Избранное. Приключения провинциальной души

Один человек сказал, что у него есть два жизненных принципа: никогда не иметь дело с плохими людьми и всегда самому оплачивать свои желания. Что ж, достойные принципы, и они были бы достаточными, если бы не подробности: кого считать плохим, а кого – хорошим, и как определять плату, адекватную желаниям. Принцип платы за свои желания – необходимое условие жизни, достаточное в обыденных решениях на уровне юридических норм, когда ценники и ориентиры узаконены. Что до желания личного счастья, то в плату за него входит труд переоценки своих принципов.

Вернёмся…

“В начале было слово” – идея об истине. В информационном хаосе возникает слово о жизни и смерти, о добре и зле. Оно обращено к каждому, кто способен слышать…

Физическое рождение даёт только шанс на образование человека разумного – именно так понимаю смысл образования: образование жизненной позиции и мировоззрения, без которых разумность гибнет в иллюзорных мирах. Образование – воспитание души. Образование может быть ложным и погубить душу. Статистики духовной жизни – сколько рождённых на белый свет людей состоялось по своему человеческому предназначению – кажется, нет. Но если бы она была, результаты были бы, возможно, аналогичны выживанию редких животных в условиях экологических проблем и браконьерства…

Не следует путать образование с наукой. У образования и науки разные цели и средства. Наука – работа с объективной информацией, анализируемой на техническом уровне общества, по принятым законам логики, классификации, систематизации. Замкнутые на себе, без связи с Миром как с целым, науки – мёртвые информационные зоны. Они – лишь инструменты для познания мира, и имеют смысл тогда, когда ими владеют люди, чья этика соответствует уровню научного прогресса.

Позволю себе процитировать Дж. Свифта в адрес профессионалов, ставящих свою науку над человеком: "…во всём, не имеющем отношения к их профессии, они являются обыкновенно самыми невежественными и глупыми среди всех нас, неспособными вести самый простой разговор, заклятыми врагами всякого знания, склонными извращать здравый человеческий смысл во всех других областях…" Прежде всего, эти слова относятся к профессионалам, зарабатывающим словом. Число их увеличивается во времена эпидемий криводушия, поражающих народы с ослабленным иммунитетом – низкой культурой. Увы, духовная медицина безнадежно отстаёт от телесной, так что этот мой текст – суть пилюля, прежде всего, себе самой – доморощенный способ профилактики от катастроф. Не нужно преувеличивать зловредность КГБ – советские гуманитарии служили не менее профессионально, губя духовные ценности. Пока мичуринцы выращивали яблоки на грушах, советские историки расчленяли свой предмет на пятилетки, бойцы литературного фронта лгали про самого вольнодышащего человека, погребальная команда философов хоронила свободомыслие.

Напомню, в переводе с греческого философия – «любомудрие».

В толковании Ожегова – "одна из форм общественного сознания", и чем сложнее и дороже для налогоплательщиков эта «форма», чем больше служивых надевает её и получает за то зарплату, тем меньше шансов у этого общества не только на благополучие, но и на самое выживание. "Общественное сознание" – чепуха. Кстати, в английском языке такого словосочетания нет – есть "общественное мнение" по конкретному вопросу, что принципиально иное. Мнение может быть общим, но сознание – свойство личное, и в общество является своим производным – культурой – разумными технологиями жизни.

Результат гуманитарной деятельности – не рефераты, конференции, симпозиумы и учёные степени, а уровень культуры налогоплательщиков: если общество деградирует, значит, его профессиональные гуманитарии – мошенники.

Видит Бог, лучше бы «мытарь» не переквалифицировался на «апостола» – лучше бы изымал налоги с тела, а не с души, но видимо, таково свойство его лукавой «гуманитарной» природы, о чём следует знать образованному человеку. Увы, все храмы (с пристройками для служебного пользования) построены на людской глупости и развращенности. Когда я слышу, что у некого человека есть "гуманитарные наклонности", то прячу свой кошелёк подальше.

