На пути к мечте

– Завтра я не смогу… Ко мне придут Тася и Сашка с ночевкой, мы уже договорились…

– Ну и ничего страшного, – спешу я утешить ее. – Еще все впереди, на следующей неделе обязательно поедешь вместе со мной, обещаю. Не расстраивайся, ладно?

– Хорошо, не буду.

Я лениво улыбаюсь ей, и она улыбается мне в ответ.

Ещё немного посидев в кафе и выпив третий чайник чая, мы наконец уходим. На улице заметно похолодало по сравнению с тем, как было с утра, и Рита накидывает на голову свой шерстяной палантин, пока мы бежим к машине. Хорошо, что она совсем недалеко.

В салоне я сразу включаю печку, чтобы согреться, и радио – чтобы было веселее. Хотя обычно слушаю собственную подборку – Linkin Park, Metallica, Scorpions, Skillet и мою недавнюю находку и новую любовь – Sixx:A.M.

– This time I'm mistaken

For handing you a heart worth breaking, – раздаётся из динамиков, и я без труда опознаю голос Чеда Крюгера, солиста Nickelback. Рита, видимо, тоже узнает песню, потому что подпевает. У неё очень приятный голос, и она точно попадает в ноты.

– Любишь Nickelback? – спрашиваю я, выруливая со двора. Она с энтузиазмом кивает:

– Люблю, это одна из моих самых любимых групп.

Вот и вырулили наконец на эту тему, радуюсь я про себя, а вслух говорю:

– А ещё что любишь слушать?

– Много чего. Рок, – тут же отзывается она. – Больше всех люблю Bon Jovi.

Название кажется смутно знакомым, но я в упор не могу вспомнить ни одной песни.

– Что-то не могу сообразить, кто это, – говорю я, не переставая следить за дорогой. – Не слышал, наверное.

– Ой, да конечно, слышал! – возражает она. – Они с восьмидесятых годов поют. У них много известных песен. Они очень классные. Ты мне немножко напоминаешь их солиста в молодости, – и она смущённо улыбается.

– Хорошо, что не в старости, – шучу я. Она легонько стукает меня по плечу.

– А если я похож на солиста этой группы, а он классный, значит ли это, что я тоже классный? – продолжаю юморить я, надавливая ногой на педаль газа. Люблю ездить вечером, дороги практически пустые, можно увеличить скорость.

– Классный, классный, – смеётся Рита, опять легонько толкая меня, на сей раз в бок. – Напросился на комплимент!

Половину дальнейшего пути мы проводим в обсуждении любимой музыки и сходимся на любви к Skillet и Apocalyptica. Меня чертовски радуют Ритины музыкальные вкусы. Честно говоря, я боялся, что она слушает какую-нибудь глупейшую попсу. Слава богу, что я ошибся, и слава богу, что мы любим одно направление.

– Спасибо за прекрасный вечер, Стас, – говорит Рита, когда я останавливаю машину – как всегда, на торце дома. Часы на приборной панели показывают половину одиннадцатого. – Мне очень понравилось.

– И мне, – говорю я, и это абсолютная правда, потому что как мне могло не понравиться время, проведённое с Ритой? – Может быть, тогда повторим наш поход?

– Обязательно, – сверкает она улыбкой. – Знаешь, это так удивительно. Мы общаемся с тобой всего неделю, даже, по сути, меньше, четыре дня. А такое ощущение, что я знаю тебя всю жизнь…

– Так ты и знаешь меня всю жизнь, – весело говорю я. – Если учесть, что мы с малолетства знакомы.

– Да ну это не считается, – отмахивается она.

– На самом деле у меня такое же чувство, – говорю я на сей раз серьезно. – Сложно даже представить, что еще на прошлой неделе тебя не было в моей жизни и я не думал о тебе каждую минуту.

Она снова краснеет.

– Ты думаешь обо мне каждую минуту?

– Конечно, – мы встречаемся взглядами, и я надеюсь, что она прочтет в моих глазах, что я говорю искренне. Надеюсь, что ее доверие ко мне растет.

– Я пойду, – чуть помолчав, неловко говорит она. – А то скоро комендантский час, мама начнет названивать и ругаться.

– Конечно, – снова говорю я, отстегиваю ремень и первым выбираюсь из машины. Рита выходит вслед за мной. Я распахиваю руки для объятий, и она осторожно обнимает меня в ответ. От ее волос пахнет шоколадом.

