Маг – деньги и почет, по гроб жизни. Маги нужны всем. Их лелеют, пестуют, переманивают… И если у чада вдруг открылся дар – родители из кожи вон лезут, чтобы утвердить будущее. Понятное дело.
Еньку так серьезно восприняли, потому как привел в группу сам ректор. Лично. За руку. Ректор – очень влиятельная особа, к которому прислушивается сам король. Лишь бы кого таскать не будет.
– Не-ет, – нетрезво-фальшиво рассмеялся Енька. – Какие виконтессы?
Графо-баронские детки-котлетки. Куда ему до них?
– Тогда кто? – не унимался Бьен-Бьян.
Сказать?
– Мужик! – доверительно сообщил в ответ.
Все улыбнулись. Тепло, хорошо, уютно. Праздник. На площади веселятся шуты, актеры готовятся к легким скетчам. Пиво живительной прохладой наполняет желудок… Кажется, даже Аюла уже не сверкает зенками, как мегера. А брат вообще выглядит нормальным.
– Она тебе этого не простит, – покачал головой однокурсник.
Кто, Усида? Да ну ее в пень.
– Ты могла попасть в Лигу, – все не успокаивался парень.
Только этого ему не хватало.
Не помнил, как добрался домой. Кажется, его привезли. То ли ребята, то ли их слуги. Ибо сами однокурсники тоже балансировали на ногах с трудом.
Утром с трудом продрал глаза. Голова напоминала пустую бочку, язык проворачивался, как сухое бревно. Долго пил, из толстого кувшина – «гульк-гульк», наверное, слышали на улице. Вытер губы и наконец взглянул в зеркало… Мдя. Зрелище.
С час приводил себя в порядок. Еще вчера было плевать – опухшая морда и пакли – как медаль «за отвагу» для юнца. А теперь… Накинул мантию поверх платья и заскрипел ступеньками вниз, болезненно морщась при каждом шаге. Где ты, Мелисса?
Впрочем, на него оказалась похожа вся группа. Кроме той половины, что скалила зубы у Усинды. По-видимому, в высшем обществе не принято нажираться до пупа – плохой тон. Ну и черт с вами. Сухари.
Сама Усинда холодна как лед, даже не покосилась в сторону Еньки. Дорога в братство избранных ему теперь заказана. Страшно. Расстроен не по-детски. Зуб на зуб не попадает.
Енька еще не понимал, что вообще-то, Лига – довольно серьезное сообщество, объединяющее детей многих королевских академий. Именно здесь зарождались первые связи будущих политиков, которым впоследствии предстояло определять вектор отношений государств…
Но Еньке политика – что льдице копыта. С ребятами проще, чем с снобами в изысканно-вежливых масках. Катитесь пропадом, господа, мечтающие целовать руку в королевских перстнях – у него свои заботы.
День проплыл в отрешенном состоянии. Что жрал, вчера? Хотя… вопрос не «что», а «сколько». Возомнил себя мужиком. Идиот.
Учителя не зверствовали. Понимали. Хорошие учителя. Ему, конечно, плевать на зверства – хоть сегодня на коня и обратно. Не для диплома ведь сидит. Но и… не узнал пока ничего нового. Хотя чувствовал – что-то в этом есть. В силе. Рано обратно. Вопрос ведь жизни и смерти…
Час сменялся часом. Нетронутая чернильница и девственно-чистый лист бумаги. Енька чуть ли не дремал, глядя в окно. Все равно мозг не усваивает информацию. По привычке тренировал зрительную память, фиксируя стол и спину соседа спереди. Тогда вдруг и получилось это…
Муха.
Какая к черту муха? Но муха назойливо ползала, терлась лапками, ощупывала крылышки… Енька открыл глаза – муха на месте. Где положено. Ни черта себе… Не было, когда запоминал картинку!
Оглянулся – ничего не изменилось, класс как обычно скрипит перьями. Никто не обращает внимания.
Как?!
Получилось выглянуть за границы тела, как и учил учитель? С закрытыми глазами?
Вот это да.
Но вечером случилось то, что заставило надолго забыть об открытии. Как и вообще об учебе. Привнесло совсем другой смысл, далекий от школы…
Как бы ни тянулся этот день, всему приходит конец. Так и долгожданный колокол, возвестивший об окончании учебного дня, прозвучал ангельским пением с неба.