Ещё несколько горьких мыслей о российском феномене под названием “интеллигенция” – слове, не имеющем аналогов в других языках. Возможно, оно заменило слово “благородный”, не вынесшее совмещения понятия “нравственный” с титулом “Ваше благородие”. По Ожегову, “интеллигент” – значит, “культурный, образованный”, но, вместе с тем, и “работник умственного труда” – новое слово унаследовало порок двусмысленности. Кстати, “сословие благородных” противопоставлялось “подлому люду”. Должно быть, этой второй и количественно превосходящей группе (по Ожегову – “массе”), и достался дурацкий колпак с названием “широкие трудящиеся круги населения – народ”… Можно написать детектив о мистике этих формулировок, но ограничусь сообщением об участи феномена за российскими пределами. В израильской иммиграции термин сохранился на рынке труда в объявлениях типа: “Требуется интеллигентная прислуга”. Думаю, достаточно знаковый результат эксперимента и над словом из “новояза”, и над обозначенным им людьми. Важно отметить, что на том же рынке «инженер», «врач», «портниха» или иная реальная профессия, пошлиной “интеллигентный” не облагается. И ещё одна народная примета – изменение стиля брачных объявлений: требования "интеллигентный мужчина" сменились на "не лживый и не жадный"…

Беда новой России в том, что «новые русские» – вовсе не новые, а прежние – привыкшие к беспределу со словом, из чего проистекает беспредел во всех областях человеческих отношений. Вот что пишет об этом Д. Оруэл в эссе “Уничтожение литературы”: ”Отлаженное враньё, ставшее привычным в тоталитарном государстве, отнюдь не временная уловка вроде военной дезинформации, что бы там порой не говорили. Оно лежит в самой природе тоталитаризма и будет существовать даже после того, как отпадёт нужда в концентрационных лагерях и тайной полиции.”

Увы, враньё – привычка, избавиться от которой, подчас, невозможно, даже когда оно уже не несёт и сиюминутной «выгоды». Враньё – душевная болезнь и проявляется не так активной «дезинформацией», как утерей связи с реальностью: “кривя душой” обманщики уродуют её. Вряд ли кто станет резать свою ладонь, пытаясь изменить рисунок "линий судьбы", потому что это варварство очевидно, а насилие над мыслью – нет. А со временем уже и насиловать некого – нет живых мыслей, и хотелось бы подумать, но в голову лезет одна дрянь.

Человек, использующий свои мозги не по назначению, данному природой, отключается от свободного эфира. Залгавшийся человек запутывается не только в обстоятельствах своей жизни и в отношениях с миром, людьми и самим собой, но и вовсе теряет способность мыслить – ориентироваться в своей жизни. Он не отличает здоровье от болезни, литературу от графомании, музыку от какофонии, любовь от ненависти – «добро от зла». Враньё «сводит с ума», и помешательство принимает размеры эпидемии. Люди врут безо всякой выгоды для себя, а чаще – во вред себе. История тоталитарных обществ состоит из историй болезни её участников.

Можно ли излечиться? Может быть, излечение сродни покаянию, когда человек признаётся себе во лжи не для мелодраматических эффектов, а для жизни. Наверное, такие случаи бывают, но лучше «беречь честь смолоду».

Тоталитарные отношения всегда строятся на лжи. Исчерпав одну маниакальную идею, участники беспомощно ищут взамен похожую: не коммунальную, так национальную, патриотическую или иную тусовочную – только бы не оставаться один на один со своей душой, пребывающей в обмороке. Люди, привыкшие к бессознательной жизни, как вылупившиеся из яиц утята, готовы принять в мамы курицу или даже кошку.

В эпоху краткого российского возрождения А. Грибоедов сформулировал причину российской безысходности: общество борется с разумом на уровне своего менталитета – бессознательно, как кукушонок, рефлекторно выталкивающий из гнезда хозяйских птенцов. Альтернатива «горя от ума» – «радость от глупости»? «Радость» такого рода можно поддерживать только с помощью карательного механизма. Горе-умы (кто успел) утекают в более разумное общественное устройство – вслед за возможностью мыслить. Если бы можно было проследить миграцию людей нового времени в поисках лучшей доли, то открылась бы потрясающая драма «исхода» из безумия: в утлых посудинах по морям и океанам, ползком через подземные коридоры, в багажниках машин – нелегальные души стремятся, как рыба на нерест, к разумной жизни.

Джорж Оруэл в своём романе «1984» замечательно описал, как работает механизм уничтожения разума. В этом смысле серьёзно болен и Израиль. Множатся метастазы «Министерств правды и свободы» со своими чиновниками, переписывающими на «новояз» древние пророчества – так, что теряется истина о том, что Бог, по-прежнему – Один. Что Он – не в окончаниях – “измах” – даже с таким значительным корнем, как “Сион», а в началах – своих этических принципах.