– Пока, Стас, – говорит она, отстраняясь от меня. Я нехотя выпускаю ее из объятий.

– Пока, Орешек.

Она улыбается и поворачивается, чтобы уйти.

– Орешек! – неожиданно сам для себя говорю я. Она оборачивается.

– Да?

– Почему ты меня поцеловала? – выпаливаю я. – Я имею в виду, почему поцеловала так, а не просто чмокнула, как обычно делал я?

Она стремительно и очень густо краснеет. Даже в вечерней темноте я вижу, насколько яркого помидорного оттенка становится ее лицо.

– Не отвечай, – спешу я. – Прости, я зря спросил. Забыли.

Рита кивает, опустив глаза, и, секунду постояв на месте, уходит не оглядываясь. Нет, все же она оглядывается – у самого подъезда, уже взявшись за дверную ручку. Я машу ей и получаю в ответ слабый взмах ладонью.

Дома я оказываюсь ближе к одиннадцати. Ключ поворачивается в замке бесшумно – иногда родители ложатся спать рано, и я не уверен, бодрствуют ли они. Но стоит мне прокрасться в прихожую, как сначала раздаётся утробный приветствующий мяв, а потом вспыхивает свет и я встречаюсь взглядом с двумя парами глаз.

– Что-то ты рано сегодня, – вместо приветствия говорит мама. По пятницам и субботам обычно я действительно возвращаюсь поздно, ближе к полуночи, а то и позже, – все из-за выступлений, – и родители к этому уже привыкли. Истинной причины моих отсутствий они, конечно, не знают. Я говорю им практически чистую правду, но с сокрытием маленькой детали, – я хожу гулять с Мишкой. Миха действительно часто составляет мне компанию в клубе в качестве группы поддержки, иногда вместе со своей девушкой Кристиной.

– Я же тебе говорил, Оля, он с девочкой сегодня гулял, – вмешивается отец, внимательно глядя на меня. Я молча раздеваюсь, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, но губы, предательски дрогнув, сами собой разъезжаются в глупую ухмылку.

– А-а-а, ну тогда понятно, почему он такой счастливый, – смеётся мама. – Будешь кушать, гулена?

– Нет, спасибо, – отказываюсь я, спешно мою руки и, подхватив Мякиша, уже улегшегося на мои кроссовки, проскальзываю в свою комнату. Мне очень хочется погуглить, что это за группа, которую любит слушать Рита. Кстати, о Рите. Беру телефон и, пока компьютер грузится, быстро набираю ей смс.

"Орешек, я дома. Надеюсь, ты ещё не успела уснуть и я тебя не разбудил".

Ответ прилетает мгновенно, я даже не успеваю открыть браузер.

"Спасибо, что написал. Я хотела тебя попросить, но постеснялась. Я ещё не сплю".

"Почему постеснялась?" – отбиваю я и тут же пишу запрос в гугле: “Bon jovi”. Телефон вибрирует на столе, извещая о новом сообщении.

"Подумала, вдруг решишь, что я стремлюсь тебя контролировать и вообще назойливая, хотя никакого права на это не имею".

"Не придумывай ерунду. Мне нравится, что ты беспокоишься обо мне".

"Кто сказал, что я беспокоюсь?"

Я улыбаюсь, прочитав её последнее сообщение. Назвала меня врушкой сегодня, а сама что делает?

"Я вижу тебя насквозь, маленький Орешек".

На сей раз Рита не отвечает сразу, и я откладываю телефон, сосредоточившись на поисковике. С открытой страницы на меня смотрит пожилой, но очень харизматичный мужчина "приятной наружности", как сказала бы мама. Открытый взгляд, широкая улыбка. Я начинаю читать про него, про группу, перелистываю фотографии, пока мне не попадаются снимки многолетней давности. Длинноволосые молодые парни, одетые по моде восьмидесятых, запечатленные на них, смотрят в камеру кто с вызовом, кто с прищуром, кто с улыбкой. У Джона Бон Джови все тот же открытый взгляд.

Лёгкий стук в дверь отвлекает меня от просмотра.

– Да?

Дверь приоткрывается, и на пороге показывается папина голова.

– Можно?

