Англо-русский роман

– Какое совпадение, и у меня. У меня 15 октября, а у тебя когда?

– А у меня 8 октября.

– И что мы с этим будем делать?

На самом деле Таня просто хотела сказать «что мы будем делать», имея в виду здесь и сейчас, но оговорилась, (случайно или не случайно) и вместо того, чтобы сказать what are we going to do сказала what are we going to do about it. Дэвид улыбнулся и сказал:

– Предлагаю организовать предсвадебное путешествие, pre-wedding trip.

– Pre-wedding trip? Это как?

– Посмотрим, а пока начнем с кафе на набережной, там подают чудесную клубнику со сливками.

Клубника со сливками действительно оказалась просто изумительной, как впрочем, и солнечная погода в этот первый уикенд наступающей осени.

– Какая чудесная погода, просто подарок судьбы, заметила Таня.

– Gift of fortune?

– Ну да, так по-русски говорят

– Тогда это подарок судьбы мне.

– И за что же?

– За то, что я классный парень.

– Неужели?

– Правда-правда, сама можешь убедиться. Just try.

Какой юморист, но ничего, у неё с юмором тоже неплохо.

– No, thanks, I don’t want to try, just looking. (Вслед за Дэвидом Таня вновь обыграла магазинную лексику «примерять не буду, просто посмотрю»). И какой же план нашего предсвадебного путешествия?

– Сначала ланч у Джуди, в шесть ты вместе с Джуди и Брайаном приглашена к моей тёте на день рожденье, а завтра я мог бы отвезти тебя на машине в Лондон. Ты ведь завтра собираешься вернуться в Лондон, Джуди сказала у тебя билет на National Express. К тому же она упомянула, что ты остановилась в Grange Park Hotel в Илинге, а у меня в этом же районе дом. Почему бы нам не поехать вместе, на машине всё-таки лучше, чем на автобусе.

– Да у тебя большие планы, – засмеялась Таня.

– Люблю всё планировать заранее.

– А если вдруг что-то незапланированное случается, как наша встреча, например?

– Анализируем ситуацию и корректируем планы в соответствии с новыми целями.

– О, да ты ещё и аналитик.

– Что поделать, банковский юрист должен уметь всё.

 
                                                * * *
 

В целом замечательный ланч испортила та самая преподавательница русского языка, которую Джуди специально пригласила для встречи с Таней. Унылая, похожая на крыску англичанка уселась напротив Тани и мучила её бесконечными вопросами о политике: Путин, КГБ, коррупция, нарушение прав человека, нищета, преступность. И что самое неприятное, ей удалось втянуть в обсуждение российской политики практически всех гостей, даже пожилую актрису из Лондонского театра. Причём на все поставленные вопросы учёная крыска сама же с готовностью и весьма пространно отвечала, и хотя ответы эти Тане совершенно не нравились, у неё не было ни малейшего желания вступать с настырной дамой в дискуссию.

Во-первых, ей вообще не нравилось обсуждать политические вопросы с иностранцами, её богатый опыт общения с которыми давно подтвердил, что «мухи отдельно, а котлеты отдельно». То есть политика политикой, но в целом она мало влияет на реальные человеческие отношения, по крайней мере, ни в коей мере не мешает её контактам и сотрудничеству с многочисленными друзьями и коллегами из США, Канады, Германии и прочих стран, принадлежащих к недружественному блоку НАТО. Во-вторых, сама атмосфера субботнего ланча: залитая солнцем лужайка, тепло уходящего лета, вкусный запах барбекью, причудливо перемешанный с запахом розовых кустов, (гордость Джудиного сада и неизменный предмет Таниной зависти), наконец, сидящий рядом Дэвид, этот всё больше и больше нравившейся ей сероглазый английский пират, вовсе не располагали к длинным политическим дискуссиям.

К шести часам Таня в компании Джуди и Брайана направились к дому Эмили, который оказался всего в двухстах метрах ниже по той же самой улочке. И как мы с Дэвидом не пересеклись прошлым летом, подумала Таня, действительно жаль.

