– Получают те, кто делают шаги. А не сидят и ноют о своей нелегкой бабьей доле… – укоризненно покачал головой. – В Дарт-холле наверняка уже знают, что королева назначила наследницей никому не известную деву. Думаешь, ждут от тебя многого?
– Так ты Аллай предлагаешь? – не выдержал Енька.
Уалл покачал головой:
– Восстанови мою честь, ладно? А куда ехать… – пожал плечами, – не мне решать.
Через две недели Енька решился. Не выдержал. Еще чуть, и начал бы биться головой, в четырех стенах. Все организовал, естественно, Уалл – бывшего мальчишку не заставил бы высунуть нос и всемирный потоп. Кроме как чтобы со скоростью быстроногого жеребца покинуть крепость. Договорился с комендантом – начальник Уммского Глаза с удовольствием выделил двух превосходных верховых лошадей и все необходимое для дороги.
Наотрез отказался от довольно привлекательного дорожного платья, чем расстроил женскую половину Ясиндола, и неожиданно запросил доспехи.
– Что-о? – подумал, что ослышался, ассаец. – В железе? Шестьдесят фунтов? Копчик не осыплется?
Интендантская служба сбилась с ног, перерывая запасники, у Енькиной комнаты не переставали громыхать сапоги. Нашли самый малоразмерный кожаный поддоспешник. Добавили боевые наплечники, наручи и краги арбалетчика, широкий многослойный ремень и верховые сапоги – получился неказистый боец непонятного назначения. Похоже облачался разбойничий сброд в ельских лесах. Широкий плащ с капюшоном довершил нелепый наряд – Уалл вздохнул: 'Кого он хочет обмануть?' – и махнул рукой.
Волосы Енька все-таки, поддавшись уговорам, не обрезал, спрятал под кожаный салад. В Семимирье брили головы изменившим женам…
– Пушаль не повяжешь?
Скрипнул зубами. Пушаль – что-то вроде специального широкого платка, которым женщины обвязывались вокруг бедер, если судьба заставляла одеть доспехи, охотничий костюм или еще какую одежду, напоминающую мужскую. Дабы подчеркнуть фигуру и выделить пол. Воины из женщин такие себе, но защиту никто не отменял – в столице у именитых оружейников можно даже приобрести изящные женские латы. А у королевы, говорят, в охране дворца служили тренированные лучницы…
К ужасу мальчишки, провожала вся крепость. Офицеры и женщины столпились у ворот, солдаты высыпали на стены – цокот копыт гулко отражался от гордых стен. Уалл от природы невозмутим как олень, а Енька малодушно скрылся под капюшоном.
Когда над головой проплыла арка въездных ворот – сзади догнал нарастающий дружный лязг клинков. Ясиндол прощался, как с воином.
Ты навсегда останешься в памяти, оплот мужества и… вывернутого мозга.
За ущельем задержались на взгорке – за горизонт петляли дороги. К горлу подступила горечь – мать, сестра… Может, не заметят? Не догадаются? Если на час-два, и не раздеваться? Оглянулся на ассайца – тот отрицательно покачал головой. Вобла.
Ветер гнал волны по луговой траве, лошади трясли гривами и беспокойно переступали ногами…
От Уммского ущелья – через Берлицкие земли и Вааль. И привет, самый север. Черт бы побрал этот треклятый выбор…
Поздно вечером остановились у придорожной таверны. Енька спрыгнул с лошади, разглядывая старые потрескавшиеся ступеньки, черные от времени балясы и потускневшую вывеску с нарисованной кружкой пива.
– Сколько до Утрицы? – спросил Уалл выскочившего встретить лохматого пацаненка.
– Еще миль тридцать, господин, – стрельнул глазами тот, с любопытством задержавшись на Еньке, – но в Утрице сейчас дружина, – предупредил на всякий случай, – ловят…
– Кого? – заинтересовался ассаец.
– А пес их знает! – пожал плечами взъерошенный малец и кивнул на ломанную линию отрогов Идир-Яш. – С той стороны ходят, – ухватил обеих лошадей под уздцы и увел в конюшню.
Контрабанда? Енька оглянулся на темнеющий лес, пустую дорогу, вечерний стрекот сверчков в густой траве… Тихо. Безлюдно. Да какая разница?
– Будь осторожней, – предупредил Уалл, поднимаясь по ступенькам.