В мозг ударило, когда выводил коня из конюшни. Пусто, тихо, похрапывают лошади в загонах. Никого уже нет – академия опустела, будто декан вышел на поиски добровольцев для неотложной работы.
В глазах вдруг помутнело и ноги стали свинцовыми. Воздух с трудом просачивался в горло, будто вязкий тягучий кисель… Енька распахнул рот, пытаясь вдохнуть – мир задрожал, подернулся рябью, расплылся в тумане… В ушах зашумело. Минута, вторая, третья… Ухватился за седло, чтобы не упасть – в голове едкий шепот, как свист, не разобрать слов. «Стой!!! – через какое-то время долетел смутно знакомый голос. – Гаюл, кварц!!! Они там, за переборкой!!!» Ноги сразу отпустило и Енька свалился прямо на руки Аюле-вундеркинду…
Зыбь потихоньку отступала. Проступили знакомые лица, конюшня, небо… «Твари! – зло ругались рядом. – Надо сообщить декану!»
«О чем? Что ученице стало плохо? После вчерашнего возлияния?» «Ты видела, я видел!» «И что? Она не подчинилась, ясно?! Ничего не произошло! Нам поверят, или Усиде?»
О чем они? Легкие горели, будто вынырнул из глубокого омута – грудь судорожно дышала…
– Что со мной? – хрипнул и сразу закашлялся.
– Вставай, – раширка решительно потянула за руку, помогая подняться на ноги. – Дуем отсюда. Ты что, ведьма?
Смысл не сразу дошел, мозг еще скрипел, с трудом осмысливая реальность… Что?!
– Далеко живешь? – брат безапелляционно подхватил за задницу и закинул на седло – еле удержался, ухватившись за луку.
– Двигай! – конь резво дернулся, от чувствительного хлопка по крупу.
Ничего не понял. Что происходит?
– «Паучий сон», – наконец разъяснил парень через полчаса, когда въехали в город и аллюр сменился шагом. – Мантра подчинения. Кто-то сильный, наверняка из старших курсов.
– На меня колдовали? – поразился Енька. – Зачем?
– Воздействовали, деревня, – мрачно поправила сестра. – А вот зачем… – нахмурилась: – тебя же предупреждали: Усида не простит. Лига не терпит неуважения.
– Да ну, чушь, – не верилось Еньке. – Ничего не обещала!
– Туда не уговаривают, – поучительно пояснила девушка. – Туда допускают. Все мечтают попасть в Лигу.
– Все? – недоверчиво усмехнулся ей брат
– Заткнись! – коротко обрубила и снова переключилась на Еньку: – Вот и ответь – кто ты, Энталия?
– Да никто! – почти искренне возмутился. – Доресса. Деревня. Сама сказала!
– А ректор? – напомнила раширка.
– Да знакомый знакомого, – сокрушенно вздохнул. – Брат старшего егеря, который дружит с писарем, который женат на поварихе, которая готовит…
– Понятно, – прервала его разглагольствования девушка. – Ну-ну.
Копыта дружно цокали по мостовой, продавцы провожали скучающими минами, народ привычно уступал дорогу. Верхом по городу, как правило, передвигались господа-дворяне – естественно, попробуй заставить врожденное нахальство ходить пешком. И городская стража. Простой люд пользовался или повозками, или топал на своих двоих – четвероногих помощников седлали уже за воротами. Впрочем, так везде.
– Что такое «паучий сон»?
– Магия, – нехотя ответил Гаюл.
– Да ну? – с сарказмом удивился Енька. – Не может быть!
– Психо-магия, – терпеливо пояснила с другой стороны сестра. – Чтобы заставить делать то, что хочешь. Только помнить об этом не будешь.
– Прям все? – засомневался бывший мальчишка.
– Однажды одна ученица не поделила с подругой парня, – пустилась в разъяснения темноволосая, – красавца-лейтенанта, лет десять назад. И вдруг однажды… – усмехнулась, – обнаружила себя в борделе, голой. В объятиях толстого потного дорна, – раздраженно поморщилась. – Шум, конечно, был страшный. Деканат практически сразу выявил следы «сна», но найти виновника так и не удалось. И избежать позора – тоже. Ей пришлось в спешке покинуть академию…
Енька захлопнул рот. Ни черта себе. Оказывается, твою жизнь запросто может кто-то перевернуть, просто потому, что взбрело в голову? Мир такой хрупкий и зыбкий?
Хотя… Его жизнь перевернули даже без магии.
– Тали, ты ведьма?