– Я надеюсь, в этом доме меня не будут мучить вопросами о российской политике? спросила она встретившего их на пороге Дэвида.

– Можешь не опасаться, я всех предупредил, что при тебе лучше не упоминать Путина и КГБ.

– Почему даже не упоминать?

– Потому что как настоящая русская в этом случае ты можешь напиться и начать драться.

Таня засмеялась, она уже начала привыкать к подобным подколкам Дэвида.

Хотя в течение вечера ей показалось, что тётя Эмили и особенно три старшие сестры Дэвида посматривали на неё если не с открытой опаской, то весьма настороженно. Она отнесла это к общераспространённому в Англии негативному отношению к России и «новым русским», но настоящая причина на самом деле крылась в другом – не в политике, а в человеческом факторе. Тётя Эмили и сестры Дэвида так долго ждали, что их любимый племянник и брат наконец-то решиться создать семью, и теперь просто боялись, что случайный роман с какой-то русской накануне предстоящей свадьбы может нарушить все планы. Явного повода для таких опасений ни Дэвид, ни Таня, естественно, не давали, но то, как Дэвид иногда смотрел на свою русскую гостью, женщин явно тревожило. А после того, как Джуди сказала, что завтра Дэвид собирается подвезти Таню в Лондон на своей машине, тётя Эмили отозвала племянника в сторону и попросила быть поосторожнее с «этой русской», потому что от русских никогда не знаешь, чего ожидать.

Тане очень понравилась эта большая и как ей показалась дружная семья, все старшие сёстры Дэвида были с детьми и мужьями, у тёти Эмили были ещё младшие брат и сестра, которые тоже пришли со своими отпрысками. В общей сложности на празднике она насчитала человек двенадцать детей разных возрастов: от малюсенькой Эммы в коляске до десятилетних близнецов-сорванцов Джона и Эрика, и, конечно, так и не смогла запомнить, кто чей ребёнок. Как единственный и притом поздний ребёнок в семье, рано оставшийся без родителей, (мама умерла, когда ей было всего четырнадцать, любимый папочка ушел три года назад), Таня остро ощущала нехватку родни, своего надёжного «ближнего круга». В отличие от Дэвида, которому повезло родиться и вырасти в таком многочисленном сплочённом семействе, которое он в шутку называл «братство Маугли», она практически никому не могла сказать «мы с тобой одной крови», поэтому с завистью представляла, какая же весёлая будет у этого английского пирата свадьба. Конечно, её свадьба, которую Влад за немалые деньги организовывал на Сардинии, тоже будет замечательной, но совсем другой.

Она не стала делиться мыслями о предстоящих свадьбах с Дэвидом, который вызвался проводить её обратно до дома Джуди, а только отметила то, что так поразило её во внешности его сестёр: у Лизы, Аманды и Аннабель были одинаковые роскошные каштановые волосы с золотистыми прядями. Она почти весь вечер рассматривала причёски сестер, пытаясь понять, как им удалось сделать такое качественное мелирование.

– У твоих сестёр изумительные волосы, я такого профессионального мелирования никогда не видела, где они нашли такого волшебного парикмахера? Случайно, не в Торкей, я бы тоже к нему обратилась.

– Это не работа парикмахера, рассмеялся Дэвид, это природа.

– Что ты имеешь в виду, говоря nature? Ты хочешь сказать, что такой необычный цвет волос им дан от природы?

– Именно так, такой редкий цвет волос: светло-каштановые с золотистыми прядями – это наследственный признак всех женщин рода Баркли.

– Да, редкое везение.

– Если у меня когда-нибудь будет дочь, а я очень на это надеюсь, то у неё тоже обязательно будут такие же волосы.

 
                                                * * *
 

На самом деле главной причиной того, что Таня согласилась ехать обратно в Лондон с Дэвидом, была возможность осуществить её давнюю мечту – остановиться на вершине того самого холма недалеко от Торкей, откуда открывался живописный вид на побережье и на зелень убегающих в даль холмов, и где никогда не останавливался автобус. Она попросит Дэвида остановить машину и наконец-то сможет спокойно сделать фотографии этого «места силы», of this sceptered isle, this earth of majesty, this England.