Израиль двадцатого века строился отчаявшимися и романтиками, он как губка впитывал все социальные пороки, приносимые беженцами из разных стран. Волны эмигрантов были признаны “судьбоносными” со знаком плюс – после катастрофы так хотелось верить в счастливое будущее. Но империи, умирая, на прощанье щедро посевали семена рабства на все стороны света, и они, попадая в сырую ещё – несформированную, несамостоятельную культуру молодой страны с законодательством, в корне своём пораженном идеологией, прорастали низостью, удушая ростки благородства – за радость обманываться приходится платить катастрофически дорого…

Вернёмся…

Образование – система знакомства с самим собой и Миром. Принципиально, чтобы образование не разрывало Мир на бессвязные области, но собирало его, выявляя универсальные законы. Зацикленность на отдельных “предметах” плодит дикарей – и среди “физиков”, и среди “лириков”. Важно понимать, что общее образование, каким бы оно ни было, – социальная условность. Образование человека – явление индивидуальное, и незачем ждать его от общеобразовательной школы, даже в её самом достойном воплощении. Общеобразовательная школа – социальный тренажёр, научающий ребёнка ориентироваться относительно общества, при условии, что вместе с социальным он получает и индивидуальное образование. «Средняя» школа воспроизводит менталитет общества и она культурна настолько, насколько культурно само общество. Что касается методик, то, думаю, основной принцип – «не навреди». Не знаю, можно ли научить человека «думать», но можно, хотя бы, не подавить его способность мыслить. Лучше ответить ребёнку – «не знаю», чем солгать или слукавить, мол, подрастёшь – узнаешь. Хороший учитель – не тот, кто, защищая свою социальную нишу, изображает из себя «гуру», а тот, кто знает свой предмет и готов продать свои знания за адекватную цену. Разумеется, общество должно быть достойным «хорошего» учителя – иметь разумные требования и быть платежеспособным.

В начале образования вопрос, обращённый к самому себе – «Кто я?» и ответ на него: «Я – человек». Образовательный процесс не может начаться без принятия своей разумной природы. Образовательный процесс происходит в диалоге о человеке, о жизни, Мире, о добре и зле. И общественное – «среднее» – образование должно начинаться даже не с имени и фамилии, но с уточнения, знает ли ребёнок, что он – «человек-разумный». Тогда имя и фамилия, знания математики, химии и поэзии приобретают человеческий смысл, потому что все они – пути для мысли Человека.

Мистика… ирреальность… Бог… вера… религия… Счастье, свобода, любовь, милосердие – явления мистического свойства. Нет науки о счастье и нет технических приборов, фиксирующих любовь. Можно проследить состояние эмоционального возбуждения, и, может быть, даже разделить его на удовольствие или мучение, но спаси бог от знака равенства между чувствами тела и души – между животной радостью и человеческим счастьем. Альберт Эйнштейн сказал, что можно описать, как угодно подробно, устройство часов, но это не приблизит к пониманию времени. Очевидные – для одного человека – истины, невидимы – для другого… В область мистики ограниченный разум переносит всё, что требует трудов преодоления собственной ограниченности. Ограниченность наглядна в чеховской формуле: “Этого не может быть, потому что не может быть никогда”. Тезис: “Это явление за пределами моего понимания” – достаточен для состояния потенциальной открытости миру, необходимой для душевного здоровья.

Способ определения реальных явлений не хорош для явлений мистических и множит информационный абсурд, в котором и живут люди, предполагающие, что свобода – состояние, которое можно дать или забрать извне, что любовь решается обладанием… Если бы я создавала толковый словарь, то такие слова как “свобода”, “рабство”, “любовь” помечала бы – “мистика”, тем самым, напоминая об условности определений, в отличие от тех, что даны реальным явлениям и предметам, таким, как дом или дождь. В область мистики я бы отнесла и слово “человек”… Эта позиция не абстрактного свойства, а реальное предостережение об опасности: опасно использовать мистические явления, как опору в реальной жизни. Мистика присутствует – зримо или нет – в жизни, но не может быть её основой. Нельзя, увы, как бы это ни выглядело прекрасно, опираться в жизни на “любовь”. Невозможно подчинить “любви” реальный обмен веществ, не уничтожив одно за счёт другого – необходим посредник между явлениями мистическими и реальными. И им может быть только закон – единая для всех система свобод и запретов, определяющих реальные поступки: что можно и что нет, что хорошо и что плохо – для всех – любящих и нет, счастливых и несчастных, успешных и нет. Область мистики – свободное пространство для способных быть в нём. Но реальная жизнь, в которой существует общее жизненное пространство, требует подчинения единым правилам общежития.