– Конечно, – я разворачиваюсь на стуле. Отец заходит в комнату и плотно закрывает за собой дверь. Мякиш, успевший уснуть на моей подушке, лениво приоткрывает один глаз и приподнимает голову. Отец присаживается на край кровати.

– Ну что, как все прошло?

Я вновь невольно расплываюсь в улыбке.

– Хорошо. Думаю, даже отлично. Спасибо, пап.

– Я рад, – отзывается он и пытливо смотрит мне в лицо. – Так вы встречаетесь с этой девочкой?

– Пока нет, – признаюсь я. – Она пока присматривается ко мне, так что мы типа дружим. Но я терпелив.

Отец негромко смеётся.

– Да уж, зная тебя, деваться ей некуда. А девочка красивая, даже очень. Кого-то мне напомнила, только не понял кого. Как её зовут?

– Рита. Пап… А как ты понял, что это она? – я снова вспоминаю папину утреннюю выходку.

Отец снова смеётся.

– Да у тебя ж на морде было написано неземное блаженство, как только ты её увидел.

Черт, по мне все так заметно? Я и не думал.

Отец кивает на экран, меняя тему:

– Ты заинтересовался Bon Jovi? Хорошая группа.

– Рита их любит, – говорю я, тоже взглянув на монитор. – Я решил поинтересоваться. Она сказала, что я напоминаю ей солиста в молодости…

Мы разговариваем ещё некоторое время, после чего отец, пожелав мне спокойной ночи, уходит. А я, вспомнив, что так и не ответил Рите, хватаю телефон. На экране горит уведомление о двух непрочитанных смс.

"Разве я прозрачная?" – гласит первое сообщение. А второе:

"Ты, похоже, уснул. Тогда спокойной ночи тебе, Стас, и самых приятных снов".

Я торопливо набираю ответ:

"Малышка, прости, отвлёкся на разговор с отцом. Я пока не сплю, но тебе уже пора, так что сладких снов".

Перед тем как отправить, перечитываю своё послание и, подумав, меняю малышку на Орешка. Приберегу это ласковое обращение до тех пор, пока она наконец не перестанет притворяться, что мы просто друзья. А потом нажимаю кнопку "отправить", надеваю наушники и погружаюсь в мир песен любимой Ритиной группы.

9
Рита

Я просыпаюсь и ещё с минуту просто лежу, не открывая глаз. Из незашторенного окна на меня падают робкие отсветы слабого зимнего солнца. Со двора глухо доносятся ребячьи выкрики. Как хорошо, что сегодня суббота! Не нужно идти в школу, а вечером можно будет поехать к брату…

Я резко переворачиваюсь на живот и открываю глаза. От школы и Мишки мои мысли вполне закономерно прыгают к Стасу. Вчера он вдруг резко перестал отвечать мне, видимо, уснул. Может, утром что-нибудь написал? Я хватаю мобильный, валяющийся на прикроватной тумбочке. Часы показывают десять утра. На дисплее высвечиваются непрочитанные сообщения – несколько от Сашки и Таси в нашем групповом чатике и одно от Стаса. С замиранием сердца я открываю его.

"Орешек, прости, отвлекся на разговор с отцом. Я пока не сплю, но тебе уже пора, так что сладких снов".

Отправлено без двадцати двенадцать. Я уже спала.

Еще раз перечитываю его смс и не могу удержаться от счастливой улыбки. Он есть в моей жизни! Я сохла по нему четыре долгих года и даже не думала, что он когда-нибудь обратит на меня внимание, хотя всегда страстно мечтала об этом. Ещё неделю назад мы были чужими друг другу людьми. А теперь он пишет мне сообщения с пожеланием спокойной ночи… Интересно, напишет ли что-нибудь сегодня? Хотелось бы, чтобы написал. Сегодня выходной, первый день, когда мы не встретимся, как это обычно бывает в школе…

Не прекращая улыбаться, захожу в нашу с ним переписку и открываю вчерашние фотографии. Их три, и все мне ужасно нравятся, но последняя – больше всех. Стас на ней серьёзен и смотрит в камеру без улыбки, чуть прищурив свои красивые глаза и склонив голову набок, к моей голове, которая лежит у него на плече. А я смотрю в объектив снизу вверх, улыбаясь краешками губ и прижимаясь к его плечу. Я сама не знаю, что меня дернуло положить на него голову. Просто порыв – такой же, как был в кинотеатре, такой же, как когда я чмокнула его в щёчку… Мне хочется быть ближе к нему и все труднее становится с собой справляться. Но я должна – ещё слишком рано для того, чтобы сдаваться. Стасу необязательно знать, что я уже четыре года как готова это сделать. Хотя иногда мне кажется, что он это подозревает – вот спросил же вчера, почему я его поцеловала! Я чуть не умерла от смущения…

