Рыжая Кошка. Роман

Глава 8. Неожиданная встреча

(Рассказ Натальи Аристовой №1).

Вот и уехал Сабир Усманович домой, а я осталась в незнакомой мне семье. Хотя семьёй назвать двух стариков можно с натяжкой. Скорее это осколок от некогда большой семьи. Этот вывод я сделала при первом знакомстве с родителями Сабира Усмановича. По своей семье мерила: ситуация казалась похожей.

Однако через неделю обитания в новой среде, поняла, что поспешила с выводом. Эти двое пожилых людей, прожив рядом целую жизнь, сохранили те чувства и отношения, которые составляют основу семьи: уважение, душевную теплоту, заботу друг о друге и о людях, живущих рядом.

Глядя на этих двух стариков, я поняла, что наша семья очень сильно проигрывает им, причём по всем позициям. От нашей семьи так и веет холодком, равнодушием друг к другу и накалом «высоких» эмоций» на грани срыва, от стариков Усмановых – пониманием и доброжелательностью.

Халима-апа приняла меня сразу так, словно давно и хорошо знала меня. И я старалась отплатить старой женщине тем же: теплотой и уважением. Её муж, Усман-ака, сначала показался мне через-чур строгим, порой даже сердитым, но очень быстро я начала привыкать к его строгому выражению глаз, к твёрдому малоулыбчатому лицу.

Меня вполне всё устраивало: я не лезла к ним, а они не досажали мне чрезмерной опекой, не требовали особого внимания, не третировали подозрениями. Сложилось некое устойчивое равновесие. Этому поспособствовал и мой выход на работу: уходила я из дома в восемь утра, а возвращалась в восемь вечера, так что времени на общение оставалось немного.

Итак, впервые в своей жизни, я вышла на работу. Можете себе представить, как я себя чувствовала в первые дни? Думаю – да, ведь каждый из нас когда-то впервые в жизни начинал свою трудовую деятельность. Собственно, выполнять рабочие обязанности, на меня возложенные, особого труда не составило: тут я была прилежной ученицей, впитывая всё, чему меня учили.

Труднее было привыкнуть к большому, шумному коллективу института, ко множеству разговоров, мнений, ко множеству личностей. Уверяю вас, их количество намного больше, чем в нашей шумной школе. Нелегко было привыкать ко множеству взглядов: порой любопытных, испытующих; порой насмешливых, критических; порой – доброжелательных, подбадривающих. Несмотря на это, через месяц я уже не чувствовала себя «чужеродным элементом» в институтской среде.

Однажды вечером, возвращаясь после работы домой, я столкнулась с Каримом Атабаевым, и от неожиданности шарахнулась в сторону. Он увидел мой испуг и виновато улыбнулся:

– Здравствуйте, Наташа-хон.

– Здравствуйте.

– Вижу, что вы на меня в обиде? – фраза прозвучала полу-вопросительно, полу-утвердительно.

Не стала кривить душой, перед этим странным, не совсем приятным мне человеком:

– Да, я на вас обижена, и думаю, что имею на это основание.

– Конечно, – совершенно убитым тоном согласился Карим Атабаевич, – я виноват и перед вами, Наташа-хон и перед Сабиром… И прошу у вас прощения.

Разговор становится навязчивым, и чтобы поскорее закончить его, призналась:

– Я вас давно простила.

– Правда? – как ребёнок обрадовался Карим, расплываясь в улыбке. – Вы очень добрая, Наташа.

Такая реакция Атабаева немного обескуражила меня, и я не находила слов ему в ответ, а тот, видимо, по своему истолковав моё молчание, начал рассказывать о том, какую головомойку в тот вечер ему устроил Сабир.

Карим всё повторял и повторял с полной убеждённостью:

– И правильно сделал! Правильно сделал! Я вёл себя, как самая настоящая свинья…

Представив Атабаева в обличье хрюшки у корыта с кормом, я невольно улыбнулась.