К её разочарованию Дэвид сказал, что останавливаться в этом месте запрещено и, несмотря на Танины уговоры, он не собирается нарушать правила и попадать в поле зрения полицейских камер.

– В России, если нельзя, но очень хочется, то можно, обиженно сказала Таня. Мне нужно всего-то пять минут, ну пожалуйста, если что, я готова оплатить штраф.

Дэвид засмеялся и всё-таки остановил машину, включив аварийные огни.

Долгожданная фотосессия удалась на славу, и она перешла к реализации второй части своей мечты: встав на самый край обрывающейся вниз обочины, она раскинула руки, обнимая небо, море и весь этот благодатный остров, и прочитала свой любимый поэтический гимн Англии так, словно её мог слышать сам Шекспир или, по крайней мере король Ричард.

 
This royal throne of kings, this sceptered isle
This earth of majesty, this seat of Mars,
This other Eden, demi-paradise,
This fortress built by Nature for herself
Against infection and the land of war,
This happy breed of men, this little world,
This precious stone set in the silver sea,
Which serves it in the office of a wall,
Or as a moat defensive to a house,
Against the envy of less happier lands.
This blessed plot, this earth, this realm, this England.
 

Вернувшись в машину, Таня от избытка чувств поцеловала изумлённого Дэвида в щёку.

– Спасибо-спасибо-спасибо, ты не представляешь, как я тебе благодарна. Теперь я твоя должница.

– Я это запомню, – ответил Дэвид, – хотя, что касается стихов, то той Англии, о которой писал Шекспир, уже давно нет.

– Неужели? У вас, англичан, может быть, и нет, а у нас есть, – парировала Таня.

– Интересно, у кого это у вас?

– У многомиллионной армии россиян, которые учат английский, в школах, институтах, университетах, колледжах, даже в детских садах. Потому что английский для нас – это не просто слова и правила их сочетания, это всё лучшее, что создано на этом языке: литература, культура, история, это Шекспир, Робин Гуд, Байрон, в университете этот предмет называется «мир изучаемого языка».

– Всё очень быстро меняется, и Англия не исключение. Мой дядя Эдвард, который родился и вырос в Лондоне, с начала 90-х переехал в Торкей, сказав, что он больше не узнаёт свой город. Иммигранты, этнические анклавы, рост преступности, снижение уровня безопасности – неизбежная плата за глобализацию и европейскую свободу передвижения. Так что «мир английского языка» со времён Шекспира здорово изменился, и, к сожалению, не к лучшему.

– Всё так, согласилась Таня, – но мне больше нравится то, что сказал по этому поводу ваш принц Чарльз.

– О, принц Чарльз обожает высказываться по любому поводу. И что он сказал на этот раз?

– Я, конечно, не могу процитировать дословно, но постараюсь, потому что это известное выступление принца Чарльза перед сотрудниками СМИ по случаю трёхсотлетнего юбилея британской прессы мои студенты учат наизусть. Он сказал, что английские СМИ захлестнула волна цинизма, и, к сожалению, их взгляд на современную Англию пропитан циничной критикой, которая разрушает традиционно привлекательный для иностранцев образ страны, созвучный тому, о чём писали Шекспир и Киплинг.

– Не удивительно, мне кажется, масс медиа везде так работают: один образ, приближенный к реальности и потому более негативный, они создают для внутренней аудитории; другой, более привлекательный – для внешней. Я думаю, в России также.

– О нет, усмехнулась Таня, в России всё гораздо хуже. Для внутренней аудитории – сплошной негатив, а для внешней – просто ужас неописуемый.

За разговорами двести шестьдесят километров от Торкей до Лондона пролетели незаметно. Таня шутила, рассказывала смешные истории о своей университетской жизни и путешествиях, обоим было так легко, весело и комфортно, что Давид даже не включал любимого Моцарта. На подъезде к Илингу Дэвид, как Таня и ожидала, пригласил её к себе в дом на чашечку кофе. Ну уж нет, лучше закончить их «предсвадебное путешествие» на этой приятной ноте, и расстаться с симпатичным пиратом прямо здесь и сейчас, несмотря на все «знаки судьбы».