Я ставлю фотографию на рабочий стол и ещё пару минут любуюсь ею – вернее, Стасом на ней. Он ужасно красивый, впрочем, как и всегда. А потом наконец открываю чат с девчонками. Все сообщения присланы вчера вечером. Подружки хотят знать, как прошла наша вчерашняя встреча со Стасом, и требуют рассказывать со всеми подробностями.

"Девочки, доброе утро. Все было отлично", – быстро печатаю я и останавливаюсь. Что ещё написать? Они требуют подробностей, но какие подробности им нужны? Как он накрыл мою руку своей ладонью, когда я рассказывала про родителей, и какой горячей была его ладонь? Как я вымазывала ему нос в шоколаде и как весело он смеялся? Как он сказал, что думает обо мне каждую минуту, и какие у него при этом были глаза? Я зажмуриваюсь. Черт. Кажется, с каждым днем я все сильнее влюбляюсь в Стаса Камаева.

Пока я перебираю в памяти отдельные моменты вчерашнего вечера – и не сразу осознаю, что улыбаюсь, как дурочка, собственным мыслям, – Сашка присылает очередное ноющее сообщение.

"Доброе утро! Ну же, Ритик, это нечестно! Я вот вам всегда все про нас с Энди рассказываю".

Что правда, то правда, подруга порой до неприличия откровенна.

"Так нечего рассказывать, – пишу я, волевым усилием заставляя себя сесть в кровати. – Мы сходили в кафе, потом он привёз меня домой. Все".

На экране появляются три маленькие точки, означающие, что Саша что-то пишет. А вот Таська отмалчивается, впрочем, скорее всего, она попросту все ещё спит.

"Целовались? Вместе фотались?"

"Мы вообще-то просто дружим, – напоминаю я подруге. И себе заодно. – А фотаться фотались, сейчас скину".

Я пересылаю в чат наши со Стасом фотографии и, отложив телефон, встаю. В дверь уже скребется Кускус, если не выйти, скоро он начнёт истошно мяукать. На ночь я его к себе не пускаю, иначе он в пять утра начинает ходить мне по лицу. Открыв дверь, я приподнимаю шерстяной серый комочек, который тут же принимается неистово мурчать и тереться об меня головой, оставляя на моей пижаме – шелковой, голубой, с цветочным узором – пушистые клочья.

– Сейчас пойдём, подхалим, – вздыхаю я, спуская его с рук и тщетно пытаясь отряхнуться. Кускус тут же запрыгивает на кровать и преспокойно укладывается на одеяло, по-прежнему утробно мурча. Я переодеваюсь в привычные шорты и рубашку, заворачиваю волосы в пучок и выхожу из комнаты, совсем забыв про переписку с Сашкой.

Покормив Кускуса, который, едва увидев, что я ухожу из комнаты, стрелой вылетел из неё и промчался на кухню вперёд меня, важно задрав хвост, и посетив ванную, я возвращаюсь к себе. Мама все ещё спит, а значит, завтрак сегодня на мне. Ну и ладно, я не против. Беру наушники и телефон и по пути на кухню читаю скепсис по поводу моих слов о дружбе и восторги по поводу наших со Стасом фотографий от Сашки и проснувшейся Таськи. Они самым наглым образом, без малейшего стеснения обсуждают не только то, как мы здорово смотримся вместе (это они так написали, а не я сказала, если что), но и то, как скоро я сдамся "перед чарами такого красавчика" (это тоже цитата). И ведь знают, заразы, что я все это прочитаю!