– Вот я и развеселил вас, – отреагировал собеседник, довольный тем, что я изменила свой гнев на милость.

– Вы с работы, Наташа-хон?

– Да.

– И куда направляемся, если не секрет?

– Домой.

– Какие исчерпывающие ответы! – засмеялся Карим. – И так просто и понятно: домой… А домой – это куда?

– Вы разве не знаете? – удивилась я. – Сейчас я живу у родителей Сабира Усмановича.

– Ну что же, так я и предполагал. И не ошибся…

Разговор смолк, предвещая неловкую паузу, но Карим вдруг начал говорить взволнованно, иногда путаясь в слова.

– Если бы вы знали, Наташа-хон… Мне как… Как мне досталось от Дильбар… Она стучала своими маленькими кулачками по моей груди… Плакала и говорила: – «Зачем ты отпустил Наташу?! Зачем?… Я знаю: ты обидел её, вот она и ушла от нас!»…

Поверьте, Наташа-хон, я плакал с ней вместе… Ругал себя последними словами… Я слово дал Диле, что больше не буду пить арак (водку) … И вот уже месяц не пью…

– Очень рада за вас, – отреагировала я, стараясь даже интонацией не обидеть друга Сабира Усмановича.

– Я тоже рад и за себя, и за то, что встретил вас, Наташа… И за то, что вы простили меня.

Карим Атабаевич мялся в нерешительности, собираясь, видно, что-то сказать ещё, но никак не решался. И я сделала вид, что собираюсь уходить.

– Наташа-хон, куда же вы? – спросил Атабаев с отчаянием в голосе.

– Как куда? – удивилась ему в ответ. – Домой, конечно.

– А я хотел пригласить вас в ресторан! – неожиданно выпалил собеседник.

– Меня? В ресторан? Сейчас? – ещё больше удивилась я.

– Да, – односложно подтвердил Карим.

Это предложение не только удивило меня, но и одновременно заинтриговало, ведья никогда раньше не бывала в ресторане. Не скрою: Карим-ака поставил меня перед непростым выбором – как говорятся «и хочется, и колется». Но идти в ресторан с Атабаевым?…

Видя моё замешательство, Карим произнёс весьма убедительно:

– Да не бойтесь вы меня, Наташа! Это я после арака дурным становлюсь… Даю слово, что пить не буду.

Но и эти слова не убедили меня: слишком свежи были неприятные воспоминания. А Карим продолжал:

– Правда сейчас в ресторане мало интересного: в это время почти нет людей… Самое интересное начинается часа через два: и народу побольше, и музыканты будут… Может для начала зайдём в кино? Во «Дворце Искусств» сейчас идёт новый фильм «Стервятники на дорогах»… Говорят интересный. Вы не видели?

– Нет, не видела, – ответила ему не совсем уверенно, поражаясь способности Карима «брать противника в кольцо».

– Вот и хорошо! – обрадовался тот. – Сейчас позвоним тётушке Халиме, предупредим, чтобы она не волновалась… Ну, идём же?! Идём!..

Взгляд Карима был, умаляющие-виноватый, как у ребёнка, который очень хочет загладить свой проступок, робко касался моего лица. И я, неожиданно даже для себя, согласилась. Мне очень было интересно наблюдать за человеком, которому хотелось показать себя с лучшей стороны. Так захотелось поддаться наивному обаянию Атабаева, но перед глазами стояло истинное лицо этого «большого ребёнка».

Сразу припомнилаась компания его друзей, для которой мне пришлось готовить плов. Я даже имён их не запомнила. Да и их самих – тоже. Запомнился только Толик-Тахир, который обмывал, родившегося утром сына. Он был высок ростом, худощав и вертляв, как угорь. Смуглое, узкое лицо, весьма симпатичное, и меж тем, что-то в нём было не так. Быть может, несколько оттопыренные уши, делающие его похожим на Чебурашку. Я так и определила его про себя Чебурашкой, и по-моему, не ошиблась в определении.

