Кажется, мне пора…

– Мир, а можешь ещё раз сыграть ту мелодию, на которой мы зашли? – спросила несмело мама, когда он вернул и закрепил обратно крышки на пианино. – Это же Ten Sharp “You”, да? Мира очень любила маленькая танцевать под неё. – она незаметно смахнула слезу со щеки и мой жених тепло улыбнулся.

– Если ты станцуешь, как в детстве, я даже подпою. – обратился он ко мне и я радостно закивала.

– И давайте поскорее, а то через двадцать минут уже нельзя будет шуметь. – подхватил отец, глядя на часы, и встал с дивана, словно собрался тоже танцевать.

Мир снова сел на табурет и выпрямил спину перед инструментом.

Как он поразительно лаконично за ним смотрится! Словно они дружат с нашим чёрным монстром всю жизнь и никогда не расставались.

Комнату снова заполнила мелодия из моего детства, я попыталась покружиться на месте немного, но меня тут же повело и, чтобы не прерывать праздник своим головокружением, я просто стала покачиваться у окна, внимательно разглядывая профиль своего мужчины, который, и правда, запел.

Его хриплый голос с мягким произношением английского, которым я восхищалась ещё в отпуске, словно сливался с мелодией, что выдавали его пластичные пальцы и пускали мне мурашки под кожей от кончиков пальцев до самой макушки.

Обалдеть! Мой диснеевский принц починил старое лакированное пианино. Подтянул и очистил каждую струну, протер каждый винтик и теперь мелодия моей жизни звучит так красиво, как я даже не рассчитывала, когда решила, что доиграю последние её ноты на этом старом инструменте, которого боялась всё детство и с которым мы стали так похожи в моей рефлексии, когда я узнала свой диагноз.

Достала телефон из кармана джинс и нажала на запись, подмечая в кадре то, что видела сама: его красивый профиль и клавиши, которые словно сами проминались под его пальцами, поддаваясь, как пластилин. Непослушная вьющаяся чёлка, россыпь родинок на лице и глаза, так похожие на две яркие голубые планеты из космоса.

Перевела фокус на комнату, где по центру стояли, обнявшись, мои родители и плавно качались под песню, которую исполнял Мир. Они явно мысленно улетели в воспоминания молодости, потому что папа даже улыбался, аккуратно придерживая маму за талию.

Ни за что бы не подумала, что день, которого я так боялась, закончится на таких красивых нотах!

Мы разошлись по комнатам спустя полчаса. Я с шумом плюхнулась на свою кровать, а Мир стал разглядывать полки с моими книгами и игрушками, пробковую доску со старыми фотографиями у рабочего стола и эскизы, которые я россыпью приклеивала над изголовьем кровати.

– Спасибо, Мир! Ты даже не представляешь, какой большой подарок сделал моим родителям, приведя в порядок это пианино. – улыбнулась я.

– Они сделали мне подарок лучше! – хитро улыбнулся он, держа в руках небольшого плюшевого единорога из коллекции моих старых игрушек, и подсел ко мне.

– Почему ты хитро заулыбался, когда я представила тебе отца?

– Мелькнула мысль, что тебе предначертано судьбой дожить до ста лет, Мирослава Нитишна.

Мы громко хохотнули, прикрыв рты, чтобы не шуметь.

– С детства была уверена, что у нас с Маем идеальные имена для старости. – согласилась я. – Просто не ожидала, что старость придет так скоро. – тяжело вздохнула я.

– Неважно себя чувствуешь? – заботливо поинтересовался мой жених.

– Я очень устала. Но ты скрасил тяжёлый разговор с родителями своим неожиданным талантом, – я легонько толкнула парня в плечо, – О котором, почему-то, мне не рассказал!

– Не было повода. – Мир отвёл смущённый взгляд, хотя мне он показался больше печальным.

– Ты мог бы рассказать ещё на первом свидании! – возмутилась я.

– Я тогда не исключал мысли, что ты, возможно, выходишь замуж. – строго ответил он, но тут же расслабился и улыбнулся, – И я был поглощен сказочной Единорожкой, которая вызывала у меня улыбку всеми своими рассказами и заворожила фиолетовыми глазами. – он пощекотал меня игрушкой и я спряталась от него под одеялом.

– А на втором? – задала я вопрос, пока он укладывался рядом.

– На втором у меня вообще не работал мозг. – Мир придвинулся и, вытянув в подушки руку, улёгся так, чтобы оказаться с моим лицом на одном уровне. – Мы полдня провели в постели и я был в полнейшей эйфории.

Я хихикнула.