С этой точки зрения попытаюсь понять иудаизм и христианство – старый и новый завет – информационные системы, лежащие в основе западной цивилизации. Библия – в моём понимании – текст о компромиссе, состоящем из двух попыток. Первая – “старый завет”: исход из древнего язычества, в центре которого было злобное – враждебное человеку божество. Вторая – “новый завет”: исход из личного одиночества к новому язычеству, в центре которого появилось “доброе” – любящее человека божество. Думаю, что Библия написана, как история человеческой души – маятника блужданий между потребностью выживания и бытия, между мистикой и реальностью – на пути по спирали осознания Мира, в поисках добра и компромисса. Должно быть, такое движение – естественный ход вещей…

Третью часть Библии каждый пишет для себя сам…

«Старый завет» – основан на заповедях – законе, имеющем реальные постулаты. Христианство – «новый завет» – ставит в центр Мира «любовь» – неопределённо-прекрасную, оправдывающую преступающих законы «во имя любви». Христианство, не отвергая – де-юре – заповедей, де-факто выдаёт индульгенцию, легализуя произвол. В этом контексте, символична педофилия среди католических священников. Где грань между тем, чтобы погладить ребёнка по голове или тронуть его за пенис? В толковом словаре «моральное падение» означает утерю грани между добром и злом. «Любовь» не обозначает реальной грани и потому не может быть в основе этического учения. О достоинстве и недостатках законов можно спорить, но как бы несовершенны они не были, ничего лучшего для обозначения нормы реальной жизни не придумали.

Любое мировоззрение может быть построено сознательно, а может быть принято «на веру», и тогда оно превращается в «образ» мировоззрения – религию. Религия – информационная схема – плоское отображение мира, сфокусированное на его образе – «идоле». Я попыталась наметить для себя грань между двумя состояниями души, первое из которых обозначила как “законопослушание”, второе, как “религиозность”. И первое, и второе проистекают из слабости, зависимости человека, его потребности в упрощении истины. Эту грань не однажды обозначали, но со знаком равенства: “Бог есть Мир” и наоборот… Слово на иврите “дат” имеет два толкования – “вера” и “закон” – гениально сформулированный компромисс для обеих позиций. Мне кажется важным, не противопоставляя, обнажить противоречие. Оно – на зыбкой грани между мистикой и реальностью. Бог – символ мистический, Мир – реальный, и знак равенства в данном уравнении поставлен там, где должен быть символ подобия. «Мир» и «Бог», при кажущейся одинаковости, соотносятся наподобие предмета и отбрасываемой им тени – эти явления существуют реально, но ориентироваться на тень можно только на свой страх и риск: она меняется в зависимости от освещения, и уж совсем неразумно строить системы общественных отношений с точкой отсчёта “от тени”.

Но, тем не менее, такая практика существует: религиозная система мира, в центре которой мистическая личность – Господин Тень…

Религиозность – состояние отказа от себя в пользу Господина – хозяина жизни земной и вечной – чрезвычайно гибкого “коэффициента погрешности”, созданного слабым разумом, не способным даже на свою иллюзию, а принимающего общественную. Вера в Бога позволяет подменить личную позицию – позой подчинения, в которой и пребывают верующие. Формула «Бог знает» снимает ответственность с души раба добровольного, смиренно верующего в свою фатальную несвободу.

В религиозном мировоззрении предположения заменены утверждениями, что создаёт интеллектуальный тупик. Люди, приспособившие свою мысль к догмам – к мыслевыживанию в рабской зависимости от предмета своей веры, оказываются в ситуации информационного абсурда, и спасение их разума действительно возможно только “чудом”, которого они так жаждут. Чудо – в материализации идеи, когда предмет веры проявил бы себя реально, и тем снял бы болезненное психическое напряжение, естественное для живущих среди абсурдных утверждений. Верующие недоверчивы и нуждаются в допинге – чуде – сверхъестественном шоу, и эта зависимость – из ряда наркотических. Парадокс в том, что, на самом деле, мир полон чудес, но они воспринимаемы разумом. Разве не чудо общение – вне времени и пространства – через слово? Вот, пожалуй, компромисс между мистикой и реальностью, ипостасями духовной и телесной – слово. Но чтобы «услышать»…

“Имеющий уши, чтобы слышать” – владелец не ушных раковин, но способности отличать добро от зла наподобие того, как музыкант отличает чистый звук от фальшивого. И так же, как камертон помогает настроить инструмент, этические принципы помогают человеку настроиться на гармонию Мира. Мир проявляет себя естественно – в согласии со своей природой и своими законами. Фокусы и мистификации хороши в иллюзионах, но в реальности любой парадокс разрешается только на пути мысли… Нет парадоксов – есть парадоксальная ситуация на отрезке осознания.