Лицо Толика поражало вдохновенной самоуверенностью и нахальностью, и ещё зубами. У него был полон рот золотых зубов, и, когда он улыбнулся в первый раз, я подумала: – Вот что значит: золотозубая улыбка.

Когда я накрыла на стол и собралась уходить к себе, Толик остановил меня:

– Наташа-хон, может составите нам компанию? У нас есть бутылка шампанского… Девушки обычно любят шампанское.

Золотозубая улыбка была, видимо, направлена на то, чтобы очаровать меня, расположить к обладателю оной, но я ответила:

– Спасибо. Видимо, не все девушки любят шампанское. По крайней мере, я не люблю.

– Так у нас и водка есть, и коньяк! – настаивал Тахир-Толик.

Ответила жёстко, без улыбки:

– Благодарю за приглашение, но я не пью совсем: ни шампанское, ни водку, ни коньяк.

И быстро ушла в свою комнату. За спиной раздался насмешливый голос кого-то из друзей Карима:

– Ну, что, Тахирчик, отбрила тебя девчонка?!

Тахирчик ответил полу-презрительно:

– Подумаешь, прынцесса!

И вся компания зашлась хохотом, а я тем временем закрыла за собой дверь. В доме только входные двери имеют запоры, чтобы обезопасить себя, мне пришлось вставлять ножку стула в ручку дверей, чтобы никто не мог войти в комнату без спроса. Потом я убедилась в том, что предостережение не было напрасным.

Сначала из зала доносились, приглушённые голоса, звон посуды и стаканов. Потом голоса стали громче и, наконец, словно взорвались. Я поняла, что двери в зал открыты и кто-то идёт по коридору. Шаги затихли возле моей двери. Раздалось лёгкое постукивание и приглушённый, пьяненький голос Толика:

– Принцесса, ну что же ты такая гордая? Посиди с нами немного: мы не кусаемся…

Я затихла, как мышка, притворяясь спящей, стараясь дышать совсем неслышно. Постукивание перешло в царапанье, а голос стал ещё ниже, ещё «соблазнительней»:

– Принцесса, ты где? Я тут у твоих дверей, как у твоих ног…

И снова тишина. Затем громкий голос Карима:

– Толик, Толик, куда ты делся? Мы ещё за дружбу нашу не выпили…

Карим, увидев Толика у моей двери, продолжил не понижая голоса:

– Что, Тахирчик, понравилась девочка? Красивая, не правда ли?

– Да тише ты, тише, оратор! Что разорался, как торговец на базаре?

Дальше разговор проходил уже при пониженных тонах и на узбекском языке, видимо для того, чтобы я не смогла ничего понять. Друзья на этот счёт сильно заблуждались. Они ведь не могла знать того, что я выросла среди махаллинских ребятишек, и язык знаю неплохо.

– Девочка красивая, да не про тебя, друг.

– Уж не про тебя ли?

– Не угадал, дорогой: это Сабира девчонка.

– Твоего старого дружка?!

– Тебе он тоже, как мне помнится, хорошо знаком. Не забыл ещё вижу.

– Нет, не забыл. А когда начинаю забывать, то лицо напоминает золотыми зубами.

Карим засмеялся приглушённо:

– Да, Тахир-джан, это память, так уж память: на всю жизнь. На каком это курсе он тебе отметку эту сделал?

– На третьем, – ответил Тахир. – И тоже из-за девчонки… Помнишь Катюшу Воронову? Вот тогда, из-за неё я и лишился зубов.

– Как не помнить? – отозвался Карим. – На вашем курсе все парни были в неё немного влюблены.

– Ты прав, Карим, были… А досталась она Сабирке, и потом, как козочка на привязи ходила за ним… А он попользовался и бросил, как…

Дальше последовали весьма нецензурные слова и я, чтобы не слышать этого, закрыла уши подушкой. Когда я сняла подушку с головы разговор между дружками шёл уже о том, что у Кати Вороновой от Сабира Усмановича есть ребёнок – сын.