В конце концов подружки сходятся на том, что вечером, придя ко мне ночевать, выпытают у меня все необходимое, и прекращают меня терроризировать. А я, написав Мишке, что приеду к ним в гости не раньше вечера, приступаю к приготовлению завтрака…

Мама просыпается ближе к полудню и сразу, что редкость, в хорошем настроении. Я подогреваю ей завтрак – тосты с омлетом, – который, в общем-то, уже может считаться обедом, а потом мы вместе, засучив рукава, принимаемся за генеральную уборку. Её мы проводим раз в месяц – двигаем всю мебель, достаём до тех углов, куда обычно не заглядываем. День, когда случится генеральная уборка, мама определяет заранее. Обычно я стараюсь его больше ничем не занимать, но сегодня так совпало, что планов у меня громадье – и к Мишке хочу успеть, и девчонки вечером приедут. Мамы не будет дома – она уйдёт ночевать к подруге, и таким шансом нужно пользоваться. Я все уже рассчитала – если шевелиться оперативно, то часам к четырём можно все закончить, полчаса на сборы – и в пять я у Галаниных-младших (младших, потому что Антон – папин младший брат). А девчонки приедут к половине девятого-девяти, значит, можно посидеть у Мишки до восьми и спокойно вернуться домой к нужному часу. Суетливо, да, но ничего.

Мы с мамой делим фронт работ – она забирает себе кухню, свою спальню и туалет, мне достаются моя комната, зал и ванная. Коридор мама великодушно тоже берет на себя. Я включаю музыку и погружаюсь в работу. Раскладываю вещи по местам, вытираю пыль, мою пол. Джон Бон Джови в наушниках подбадривает меня. Я открыла для себя его группу в тринадцать лет, примерно тогда же, когда впервые увидела Стаса. Вместе с их песнями переживать неразделенную любовь было легче, и все это время они продолжали вести меня по жизни. К тому же я действительно находила нечто общее в молодом Джоне и Стасе – я не шутила вчера, когда сказала ему это, – и порой, глядя на фотографии музыканта в его двадцать лет, я видела на них Стаса.

Со своей комнатой я справляюсь быстро и перехожу в зал. Он больше по площади, а значит, и времени занимает больше, но я не боюсь работы и методично двигаю кресла, столик, стулья, вместе с мамой мы отодвигаем диван и шкаф. Вот тогда-то это и происходит. Со шкафа плавно слетает и приземляется прямо передо мной небольшой тонкий белый прямоугольник. Я поднимаю его, переворачиваю, и то, что вижу, заставляет меня выключить музыку и снять наушники. Это фотография, старая, немного поблекшая от времени. На ней навеки запечатлены жаркий летний день, раскидистые ветви зелёного клёна и четверо ребят, по виду моих ровесников, стоящих под ним. Два парня и две девушки.

– Мам, смотри, что я нашла, – зову я маму, уже начавшую подметать освобождённый угол, продолжая разглядывать снимок. – Что это за фото?

И вдруг в одной из девушек – русоволосой, с толстой косой, лежащей на груди, – с потрясением узнаю собственную мать. Сомнений быть не может – это мама, но на двадцать лет моложе и с длинными волосами. Те же глаза, тот же нос, тот же упрямо вздернутый подбородок. Она стоит, прислонившись спиной к высокому светловолосому парню в круглых модных очках, и весело улыбается фотографу. Так непривычно видеть её беззаботной и весёлой. Сейчас она почти никогда такой не бывает.

Парня в очках, обнимающего маму за плечи, я не знаю, но во втором, темноволосом и широкоплечем, стоящем с ним плечом к плечу, с не меньшим потрясением узнаю Антона. Мой родной дядя, брат моего отца, улыбаясь стоит на старой фотографии рядом с моей мамой. А красивая круглолицая девочка, которую он крепко прижимает к себе, – это Лера.

Господи, вот это да! Я понятия не имела, что мама, Лера и Антон знакомы с молодости. На снимке им всем лет по семнадцать-восемнадцать, и кажется, что они отлично ладят между собой. Сложно представить это, зная, как они общаются теперь…

Мама наконец оказывается рядом.

– Что тут у тебя?

– Посмотри, что я нашла, – говорю я и протягиваю ей снимок. – Я и не знала, что ты знакома с Антоном и Лерой так долго!

Мама берет фотографию в руки, и на пару секунд что-то в её лице неуловимо меняется. В нем появляется необычная теплота, взгляд смягчается, губы трогает нежная улыбка. Я как зачарованная наблюдаю за этими метаморфозами, но насладиться ими сполна не успеваю – так быстро они исчезают. Лицо мамы снова становится непроницаемым.

– Да, – говорит она, по-прежнему глядя на фотографию. – Мы учились в одном классе, все вместе.