– Когда жарко спорил с Максом о переходах?

– Там я думал только о том, чтобы не сломать Вове челюсть.

– Когда подпевал ему ещё до всего этого?

Мир закатил глаза и улыбнулся мне.

– Мы и правда необычная пара, – вспомнила я его слова. – Второе свидание, после близости, свадебное путешествие перед росписью…

– Я как раз хотел поговорить об этом. – вдруг, отозвался мой жених.

– Я всё понимаю. Путешествие было дорогое и я не жду, что мы пойдем после свадьбы в разгул…

– Нет, Единорожка! – перебил меня Мир и тепло улыбнулся. – Я хочу предложить тебе исполнить после свадьбы ещё одно желание, о котором ты мечтаешь, но почему-то не сказала мне лично.

– О чём ты? – я удивлённо уставилась на него.

– Поедем после свадьбы на другой конец страны? – почему-то несмело спросил он.

– Правда? – я, кажется, передумала спать, усталость как рукой сняло и я выкатила счастливые глаза на своего жениха. – Мы поедем к твоей семье?

Мир сильно нахмурился. Убрал непослушную чёлку со лба свободной рукой и тяжело вздохнул.

– У меня есть во Владивостоке пара дел, которые не закроются без моего личного присутствия, но я думал свозить тебя на Сахалин. Там очень красиво, а осенью – особенно живописно, тебе понравится.

Я тоже нахмурилась и сосредоточенно посмотрела в тревожные глаза своего жениха. Было в его взгляде что-то не просто печальное, а буквально мрачное и тёмное сейчас. Мира явно занимали крайне серьёзные мысли. Что-то, о чем я, наверняка, даже догадаться не смогу, если сейчас не спрошу.

Глава 29

– Ты готов к единорожьему разговору? – серьезно спросила я, но, кажется, не смогла скрыть радости от того, что узнаю наконец-то что-то новое о своем диснеевском принце.

– Если честно, совсем не готов. – он закрыл глаза и стал пальцем водить по моим рёбрам сквозь футболку. – Не знаю, как об этом говорить.

– Но придется, Мир.

– Знаю. – он вздохнул. – Ты задаешь всё больше вопросов, от которых я ухожу. И со стороны это выглядит, наверное, крайне подозрительно.

– Если честно, я уже почти пришла к мысли, что это ты сказочный персонаж и тебя не существовало до момента нашего знакомства.

– Я не против такой версии. Так ты во мне точно не разочаруешься. – он попытался улыбнуться, но выглядел всё равно мрачным.

– Ты всё-таки маньяк? – улыбнулась я. – Я зря уверила своих подписчиков в обратном?

Мир невесело улыбнулся.

– Я не разочаруюсь в тебе, Мир. – пообещала я, но он молчал, перемещая взгляд по комнате и нахмурив брови.

– У нас свадьба через три недели. – напомнила я ему, – Я рассчитывала хотя бы там познакомиться с твоими родными.

– Они не приедут. – уверенно отозвался он.

– Вообще никто? – я замерла. – А сёстры?

– Особенно, сёстры. – вздохнул Мир. – Моя семья не такая тёплая и дружная, как твоя.

– Дружная? Май собирался тебя пытать на квизе, а отец вообще только что выгнал! – возмутилась я.

– Он так себя повёл, потому что любит тебя и волнуется. – ответил Мир и заботливо убрал мне кудри с лица. Я открыла рот, чтобы возразить, но не успела вставить и слова. – Моему отцу на меня давно плевать.

– Как так? – вырвалось из меня.

– Потому что, я – чёрное пятно на лице интеллигентной семьи. За меня всегда было неловко, стыдно, а теперь ещё и позорно. Они бы с удовольствием вычеркнули меня из всех документов и вообще из своей истории, если бы была такая возможность. Собственно, за этим мне и надо съездить во Владивосток, чтобы отказаться от прав на имущество, потому что у родителей и сестёр там масштабный квартирный вопрос, в который они меня даже не посвятили, а просто поставили в известность, когда всё спланировали.

– А почему так сложилось? – спросила я. Мир приподнялся и облокотился спиной на изголовье кровати. Парень замолчал, но я поняла, что он, скорее всего, просто собирает мысли.

– Отец часто был в разъездах, мама вечно на работе и подработках, а я рос со старшими сёстрами. Пока был совсем мелким и увлекался только китайскими боевиками, я просто их раздражал. А когда дорос до бунтарского возраста, у нас с ними начались очень серьезные конфликты. И это был конец девяностых. Всё то, что в Москве уже шло на спад, во Владивостоке активно развивалось: бандитизм, алкоголь, наркотики. Я бунтовал и попадал в детскую комнату милиции чаще, чем этого бы хотелось моим родителям. – Мир тяжело вздохнул. – В их идеальном мире, они вообще не должны были узнать, что такая комната существует.