– На чашечку кофе? – переспросила она, – чтобы убедиться, какой ты «классный парень»?

– Perhaps. Возможно.

Это английское perhaps произнесённое голосом Элвиса Пресли сейчас точно прозвучало как love me tender, love me sweet. Ах, эти серые глаза, они как море, уговаривала Таню знакомая мелодия, вдруг зазвучавшая у неё в голове, но нет.

– I don’t want to try, just looking, повторила она вчерашнюю шутку.

– As you wish. Как хочешь, сказал Дэвид и повёз Таню в Grange Park Hotel.

Ну не может он так просто отступиться от Белоснежки, она улетает в среду, так что ещё есть время завтра и послезавтра.

– А что ты делаешь завтра вечером? – спросил он.

– Завтра вечером друзья пригласили меня на спектакль в Orange Tree Theatre.

А вот и шанс, подумал Дэвид.

– Какое невезение!

– Почему невезение? – удивилась Таня.

– Потому что Orange Tree Theatre находится в Ричмонде, а рядом стадион Твикенхэм, на котором завтра состоится большой футбольный матч. Ты что-нибудь слышала об английских болельщиках?

Кто ж не слышал. Год назад, оказавшись в Дублине во время матча между английским и ирландским футбольным клубом, Таня имела возможность сама убедиться в их отвратительной репутации. Зрелище пьяных британских фанатов она не забудет никогда: вопили, тошнили, облегчались на виду у всех, снимали штаны и демонстрировали голые задницы с нарисованным английским флагом, и что самое удивительное, это были не какие-нибудь сопливые подростки, а взрослые мужики типа Джудиного Брайана.

– Как ты будешь добираться до театра? Тебя будет кто-нибудь сопровождать? продолжал нагнетать обстановку Дэвид, – завтра там будет небезопасно.

– И что ты предлагаешь? – спросила напуганная Таня.

– Я отвезу тебя в театр, подожду, а если повезёт, и твои друзья найдут мне место в зале, мы посмотрим спектакль вместе, потом отвезу в отель. Безопасность гарантирую, в том числе от сексуальных домогательств со стороны «классного парня».

Ну, что ж, звучит убедительно.

 
                                                * * *
 

В том, что она правильно поступила, согласившись на предложение Дэвида, Таня убедилась во время антракта. Фойе театра Orange Tree представляло собой большую застеклённую веранду, огромные окна которой разделяли два совершенно разных мира. В одном – театральная публика пила шампанское и обсуждала достоинства и недостатки постановки, в другом – уличном, футбольные фанаты отрывались по полной, делая всё то, что Таня уже однажды наблюдала в Дублине. Самым удивительным было, что любителей театра, казалось, совсем не смущала пьяная вакханалия, которую можно было наблюдать за стеклом. В свою очередь, фанаты не обращали внимания на нарядных дам и их кавалеров, которые в ярком свете люстр напоминали цветастых рыбок в гигантском аквариуме. Всё второе отделение Таня думала только о том, как им придётся выходить из театра и идти сквозь безумную толпу до машины.

Выйдя из театра и видя, какое безобразие творится вокруг, Таня инстинктивно прижалась к Дэвиду и совсем не возражала, когда, проходя мимо орущих и на вид весьма агрессивных мужиков, он крепко обнял её за плечи. Господи, от этих фанатов можно ожидать всего, что угодно: вон двое крепких парней опрокинули мирно стоящий мопед, вон двое других швыряются пивными банками, вон трое прыгают на скамейке, стоящей на пустой автобусной остановке, так что тошнить, вопить и облегчаться – это ещё цветочки. И где же хвалёные английские полицейские, которые остановят всё это безобразие?