Ничего себе новости!

– Вы дружили? – с замиранием сердца спрашиваю я. Мне очень страшно спрашивать, я боюсь, что мама взорвётся и устроит скандал – она умеет делать это за секунду, – но мама неожиданно спокойно отвечает:

– Тогда – да, дружили. Это фото сделано летом после одиннадцатого класса.

– Значит, это Антон познакомил тебя с папой? – не могу я удержаться от расспросов. Но раз уж мама отвечает и вроде бы даже не злится, надо пользоваться этим.

– Ну можно и так сказать, – кивает мама. И тогда я задаю ещё один вопрос:

– Мам… А кто этот парень? – и палец мой упирается в светловолосого парня, обнимающего маму на снимке. Я его абсолютно точно не знаю, но он, во-первых, очень симпатичный, а во-вторых, почему-то напоминает мне Стаса. Видимо, из-за светлых волос. Совсем кукушкой поехала, уже во всех блондинах Стаса вижу!

– Это редкостная скотина, – слышу я неожиданный ответ и вскидываю на маму глаза. Её брови нахмурены.

– Ну, налюбовались – и хватит. Пора возвращаться к работе, – резко произносит она и собирается уйти, но я вцепляюсь в фотографию:

– Мам, отдай её мне, пожалуйста, если тебе не нужна.

Я еще не знаю точно, зачем мне этот старый снимок, но чувствую на сто процентов, что он должен быть у меня.

Мама оборачивается, слегка растерянно смотрит сначала на меня, потом на фото. Медлит минуту, но потом разжимает пальцы:

– Ну возьми, если хочешь.

Старая фотография оказывается в моих руках, а мама скрывается на кухне.

Проводив её глазами, я в задумчивости снова смотрю на снимок. Светловолосый парень весело улыбается, глядя с него прямо на меня. "Редкостная скотина" – сказала про него мама. Кажется, теперь я знаю, как выглядел парень, разбивший маме сердце.

А Стас за половину прошедшего дня так ни разу и не написал.

Все получается так, как я и планировала. К четырем я освобождаюсь, быстро принимаю душ, наношу легкий макияж и, натянув любимые джинсы и новый ярко-голубой джемпер со спущенным на одно плечо воротом, выбегаю из дома. Фотографию я сначала хочу взять с собой, но, подумав, все же оставляю лежать на столе.

Ровно в пять часов я нажимаю на звонок Мишкиной квартиры. Дверь открывает Лера, и сразу в нос мне ударяют ароматные рыбные запахи. В Мишкиной семье очень любят рыбу и часто готовят её в разных видах. Мама же, напротив, рыбу терпеть не может и вообще её не покупает.

– Ритуля! – расцветает улыбкой Лера, пропуская меня в прихожую. – Ну наконец-то, мы с Антоном уже думали, ты не приедешь.

– Я же написала Мишке, что вечером буду, – удивляюсь я, снимая ботинки. Лера досадливо машет рукой:

– Нашла кому написать, у твоего братца ветер в голове. Ни слова нам не сказал, зато усвистал куда-то по какому-то мегасрочному делу. Ну пойдём, дорогая, проходи, Антон в зале.

Я ненадолго заглядываю в ванную и появляюсь в зале, одновременно служащем спальней для Антона и Леры. Антон, удобно расположившись в большом мягком кресле, сосредоточенно смотрит футбол. Он огромный фанат, другого такого я не знаю. Несколько раз он пытался затащить меня на матчи, но мне всегда удавалось отказаться от этого мероприятия. Сомнительное развлечение, если честно, сидеть на холодном жёстком стуле в толпе сходящих с ума и орущих людей и наблюдать, как где-то далеко внизу маленькие фигурки носятся по полю, отбирая друг у друга мячик.

– Одуванчик пришёл! – отрываясь от просмотра, радостно провозглашает дядя. Да, Одуванчик – это я. Моё прозвище дядиного производства. Почему одуванчик? Потому что меня зовут Маргаритой. Да, такая вот логика. Антон обожает давать всем забавные прозвища, хотя внешне по нему – серьёзному дядьке – вообще не скажешь, что у него есть чувство юмора.