Присела в подушках рядом и взяла своего жениха за руку. Откровения явно даются ему с огромным трудом.

– Каждый год, я с нетерпением ждал лета, потому что у меня были две абсолютно разные жизни: там, в родном городе с очень нехорошей компанией из-за которой я стабильно влипал в неприятности, и здесь – с дедом, звёздами и точными науками.

– Но это же не повод тебя вычёркивать из жизни! – возмутилась я. – Произошло что-то плохое?

– Произошло очень много плохого, Мира. – он протянул руку за мою талию, легко сдвинул к себе на колени и крепко обнял. – Я тебя так люблю! – шепнул он мне на ухо, убрав за него прядь волос, и поцеловал в висок. – Пожалуйста, не отталкивай меня сразу, когда я всё расскажу. Это всё, о чем я прошу. – попросил он и в этот момент у Мира по щеке потекла слеза.

Она напугала меня даже больше, чем его слова.

– Мир? – я смахнула каплю с его лица.

– Мы разгромили цветочную лавку за долги, для одного бандита. Просто наёмные хулиганы, которым обещали денег за это. Девушка, которая там работала, сильно сопротивлялась и двое ребят из моей компании утащили её в подсобку, сильно избили и изнасиловали. – он замолчал и зажмурился, а у меня похолодела грудная клетка и, кажется, я перестала дышать. – Никогда себе этого не прощу! Слышал её крики и мольбу о помощи, но не сдвинулся даже с места, чтобы ей помочь. Я впал в какой-то ступор и не среагировал, когда окна лавки залились сигнальными огнями патрульной машины.

Мир замолчал. Он больше не смотрел мне в глаза, а буравил мрачным взглядом плюшевого единорога, лежащего на одеяле.

Очарование правильного парня словно стало испаряться вокруг моего жениха. Он больше не казался мне сказочным. Мир – живой человек, с прошлым и с переживаниями, которые терзают его много лет.

– Я был единственный несовершеннолетний в этой компании и моим родителям как-то удалось меня отмазать от всех статей, по которым пошли мои друзья. Но меня взяли на карандаш и любая осечка была способна сломать мне жизнь настоящей угрозой тюремного заключения. – продолжил повествование он.

Ого! Я, оказывается, выбрала в спутники не диснеевского принца, а настоящего пирата!

– Мама сразу заговорила про свою кафедру и я потратил последние три месяца в школе на то, чтобы доказать ей, что смогу сам поступить, куда захочу. Но, как я уже рассказал твоей маме, у меня ничего не вышло и меня всё-таки отправили в тюрьму, только музыкальную. – невесело хмыкнул Мир, – Но я это заслужил… И, конечно, грех жаловаться. Институт искусств точно лучше тюремного заключения… Ты плачешь, Единорожка?

Я только сейчас заметила, что из-за переживаний от его рассказа, пустила две тихие струи из глаз, окунувшись, кажется, во все его тревоги и переживая их словно от первого лица.

Дико хотелось успокоить своего мужчину и сказать ему множество поддерживающих слов, но я словно всё их растеряла. Они вытекали из моих глаз и встали непроходимым комом в горле.

– Что было дальше? – прохрипела я и попыталась взглянуть Миру в глаза, но он отвернулся.

– Стал учиться в институте, но конфликты с сёстрами только разрастались и каждый вечер дома были жалобы на любое моё слово или поведение, которые заканчивались скандалами. Приходилось надолго уходить из дома, а доверия у родителей ко мне теперь совершенно не было и каждое возвращение поздно вечером домой сопровождалось допросами и новыми конфликтами с матерью. – он свёл хмуро брови. – Отец никогда не участвовал в этих скандалах, только смотрел на меня с немым упрёком из угла кухни на каждом таком семейном собрании. Я видел разочарование в его глазах и оно терзало меня больше всего: единственный и долгожданный сын, такой неправильный и неудобный. Я подвёл его. И подводил снова и снова. – поделился Мир.

Крепко обхватила его двумя руками за лицо и поймала всё-таки взгляд. В темноте, его голубые глаза казались серыми и стеклянными и оттого ещё более печальными.

– Люблю тебя!

– Я тоже тебя очень люблю, моя хорошая. – он глубоко вздохнул. – Но придержи порыв до конца истории, пожалуйста.

– Всё равно тебя люблю! – запротестовала я и положила голову ему на плечо и покрепче обняла за талию.