На автостоянке вообще творился беспредел: выезд перекрыли орущие болельщики, они ритмично прыгали под футбольные кричалки, стучали в окна, пинали колёса тщетно пытающихся вырваться из западни машин, трое фанатов синхронно как будто по команде вскочили на капоты стоящих впереди авто и начали перепрыгивать с одной машины на другую. В опасную игру включалось всё больше и больше людей, а полиции всё не было. Толпа, агрессивная неуправляемая толпа, как страшно.

Таня взглянула на напряжённое лицо сидевшего за рулём Дэвида, который безуспешно пытался вклиниться в ряд машин, прорывающихся к выезду, и у неё непроизвольно вырвалось:

– This happy breed of men? This England? Where is the police?

– Fucking idiots, – выругался Дэвид, – по крайне мере, теперь ты убедилась, что я не зря вызвался тебя сопровождать.

Приехавшим через минуту полицейским даже не пришлось разгонять беснующихся фанатов, заслышав звуки сирены, они моментально разбежались. Машины стали быстро покидать стоянку, как будто и не было никаких беспорядков. Под впечатлением от увиденного Таня испуганно молчала, вспоминая как в октябре 1993 года, она, тогда ещё студентка МГУ, двадцатилетняя дура, захотела посмотреть на обстрел Белого дома в Москве своими глазами, и попала в толпу, по которой вдруг начали стрелять настоящими пулями настоящие солдаты, и нескольких молодых парней по-настоящему убили. С тех пор она стала панически бояться любой толпы. Действительно, какое счастье, что сейчас с ней рядом был Дэвид.

Чтобы успокоить явно напуганную Таню, Дэвид включил свою любимую моцартовскую фантазию, которую всегда слушал в машине. Первые же звуки мгновенно вывели Таню из оцепенения.

– Это же Моцарт! Моя любимая фантазия ре-минор. Ты что, знал, что она мне нравится?

– Нет, не знал, просто она мне тоже очень нравится.

Ещё одно невероятное совпадение, подумала Таня, она скорее ожидала, что Дэвид включит что-нибудь типа Lady in Red, но никак ни Моцарта, да ещё её любимую фантазию, которую она сама играла на выпускном концерте в музыкальной школе. Шестнадцать лет назад, лучшая ученица по классу фортепьяно одной из лучших музыкальных школ Москвы Татьяна Кузнецова имела честь исполнять фантазию Моцарта ре минор на сцене Большого зала консерватории, где проходил выпускной концерт. Как же был тогда горд её дорогой папа.

Конечно, она не просто хорошо знала это произведение, а досконально, наизусть, каждый такт, каждую ноту. А сколько разных исполнений она прослушала, чтобы понять секрет моцартовского волшебства, как они с преподавателем, замечательной пианисткой Софьей Сергиевской, высчитывали нужную паузу между первыми тактами глубокого Andante и следующего за ним светлого Adagio, искали правильный темп для самой нежной повторяющейся три раза темы Adagio. Так что определить поставленную Дэвидом версию для Тани не составило особого труда, это, без сомнения, известный канадский пианист 60-70-х годов Гленн Гульд. Только он держал такую длинную паузу между первой и второй темой, только он максимально приблизил манеру исполнения к несколько отрывистому стилю клавесина, стремясь играть Моцарта, как это и должно было исполняться в 1785 году.

– Тебе что, нравится фантазия в исполнении Гленна Гульда?

Дэвид даже поперхнулся от удивления.

– А как ты догадалась, что это Гленн Гульд?

– Просто слышу. У него такая особая манера исполнения, которую ни с кем не спутаешь.

– Wow, вот это слух у тебя.

– Нормальный слух, плюс восемь лет музыкальной школы и занятия на фортепьяно по 2—3 часа каждый день. На самом деле мне это исполнение не нравится, слишком уж Гульд стремится соответствовать музыкальному стилю той эпохи. А главный секрет этой фантазии, как впрочем, и всей музыки Моцарта, в чём?

– И в чём же?