Вернёмся к началу…

…но уже не затем, чтобы обличать “опиум для народа”, а в поисках культурного компромисса между чувствами и душой. В цивилизованном обществе, где церковь отделена от государства, религиозные верования протекают подобно детской болезни после прививки – романтическими увлечениями, социальными играми в сказку – не подчиняющими себе индивидуальные жизни. В Рождество люди могут наслаждаться иллюзией, если они достаточно взрослые, чтобы организовать себе праздник с подарками. Но требование вечного Рождества превращает людей в агрессивных романтиков.

Так устроено, что вечные истины порождают и вечные заблуждения – великие заблуждения, не вульгарную ложь, но прекрасные миражи справедливости, равенства, любви, которые возникают в самых гибельных пустынях перед измученной душой. Человек нуждается в мечте, в идеале. Западное общество сумело воспроизвести мечту о счастье на уровне своего менталитета. «Американская» идея заключается в том, что каждый человек может сам создать своё счастье, и общество развивает эту идею в культурных технологиях, которые позволяют реализовать её в рамках закона. Можно маниакально отрицать «американскую» идею, но лучшей никто не создал. Иное дело, что «американцы» и сами далеко не всегда соответствуют своему образу, но не об этом речь.

Мечта об индивидуальном счастье – единственная, пригодная для развития, потому что она – естественна, общечеловеческого свойства и может быть названа «западной» условно, пока существуют её антиподы – сторонники коллективной мечты об общественном счастье. Любая надчеловеческая идея агрессивна и материализует толпу. Толпа – не обязательно «массы», не обязательно «погромы и баррикады» или «всеобщая любовь и поклонение». Толпа может быть представлена и одним человеком – человеком толпы, социальная сущность которого сильнее личностной, и именно с человеком толпы происходят метаморфозы превращения мирного обывателя в погромщика. В отсутствие внутреннего закона – нравственной опоры – человек толпы меняется вместе со средой своего обитания, без которой не способен выживать, как моллюск без раковины. Толпа замечательно описана в «Хамелеоне» А.П. Чехова. Лики толпы разнообразны: от «бритоголовых» до «интеллектуальной элиты», толпящейся в агрессивном стремлении к социальному признанию своего превосходства.

…вернёмся…

Религия – образ жизни, основанный на мифологии – литературном сюжете о мироустройстве, в центре которого сверхчеловек. Религия не представляет собой открытой для живого диалога системы – с прямой и обратной связью – и отличается от реальной системы мировоззрения как отличается, например, легенда о человеке по имени Пифагор от геометрии…

Элемент веры присутствует при построении любой теории. Вспомните, как начинается любое доказательство в математике: “допустим, что…” то есть, “поверим, что…” Разумное размышление об истине начинается с предположения, оставляющего свободу для мысли – с аксиомы; неразумное – с утверждения, исключающего относительность в конкретной теории, а значит, и возможность её переосмысления. В религиозной вере вместо свободного предположения “поверим” – тоталитарная команда “веруй”.

Религиозная вера требует абсолюта – культа вместо культуры. Культура – технологии цивилизации, культ – “отправление” психологических функций на уровне общественных рефлексов. То, что нормально в младенческом возрасте, отвратительно для зрелого общества, и говорит об инфантилизме: слабоумии и деградации. Сказка о “Мухе-цокотухе” прекрасна для ребёнка, но трагично, когда биологически взрослый человек доверчиво пытается оплатить самовар копеечкой или ждёт комара-мессию.

Не стоит забывать, что вера в науку или искусство, любовь или красоту, которые спасут(?) – одна из форм религии, со всеми составляющими этого явления: “храмами”, “жрецами”, “жертвами” и подобными общеизвестными “культово-обрядовыми” символами варварства. И печально известный “атеизм”, по сути своей, религия, вывернутая наизнанку, из которой торчат уродливые швы абсурдных утверждений, сшивающие белыми нитками куски необработанной информации.