Мы обнимаемся, и Антон возвращается к просмотру матча. Я сажусь рядом с ним на разлапистый диван, подобрав под себя ноги, и целиком погружаюсь в уютную атмосферу этого дома. Здесь, у Мишки и его родителей, мне всегда хорошо и спокойно. Слушая Лерин щебет – она ещё та болтушка, – остроумные замечания Антона, дурачась с Мишкой, наслаждаясь вкусными запахами, которые всегда царят в этой квартире, я по-настоящему понимаю, что такое дом, где тебя всегда любят и где тебе всегда рады.

Лера приходит с кухни и, снимая фартук, садится рядом со мной.

– Ты голодная, Ритуль? Покормить тебя сейчас или этого обормота подождём?

– Подождём, конечно, – весело говорю я.

– А вот я ему сейчас позвоню и взгрею, – решает Лера. Набирает номер, слушает гудки и через минуту начинает выговаривать в трубку:

– Молодой человек, а потрудись-ка объяснить, куда ты усвистал и когда будешь дома? Сестра приехала, а его нет! И почему ты не предупредил, что Рита будет вечером?.. Что? Забыл, ну надо же! Когда вернёшься, спрашиваю?.. А, ну хорошо. Со Стасом? Договорились.

Моё сердце совершает кульбит, едва я слышу знакомое имя. Стас приедет сюда? Но ему же нужно вечером в клуб… А Лера тем временем завершает разговор и кладёт трубку.

– Они со Стасом уже едут к нам, – объясняет она в ответ на немой вопрос Антона, повернувшегося к ней, а потом обращается ко мне: – Рита, Стас – это Мишкин друг, наш крестный сын…

– Я знаю, – нахожу я в себе силы сознаться. – Мы знакомы, мы учимся в одной школе.

Кажется, я даже не покраснела.

– Ах вот как? – удивляется Лера, но, к счастью, не расспрашивает меня о подробностях. Антона же в данный момент, кажется, вообще мало что интересует, кроме матча.

Следующие двадцать минут мы с Лерой разговариваем обо всем и ни о чем. Она расспрашивает о школе, о занятиях по пол-дэнсу, о Кускусе и о малышах-шестилетках, с которыми я занимаюсь. Даже – осторожно – о маме. Антон краем уха слушает наш разговор и периодически вворачивает что-нибудь остроумное. Сама Лера рассказывает об их домашних делах, о бесконечных отчётах на работе – она юрист, о нудных клиентах и о безвременно погибшем кактусе (Антон на это язвительно замечает, что только ему могла достаться жена, ухитрившаяся погубить даже неприхотливый кактус). Я отвечаю и задаю вопросы, смеюсь, а сама все это время чутко прислушиваюсь, когда наконец раздастся шорох ключа в замке или дверной звонок. И звонок раздаётся. Лера торопится открывать, Антон остаётся досматривать напряжённые финальные минуты матча, а я, поколебавшись, все же выхожу вслед за тётей в прихожую и прислоняюсь к косяку.

Мишка и Стас вваливаются разгоряченные, раскрасневшиеся от холода – оба без шапок – и очень весёлые. С порога Стас замечает меня и сразу расплывается в широкой улыбке. Я не могу не улыбнуться ему в ответ. Он такой красивый, что у меня захватывает дух. Светлые волосы растрепались больше обычного, чудесные аквамариновые глаза сияют.

– И где вы были, молодые люди? – Лера упирает руки в бока, но каждому из нас ясно, что она лишь притворяется, что сердится. Мишка, первым успевший скинуть верхнюю одежду, подходит к матери и целует ее в щеку.

– Секрет фирмы!

– От родной матери? – притворно возмущается Лера, но ее лучистые зеленые глаза смеются.

– Именно от тебя у меня и должны быть секреты, – заявляет Мишка, нацелившись на меня с распахнутыми объятиями. Стас, который все это время возился с запутавшимся шнурком на кроссовке и наконец справился с ним, фыркает. Пока они обнимаются с Лерой, брат сжимает в объятиях меня.

– Здорово, систер! Молодец, что приехала! Давно ждёшь?

– Да нет, не очень, – отвечаю я, выпутываясь из его медвежьей хватки. Брат смущённо морщит нос:

– Ты прости, что не предупредил, что уеду, так получилось. – И, склонившись к моему уху, заговорщически шепчет: – Мы тебе потом расскажем, где мы были. Не при родителях.