– Кому мы нужны? – удивился бывший парень.
Просторный пустой зал с длинным рядом столов – пара посетителей удивленно обернулись. Громадный, во всю стену, очаг, с головой какого-то рогатого зверя над ним, деревянная стойка с пузатой бочкой с краником. Потемневшие потолочные балки и сто лет не штукатуренные стены. На стене висит ветвистый герб Берлицы – медведь на фоне скрещенных алебард. Обычная таверна. Возникла полная радушная хозяйка, вытирая руки о передник:
– Тушаи с жаренным аисом, рылец, гузок… – перескочила с одного лица на другое, чуть задержавшись на Еньке. – Могу запечь цыпленка.
– Тушайку, – выбрал Уалл, усаживаясь за стол.
– Гузок, – кивнул Енька. Что они все смотрят?
– И комнату до утра, – добавил горец, снимая плащ и отстегивая нагрудник.
Трактирщица упорхнула, Енька тоже стянул свой плащ, аккуратно свернул на лавке и неторопливо обвел глазами зал…
– Даже салад не снимешь? – усмехнулся напарник.
Зло зыркнул, не удостоив ответом. Пара постояльцев вроде тоже воины, в кожаных поддоспешниках без лат, рядом аккуратно сгружены перевязи с мечами, боевыми баселардами-квилонами…
– Наемники, – сказал Уалл, не оборачиваясь.
Проснулся интерес. Свободные работники меча. Редко встретишь в княжьих землях: северяне не верят чужим бойцам. Но ребята умелые. В бытность уличным голопузом старался держаться подальше: пинка отхватишь, а не урок фехтования.
Через пару минут нарисовался давешний парнишка, смахнул невидимые крошки и бухнул солидный кувшин с пеной – в Айхоне эль к блюдам подавали бесплатно. Наемники вернулись к своему ужину.
Еще минут через пятнадцать показали комнату – ничего необычного. Окно, широкая постель, изрезанный ножами стол, большущий сундук для вещей. На подоконнике – какая-то зелень в горшке… Звучно лязгнули о пол железные наплечники, потом наручи с крагами, следом приземлились пояс с оружием и салад – Енька рухнул на постель и с наслаждением закрыл глаза. Задница ныла. Плечи стонали. В руках будто булыжники. Лоб красно-натертый, и волосы мокрые от пота. Тело стало каким-то чутким…
– Баре… – неодобрительно проворчал Уалл и принялся поднимать его снаряжение. – Месячные?
– Мало, – оповестил о состоянии желудка Енька.
– И денег тоже, – напомнил ассаец.
Жили за счет горца – у самого Еньки не было ни медяка. Бурдюк. Никогда не упустит шанс освежить память его теперешним полом.
– Ты бы не брюзжал, – мрачно посоветовал товарищу, – а взял бы и сбегал за цыпленком.
– Бубен не треснет? – ехидно поинтересовались в ответ.
Денег было немного. Хватило бы на дорогу. Никто не думал о завтрашнем дне, когда дрались…
– Истина в молчании! – поучительно напомнил Енька, и кивнул в сторону двери.
Зашуршало. Потом скрипнуло, звякнуло и вдруг потопало к выходу…
– Эй? – не понял и поднял голову. – Куда?
Уалл удивленно обернулся у двери, Енька резво сел на постели:
– Ты чего, Уалл?
– Ты же… – ушел в прострацию сын гор, – приказал…
– Ты чего, Уалл? – испугался Енька. – Совсем? Шутка!
– Поймешь вас… – проворчал воин, возвращаясь.
А Енька сидел, смотрел и ничего не понимал. Аваатра, мать богов… Уалл же не шутил. Он действительно готов выполнить любой его приказ? Все это брюзжание… пыль?
– Уалл?
Ассаец что-то искал в поклаже, перебирая дорожные мешки. Наконец нашел нужный и взвесил на руке.
– Ты куда?
– Кажется, внизу видел утюг, – задумчиво просветил сын гор и оглянулся на Еньку. – Никуда не выходи.
– Что видел?
– Такая железная штука с ручкой, нагреваешь на огне… Распрямляет одежду лучше любых пральников.
– Зачем?
– Язык тебе выгладить, – открыл дверь и назидательно поднял палец, – колючий слишком!