– Карим, друг! Я хотел убить Сабирку, когда вернулся в Ташкент! – признался Тахир. – Но он уже уехал в Фергану.

– А где сейчас Воронова? – поинтересовался Карим, еле выговаривая слова, заплетающимся языком.

– Всё там же, в Джизаке. Работает в Облбольнице. После того, как получил от ворот – поворот, я больше там не был…

Голос Тахира сорвался, и он начал плакать злыми пьяными слезами. Карим успокаивал его и потащил назад в зал, предлагая залить горе водкой.

– Как хорошо, что я знаю язык, – думала я. – Иногда можно узнать много любопытного.

К языкам у меня способности с детства: я и английский знаю не хуже мамы, а может даже и лучше, потому что много слушала песен на английском, учила слова, подпевая исполнителям…

Впрочем, я несколько отвлеклась от основной нити повествования, и должна это исправить. На следующий день Карим-ака с опухшим лицом, всклокоченными волосами, высказывал мне, предъявляя претензии:

– Ишь, какая принцесса нашлась?! Что, полчаса не могла посидеть с нами?

Ответила я ему тогда довольно резко:

– Я не обязана развлекать ваших друзей!

– И тебе никто и ничем не обязан! – зло отрезал Карим.

В ответ на его слова я хлопнула дверью и ушла в сою комнату. Хотела сразу же уйти из этого дома, но куда? Ташкент для меня совершенно незнакомый, чужой город. С полчаса ходила по комнате, лихорадочно соображая, что делать, но так и не смогла ничего придумать.

Карим два раза подходил к двери, звал завтракать, и оба раза я отказывалась. Слышно было, как он сам метался по дому, не находя места. Наконец, что-то ворча себе под нос, хлопнув входной дверью, он ушёл из дома. Только после этого я немного успокоилась и ко мне вернулась способность нормально мыслить.

Я решила одеться и выйти в центр города и попробовать поискать работу самостоятельно. Ведь мне никто ничем не обязан, как выразился лучший друг Сабира Усмановича… Никто и ничем. Когда постучали в дверь, я уже была одета. Инстинктивно сжалась, ожидая неприятностей. Но стук был иной, лёгкий, не наглый. И я шагнула навстречу.

– Кто там?

– Это я – Сабир-ака, – ответил голос из-за двери.

Каким прекрасным показался этот голос, словно сам Ангел-спаситель пришёл мне на выручку. И я была несказанно рада этому. Рада, как никогда раньше. Сама не ожидала такой реакции. Видимо, поэтому и ощетинилась, как ёж.

– Здравствуйте, Наташа, – сказал Сабир-ака прямо с порога, внимательно всматриваясь в моё лицо. – А я вам привет привёз от мамы.

«Ангел-спаситель» подал мне письмо, которое я прочла мельком, потому что знала, что там написано: жалобы мамы на загубленную молодость, на непонимание её жертвы, обвинение в неблагодарности и чёрчтвости.

Отбросив письмо на кровать, я подумала с досадой:

– «Лучше бы ты денег передала, мама, чем это письмо! Оно не сказало мне ничего нового».

Сабир Усманович передал знакомую дорожную сумку со словами:

– Ваша мама попросила передать ещё вещи.

Это порадовало меня больше белого листка, сиротливо прилепившегося на краю кровати, Вещи были кстати. Не обращая внимания на Сабира, я стала выкладывать их из сумки. Особенно порадовалась своему любимому вечернему платью, которое лежало на самом дне сумки. Я так увлеклась своими нарядами, что чуть не пропустила мимо ушей слова Сабира Усмановича:

– Наташа, вы не забыли о том, что должны сейчас ехать в институт? Переодевайтесь, а я подожду в машине.

И уже в дверях он добавил:

– Забыл спросить, Наташа: Карим успел вас прописать?