Снова не сразу услышал. Что?!!
Оба смотрят, даже лошади остановились. Тишина. Почти приехали, своя улица. У соседнего крылечка карета, пара бородатых слуг грузят солидный сундук…
В животе защемило… Откуда?!
– С дуба рухнули?
– Это был сильный удар, – покачала головой Аюла. – Даже мы ощутили, хотя находились далеко. Ты должна была прытко прыгать на задних лапках, куда указывали.
Ааа… ведьмы?
– Только с ведьмами не работает магия, – брат будто прочитал мысль.
Тишина.
– Да ну вас, – обиделся Енька. – То Усида, то вы…
– Ааль – очень редкий дар, – понизила голос раширка. – Во сто крат реже и дороже магического. Не каждая женщина способна его понести.
И снова о девочках. Где вы видите женщину?!
– Зайдете? – кивнул на свой дом. – Конечно, не как у Усиды…
Пауза. Оба переглянулись.
Какая-то проблема?
Пауза затянулась… Ему очень хотелось. Особенно, чтобы она.
– Ты вроде хорошая, – наконец призналась Аюла. – Но это не меняет, что из Айхона.
Старые родовые предрассудки? Здесь? Блин…
– Да ладно, – недоверчиво ухмыльнулся. – Вы верите в это? Тысячу лет назад, когда горы были ниже, леса выше и люди глупее…
– Не смешно! – перебила его раширка. – Мы были одним народом! А стали врагами! Почему? Разве это Рашир плюнул на договор?
Боги, ребята. Перестаньте. Я сейчас лопну от пафоса.
– Послушай, – вдруг разозлился. – Я родилась в Городее! Такой маленький городок, на самой границе Айхона. Тишь, блажь, благодать. Спокойно росла, и слыхом не слыхивала ни о Рашире, ни о каких-то древних договорах. Вот приехала поучиться, в Вайалон. И что теперь? Оказывается, должна упасть на колени и начать колотить лбом о землю? За то, что годы изменили историю? Поколения сменили поколения? Что ты хочешь от меня, лично? Что я сделала не так? Скажи, я повинюсь!
Оба дышали, глядя друг на друга.
Конечно, это глупо. Глупо ссориться из-за пустяков. Старых традиций, древних заветов. Глупо. Люди – всегда люди. Меняются, вместе с временем.
– Девчонки… – примирительно протянул парень, с беспокойством перепрыгивая глазами с одной на другую.
Не обиделись. Не прыснули холодным презрением, не развернули коней. Умные.
– Никто не просит падать на колени, – холодно парировала Аюла. – Зачем? Просили только продать железо и старые латы. От степняков. Мы ведь не раз помогали вам в прошлом.
Вот те раз.
Век живи, век учись.
Железо и старые латы…
У него их раньше было завались.
– Кто ты, Аюла? – удивленно смотрел на нее Енька. – Откуда столько государственных дум?
– Вообще-то, я дочь даэра, – гордо вздернула подбородок раширка.
Серьезно. Дочь князя, по Айхонски?
Куда катится мир?
Оба были легкими, проще некуда. Даром, что дети раширского даэра. Парень симпатичен, но как парень Еньку не интересовал, а вот Аюла… Неземная нимфа, в его комнате!
– Тебе не помешает бальзамчик, – она по хозяйски загремела дверцами шкафа у плиты, умело перетряхивая немногочисленные короба. – Каплю грога, шепотку шиицы и дольку конопуса, – через минуту удивленно оглянулась: – Эй?! У тебя тут хоть что-нибудь есть?
Енька обескураженно развел руками:
– Я обедаю внизу, в таверне!
– А слуги?
Повторил все-объясняющий пасс.
– Неужели отпустили одну? – сощурилась. – Без присмотра?
– А вы? – тоже хитро ухмыльнулся. – Что-то не замечала слуг.
Оба переглянулись и рассмеялись.
– Я за ней присматриваю, – объявил брат, многозначительно ткнув себя в грудь.
– Вот и дуй в лавку, надсмотрщик, – моментально отреагировала сестра. – Елькский грог, шиица, конопус, пару дарин. И чаю прихвати, а то тут у нее… – вздохнула и замолкла, оглядывая пустые полки.
– Пара минут! – не стал спорить сын лесов и весело взял «под козырек»: – не скучайте, дамы!
Хороший парень. Открытый. Явно положил глаз на Еньку – Енька ясно чувствовал. Говорят, девчонки всегда знают, если кому-то нравятся – убедился. Знают.
