– Нет никакого пророчества! – прошипела она, оттолкнув меня, что было сил. – На мне нет никакого пророчества! – закричала она. Случилось: тайное стало явным. – И ты об этом знал! – В ярости она схватила меня за грудки и встряхнула. – Всё это время знал!
Если бы она ударила меня, я бы стерпел. Я понимал её боль, и мне было тоже больно от всего этого. Я жил с этой болью с тех самых пор, как узнал правду от отца.
Я хотел бы всё ей объяснить, но… «Помни для чего всё это… Никогда не забывай…».
Адайль глядела мне в лицо, и в глазах её были слёзы ненависти. Костяшки пальцев, сжимающих мой воротник, побелели. Я чувствовал, как гнев гудит в ней, как поток в глубине горы.
– Верни! – рявкнула она, что было сил оттолкнув меня от себя. – Верни мне мою жизнь!
Потенциальный переинат третьего уровня. Конечно, я бы тоже злился. Никто не мог этого предположить в ней без инициации. А сейчас, в её возрасте, у неё нет шанса дойти хотя бы до пятого.
«Верни мою жизнь!».
Вот что я должен сделать для тебя. Домики-цветочки, конечно, хорошо, но я тебя инициирую. Прямо здесь и сейчас. Правда, сперва нужно снять больше сотни Королевских Печатей.
Я смотрел ей в глаза, и всё понимал. Без лишних слов, я наложил на ладонь рассекающее переклинание, и замахнулся.
Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Пространство разрывалось грохотом взламываемых Печатей. Те, кто накладывал на тебя их тогда, во дворе, в день выдачи, были куда слабее меня. Печати слетали без труда.
Тридцать восемь! Тридцать девять! Сорок!
Рука уже начинала уставать. Но я замахивался снова и снова, снова и снова получая пружинящее сопротивление очередной взламываемой Печати.
Адайль стояла с непроницаемым лицом и не смотрела на меня. Но я, замахиваясь, не отводил от неё взгляд, и видел, как вздрагивают её ресницы, реагируя на удар.
Сорок восемь! Сорок девять! Пятьдесят!
Поддерживать рассекающее переклинание столько раз кряду стало сложно: эмоции, полученные сегодня – страх, отчаяние, непонимание, досада, боль, сочувствие – я уже исчерпал и начал вспоминал всё, что произошло в последние годы, все ужасы жизни, про которые рассказала мне О́на, как отец рассказал мне о тебе…
Одна мысль – одно рассекающее переклинание.
«Я не виновен в том, что с тобой случилось!».
«Это не я придумал!».
«Я это не выбирал!».
«Тебе не в чем меня винить!».
Бах! Бах! Бах! Бах! Пространство сотрясалось от разрываемых Королевских Печатей. Из-за того, что, устав, я замахивался с большей амплитудой, плечи Адайль начали вздрагивать, реагируя на движение.
«Это всё придумал твой дед!».
«Он окрутил моего отца!».
«Я тут ни при чём!».
Адайль стояла неподвижно, закрыв глаза. Не желая на меня смотреть.
«Почему ты зла на меня?».
«Не на них – на меня?!».
Я хотел бы открыть рот и спросить её об этом, но не мог остановиться. Меня затянуло этим ритмом: и едва опустив руку, я поднимал её снова и снова. Не подозревал, что во мне столько скопилось гнева.
«Ты у нас одна хорошая, да?».
«Бедная».
«Несчастная».
«Пожалейте меня?».
«Всем тяжело!».
Вытаскивая из своего сердца эмоции, я погружался всё глубже во тьму. Перед глазами встали два десятка гробов переинатов, погибших в попытке вернуть Адайль. Закусив губу, я взмахнул рукой с новой силой.
«Почему ты не вышла?».
«Почему позволила этому произойти?».
«Почему позволила Йовану умереть?».
Никогда в жизни я не чувствовал такой прилив сил. Это опьянило. Уставшая было рука вдруг обрела лёгкость: каждый следующий удар я наносил всё сильнее.
Сердцу было больно, и в то же время я испытывал эйфорию. Время как будто замерло: были только я, неподвижная Адайль, и грохот раздираемых переклинаний в пространстве.
«Почему ты убила Йована?».
«Почему позволила ему любить себя?..».