– В том, что она вне времени, и поэтому фантазию ре минор можно исполнять в более современной манере, не отрывисто, как на клавесине, а плавно, что успешно и делают многие пианисты, российский Андрей Гаврилов, например. Кстати, у тебя есть записи других исполнений этого произведения?

– У меня дома целая коллекция, включая несколько современных аранжировок с оркестром.

– Здорово, а сейчас можно заехать послушать? Ненадолго?

– Конечно.

Вот это да, подумал Дэвид, и никакого кофе не нужно. Спасибо, Моцарт!

 
                                                * * *
 

Когда они подъехали, Таня с удивлением отметила, что это тот самый дом с большими окнами и высокими розовыми кустами, который она не раз проходила, гуляя по Илингу во время своих командировок в университет Темз Вэли. Опять совпадение.

– Какие чудесные розы, сказала Таня, и кто за ними ухаживает, твоя невеста?

– Нет, это дом моих родителей, Джейн живет в центре, рядом с Риджент парком. А поскольку родителей уже нет, я живу здесь один. Хороший дом, не хочется расставаться.

На самом деле большую часть времени Дэвид жил вместе с Джейн в её квартире рядом с Риджент парком, в котором на утренней пробежке и встретил в первый раз Таню. В родительский же дом в Илинге, который ни он, ни его сестры пока не собирались продавать, он наведывался, когда Джейн уезжала в свои многочисленные командировки на модные показы, или когда просто хотел побыть один и послушать любимую классику, но сейчас он не хотел вдаваться в лишние подробности.

Стены просторной гостиной на первом этаже занимали светлые встроенные полки, сплошь уставленные моделями парусных кораблей, штук пятьдесят не меньше.

– Ого, это ты занимаешься?

– Нет, это мой отец, он всю жизнь на флоте прослужил, а на пенсии моделированием парусников стал увлекаться.

Дэвид показал Тане на стойку с дисками:

– Выбирай, тут много разных версий.

– Нет, лучше сам поставь исполнение, которое больше всего тебе нравится, только не оркестровую версию. И погаси, пожалуйста, свет, в английских гостиных такие большие окна, которые вы почему-то никогда не зашториваете, что мне иногда кажется, будто с тёмной улицы за мной кто-то наблюдает.

Ну и дела, вот это поворот, и кто кого сейчас будет соблазнять? подумал Дэвид и поставил диск. На этот раз Таня не стала угадывать исполнителя, фантазия звучала именно так, как ей нравилось, главная трёхкратно повторяющаяся тема Adagio текла плавно и прозрачно, словно предсказывая кружевные ноктюрны Шопена.

– Вот как можно было написать такую музыку в 1785 году? За 14 лет до рождения Пушкина? Фактически предсказать Бетховена, Шопена. Слышишь?

– Пока нет, давай послушаем ещё раз, сказал Дэвид и поставил диск на повтор.

Таня молча стояла у окна, так получилось, что в суете московской жизни она последний раз слушала фантазию ре минор почти год назад, и теперь при этой неожиданной встрече с любимым моцартовским творением её душа вновь наполнялась знакомым ощущением «светлой печали», так гениально воплощённой в теме Adagio: что может быть, но никогда не случится, что могло бы случиться, но никогда не произойдёт. Возможно, именно это хотел сказать двадцатидевятилетний Моцарт своей вечной музыкой? А в следующей части уже другая тема: о том, что всё происходит так, как и должно произойти, и это надо просто принять.

Дэвид подошёл к стоящей к нему спиной Тане и обнял, уткнувшись подбородком в уложенные на затылке волосы, нежный аромат которых, приятно напоминавший цитрусовую свежесть, разительно отличался от тяжелых сладких запахов, которые предпочитала Джейн. Если Таня сейчас повернётся, то это всё. There will be no escape. Тане было так комфортно в руках английского пирата, с которым она опрометчиво отправилась в «предсвадебное путешествие», и с которым ещё вчера была намерена легко расстаться, что она поняла: всё, точка невозврата пройдена. Вот сейчас, в третий раз прозвучит её любимое «светлопечальное» адажио, и своей музыкой Моцарт вновь напомнит о том, что может быть, но никогда не случится, и что могло бы случиться, но никогда не произойдёт, и она просто не сможет не повернуться. Страшно? Да. Манит? Конечно. Как вода, как высота. Как прошлым летом в сочинском Скай-парке, когда она стояла перед прыжком банджи —джампинг. Всё, полетели!