Ассайца что-нибудь сможет изменить?
Енька не выходил. Послушно-добросовестно. Минут десять. Полежал на постели, разглядывая потемневший потолок. Походил из угла в угол, поглядел в окно, понюхал цветок. Потом зло нахлобучил салад, перекинул через шею перевязь и выбрался следом – на четыре стены вдоволь нагляделся в Ясиндоле.
У лестницы отдыхали оба наемника, подпирая стены друг против друга, – с любопытством обернулись. Проснулось раздражение – у меня рога? Изобразил булыжник, невозмутимо протопал по коридору и боком протиснулся между верзилами…
– Куда? – крепкая рука вдруг придержала за талию. – Далеко, красна девица?
Рванулся, пальцами нащупывая эфес – другая лапа прижала ладонь, не позволяя высунуть из ножен:
– Зачем? – томно-приглушенное дыхание обдало затылок. – Порежешься!
Кровь ударила в голову. Развернулся, целя локтем в наглую морду, – наглец уклонился, а за плечи загребли еще две клешни:
– Чего такая озверелая?
Мозг вскипел. Двинул ногой в пах, но вдруг поскользнулся и грохнулся на спину – боров плюхнулся сверху. Кровь стучала в мозгах, грохотали рядом чьи-то сапоги, а он елозил на полу, пытаясь выбраться из-под тяжелой туши. В воздухе свистнуло, еще раз, и вдруг зазвенели клинки – бизон сверху сразу исчез. Енька вскочил…
В узком коридоре Уалл крутился сразу против двоих – меч мелькал как игрушечный. Выхватил клинок – лезвие свистнуло, глубоко вспоров кожаный котт ближайшего, – верзила резво обернулся… И неожиданно опустил меч:
– Не-е… – покрутил головой, ухмыльнувшись. – С девушками не дерусь!
Салад валялся на полу, волосы разлетелись по плечам, в глазах ярость – Енька зло дышал, лезвие дрожало у самого лица наемника…
– Лучше сюда, – ткнул в грудь наглец, широко улыбаясь, – быстро и без боли!
– Дерись! – зло прошипел Енька.
– А голос… – почти застонал хам, зажмурившись от удовольствия.
Клинки прекратили звенеть, бой остановился.
– Уважаемый герр и прекрасная гуаре, – воспользовался паузой второй, – кажется, произошло недоразумение, – легкий поклон в сторону Уалла, более глубокий – Еньке. – Леди, мы приносим извинения за свое недостойное поведение! Надеюсь, вы не будете держать обиду на двух бродяг, истосковавшихся по женскому обществу?
Лезвие дрожало у горла хабала, тело колотило от бешенства. Но разум все-таки взял свое, и он с трудом опустил оружие.
Уалл захлопнул дверь и воззрился на Еньку:
– Чем ты думал?!
– Как они догадались? – экс-мальчишка еще дышал, восстанавливая нервы.
– Урок первый, – объявил ассаец, устало плюхнулся на постель и поучительно уставился на ученика. – Воины никогда не протискиваются, понятно? Ни боком, ни юзом, ни на карачках! Воины прут напролом, расталкивая плечами! Первая ошибка.
Енька хмуро молчал, исподлобья глядя на педагога.
– Вторая, – продолжал напарник менторским тоном. – Женщины тоже никогда не протискиваются! Женщины вежливо просят позволения пройти.
– Причем здесь женщины? – вспылил еще не остывший Енька.
– А при том! – гаркнул Уалл. – Ведешь себя, как натворившая невесть что девица! Думаешь, кого-то обманул? Да от тебя за версту несет бабой, которая скрывается.
– Я не баба! – гаркнул в ответ бывший мальчишка.
– Да? – горец ухмыльнулся, смерив с головы до ног. – И как оно, снизу? Не забеременела?
Клинок с лязгом выскочил из ножен и замер в сантиметре от горла…
– Урок третий, – невозмутимо продолжил ассаец. – Не обнажай оружие, если не готов убить.
Енька закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы. Потом еще, и еще. Нервно загнал лезвие в ножны, повернулся спиной и оперся о подоконник. Руки тряслись…
Как жить? Как думать, ходить, говорить? Колотило не от драки – к дракам давно привык. Колотило, потому как неожиданно ощутил себя настоящей девчонкой, к которой пристают мужчины. Полнейший набор ощущений…
– Дерьмо… – с чувством вынес вердикт. – Какие же мужики… дебилы…
Пауза длилась целую секунду. Потом сзади грохнуло так, что подпрыгнул горшок на окне. Енька вдруг осознал, что только что произнес, – и к ржанию сына гор присоединилось заходящееся контральто.