Воображение уже подкидывает мне разные картинки. Где это, интересно, они были, что нельзя рассказать об этом при родителях?.. Но вслух я говорю:

– Без проблем. Я не сержусь, мне и с Антоном и Лерой было нескучно.

– Да уж понятно, – внезапно подмигивает мне Мишка и заговорщически шепчет на ухо: – Чего тебе сердиться, я Стасяна сюда приволок. Все для вас!

И, хохотнув, он устремляется на кухню, откуда доносится его весёлый голос:

– Мам, есть че пожрать? Мы голодные, как стая псов!

– Пусть стая псов моет руки и раздвигает стол в зале, – Лера направляется вслед за сыном. Мы со Стасом остаёмся в прихожей одни. Я неловко переступаю с ноги на ногу. Почему-то каждый раз при встрече я начинаю робеть и смущаться. Ужасное чувство!

– Привет, ма… Орешек, – Стас наклоняется ко мне, и его руки практически невесомо, осторожно скользят по моей спине. Я тем же коротким прикосновением обнимаю его в ответ.

– Привет… Ты хотел назвать меня мамой? Или макакой?

Шутки – моё лучшее оружие, особенно когда мне неловко.

Аквамариновые глаза поблескивают.

– Матрешкой или мартышкой, может быть? – предполагает он, подхватывая игру.

– Мантышницей или манишкой…

– Рита, детка, иди сюда, помоги мне! – кричит из кухни Лера, так что мне приходится свернуть наши упражнения в том, кто больше слов на "ма" знает. Но не успеваю я и шагу сделать по направлению кухни, как Стас удерживает меня за запястье. У него очень сильные пальцы, и его крепкая хватка даже делает мне больно. Заметив это, Стас тут же разжимает ладонь – но лишь затем, чтобы поднести мою руку к губам и, подув на запястье, осторожно поцеловать его. Он проделывает это так нежно, что у меня сбивается дыхание и подкашиваются коленки, по телу стремительно бегут мурашки, и я вынуждена ухватиться второй рукой за косяк, чтобы не упасть.

– Я хотел назвать тебя малышкой, – щекочет моё ухо и шею его горячий шёпот. – Потому что про себя я называю тебя именно так. Кстати, мне очень нравится этот свитер, носи его почаще.

Он, обжигая своим прикосновением кожу, проводит пальцами по моему обнаженному плечу, которое выглядывает из джемпера, быстро наклоняется и легко касается его губами, а затем, криво усмехнувшись, уходит из прихожей, оставляя меня наедине с гулко бьющимся сердцем и целым стадом мурашек.

В кухне я нахожу только Леру. Громкий Мишкин голос уже доносится из зала, перемежаясь со спокойным Антоновым.

– Ритуля, порежь-ка огурчики в салат, – едва увидев меня, командует Лера. – И помидоры. Я Мишке велела стол ставить, сейчас быстренько все доделаем с тобой…

Я с энтузиазмом принимаюсь за огурцы. Мне нравится готовить, нравится проводить время на кухне, представляя себя шеф-поваром мишленовского ресторана.

– Ритуль, а что у вас со Стасом?

Нож соскальзывает с огурца и громко ударяется о доску ровно в том месте, где секунду назад был мой палец, – я вовремя успеваю его отдернуть. В горле у меня пересыхает, а сердце, кажется, сейчас выскочит из груди. Я медленно поднимаю глаза на Леру, которая смотрит на меня ласково и внимательно.

– У нас со Стасом? Н-н-ничего, – заикаясь бормочу я. – А п-почему ты спросила?

– Ну, мне показалось, что между вами что-то есть, потому что я заметила, как вы смотрели друг на друга сейчас в прихожей. Вы не встречаетесь, значит?

Божечки, выходит, у меня на лице все написано. А я-то думаю, что держу себя в руках и вся такая независимая мадам! Глаза, подлецы, все выдают.

– Нет, мы не встречаемся, – говорю я вслух, стараясь, чтобы голос не дрожал. И вновь принимаюсь за огурец.

– Кажется, ты ему нравишься, – замечает Лера, споро кромсая зелень. Я неопределённо пожимаю плечами. Джемпер вновь ползёт вниз, оголяя плечо.

– А Стас тебе нравится? – не отстаёт Лера. Сначала я не хочу отвечать, но потом вдруг, сама не ожидая от себя, тихонько сознаюсь: