Первый раз он забылся и проснулся от тепла рядом с левой ногой. Смог даже определить, что именно у левой ноги лежит кошка. Она настолько тихо урчала во сне, что расслышать мурлыкание можно было, только прижав ее к уху. Он понял, что видел сон, что-то очень нежное, чистое, детское и в тоже же время нечеловеское. Какие-то пятна, движения, прыжки. Во сне все было логично и радостно. Сон невозможно было вспомнить, но даже попытка воспоминаний дарила радость. Теперь он реально чувствовал кошачье тепло и видел сны.
К пришедшему в ту ночь сну он уже, избалованный кошачьими видениями, был не готов…
Смерть сжимала сердце, было ясно, что он умирает и умирает во сне. Говорят, во сне умирать не страшно… Страшно вдвойне, больно и одиноко. Апофеозом мучений в сердце вошли иглы. Он проснулся. Кошка держала лапу на его груди, выпустив когти…
…Врач сказал, что больному очень повезло, что такой шанс один на тысячу и даже не настаивал на госпитализации.
За приездом «скорой», суетой и шумихой никто не обратил внимания на отсутствие кошки. Она вообще не любила визитов посторонних, уходила во двор или пряталась в доме.
Постепенно возвратившиеся покой и радость, вытеснили тревогу родных: «Все обошлось, все обошлось». «А где моя спасительница?»
Семья вскинулась, все искали кошку, выкрикивая разные имена и клички.
После многочасового поиска на голос и глаз, опроса соседей и прохожих, прочесывания местности, охрипшие взрослые и опухшие от слез дети увидели победно поднятый хвост кошки. Только по хвосту можно было опознать состоящую из глины и грязи любимицу. В зубах кошка несла первую в своей жизни мышь. Если бы люди понимали кошек, они бы многое услышали про чуть несорванную их криками и шумом охоту…
…Ночью он слушал рассказ кошки об удачной охоте, видел потрясающий сон, который невозможно вспомнить, и чувствовал у левой ноги теплый кошачий бок…
Новая шубка
Настю всегда удивляло, как при огромном вступительном конкурсе, возникают такие студенты. Причем ни «блат», ни деньги, ни ум, ни талант не могли стать причинами их появления в престижных заведениях.
Настя уходила в «академку» из шикарного творческого коллектива, а вернулась в группу, состав которой больше подходил для сельхоз академии или ветвуза, чем для факультета менеджеров культуры. Так модно будущую специальность переименовали из экономистов-социологов. Впрочем, и сама Настя уже не имела к культуре никакого отношения. Если уже наступили рыночные отношения, то честнее работать на рынке, чем торговать культурой.
Но бросать начатое дело – получение «вышки» противоречило Настиным принципам. Тем более, что бесплатное заочное образование доживало последние дни – на дворе цвели девяностые.
…В аудиторию вошла новая студентка. Сессия была в полном разгаре, но опоздание к началу семестра никого не смущало – ни деканат, ни группу.
А появившаяся новенькая, похоже, вообще не знала, что такое смущение. Это не было наглостью, невоспитанностью, а естественным состоянием покоя и уверенности.
По мужской части аудитории пролетела волна движения – кто задвигал стулом, кто пригладил волосы, староста подтянул к себе из прохода целлофановую авоську, давая пройти новенькой. Обычно все, включая преподавателей, любивших двигаться во время лекции, перепрыгивали через старушечий мешок старосты, который заменял ему портфель. «Я – староста» – рекомендовался предводитель группы на зачетах и экзаменах, держа на коленках кулек с учебниками. Преподаватель вздыхал и ставил положительную оценку.
Сама себя назначившая королевой красоты и лидером группы, Ляля настороженно вытянула лицо и скривила улыбку. Пластмасса и блестки королевы засветились тревожными огнями.
Скривиться и тревожиться было от чего. Длинный стильный пиджак, темно дымчатые колготки, прямая юбка приоткрывающая колени, незаметная косметика, простая (казалось бы) стрижка. Все было скромно и дорого…
Новенькая огляделась и выбрала место рядом с Настей.
Звали ее Алла. Вскоре стало понятно, что она не покушается ни на корону Ляли, ни на сердца одногруппников.