Выехали рано утром, как только солнце выглянуло из-за макушек сосен. Наемники тоже не спали, возясь возле своих лошадей:
– Доброй дороги, – поприветствовали, будто ничего не случилось. – Пусть все у вас наладится, прекрасная гуаре.
– Удачи, – ответил на вежливость Уалл, кивнув на расплывчатую гряду Идир-Яш. – Думаете, князь не в курсе об одинокой придорожной таверне?
Оба хмыкнули и повели из конюшни лошадей.
– Считаешь, ждут караван? – спросил Енька, когда таверна скрылась из виду.
– Что еще тут делать двум матерым псам, в захолустье у гор? – резонно пожал плечами напарник.
Дорога петляла между деревьями, стук копыт глухо разносился по лесу. В кронах весело перекликались птицы. 'Дружина ждет в Утрице, – лениво пробежала мысль, – а караван будет здесь. Однако…'
– Что, проснулась княжья солидарность? – усмехнулся Уалл.
– Иди ты… – огрызнулся Енька. Зараза будто всегда знал, о чем он думает.
Контрабанда испокон веков цвела в Семимирье. Королевство старое и сильное, здесь мастерили-производили качественно. И платили за редкости дорого. А пошлины, как у бандитов…
О собственной княжистости думать на хотелось. Страшно. Мысли путались. Да еще девушкой – вообще мозги вразброс. Что дальше? Как?
Девчонки всегда были из другого мира. Он их не понимал. Вроде так же ходят, говорят, смеются, но… Богам неизвестно, что у них в голове. Девчонки. Предмет вожделений и желаний. И он теперь тоже из них? Серьезно? Вспомнилась Весянка – милая, добрая, заботливая, с ленточкой в русой косе… Кошмар. Лучше смерть.
Окинул себя – под плащом пропорций не видно. Но раздражает непривычно прыгающая под поддоспешником грудь, ноющая поясница, и руки…
– Уалл?
Горец чуть притормозил, выравнивая рядом коня.
– Думаешь, у меня может получиться?
– Что? – ухмыльнулся напарник. – Родить ребенка? Попробуй!
Когда-нибудь его убьют. Точно.
Обычный мужской юмор уже не воспринимался как обычный.
– Рыцарство, – попытался пояснить. – Понимаешь, я же тогда почувствовал… как что-то вошло и растворилось… И до сих пор, – похлопал по ножнам, – не ощущаю веса этого меча.
Ассаец скептически поджал губы, потом вдруг перегнулся с лошади и приподнял Енькину руку. Некоторое время разглядывал, затем разжал пальцы – ладонь шлепнулась обратно на луку седла.
– Прости, – покачал головой. – Ты, конечно, можешь драться и все такое… – сочувственно вздохнул, – но настоящему волку нужно плечо. И крепкая рука.
– Но ведь оно не ушло… – не хотелось соглашаться Еньке.
– Нет, – не стал спорить друг, – инициация не исчезает. А вот измениться…
– Во что? – удивился бывший мальчишка.
– Я что, маг? – пожал плечами напарник и пришпорил лошадь.
Утрицу проехали к полудню. Небольшая деревенька – несколько десятков низеньких изб с соломенными крышами, почти вросших в землю. Вдалеке на взгорке блеснула куполом колокольня, в центре мелькнули лавка и деревенская харчевня. Несколько крестьян в меховых безрукавках гнали стадо коров…
Вздохнули с облегчением, когда оставили избы за спиной: с княжеской стражей обоим встречаться не улыбалось, хоть Уалл и справил подорожные бумаги у коменданта. Северяне любили заноситься своей независимостью.
Через десяток миль убедились, что вздыхали рано. В густом лесу путь перегородил разъездной дозор – десяток воинов на дороге, крайний шагнул навстречу и предупреждающе поднял руку. Притормозили лошадей, Енька оглянулся – сзади путь к отступлению перекрыли еще несколько верховых. Как по учебнику…
– Откуда и куда? – пожилой десятник в первоклассных латах с гербом Берлицы хмуро оглядел обоих путников, задержавшись на Еньке.