Я был разгорячён гневом, но в один миг застыл от ужаса, не почувствовав пружинящего взрыва. Моё рассекающее переклинание на руке, не встречая препятствий, скользнуло вниз по дуге.
В охватившем меня ужасе осознания, я попытался замедлиться и увести удар, но это не помогло. Я чувствовал, как рассекающее переклинание вгрызается плечо Адайль, замедляется, встречая сопротивление костей, и ускоряется, проскакивая мягкую плоть брюшины. Ощущал это всем нутром. Я видел, как распахнулись её глаза, как приоткрылись губы, но крик из них так и не вырвался, видел, как она согнулась, следуя за ударом, почувствовал, как брызги её крови попали мне на лицо. Я помню каждый миг, каждую деталь. Я осознавал ужас и непоправимость случившегося.
Я хотел протянуть руки и подхватить Адайль. Хотел закричать, и позвать на помощь. Лихорадочно вспоминал переклинания, которые помогли бы остановить кровь, хлынувшую фонтаном.
Но лишь падал на землю, парализованный. Я превысил предел лихора. Здесь, сейчас, где только переиначивание могло помочь, я лишился возможности использовать его.
Я тяжело рухнул лицом вниз на землю. Рядом со мной упала Адайль, полусжавшаяся в комок. Мне было видно часть её лица: широко распахнутые серые глаза, сжавшиеся в бусинки зрачки и сведённые от боли брови.
Я хотел закричать, но не мог. Я хотел подползти к ней, но не мог двинуться. Помню, как горячо молился Миру, что бы кто-то поскорее пришел к нам на помощь – ведь должен был хоть кто-то заинтересоваться, чем закончилась ссора переинатов.
«Пожалуйста, – молил я сквозь горячие слёзы, глядя в лицо Аде, – не умирай! Я не хотел! Прости! Прости меня!..».
«Скорее, позовите ту бабку! Она ведь целитель, она может помочь!».
«Прошу тебя!..».
«Прошу, держись!».
«Прошу!..».
Все мольбы оказались напрасными. Время неумолимо шло. Я не мог пошевелиться. Не мог закричать. Не мог помочь. Никто не приходил.
Я мог лишь лежать и сквозь пелену слёз смотреть, как гаснет блеск в твоих серых глазах, как расширяются зрачки. Ощущать, как шершавая земля под моей щекой теплеет, пропитываясь твоей кровью. Понимать, что только что я совершил непоправимое и ужасающее своей неотвратимостью. Я мог бы этого избежать, мог бы это предотвратить, и ты осталась бы жива.
Если бы я оставил тебя там, на территории внешних, ты была бы жива.
Если бы я оставил тебя в покое, ты была осталась жива.
Я лежал и ненавидел себя. И молил Мир о смерти. Я хотел уйти следом за тобой.
Разумеется, как и все прочие молитвы до этого, она не сбылась.
Глава 37. Одно из трёх пророчеств было ложным
Да, конечно, проходи. Я долго ждал встречи с тобой. Очень долго.
Нет-нет, сядь поближе, пожалуйста. Я-то, как видишь, уже не смогу подойти…
Да ничего, просто смотрю. Знаешь, я надеялся, что ты будешь на неё похож, хотя, конечно, это невозможно. Да не бесись ты так: поверь мне, никто не испытывает ко мне большей ненависти за её смерть, чем я сам. Как бы ты меня не презирал, это ничто по сравнению с тем, что творится у меня на сердце. Так что давай отбросим это и просто поговорим. Какой ты переинат?
Разумеется, чаяние. Логично. Разумно. Величайшему переинату чаяния под силу будет закончить это дурацкое противостояние.
Ах-ха-хах! «Не величайший!». Не смеши меня – больше некому. Тебя воспитала она, так что кому быть величайшим, если не тебе.
Да, я тоже так думал. Сколько себя помню, так считал. Однако смотри, где я и что со мной. Прикованный к постели, утративший величие, обеих дев пророчества и ни одного величайшего в запасе.
Ты не знал, что моя жена была настоящей девой пророчества? Я думал, Пар-Гели тебе рассказал… О́на обладала настоящим пророчеством. Мой отец и дед Небулы придумали весь этот трюк: найти ту, что родит величайшего, и спрятать до поры до времени, а вместо неё показать всем другую – «ту, что взрастит величайшего». Кричи о ней на каждом углу, осыпай её дарами и привилегиями – и спустя время она действительно станет ценной. Ценной приманкой.