Никогда прежде Дэвид не прослушивал свою любимую моцартовскую фантазию столько раз подряд. Поставленная на повтор пьеса звучала до тех пор, пока Таня не сказала:

– Мне кажется, Моцарт устал.

 
                                                * * *
 

Вторник пролетел обидно быстро. Моцарт, прогулка по парку Илинг Грин, в небольшом пространстве которого удалось соблюсти главные каноны английской парковой культуры: to keep everything tidy, but natural. Высокие одиночные дубы, грабы и мощные лиственницы в окружении зелёных лужаек, искусственных прудиков и неярких цветочных клумб делали это творение рук человеческих похожим на просто ухоженный уголок естественной природы.

– Знаешь, в чем секрет притягательности этого парка? – спросила Таня.

– В чем?

– Он естественный, выглядит просто как ухоженный уголок настоящей природы: никаких экзотических растений, никаких ярких красок, ничего лишнего. Всё естественно и гармонично, как и должно быть в природе.

– Ты любишь, чтобы всё выглядело натурально? А какой лондонский парк тебе нравится больше всего?

– Если отвечать сразу, не раздумывая, то все. Потому что парки в Лондоне – это нечто совершенно особенное, такое убежище от мегаполиса внутри самого мегаполиса. Идешь-идёшь по шумной улице, всего один шаг в сторону, и раз, ты уже на зелёной лужайке в окружении цветов, птиц и деревьев. Невероятно! А ещё прудики с утками, карпами и золотыми рыбками, и на траве сидеть можно. Amazing, удивительно.

– Ну, от того, что можно ходить по траве качество парков не улучшается, за последние пять лет Гайд-парк так изменился, просто не узнать, особенно летом, когда после толп туристов трава вытоптана как на пастбище.

– Согласна, я тоже Гайд-парк как-то не очень люблю. Мне больше всего нравится парк Вест Хилл в Хайгейте. Там ещё галерея Кенвуд находится. И знаешь почему?

– Наверное, потому что рядом Хайгейтское кладбище, где так любимый русскими Карл Маркс похоронен.

– Ну надо же, про Карла Маркса знаешь. Не догадался, вовсе не из-за этого. Просто именно в парке Вест Хилл с высокого холма открывается великолепный вид на Лондон. Я вообще люблю смотреть на город с самой высокой точки, to get a bird’s view of the city. Когда куда-нибудь приезжаю, обязательно забираюсь повыше, либо на телебашню как в Торонто, либо на гору, как в Австрии, либо просто на какую-нибудь смотровую площадку.

Как же здорово гулять по зелёной траве Илинг Грин рядом с английским пиратом. Под ногами приятно шуршат жёлто-красные осенние листья, на лужайке мальчишки увлеченно гоняют футбольный мяч, их звенящие голоса разносятся далеко в прозрачном сентябрьском воздухе. Но, что это? Вдруг плач: это самый маленький светловолосый игрок лет семи упал и видимо сильно ушибся. Один из ребят подбежал к малышу, и, убедившись, что с ним ничего серьёзного, возвратился к игре. Дэвид подошёл, присел рядом и стал успокаивать плачущего мальчика. Наблюдая за этой сценой, Таня невольно отметила: а из этого пирата выйдет прекрасный отец, вон он как ребёнка умеет успокаивать – нужными словами, верной интонацией, именно так, как и должен разговаривать любящий отец.

– Дэвид, а ты детей любишь? – спросила она.

– Конечно, – ответил несколько удивлённый вопросом Дэвид, – а что ещё можно ожидать от человека, выросшего в многодетной семье. Видела, сколько у меня племянников и племянниц? С ними интересно, взять хотя бы сыновей Лизы Джона с Эриком, занятные мальчишки, очень техникой интересуются. А вообще, что касается меня, то я бы хотел дочку, с каштановыми волосами с золотистыми прядями, как у всех женщин рода Баркли.