– Из Ясиндола в Аллай, герр, – с почтением ответил Уалл. Княжья охрана всегда плохо реагировала на юмор – сначала рубили, а потом выясняли. Элита севера, лучшие из бойцов…
– Подорожные грамоты есть?
Ассаец неторопливо, чтобы не спровоцировать взведенные арбалеты, достал из сумки бумаги и протянул старшему. Тот некоторое время изучал, прыгая глазами с листка на листок, вдруг недоуменно посмотрел на Еньку и обернулся к своим:
– Господин лейтенант?
От остальных отделился дорн-офицер, в инкрустированной серебром кирасе, неторопливо приблизился и принял бумаги, недовольно окинув взглядом гостей. Перечитал одну, потом другую… и вздернул удивленные глаза на Еньку:
– Миледи?
Енька сухо сглотнул. Ответить? Что?!
– Позволите вам выделить сопровождение, госпожа? – почтительно приложил три пальца к бацинету. – В этих лесах сегодня неспокойно.
– Не надо, – после паузы хрипло выдавил Енька, – мы сами… Спасибо.
Как крестьянин, с хутора. Но что он мог еще сказать? Уалл молчал. Лейтенант резво оглянулся на бойцов:
– Дорогу Ее Сиятельству!
Княжеские воины дружно схлынули по сторонам.
В возбужденном раже пролетели остаток Берлицы и притормозили, только когда вокруг раскинулись заливные луга Вааля…
– Имя так быстро стало известно? – не выдержал Енька. – Всем-всем? В подорожной ведь не указан титул!
– Успокойся, – снисходительно приободрил Уалл. – Обычно северные князья не столь почтительны друг к другу.
Казалось, ассаец знал о Севере больше самого Еньки. Да и что мог видеть малец в небольшом городке у границы?
Всё. Нет больше мальца. Убился, сгинул, пропал. Нет больше простого упрямого мальчишки, смотревшего с крыш ночью на звезды и никогда не мечтавшего о том, чего не достигнуть… Появилась девица. Эния Шрай. Королева изменила только одну букву, и как взметнулись женственность и шарм…
А он мечтал о времени. Надеялся хоть немного взнуздать голову…
Леди. Ему до леди, как до Диоры. Босоногий олень, всегда державшийся от девчонок на расстоянии полета стрелы.
Зачем?! За что?! Куда вы смотрели, боги?!
Со злостью сорвал с головы салад – кожаный шлем долго крутился в воздухе, пока не исчез далеко в траве. Уалл молчал. Рванул на шее шнуровку плаща и принялся судорожно отстегивать наплечники…
– Останови лошадь, – посоветовал ассаец, – я помогу, сзади не дотянешься.
– Зря отказались от того чертового платья, – нервно вспомнил Ясиндол. – На меня смотрят, как на идиота.
– Никто не отказывался, – спокойно оповестил бывший оруженосец, похлопав по одной из сумок. – В Хвостике переоденешься.
На ясном небе – ни облачка. Шелестела луговая трава, колыхались цветы…
Все, как и раньше. И совсем другое.
– Все, Уалл? – тихо спросил, задавив судорожный спазм. – Я сдох? Ничто больше не будет прежним?
Друг вздохнул и не ответил.
Глава 2
В Хвостик приехали, когда уже начало темнеть. Енька устало повертел головой – солидные каменные дома в два-три этажа, остроконечные черепичные крыши, узенькие мощеные улочки, даже свечные фонари у крылечек. Вааль всегда почитался процветающим княжеством. Наверное, интересно, слюна должна капать…
Тускло. Безразлично.
Пусто.
Енька не мог представить себя в платье. Вообще. Напрочь.
'Добрая госпожа, позвольте вашу руку…' 'Милая барышня, осторожно, тут ступеньки…' 'Очаровательная гуаре, вы как весенний цветок…'
Тьфу. Блевать хочется.
Перережет горло первому же, кто посмеет назвать его 'цветком'. Или 'зайчиком'. Или 'пушистой рулью'…
Однажды вырядили девчонкой. Силой. Сто лет назад. Платье даже провисело на нем минут пятнадцать. Но даже в самых страшных снах не пришло бы в голову, что когда-то оденет сам…
Как дышать?!