Помолчи! Думаешь, мне это нравилось? Думаешь, я это придумал? То-то же. Я хочу рассказать тебе правду из уважения к ней – потому что она сама правды так и не узнала.
Знаю. Я не хотел этого. Я думал, на ней сотня Королевских Печатей, поэтому бил, считая. Стоило подумать, что двадцать из них утратились в связи со смертью владельцев, и Мир его знает, сколько Печатей было снято, защищая её на землях внешних… Моя вина, тут спорить нечего. Если не хочешь ещё что-то узнать – приступай.
Я хотел её инициировать. Мы узнали, что её потенциал не ниже третьего уровня. Я думал, что должен сынициировать её, нужно только снять Печати. О том, что на ней запрет на инициацию, я забыл.
Теперь понимаешь, как глубоко моё сожаление?
О́на заразилась чумой. Той же самой, что выкосила всех Небула когда-то. Я никак не мог понять: как могла смертельно заболеть та, у которой не сбылось пророчество? Воля Мира всегда исполняется, и это означает, что либо она выздоровеет до родов, либо родит ребёнка до того, как умрёт. Хотя брак у нас был по договору, я старался относиться к О́не хорошо. О́на не смогла заменить Адайль ни по одному вопросу, плохо владела переиначиванием, её не приняло общество – и с этим я ничего не мог поделать. В конце концов, О́на перестала появляться на людях, почти не покидала выделенных ей покоев. До сих пор для меня загадка, как она умудрилась заразиться.
Целители не справлялись. Она угасала на глазах, я был прикован к постели, – и речи не могло быть о том, чтобы предпринимать попытки завести ребёнка. Я не мог поверить, что всё это происходит наяву. О́на – дева пророчества! Сам Мир избрал её для рождения величайшего – так мог ли Мир передумать? Может ли быть так, что не я – отец величайшего? Раньше я не был великим переинатом воды, но теперь-то… Это сводило с ума. Всё, во что я верил, рассыпалось на глазах. И как быть с этим всем, я не знал. В итоге О́на, дева пророчества, та, что родит величайшего, девушка столь ценная, что была спрятана в глухих горах, испустила свой последний вдох будучи женой правителя внутренних переинатов, так и не оставив потомства.
Думал, конечно. Вспоминать и сожалеть – единственное, на что теперь я способен, будучи таким. Да что толку-то? Возможно ли, что О́на утратила способность к деторождению от той тяжёлой жизни, на которую её обрёк мой отец, спрятав в горах? Возможно. Возможно ли, что ранняя инициация плохо сказалась на её теле? Возможно. Возможно ли, что О́на – и вовсе не дева пророчества, а простая девчонка, ухватившаяся за мои поиски как за соломинку? Возможно. Но что это меняет? Появляется ли от моих рассуждений на свет величайший? Возвращается ли к жизни Адайль? Йован Солар? Даю ли я им шанс на новую, лучшую жизнь, сожалея о своих и чужих решениях?
Знаешь, хоть ты и не похож на неё внешне, но ты явно её продолжение. Ты рассуждаешь, как она, у тебя её слова, её тон, её логика. Даже наклон головы её. Мир никогда не ошибается – его воля всегда исполняется. Может быть, мой отец, сам того не желая, видоизменил желание Мира и воплотил его в тебе через Адайль? Мир получил величайшего, которого она воспитала?
В любом случае, сделай, что должен. Конечно, раньше, пока ты меня не увидел и был наполнен гневом, это было сделать проще. Противник из меня сейчас откровенно жалкий. Однако я хотел поговорить с тобой, хотел увидеть тебя, хотел в последний раз прикоснуться к тому, что от неё осталось. Я хотел, чтобы ты знал правду о своей матери и обо мне. Знай, что я всегда относился к ней, как к дорогому человеку, хотя основным было твёрдое убеждение, что она принадлежит мне. Из всех потерь, что были в моей жизни, эта была самой горькой. Не могу себе это простить.
Поэтому сделай это рассекающим переклинанием, прошу тебя. Это глупо, но, может быть, я смогу встретить её ещё раз. Я очень хочу увидеть её снова. Я не всё ей сказал.
Конечно. Живи так, как она тебя учила. Прощай. И спасибо тебе.