Я бы тоже хотела такую дочку, подумала Таня, но промолчала, потому что родит её для тебя твоя невеста, а не я. Интересно, а кто Дэвид по знаку зодиака, вдруг к Рыбе подходит, на всякий случай надо узнать:

– Дэвид, а когда у тебя день рожденья?

– 19 января.

– О, Козерог, Capricorn. Козероги ужасно упрямы, неуживчивы и бескомпромиссны. У тебя должно быть несносный характер.

– А я не типичный Козерог. Я терпеливый, уживчивый и умею договариваться.

– Да ладно, сочиняешь.

– А ты попробуй, я действительно классный.

– Don’t want to try, just looking, – рассмеялась Таня, повторив уже ставшую для них чем-то вроде пароля шутку.

Как же с Таней легко, – подумал Дэвид, – с ней можно любить, молчать и быть счастливым. Никакой «борьбы полов», никакой нужды доказывать свою правоту и превосходство, просто мужчина и женщина вместе, никто не лучше, никто не правее, у всех свои давно назначенные природой роли, всё естественно, спокойно, гармонично. А их с Джейн отношения уж никак лёгкими не назовёшь, скорее поле непрекращающихся военных действий.

Как же с Дэвидом легко, подумала Таня, – такое странное ощущение, словно мы сто лет знакомы. Разговариваешь как с родным человеком, с твёрдой уверенностью, что выслушает и поймёт, и самое главное, нам вместе интересно: мне интересно с ним, ему интересно со мной, и это не выдумка, не иллюзия, это реально чувствуется. Такое редкое совпадение человеческих атомов. А если так, то можно задавать любые вопросы, хоть личные, хоть философские. Таню почему-то интересовали именно философские.

– Дэвид, а ты веришь в Бога?

– Ну как сказать, если честно, то нет, я не типичный англичанин, атеист.

– А как же тогда мы с тобой встретились? Ведь не случайно же, кто-то нас свёл?

– Ну, может это не Бог, может судьба,

– А, значит, ты в судьбу веришь?

– Можно и так сказать. Древние китайцы считали, что у каждого есть свой путь, и если его найдёшь, угадаешь, то всё в жизни удаётся и всё будет хорошо. Если нет, всю жизнь мучиться будешь.

– А ты свой путь угадал?

Ну что можно ответить на такой вопрос? Что мой путь вместе с тобой, что мне кажется, нет, я уверен, что встретил женщину, с которой хочу вместе пройти свой жизненный путь, и что это женщина – ты?

Дэвид почувствовал, словно он мощный автомобиль, который несется по хорошо известной скоростной трассе, и они с Таней на какое-то мгновенье оказались на параллельных хайвэях, и обоим надо срочно найти съезд на одну общую дорогу, по которой можно будет спокойно ехать вместе. Их общий путь, единственно верная дорога в жизни, то, что китайцы называют Дао. Но как съехать так, чтобы своим резким манёвром не зацепить движущиеся рядом машины и не стать причиной чьих-то жертв и страданий? Сложно, очень сложно, поэтому Дэвид промолчал, заменив слова поцелуем, и, казалось, Таня совсем не возражала против такого ответа.

Они вышли из парка и, проходя мимо знаменитых киностудий Ealing Studios, Таня решила выяснить, что Дэвид думает о кино, а заодно и вообще об искусстве:

– Дэвид, а тебе какие фильмы нравятся?

– Да я как-то кино не очень увлекаюсь, мне интереснее музыка, ну и живопись. Я в галереи чаще хожу, чем в кинотеатры.

– Сейчас в галереях не всегда настоящее искусство выставляется, или с современным искусством что-то такое случилось, чего я не всегда понимаю. Ну что вы британцы нашли в этом вашем Дэмиане Хёрсте, акула в формальдегиде, матерь божья с разрезанным животом, это эпатаж какой-то коммерческий, а не искусство.