Как?!!
Уалл притормозил у первой попавшейся лавки и спросил дорогу. В центре немало постоялых дворов, но им по карману только за пару медяков, самый дешевый…
Быстро темнело. В сумраке проскочили какую-то площадь, темнеющее большое здание, на развилке у трактира снова уточнили дорогу. Мутные завсегдатаи, в засаленных зипунах и сюртуках с нетрезвым интересом поглядывали на Еньку – внутри все больше росло раздражение. Он когда-нибудь сможет привыкнуть?
Через пару кварталов углубились в кривую улочку явно небогатой части городка. На низеньких крылечках смутно виднелись какие-то угловато-угрюмые тени, вместе с вонью нечистот и периодическими воплями бездомных котов.
Когда над крышами поднялась луна, наконец нашли что искали – низенькая приплюснутая деревянная развалюха, со слабо освещенными ступеньками. Но отдохнуть так и не удалось. У крыльца обмахивалась хвостами пятерка лошадей, в неярком свете отсвечивали латы:
– Миледи? – один из воинов в полутьме щелкнул перчаткой о бацинет. – Приказано доставить.
– Куда? – изумился Енька.
Лошади тронулись с места, понуждая к движению, – дробь копыт заполнила темную улочку. Ко всем прелестям последних дней прибавилось нарастающее ощущение беды…
Ждали? Из Берлицы оповестили?
Город пролетал расплывчатыми контурами домов, редкие прохожие испуганно жались к стенам. Ближе к центру встретился патруль городской стражи, почтительно уступил дорогу. Серьезно? Енька оглянулся на силуэты бойцов – в темноте на плащах смутно различались гербы…
Неужели проверяли все постоялые дворы?
Минут через двадцать выскочили за черту города, каменная мостовая сменилась на проселок, и по бокам черной стеной поднялся лес. А еще через десяток минут открылась залитая лунным светом громада замка…
Оглянулся на Уалла – ассаец хмуро качнул головой. Копыта процокали по мосту, темные четырехугольники башен закрыли звезды. Заскрежетали поднимаемые ворота, оголяя колеблющийся свет факелов и просторный внутренний двор. У невысокого крылечка приземистого здания старший спрыгнул с коня и приглашающе толкнул толстую створку.
Крутые ступеньки закрутились куда-то наверх. Длинный каменный коридор, эхо шагов гулко рикошетит от стен. В глубокой нише – статуя Фиам со строгим лицом. У дубовой двери воин наконец остановился и почтительно приоткрыл: «Ваше сиятельство?»
Князь Вааля? Ну, конечно… Аккуратно переступил порог, будто ощущая на плечах тонну свинца…
В просторном кабинете за широким столом сидел старик. Читал бумагу. Окно задернуто портьерой, одну стену занимал громадный стеллаж с книгами-свитками, в другой трещал камин, гоняя по стенам причудливые блики. Дверь захлопнулась, бойцы остались снаружи.
Хозяин отшвырнул лист и оглядел обоих – колючие глаза внимательно изучили сапоги, плащ, задержались на лице. Неспешно отодвинул кресло, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, обошел кругом… Ируд Хауэрр, владыка Вааля. Енька молчал. Ассаец всегда безучастен.
Хозяин оказался сутул, худ, сед и властен. Годы сгорбили плечи, но оставили твердыми разум и волю…
– Ты кто такая? – наконец нарушил тишину скрипучий голос. – Откуда взялась?
Енька смотрел на огонь.
– Где твой дом, род? – продолжал старик, недоуменно разглядывая бывшего мальчишку. – Кем ты приходишься королеве?
Тихо потрескивали дрова, за толстой дверью чуть слышно лязгнули латы…
– Какого черта ты делала в Ясиндоле?
Енька стиснул зубы. Уалл изображал статую.
– Как ты могла быть слугой у де Броза? Почему участвовала в вылазке веры?
– Он не знал, кто я… – наконец не выдержал Енька.
– Чушь! – почти крикнул тщедушный властитель Вааля. – Даже младенец не спутает! Там одни идиоты, в Ясиндоле?!
Енька закрыл рот. Устал. Очень. В голове солома.
– Слушай меня внимательно, героиня, – старый князь вернулся к столу. – Будешь выполнять все, что тебе скажут. Буква в букву… – кряхтя, опустился в кресло. – Через месяц соберется совет князей, и тебе подробно…
– Собирайтесь, – равнодушно пожал плечами Енька. Мозг хотел упасть.
– Что? – не поверил ушам местный хозяин земель.
– Я арестован… на? – с надеждой спросил экс-мальчишка. – Или могу идти?
Князь побагровел. Енька развернулся, распахнул дверь и шагнул в коридор, Уалл выскочил следом…
Мозг сорвало. Мозг не выдержал, всего этого бреда последних дней.
Он не понял, этот владыка Вааля. Енька ни заносчив, ни нагл, ни горд. Не беден почтением – просто помягче бы чуток, да еще отдохнуть…
Воины в коридоре напряжены до предела. Спина почти наяву ощущает вселенскую враждебность – весь мир замер в ожидании… Простое слово: 'остановить', 'схватить' или 'убить'. Спина надеялась. Спина ждала. Пальцы вспотели на рукояти меча… Он физически этого хотел. Покончить раз и навсегда со всем абсурдом – с мечом в руке, как воин. И никто больше не назовет бабой, не заставит надеть платье и не загонит решать вселенские миссии…
Мозг устал. Что-то с ним случилось месяц назад.
Шаги простучали по ступенькам – приказа все еще не было. Хлопнула дверь на улицу – лошади на месте, потряхивают гривами. Все еще тишина. Цокот копыт заплясал между высокими стенами, затем по каменному мосту…
– Ты дебил? – наконец восхищенно выдал Уалл.
– Спать, а? – с надеждой попросил Енька.
– Не сейчас, – убил надежду садист, с опаской оглянувшись назад, – могут опомниться – лучше уйти со следа.
Свежий воздух немного остудил горячую голову.
Кто осмелится перечить владыкам Севера? С незваным обочником можно покончить щелчком: разве кто знает, что были в замке? Или где вообще затерялись, на просторах предгорий?
Енька резко приподнял голову. Показалось? Или кричали?
Выбрался из-под плаща, уселся перед кострищем и протянул руки – холодно. Огонь почти угас.
– Потух? – заворочался Уалл. – Прости, сейчас… – подскочил и зашуршал за деревья.
– Спи! – запоздало крикнул вслед Енька, но в ответ донесся только треск и хруст.
Серело. Тот предрассветный час, когда мир становится зыбким и бесцветным…
Вчера хватило сил только снять седло, устроить под голову и накрыться плащом, а ассаец успел собрать дрова, распалить костер и даже разложить остатки ужина. И всю ночь поддерживал огонь, пока Енька сопел без задних ног.
– Отдохнул? – появился из темноты, опустился на корточки и осторожно подбросил сухие ветки – маленькие язычки аккуратно принялись пробовать на вкус.
Передернул плечами, покрутил шеей – отдых такой себе… Раньше сон на голой земле переносился гораздо лучше.
Вздрогнул – снова далекий кошмарный вопль, четко и явственно.
– Льдица? – удивился Уалл. – Что она делает в этих местах?
– Серьезно? – насторожился экс-мальчишка, подвигая поближе ножны.
– Не пугайся, – усмехнулся ассаец, глядя в разгорающийся огонь, – не трогает тех, кто пришел не за кровью.
– Да ну? – не поверил. – Читает мысли?
– Скорее, запахи, – поправил бывший оруженосец. – Каждое намерение пахнет особо.
Уалл, конечно, был докой. Особенно в вопросах леса. Но темнота за деревьями не становилась менее угрожающе-подглядывающей. Льдица – кошмар охотников глубоких лесов…
– Возле моего ула жила парочка, – улыбнулся воспоминаниям ассаец, – он и она. Вылизывали мех друг дружке, а женщины даже оставляли еду, в деревянных плошках на камнях… – на суровое лицо набежала мечтательность, – и луки с масками грозы брали только охотники, когда отправлялись за добычей…
– Ну да, – скептически усмехнулся Енька, – говорят, где-то дружат даже с ворхами.
– Ворхов нет в обитаемых землях, – пожал плечами горец.