Надеюсь, не обидится. И останется другом.
Дамы… До сих пор не мог привыкнуть.
– Так кто ты, Тали? – напомнила раширка, когда за Гаюлом закрылась дверь.
Вот черт. Чего так неймется?
Он объяснил. Как мог. Да никто. Однажды одна знахарка объявила, что у девушки есть что-то такое… Не знает, что. Поэтому родители и отправили в Вайалон. Узнавать.
Врал Енька заливисто. Не краснея. Набил руку, за эти месяцы. Можно грамоту вручать.
– Тебе здесь не помогут, – покачала головой Аюла.
– А где?
– У нас. В Рашире.
Вздохнул. Возможно. Но Рашир… Магия Кромвальда для них, что красный цвет для быка.
А здесь, Енька? В Вайалоне тоже не изучают магию рыцарей. Для нее не нужна сосредоточенность, концентрация и прочая лабудень, чем здесь пичкают с утра до вечера. Все из другой пьесы.
– Расскажи про Рашир, ладно?
Девушка улыбнулась. И не стала жеманиться.
Очень удивительная.
Отец – даэр Остера. Это ближайшие леса к горам и степям. В силу географического положения не могли избежать контактов с внешним миром, и потому более остальных продвинуты в политике и чужеземных новшествах. Поэтому и здесь, с братом. Но… и более всех страдают от кочевников. Именно на земли отца приходятся набеги орд из степи…
И что? До сих пор не научились давать в рыло?
Айхону легко говорить. В Рашире нет железной руды, кузнечное дело в зачатке – даже лошади по-старому, без подков. А при современных войнах… Нет, конечно, лучники лесов – самые признанные, везде. Выдрице в глаз, не попортив шкуру. Но против обвешанных железяками степняков, которые всю жизнь проводят в седлах, и давно не моют рук от крови… Сложно. Все слишком сложно.
Мда.
Говорят, Диора точит зуб. Хочет прибрать густые леса к рукам. Но ей не по нраву свободолюбивый народ, рожденный не под теми песнями. Поэтому и устраивает эту бесконечную гонку, натравливая улларов. Обессиливает.
Все равно никак не возьму в толк. Это же степняки! Псы! Шакалы. Объединились бы и дали такой отпор, что копыта застряли в зубах…
А вот это и есть самое сложное. Рашир тысячи лет жил обособленно. Даже друг от друга. Объединиться не просто. Другие даэры не верят в фатальность. Огрызаются на требования перемен.
Мдаааа… А звери?
Что звери?
Ну… говорят, вы до сих не растеряли единое сознание и дружбу. Медведь трется мордой о дверь, чтобы занести мед. Шамель ссыпает на подоконник орешки, а льдица кладет у ступеней дичь…
Аула хохотала долго, и все никак не могла остановиться. Наконец, прыснула в последний раз и вытерла слезы… Шутники. Раширцы – охотники. А не шаманы.
А ведьмы?
Что ведьмы?
Правда, что они лечат лес?
Давно уже никто не лечит лес. Видишь, какое лето сухое? Деревья выгорают.
А правда, что они могут изменить пол? Скажем, сделать меня парнем?
Девушка сразу спустилась на землю:
– Зачем тебе это?
– Хочу! – безапелляционно заявил Енька.
– Зачем?!
Кажется, она совсем не поняла юмор.
– Хочу!! – повторил, глядя ей прямо в глаза.
– Зачем?!!
Теплое дыхание ощущалось на щеке, тонкий аромат волос щекотал ноздри… Аюла раскраснелась, зрачки блестели, отражая солнышко из окна. Енька не выдержал, быстро наклонился и вдруг поцеловал прямо в губы…
Миг. Кажется, даже солнце мигнуло в окошке.
Она отшатнулась, как от пощечины:
– Ты что делаешь?!
Вскочила и отпрянула, с удивлением глядя на Еньку.
– Мозги совсем тю-тю?!
Все-таки не все девушки чувствуют, что нравятся. А ему почему-то казалось – знает. Ведь дни напролет искал взгляда, как олень…
– Дура!
Каблучки звонко простучали по деревянному полу, с грохотом хлопнула дверь. А Енька все сидел, будто смакуя сладкий вкус ее губ…
Через десять минут вернулся брат, водрузил пакет на стол и с удивлением оглядел комнату:
– А где Аюла?
Енька вяло махнул рукой:
– Ушла.
Парень грустно вздохнул, покосился на Еньку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Холщовый пакет обрисовался светящимся абрисом на фоне окна…
Дни продолжали лететь. И все мимо. Енька теперь вообще не вникал в темы занятий – сидел, тупо уставившись за окно. Аюла – ледяная королева. Тщательно не смотрит в сторону Еньки, обходит за тридевять земель. Брат тоже молчит, только иногда грустно вздыхает. Почему Енька чувствует себя виноватым?
Что ты творишь с нами, жизнь? Остался бы грязным мальчишкой – не мечтал бы о таких девушках. Но ты задрала высоко… и все равно обрубила возможности. Это ирония? Или издевка?
Что ты ведаешь о сердце?
– Тали, с тобой все в порядке?
Не сразу сообразил, что это к нему. Встряхнулся – рядом Бьен, с тревогой заглядывает в лицо. В аудитории пусто. Занятия закончились? Давно?
– Прости, задумалась.
Богам нет дела до мелких желаний. Первая любовь – самая яркая. У многих она останется последней?
Две недели – как один день. Длинный промозглый осенний день. Академия, конюшня, дом. Дом, конюшня, академия…
Вот тогда сознание и приняло, что боги – не равнодушные истуканы. Боги – это постоянное испытание.
– Тали?
Она. Лично. У загона с его лошадью, гладит коня. Сердце вздрогнуло…
– Зачем тебе это? – спросила, будто разговор был десять минут назад. – Погулять-побаловаться? Испытать незнакомые ощущения? Эдакий… романтический забег, чтобы не скучать в академии?
В конюшне больше никого. Только пара лошадей, кого-то из задержавшихся. Сердце уже скакало в бешенном ритме.
– Я тебя люблю, – не выдержал. – Очень.
Мальчишка. Но так и есть. Он это хорошо понял, за эти две недели.
– Правда? – не поверила она, последний раз хлопнула коня и вышла из загона, аккуратно прикрыв калитку. – И что дальше?
О чем она? Зачем? Енька молчал. Вообще не думал о будущем.
– В твоем мире не понимают отношений между девочками, – спокойно довела до сведения. Сейчас она казалась мудрой взрослой, устало втолковывавшей известные истины глупому мальчишке. – Что дальше, Тали? Заберешь меня к себе? В свое имение? Что скажут твои родители, род? Друзья? Крестьяне? Ты готова к такому?
Енька продолжал молчать. Ничего себе разговор. Ему плевать на мнение других, но…
– Твой мир не принимает изгоев, – подошла ближе раширка. – Твой мир следует штампам. Канонам. Каждый, кто выбивается из ряда – ненормальный. Подлежит осуждению. Над ним смеются, издеваются, гонят… Я справлюсь. А ты?
Сердце колотилось, как сумасшедшее. А он? Допустим, привез в замок… Что дальше? Спрятать? Встречаться подальше от глаз? С какой-нибудь крестьянкой еще возможно – народ барскими заскоками не удивишь. Но не с Аюлой, дочерью раширского даэра…
Ты слишком зависишь от людей, Енька. Севера, дорнов, бойцов, крестьян. Королевы, наконец…
Аюла вдруг с силой толкнула в плечи, прижала к дощатой переборке и страстно впилась в губы – он выкатил глаза. И сразу закружились столбы-опоры, и настежь распахнутые ворота… Крепкая ладошка мягко сжала выпуклую грудь – полушарие отозвались сладкой истомой. Вторая рука нахально задрала подол и ласково защекотала бедро, в животе затрепетали крылышками тысячи мотыльков…
– Пойдем со мной! – ударил в уши горячий шепот. – У нас нет навязанных правил, каждый свободен в своем выборе! Я обещаю сделать тебя счастливой! До конца дней буду заботиться, на руках носить… – она застонала и уткнулась ему в волосы: – Тали, ты сводишь меня с ума…
Вот так поворот. Мозги вошли в коллапс…
– Ты будешь настоящей принцессой! Я осыплю цветами всю твою жизнь…
Мозги стучали в каком-то странном ритме. Ощущал себя странно. Полный спектр странных ощущений – его зажали и тискали – а сопротивляться почему-то совсем не хотелось…
– Аюла, подожди…
Ладони разжались, девушка нехотя отпустила, вглядываясь в его глаза. Енька тяжело дышал – вздымалась и опадала грудь, сердце колотилось…
– Не все так легко…
Неуверенно одернул юбку и поправил сбившуюся мантию. Раширка отступила на шаг:
– Ты не можешь, да?