– На четвертом курсе, по наставлению матери, я устроился в оркестр. И познакомился там с одним парнем, который так же, как я, скорее, терпел всю эту классику, и оттягивался по ночам за диджейским пультом. – продолжил Мир. – Днём я учился, вечером репетировал или работал, а по ночам зависал с ним в ночном клубе. Что такое отдых и сон, почти совсем забыл и стал заменять их наркотиками, которые в таких заведениях были в абсолютно лёгком доступе.

– Вот откуда столько знаний?! – воскликнула шепотом я.

– Да, – невесело отозвался мой пират. – Однажды утром, выползая из клуба, я увидел отца на параллельной улице. Он очень радостно встречал Яну – администратора этого клуба – с ночной смены, с букетом цветов и крайне влюбленным видом. – Мир крепко сжал одеяло под ладонью, да так сильно, что в темноте я разглядела, как побелели костяшки на его руке. – Притворство и ложь! Ему никогда не было дела до всей нашей семьи и он просто существовал в рамках квартиры, делая вид, что разочарован, а сам – жил совершенно другую жизнь, с другой женщиной и с её детьми много лет, как я потом узнал, и это разбило мне сердце окончательно.

– Обалдеть! – выдохнула я и подняла лицо к жениху. – Ты рассказал маме?

Мир помотал головой.

– Эта женщина с удовольствием болтала о своей личной жизни на рабочих перекурах. Легко выдала мне подробности, что знает о семье своего любовника, и что её это мало волнует. Хвалилась, что он больше любит её детей, чем своих, и проводит с ними больше времени. Меня поглотил гнев от всей этой ситуации, от ненависти к отцу, к ней и к её детям. А однажды, мне повезло познакомиться с её дочерью и я представился ей другим именем… – он сглотнул и из уголков его невероятно скорбных глаз потекли настоящие слёзы.

Мой пират! Мой живой настоящий человек! Я обязательно скажу, что люблю теперь ещё сильнее после такого откровенного рассказа, но знаю, что сейчас перебивать его не стоит, потому что любые откровения даются нелегко.

Тихо ждала продолжения и молчала, готовая заплакать сейчас вместе с ним от потока эмоций, которыми он делился.

– Кон был прав. До встречи с тобой, я ходил пустой, у меня не было души. У меня и сердца не было, потому что то, что я тогда натворил было бессердечно. – с надрывом выдал он. – Помнишь, как ты впихнула в себя целый сендвич, чтобы не спрашивать, кто подарил мне ловец снов?

Я широко улыбнулась и кивнула.

– Её звали Арина. – хрипло и тихо сказал Мир. – Это подарок от неё. И я сломал ей жизнь.

Улыбка с моего лица стёрлась. Мой жених молчал несколько минут просто пытаясь разглядывать комнату, которая казалась серой из-за тусклой иллюминации за окном. Оглядел меня, кровать, на которой мы сидели сейчас, старый шкаф и шторы, полку с книгами и соседнюю с игрушками. Он словно старательно запоминал каждую деталь комнаты, а потом перевёл взгляд на моё лицо, убрал с плеча кудри, погладил ключицу и, проведя пальцами от неё к скуле, положил ладонь на моё лицо. Взгляд у парня стал совсем скорбным, словно прощальным, глаза сильно помутнели и он зажмурился.

– Я никогда не был лишён внимания девушек, смазливая внешность и крепкое телосложение всегда делали всю работу за меня, и привлечь внимание девочки, которая только поступила в институт и совершенно ещё зелёная, не составило и труда. Она строила со мной отношения, а я строил в голове планы мести, каждый следующий из которых был ещё страшнее, чем предыдущий. Терзал её надуманной ревностью и скандалами, а потом задабривал вниманием и подарками – разматывал на эмоциональных качелях совершенно осознанно и хладнокровно. Я часто был не в духе, не высыпался, продолжал потреблять наркотики, жаловался на кошмары. И девочка, которая заботливо плела мне, между занятиями и подработкой, огромный ловец снов ко дню рождения, забросила через полгода учёбу, разругалась с матерью, стала нервной и истощенной, и со временем, перестала улыбаться и заниматься творчеством. А в какой-то момент, устала бороться с моими зависимостями и присоединилась к такому же образу жизни.

Мир опустил взгляд и завис на какой-то точке на одеяле, замолчав, кажется, на целую минуту.

