне в комиссарской работе. Действительно, мы стали выпускать стенную газету, что с её опытом было нехитрым делом. Придумывала всяческие юмористические «приколы». Ведь в якутской газете она вела полосу «13 табуреток» по аналогии с известной тогда рубрикой Литературки «12 стульев». А вернувшись в Якутск, она напечатала большую статью о нашем отряде, чем я впоследствии бессовестно воспользовался и выбил у якутского комсомольского начальства первое место и премию для отряда.
В свободное от комиссарства и трудовых подвигов время мы сидели где-нибудь в уголке, и я слушал её рассказы о маме, о бабушке, о войне и эвакуации. Всё то, о чём впоследствии прочел в её очерках. Уже на пятый день знакомства понял, что не смогу без неё. Наверное, это и называется любовь с первого взгляда, в данном случае, с пятого. А на десятый день погода «открылась», Таня села в самолет, попросила летчиков на прощание «помахать» крыльями и улетела в свой Якутск.
Мои чувства можно описать словами из написанной много позже песни в исполнении Кикабидзе: «Для кого-то просто лётная погода, а ведь это проводы любви!» В следующий раз Таню я увидел в Якутске, куда прилетел организовать отлёт отряда в Москву. Жил в гостинице, наведывался в гости. Таня жила с мужем в двухкомнатной квартире, что по меркам Якутска было весьма шикарно. Обменялись телефонами, и я взял курс на Москву. Приближались выпускные экзамены и дипломная работа.
Созваниваться с Якутском было трудно, а вот письмами мы обменивались. Таня писала о своих новых командировках. О новых и старых товарищах. Где-то в середине 69-го сообщила, что с мужем они разводятся. Я к этому времени окончил МИФИ и распределился в НИИ, связанное с эксплуатацией атомных станций. Часто вспоминал Таню, но ни на что не надеялся. Понимал, что мы находимся в разных «весовых» категориях. Она взрослая, состоявшаяся женщина, журналистка с именем, профессорская дочка, в конце концов, красивая женщина. Я мог ей предложить квартиру, где жил с родителями и сестрой, зарплату 120 рублей и пока неясные перспективы на работе. Но однажды в сентябре 69-го в квартире раздался телефонный звонок. Трубку взял мой папа. «Здравствуйте, можно Лёню. Нет дома? Передайте, когда появится, пусть перезвонит Тане Братковой».
Звоню. Слышу знакомый голос: «Я в Москве. Хочешь встретиться? Поговорим. Вспомним Якутию». Конечно, хочу! 21 сентября 1969 года в 12.00 (точная дата) я стою возле памятника Маяковскому, сжимая в кулаке букетик чахлых гвоздик. Других не купить. Выстоял джентльменские 15 минут. Тани нет. Еще через 15 начал закипать. Еще через 15 понял, что всё! Мелькнула подлая мысль, зря потратился на цветы. Лучше бы на пиво. В этот момент голос: «Привет! Вот и я. Извини, что немного опоздала». Подлые мысли улетучились. Мы обнялись и поцеловались. Было ощущение, что расстались только вчера.
Ну а дальше «всё, как у людей». Месяц-другой я поездил в гости. Затем Таня сказала: «Хватит дурью маяться. Переезжай к нам». Как всякий «примак», я немного опасался тёщи. Однако Ольга Николаевна оказалась идеальной тёщей. Она не вмешивалась ни во что, занимаясь своими профессорскими делами. А если у нас вспыхивали мелкие ссоры, она принимала мою сторону.
Для меня было удивительно, как Таня вписалась в нашу компанию. Основа её состояла из бывших мифистов. Ядром были мои друзья из нашего знаменитого студенческого хора, известного далеко за пределами института, и регбисты сборной МИФИ по регби. В обоих коллективах я участвовал в студенческие годы и надолго сохранил с ними связи. И сейчас участвую во всех их мероприятиях, но уже только в качестве зрителя и болельщика. Тогда же, в 70-80-е был расцвет нашего братства. Как и во времена Таниной театральной компании, у нас на Бауманской набивалось по 20—30 человек. Только анекдотчиков и рассказчиков баек среди нас, к сожалению, не было. Зато были могучие голоса и гитары. Застолье состояло в умеренном употреблении напитков и неумеренном хоровом пении. Тане, которая никогда не сталкивалась с таким неинтеллектуальным времяпрепровождением, всё это ужасно понравилось.
Вообще образ её жизни в корне изменился. Летом вместо Гурзуфа сплавы на надувном катамаране по рекам Карелии, Кольского полуострова, Горного Алтая, Тувы. В межсезонье походы по Подмосковью с палатками и кострами. Зимой пробежки на лыжах, иногда на значительные расстояния. Казалось, она навёрстывает то, чего была лишена в период её полубогемной жизни. Апогеем нашей походной жизни стало путешествие на парусной яхте вдоль побережья Турции. 12 друзей, мы замечательно провели пару недель. Надышались морским воздухом, заходили в красивейшие бухты изрезанного побережья Турции, в море ныряли с масками полюбоваться обитателями Средиземного моря. Пляжным туристам это всё недоступно.
По возвращении из Турции мы с Таней уехали в Костромскую деревню, где у неё была своя «Болдинская осень». С моей, конечно, неправильной точки зрения, самым лучшим написанным тогда произведением стала юмористическая поэма о нашем путешествии в Турцию. Она прочитала её на очередном застолье, вызвав гомерический хохот и аплодисменты присутствующих. Все узнавали себя, товарищей и ситуации. «Родос» исполнялся на мотив известной песни «Контрабандисты». Конечно, это не было поэзией, скорее «рифмосложением», но очень смешным. Вообще среди нас она славилась всяческими стихотворными «подколами», поздравлениями совсем не в торжественном виде, а даже с хулиганством. Конечно, она ничего из этого не выносила на публику, тем более литературную. Она и сейчас была бы против опубликования «опуса», но мне хочется, чтобы его прочли немногие оставшиеся еще «мореходы».
Нам удалось это путешествие благодаря моему друг юности Леониду Шухину, «олигарху», двухметровому мужику по прозвищу «Гранд». Мы, 12 человек, уже всем за 50, изображали из себя морских волков и, вообще, дурачились. Надо сказать, что турецкая команда (вот мы были какие крутые! Яхта с капитаном, матросами и коком) была удивлена составом пассажиров. Старые мужики на таких яхтах ходят с молоденькими девицами. А здесь такие же тетки.
Таня обыграла это в шутку, что, мол, турки заподозрили нас в чем-то «мафиозном». Каждому были присвоены воровские «погоняла».
Отдельное посвящение было нашему «благотворителю» Гранду. Там упоминается слово «Параша». Не подумайте плохого. «Параша» назывался наш самодельный надувной катамаран, на котором мы прошли пороги рек не только Кольского полуострова, Карелии, Алтая, Тувы, но и бороздили просторы Белого моря.
А вот «Родос» – это описание трагикомической истории. Мы ходили на яхте вдоль турецкого берега. В море там огромное количество островов. Некоторые совсем пустые. На других пасутся привозимые туда козы. Но на каждом острове стоит флаг. Греческий или турецкий.
Конечно, самый знаменитый греческий остров – это Родос. Капитаны турецких прогулочных яхт конрабандой возят туда туристов. Без виз, конечно. Все зарабатывают на этом – и турки и греки.
Так и мы туда попали. Уверенно гуляли по острову, заглядывали в магазинчики, в кафе. Уже собирались обратно, но тут заметили, что во всех телевизорах идет один и тот же блокбастер. Самолеты врезаются в небоскребы. Это было 11 сентября 2001 года.
Когда мы осознали, что это не кино, нас охватила паника. Мы в чужой стране, без виз, без паспортов (они у капитана). А ведь сейчас наверняка объявят ЧП. Кто знает, какие теракты еще будут?
Когда мы прибежали в порт, сердце похолодело – порт оцеплен полицией. На наше счастье, не плотно. От цугундера нас спасло только чудо. Чудо – это очаровательная, рыжеволосая Ирочка, знавшая английский (между прочим, на тот момент замдекана журфака МГУ). Ее несчастный, плачущий вид (та еще актриса!) разжалобил полицейского, и он пустил ее в порт. Прибежал капитан с паспортами, сунул чего надо полицейскому, и мы с огромным облегчением отдали швартовы.
А вот и «поэма».
ЖАЛОБА ТУРКА
Необычная компашка
Нашу «Ольгу» оседлала,
И повадками своими
Всю команду удивляла.
Вроде все уж с сединою,
А резвятся, словно дети
Только выпьют – враз завоют,
Как мулла на минарете.
Обожают рынды звуки,
Мчат за стол, как по команде.
Всё метут, как как будто месяц
Просидели на баланде.
Разговор у них по фене:
Зек, заначка, зашибают,
Наш прекрасный город Фетхе
Фейхуею называют.
Очень странная компашка,
Мафиози, сразу видно.
Во главе у них папашка.
Вор в законе, очевидно.
Всех на камеру снимает,
Компромат он собирает,
Шантажнуть кого-то хочет
Или просто всех замочит.
Ну, а лысый – точно шулер,
Нагулял живот и ряшку
И косит под адмирала,
Носит тельник и фуражку.
Заместителем у папы,
Общаком он заправляет,
Наложил на водку лапу,
На разливе обжимает.
Двое явно из матросов —
Все рвались поставить парус
Не на яхту, так на доску…
Ничего не получалось.
Пить Якут или Ракию
Им привычнее, наверно.
Очевидно, что такие
Вербовались по тавернам.
А блондинка вроде киллер,
У нее замашки эти,
Не случайно по привычке
Плавает в бронежилете.
С ней мужик. Поет и пляшет.
Он, конечно для прикрытья.
Заливает, что участник
Всех чернобыльских событий.
Остальные просто… бабы.
Может, жены. Всё возможно.
Но кто с кем, из рубки глядя,
Разобраться очень сложно.
Нет средь этой камарильи
Одинаковых фамилий.
Лишь Терентьевы – тех двое —
Оказались брат с сестрою.
Замечательные гости!
Просто шведская семейка!
Водку пьют, играют в кости
Тыща лир для них копейка!
Соблюдает все приличья
Только атаманша Алка.
Все ж без половых различий
На диване спят вповалку.
А одна спала в каюте,
Наряжалась, завивалась,
Но лететь на парашюте
Лишь она не побоялась.
Эта тетка бабьим летом
Не одну порвет уздечку.
Ей в шампунь, на дискотеку!
А по паспорту – на печку!
И была средь них секс-бомба
Адмирала не уже.
Вот в гарем продать такую —
Работать не нужно.
Потихоньку все вздыхали
О такой роскошной даме…
Но допущен был до тела —
Для массажа —
Только Амет.
Ну а рыжая красотка —
Пикантная штучка.
Мы решили, чья-то дочка
Оказалось – две внучки.
А одна легко б проделась
В игольное ушко…
Правда, внуков тоже двое.
Хороши в Москве старушки!
Этих старых новых русских
Мы вовеки не забудем.
Ведь таких чудаковатых
Никогда возить не будем.
Нам ислам не позволяет,
А они пусть пьют Ракию.
Нас почаще вспоминают
В их заснеженной России!
ГРАНД
А всё устроил нам один.
Он раньше был с завода шин.
Теперь мужчина просто «Ах!»
И носит кличку «Олигарх».
Когда-то, много лет назад,
Он упирался на «Параше»,
Грел у костра замерший зад
И плыл не дальше Кандалакши.
Сейчас во всем другой резон.
Стрижет свой англицкий газон,
Уже нуждается в уюте
И нежит попку в вип-каюте.
Во всем большой оригинал:
Смолит он «Беломорканал»
И хоть живет почти на вилле,
Как прежде, ездит в ржавой Ниве.
Он многоликий, как Восток:
В кипе – еврей
И турок в феске.
Наденет фиговый листок —
И будет греком Гранд Эфесский.
А если бы надеть тюрбан,
Навеки с рюмкой распроститься,
То будет чистый талибан1,
Но только нужно год не мыться.
А впрочем, нафиг нам ислам,
Обрезать могут гордость нашу.
Собраться б снова вместе нам —
И двинуть в Бодрум на «Параше».
Уж двадцать лет, как он отец.
Наверно, будет и дедуля.
Для нас он вечно Гранд… грандец!
Давайте ж выпьем за Грандулю!
РОДОС
По волнам эгейским
Несет нашу банду.
Нас турки на Родос
Везут контрабандой.
Но мы не мечтаем
О грудах наживы.
Увы, не нужны нам
И презервативы.
Увидеть бы нам легендарную горку,
Услышать эллинскую скороговорку.
И вот наша «Ольга»
Причалила споро,
Слегка смущены мы
Соседством линкора.
Чуть-чуть сомневались,
Туда ль мы пристали.
Где Колосс Родосский?
А где Лупанарий?
Сказали ж Гераклу в мифической книге
«Не надо сомнений, здесь Родос, здесь прыгай!»
И вот мы стоим
В историческом месте,
Мы пьяны от счастья,
Что здесь мы все вместе.
Вокруг всё сверкает,
Снуют человеки.
Грек на греке.
Хотелось бы мне
В этой дивной стране,
Как Колосс Родосский
Стоять на скале,
И пусть между ног
Корабли проплывают,
Но только бы мачтою
Не задевают.
Эллада, преданий седые года!
Мы долго мечтали приехать сюда.
Ах, крепость, века здесь считают на сотни,
И дух крестоносцев в любой подворотне.
Пусть нет у нас виз,
Мы ж приличные люди,
И нам от властей
Вряд ли что-нибудь будет.
Но видно, Америка к Турции близко,
Со страху нас приняли за террористов.
И мы никогда не забудем отныне
Усатого грека в патрульной машине.
И черную полночь,
И месяц двурогий,
И как уносили мы
С Родоса ноги,
И пели совсем уж
Не по-советски,
Что очень нам нужен
Берег турецкий.
И вот мы в Москве,
И в ноябрьской тьме
Сидим, как на «Ольгиной»
Мягкой корме.
Давайте же выпьем
За парус, за дружбу,
За то, что на Родос
Вернуться нам нужно.
Ну, пусть не на Родос,
Но только бы в море,
Чтоб снова балдеть
На соленом просторе,
Чтоб снасти свистели,
Чтоб мачта гудела – Вот это и есть
Настоящее дело!
Хорошее дело!..
ЭПИЛОГ
Как в сказке, две недели пролетели.
Впервые не устали, отдыхая.
Дождь не мочил и комары не ели,
А пили, как всегда, не просыхая.
С утра в гальюне теплом, не в кустах
И не с газеткой мятой заседали.
Коза романтика не блеяла в горах,
Но мы о ней немножечко скучали.
Мы шторм ловили в легком ветерке,
В морских волков немного поиграли.
Приятно попиратствовать от риска вдалеке,
Когда стюарт несет вино в бокале.
Вот так Таня описала наше веселое приключение. Она всегда говорила, что неважно, куда и зачем держим путь. Главное, чтобы вокруг были друзья.