Прозвучало утвердительно. Но она ждала.
– Такие решения не принимаются сходу, – выдавил, успокаивая дыхание. – Мир не так прост, как хотелось бы…
– Мир такой, каким мы его делаем, – парировала девушка и покачала головой: – это не любовь, Тали. Вы забыли о любви, в своем Айхоне.
– Ты ничего не знаешь…
Хотелось заплакать. Ресницы моргнули, хотя до этого не ведали слез.
– Ты не можешь, – утвердительно кивнула раширка. – Разве надо знать что-то еще?
Повернулась и медленно вышла из конюшни, оглянувшись в воротах. Глаза заморгали еще сильнее…
Что ты творишь с нами, жизнь?
На следующий день ни Аюлы, ни ее брата в классе не оказалось. И через день, и через два… Енька в сотый раз оглядывался, будто они могли появиться, прямо за своим столиком. Привычно расправить листок и придвинуть чернильницу…
Дни догоняли друг друга, неделя сменяла неделю. Брат с сестрой так и не появились. Что такое судьба? Дорога? Рок? Выбор?
Она знала, что такое любовь. Как никто другой. Сама творила свой мир, и никто не мог вмешаться в ее выбор. Ни учеба, ни гнев рода, ни злые заветы предков…
Рашир. Страна тайги, тигров и льдиц. Бородатых лесовиков-охотников и ведьм…
Ты не дорос до нее, Енька.
Забудь. Как сон.
Но Аюла не забывалась. «Пойдем со мной, Тали! Я сделаю тебя счастливой!»
Вечерами гулял, пока фонарщики не зажигали свечи в лампах. Домой не хотелось. «Мир такой, каким мы его делаем. Вы забыли о любви, в своем Айхоне…» Ее глаза, они такие… то удивленные, то холодные… то жаркие, как огонь. То стальные, как у мужчины».
Любовь познается, когда теряешь.
Эх, Аюла…
Второй удар, естественно, пропустил. Не заметил. Да и не мог заметить – улетели-забылись козни, на дальних полках…
Ударили прямо в городе. На людной улице. Ноги, как и прежде, налились свинцом, в висках заломило и снова стало трудно дышать… Небо померкло.
Даже не почувствовал, как упал. Мозг снова не подчинился чужой воле, просто померк. Будто не стал спорить.
Улица доносилась, как из-за толстой ватной стены – чьи-то отрывистые команды, не разобрать слов. Потом его подхватили и поволокли, щелкнула дверца кареты…
Неведомые уроды на этот раз подготовились. Но внутрь забросить не успели – новый шум, крики… лязг оружия… Через минуту все стихло, кто-то приподнял его голову: «Ваше сиятельство?» Тиски разжимались, пальцы ощутили боль, как после судороги… На лицо брызнула вода – Енька поморщился… Послышалось? Или он? Зараза.
– Уалл? – вытер лицо и огляделся. – Ты что здесь делаешь?
Почтительные руки помогли подняться – все здесь. Как один. Еще и лыбятся, сволочи.
Рядом высокая карета, дверца распахнута настежь, лошади недовольно фыркают. У ног мордами вниз лежат четверо, запястья стянуты за спиной: «Твари! Развяжите, немедленно! Вы не представляете, с кем имеете дело!» Пепейра немедленно ткнул сапогом – злобный писк потух. Вокруг собрался народ, но на почтительном расстоянии…
– И куда бы я уехал? Чтобы Брагга с Демиссоном вытянули жилы, через задницу?
– Вы… всегда были здесь? – опешил Енька. – Следили за мной?
– Охраняли, – поправил ассаец и беспокойно оглянулся: – едем, пока не появилась стража. Заставят отдать этих, – кивнул на лежащих, – а хотелось бы поговорить… По-братски.
Ректор медленно поднялся из-за стола, со злостью оглядев всех:
– Чья идея?
Плотная шеренга учеников переглянулась, благородная Усида с вызовом вздернула подбородок:
– Мы обязаны были поставить на место! Ваша светлость, нельзя, чтобы какая-то…
– Какая-то?! – почти закричал Звертиц де Мун, сжав кулаки. – Вы хоть знаете, кто? И чем это грозит?
Все снова переглянулись. Идиоты. Как и предполагал – никто.
– Великая айхонская княгиня, – прорычал старик. – Лично! Здесь, рядом с вами, оболтусами!
Тишина. Полная. Слышно, как за дверью кто-то прошел по коридору. Все недоверчиво смотрят.
– Откуда ты, Рамм? – вперился в высокого блондинистого юнца. – Кто твой отец?
– Член попечительского совета, – пролепетал юнец. – В Дартсе, Оджай…
– Что такое Дартс?
– Город, – ничего не понял тот.
– А у нее – три города!! – взревел де Мун, вздернув ладонь с тремя растопыренными пальцами: – Три! Своих! Не считая сотен деревень, – перевел дух, пытаясь отдышаться. – Один Аллай – как все твое Аджайское королевство, Рамм! Еще не почувствовал разницу? – с силой грохнул кулаком по столу. – А какие северяне воины, слышали, нет? Каковы в боях? Как часто у них битвы?
Ученики покрывались пятнами.
– Это прямое нападение на высокий Дом! Соседнего королевства! – продолжал реветь ректор. – Сколько Вайалон выстраивал государственную политику? Учили? Читали? – потряс сжатым кулаком: – а если завтра сюда заявится Айхон? Или все Семимирье? Крови захотелось?
Лица молодежи бледностью спорили со стеной за спиной. Старик в сердцах отмахнулся, еще раз оглядел шеренгу и снова задержался на девушке. Некоторое время испепелял глазами, потом небрежно махнул:
– Можешь забрать своих болванов. Из канцелярии.
Она даже поперхнулась, от неожиданности:
– Они в королевской канцелярии?!
– Стража княгини доставила прямиком, – согласно кивнул учитель. – Поют, как соловьи.
Аристократка уставилась в потолок. Белая как мел. Ректор устало опустился в кресло, еще раз оглядел народ и подытожил:
– Передайте отцам – завтра всех ждут в канцелярии. Прямо с утра. Вице-канцлер созвал срочный Совет. Будут отвечать. Свободны.
Зашуршало, шеренга чуть слышно покидала кабинет… Дебилы. Полный состав полных дебилов.
Терпеливо дождался, когда последний покинет пенаты, сверля спины, затем поднялся и мягко открыл дверь смежной комнаты…
– Зачем так строго? – Енька поставил на столик бокал с вином. – И королевский Совет зачем было вмешивать?
– Ничего, полезно, – добродушно усмехнулся старый хитрец, присаживаясь рядом. – Давно хотел обуздать эту Лигу, пусть побегают, – сразу посерьезнел: – вы действительно не держите зла, Ваше сиятельство?
– За что? – отмахнулся Енька. – Ну заигрались, детки, в свою особенность… Ремня хватит.
Конечно, на самом деле не хватит. Психо-магия против мирных учеников… Это не нормально. Это подло. И та девушка, которую заставили очнуться в борделе – тоже вряд ли бы с ним согласилась. Но он все равно не изменит, эту въевшуюся спесь благородных, сколько бы ни старался. И никогда не строил из себя борца с несправедливостью.
– Его величество заверяет, что лично проконтролирует, – уверил старый ректор.
– Передайте искреннюю благодарность Его величеству, – кивнул в ответ Енька.
Политика, черт.
– И вы, молодая леди… – де Мун чуть помолчал, словно взвешивая. – Можете всегда на меня рассчитывать.
Не пустые слова. Уже успел узнать старшего брата Мерима – тот избирательно относился к вежливым фразам. Все зависело от собеседника. Поэтому думал совсем недолго – личные причины поступков учеников не подлежат разглашению, но может как раз сейчас…
– Со мной в группе учились дети Остерского даэра, – наконец решился. – Брат и сестра. Они правда уехали? Так срочно, что даже не закончили курс? Почему?
– Эх, время… – тяжело вздохнул учитель. – Не щадит ни старых, ни молодых, – горестно покачал головой. – Уллары напали на Остер. В Рашире война.
Вот те раз!
Сейчас? Специально выбрали время, что ли?!
Старый мудрец долго сидел, задумчиво теребя бородку, разглядывая закрывшуюся за Енькой дверь. Затем перегнулся с кресла, достал с полки «Умерикон», распахнул на главе о Лунной вестнице и снова глубоко задумался…
Копыта дробно стучали по дороге – улетали назад красные скалы и пустынные колючки. Здесь их называют ассал – неприхотливо-любимая пища ездовых караванных верблюдов.