– Рассказывали, – поделился экс-мальчишка, – как в глухих верховьях Ведры наткнулись на большое поселение, уничтоженное духом дебрей. Трупы, щепы, разваленные дома…
– Ворх – это душа леса, – вздохнул Уалл. – Если страдает лес, то и ворх теряет душу. Лес здоров и богат – так же счастлив ворх. С ним не дружат, его почитают…
Один в один Мерим. В Семимирье огромно-быстрым демоном чащи пугали маленьких детей. А далеко за горами – почитали за хозяина леса…
– А уммы?
– Причем здесь уммы? – удивился ассаец. – Уммы – нежить, а не звери.
На севере верили, что уммы появились после тысячелетней битвы за Вайалон, далеко на юге. Когда в кошмарной брани сошлись величайшие маги обитаемых земель – дыбом поднялась земля, и упало-застонало небо. Тогда через изломы-трещины и пробралась плоть неживого мира…
А в раширских лесах, или у майского пресного моря, – из-за наших мыслей. Людская жестокость, ярость и бесчувствие рождает в недрах страшилищ, похожих на образы в голове.
Енька с рождения был прагматиком. Всегда верил только в то, что можно пощупать.
– Спи, умм, – Уалл уже забрался под свой плащ и сладко зевнул. – Пару часиков еще вполне-вполне…
Костер уже весело трещал, щедро разбрызгивая вокруг тепло. Енька еще раз с опаской оглядел темноту, натянул плащ и поерзал, устраиваясь поудобнее на седле. Подтянул поближе ножны и закрыл глаза, аккуратно обхватив рукоять пальцами…
Через пару часов тронулись в путь. Пока Енька умывался водой из меха – Уалл успел затушить огонь и оседлать лошадей. Выскочили из ельника на тропу и взяли курс на север.
– Не слишком ли? – оценивающе посмотрел на поднимающееся солнце Енька.
– В самый раз! – отмел возражения друг. – Осторожности много не бывает.
Вчера увел в сторону гор, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И теперь по широкой дуге огибали тракт… Прощай, Хвостик. Вообще-то, его настоящее название Хвост. Легенды гласили, что когда-то здесь сбили дракона. Но на Севере все почему-то называли Хвостиком.
К обеду у ручья дали передохнуть лошадям. В который раз прокляли, что не взяли арбалет: от голода свистело в желудке, а живность вокруг встречалась. На ночевку постучались в небольшой хуторок. Правда, злой глас за дверью посоветовал продолжить движение, но горец пообещал заткнуть собаку, а затем подпалить дом. Звякнул засов, и на пороге показался крупный хозяин, с двумя плечистыми сыновьями, с вилами в натруженных руках. Уалл уже собрался плюнуть и снова залезть на лошадь – но троица заметила Еньку, и боевой запал сразу куда-то исчез. Усталым путникам предложили место на сеновале, и даже накормили молоком с хлебом, а лошадям насыпали овса.
– Что я говорил? – многозначительно потряс пальцем Уалл.
– Что? – не понял Енька. Вообще не помнил, чтобы горец по этому поводу что-то говорил.
Ассаец безнадежно отмахнулся.
А на следующий день к вечеру пересекли границу Аллая…
Первая же деревня – Енька проглядел все глаза. Ничего непривычного: избы, плетень, горшки на заборе. Свинарники, коровники, амбары. В кузнице – дым столбом и стук молотка. На мельнице бодро шелестит колесо. На лугу – табун лошадей, пахарь с силой налегает на корявый лемех… Нормальная, даже упитанная деревня. Добротный трактир в центре, в луже у ступенек отдыхает притомившийся житель.
Намотали поводья на коновязь и толкнули гостеприимную дверь – в зале полно народа, многие обернулись. Енька, ощутив, что его рассматривают, начал потихоньку свирепеть. И, что еще хуже, краснеть. Уалл, не утруждая себя прогнозами, сразу протопал к стойке и высыпал на столешницу остатки наличности:
– Пожрать, поспать, и лошадей в конюшню.
Бывалый трактирщик невозмутимо покосился на несколько медяков:
– Два кувшина пива и хлеб. Поспите в лесу. Вчетвером.
– Скареда-сквалыжник… – начал наливаться праведным гневом горец, но хозяин уже потерял интерес, переключившись на излюбленное занятие всех трактирщиков – протирание кружек.
– Как далеко до Дарт-холла? – вдруг спросил Енька.
– Полдня, – ворчливо буркнул старик и, небрежно оглядев с головы до ног, недовольно добавил. – Так тебя там и ждут, красавица.