– Так пролетело несколько месяцев. Мы признавались друг другу в любви под кайфом и дрались на отходняках. Я даже уже забыл, с чего всё началось. Обманывал себя, что теперь мне не страшно разочаровывать отца, потому что ему было действительно плевать. Арина постоянно рассказывала, как он собирается с её братом в поход или ездил в путешествие, ходил на рыбалку или помогал подготовиться к экзаменам. Всё это меня дико злило и разрасталось, в итоге, в разрушительные скандалы с ней.

Я с ужасом слушала его рассказ и словно перепрыгивала по полкам от возмущения к сочувствию, от злости на Мира к желанию разреветься и обнять его покрепче. Даже не представляю, что творится сейчас у него в голове, когда он поднимает все эти чувства на поверхность.

– На какой-то очередной отвратительной вписке, мы так сильно повздорили, что я признался ей, кто я такой, и что все наши отношения не настоящие, как и мои чувства к ней. Девчонка пропала, не отвечала на звонки и не появлялась в местах, где её можно было бы найти. Но меня волновало только, что всё это дойдет до моего отца и на меня посыпется очередная порция скандалов и упрёков от семьи, мне просто надо было перед ней извиниться и попытаться уговорить её забыть эти месяцы, как страшный сон. Найти и извиниться! И я нашёл, но извиниться не успел. Я нашёл её надгробие, недалеко от могилы школьного друга, которого решил навестить в день его рождения. – Мир тяжело вздохнул и прерывисто выдохнул. – Она умерла на следующий день после нашей ссоры. И раз могила была за пределами границ кладбища – это означало только одно, что она покончила с собой.

Я закрыла свои ошарашенные глаза ладонями. Вспомнила, как меня разматывало во сне, в веревках этого ловца снов, со связанными руками и ногами. Как я билась головой и коленями о грубые камни, вплетённые в эту огромную паутину, как звала на помощь и кричала, что не хочу умирать, но на мои крики пришёл только большой и страшный паук.

И этот большой и страшный паук – мой жених.

Из меня сильными водопадами полились слезы и я крепко обняла Мира, уткнув лицо в его шею, а он, почему-то, задержал руки на весу и замер камнем. Я чувствовала, как сильно и быстро бьётся его сердце, словно выпрыгнет сейчас из грудной клетки и моё тут же затрепетало с ним в унисон. Он стал прерывисто дышать, но продолжал сидеть, замерев в этой неестественной позе с моей головой на плече, и всё ещё держал ладони в воздухе, словно боялся обнять меня в ответ.

– Люблю тебя, Мира! – тихо сказал он. – По-настоящему люблю, каждой клеточкой своего естества! Хочу верить, что за эти годы я стал другим человеком и эта история не оттолкнёт тебя. Но приму любое твоё решение и пойму, если ты попросишь меня уйти.

– Положи руки мне на спину, пожалуйста. – всхлипнула я и он тут же послушался.

Горячие ладони Мира дрожали. Я чувствовала как вибрация от них идёт по моей, и без того дрожащей, спине, но его трясло намного сильнее от всех этих переживаний.

– Она оставила записку? – спросила я, когда поток слёз из меня стал заканчиваться.

– Да. В ней она извинялась перед всей моей семьёй за то, что её семья сделала нам так больно. Она была очень хорошей, умеющей сострадать девочкой, и правда, которую я на неё вывалил, разбила ей сердце. В записке фигурировало только имя моего отца и моё, потому что других она не знала, но о записке я узнал намного позже. Отец вышел на разговор со мной только тогда, когда я уже забрал документы из института и собирался улетать в Москву к деду.

– И как это было?

– Тяжело. И очень больно, нам обоим. Он не просил меня не говорить обо всём матери, но и не обвинил меня в смерти Арины. Он действительно был раздавлен этой трагедией, что ещё раз подтверждало, что ту семью он любит, действительно, больше. А когда я попросил прощения за все годы своего бунтарства, он мне ничего не ответил.

– Он не простил тебя? – я, наконец, отлипла от плеча, которое насквозь промокло моими слезами.

– Я и сам себя никогда не прощу. – прошептал он.

– Но ты не виноват, Мир! – я взяла его лицо в ладони и заглянула в глаза, которые всё ещё тревожно бегали по мне с виноватым и прощальным видом.

– Только я и виноват! Если бы не я, у Арины сейчас была бы жизнь. – грустно отозвался он.

– Это её решение так поступить. Может, ещё действие наркотиков, которые она тоже сама решила принимать. Самоубийство – это личный выбор человека.

– Ты, и правда, Единорожка, Мира. – подытожил он всё ещё мрачным хриплым голосом, но попытался улыбнуться. – И не поддаешься никакой статистике, да?

– Я просто очень сильно тебя люблю! – ответила я.