Домой. Каждая оставленная за спиной миля приближала север, сосны и горы. Где сейчас твой дом, Енька? По-настоящему? Родительский очаг или огромный Дарт-холл?
Охрана старалась не встречаться глазами, Уалл держался позади…
Конечно, он ревел, как одержимый. Досталось всем, по первое число. Пообещал по приезду все козни на головы. Хотя отлично понимал – ребята не виноваты. Просто выполняли свой долг…
Гнев княжны можно выдержать. Позлится, покуксится и простит. Она добрая. И справедливая.
А вот если бы с ней что-то случилось… То не простил бы никто. И имя уже никогда не отмыть от позора. Даже в поколениях. Честь дружин воспета в песнях.
И ведь никто не удивился, не округлил глаза. Не засопел обиженно. Знать, прекрасно ведали. Даже были готовы. И к гневу, и к наказанию. Енька был прав?
Но все больше понимал, что орал… вовсе не из-за нарушения приказа. Вырвалась так долго скрываемая боль, затмила пелена эмоций… И он сорвался. Его понесло.
Баба. И ведет себя по-бабски.
А сейчас едет и корит себя, почем свет. Чтобы случилось бы, если бы не ребята? Куда бы завезли? В бордель?
На лбу выступила испарина…
Что ты сделала с мной, Аюла?
Глава 10
– Так это правда?! – сверлил глазами отец.
– Правда, – вздохнула Весянка, но тут же встрепенулась: – но он такой… такая… Красавица! Лапушка! Прям, вообще! А как сверкнет глазищами, так…
Звучно лопнула обугленная палка в руках Браазза, пользуемая как кочерга:
– Лапушка?! – он позеленел.
– Хватит! – хлопнул ладонью по столу приказчик. – Где он?
Весянка смолкла и насупилась.
– Где?! – повысил голос глава семейства.
– Прекратите!! – не выдержала мать. – Не надоело?
Средний молчал, поглядывая в окно. Караулил. Сестра приехала тайно – никто не должен видеть. Младший притих у стены.
– Я не скажу, – твердо-упрямо ответила Весянка. – Не мой секрет. Енькин. У него и спросите.
– Именно этого и хочу, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, довел до сведения отец.
– Потом, – парировала дочь. – Когда он… она согласится. Сейчас вы не готовы.
– ОНА согласится?! – разозлился барский помощник. – Она что… еще и приказывает?!
Весянка грозно нахмурилась и отвернулась. На лбу пролегла упрямая морщинка. Все знали – в таком режиме из нее только клещами…
– Кто оплатил? – встрял Браазз. – Кто устроил этот праздник? Мальчика в девочку? Какой богач?
– Если вы про то, что она с кем-то… – наконец дошел смысл до сестры. – Нет!!! – теперь уже разозлилась Весянка. – Совсем мозги того?! Ни с кем!! Вообще! Девственница! Сам решил! Сама… Это ее деньги!! Как вы можете? – вдруг захлопала мокрыми глазами, ненавидяще прыгая с одного на другого. – Это же Енька! Какая вам разница?!
– Веся!! – подскочила мать и ласково обняла дочь. – Ну их, – зарылась лицом в волосы. – Мужики есть мужики, что с них взять?
– Зачем они так? – она расплакалась, заливая слезами материнские руки. – Култышка между ног – главный смысл жизни? Без нее надо повесится?
В комнате повисла пауза, только всхлипы, и угрюмо-понурые лица. На которых явно читалась неловкость…
– Сама-а… – непонятно протянул отец и замолчал.
– Об этом и Юсс предупреждал, – встрял младший Грутик. – Кто может силой заставить Еньку?
– Все-таки, трап? – удивленно обернулся от окна средний. – Как мы пропустили?
– Всегда походил на девчонку, – ввернул мысль старший. – Люди путали. Привык.
Снова пауза. Все переваривали.
– И что? – подняла мать лицо от дочери. – Плаха? Виселица? Презрение? В чем его вина?!
– Если скажете хоть слово, – оторвалась от матери Весянка, обведя всех заплаканными глазами. – То потеряете сразу двух дочерей. Я не шучу.
Упрямая морщинка на лбу. Зло в глазах. Она действительно не шутила. Ваш выбор, семья?
– Хватит! – снова ударил по столу отец. – Кто отказывается от своих детей?! – перевел дух, успокаиваясь. – Мы давно уже все решили. Тебя только ждали. Есть идеи.