– Да, – ответила я поспешно, – Вчера он вернул мне паспорт с пропиской.

– Вот и хорошо. Возьмите все документы, что у вас есть – будем устраиваться на работу. Ваша мама дала добро.

Сабир ушёл, а я подумала:

– А что ей ещё оставалось делать? Всё свершилось с её молчаливого согласия и даже, если задуматься, с активного подталкивания именно к этому шагу.

Вот так, благодаря «Ангелу-спасителю» я и устроилась на работу, и покинула дом, человека мне малосимпатичного. Впрочем, я вновь отвлеклась от повествования…

* * *

Перед началом киносеанса Карим-ака явно чувствовал себя не совсем комфортно: он то ёрзал на стуле, устраиваясь поудобней, то вынимал из кармана яркий носовой платок, вытирая воображаемый пот, то недоверчиво, краем глаза, посматривал на меня. Он, видимо, никак не мог поверить тому, что я смогла простить его и согласилась пойти с ним сюда, во Дворец искусств – сомневался, что пойду и дальше, в ресторан. Мужчина гадал, что всё это значит: подвох, авантюра, или мелкое желание уязвлённого женского самолюбия, желание отомстить?

Много, как видно, было мыслей в голове Атабаева – ох, много. Я же сидела молча, сосредоточившись на экране, в душе ликуя: к чему месть, Карим-ака? Ты уже сам-себя наказал! И мне этого вполне достаточно. Так что: даёшь ресторан! Тем более, что это первое моё посещение такого заведения – пусть даже не с тем с кем хотелось бы…

Итак, фильм нас не очень заинтересовал. Тем более, что это подделка род Запад, и подделка дешёвая. Какой Запад с разбитыми дорогами, всесильной российской мафией и хлипким «суперменом»? Ничто не может заглушить мысли в наших головах: ни выстрелы, ни повышенные тона, на которых общаются персонажи фильма, ни визг тормозов.

Я краем глаза наблюдала за соседом. На его лице время от времени возникала явно различимое недоверие. Весь его вид словно говорил: -«Что ты задумала, Наташа-хон? Что от тебя можно ждать?»

Вот и правильно, вот и хорошо: именно эти сомнения и будут держать его в узде. Странный он всё-таки человек. Не всегда его понимаю. А, впрочем, мне это и не нужно.

Как говорит мама Лина: – Он – человек не нашего круга. И он мне – не интересен.

При одной только мысли о маме, на моём лице возникла усмешка, и сосед сразу становится похож на взъерошенного воробья: он явно принял её на свой счёт. А меня начал разбирать смех, который я сдержала с трудом. Пришлось переключать внимание на действия, происходящие на экране, чтобы усыпить бдительность соседа. Через некоторое время его бдительность засыпает, и он с головой «ухолит в фильм».

Уже на улице мой нечаянный спутник поинтересовался, всеми силами пытаясь не выказать заинтересованности:

– Вы не передумали, Наташа-хон?

– Не передумала, Карим-ака. – ответила ему, пряча предательскую усмешку. – А вы случайно не передумали?

– Как вы могли подумать такое?! – взвился тот. – Едем!

– Куда? – полюбопытствовала я.

– Куда прикажешь, принцесса?!

– Я слышала ресторан «Зеравшан» неплох…

– Верно: неплох, – заулыбался Карим, давая понять, что это заведение ему хорошо знакомо.

– Так едем?

– Едем, принцесса!

Мужчина остановил такси, услужливо открыл мне дверь, приглашая сесть на заднее сиденье, а сам устроился рядом с водителем, произнося небрежно:

– Ресторан «Зеравшан», шеф!

Водитель – пожилой мужчина, явно европейского типа, с осуждением посмотрел на моё отражение в зеркале. Я почувствовала это всей кожей и щёки мои начали предательски алеть. С вызовом ответила ему взглядом: – «Какое тебе дело, дядя. Следи лучше за своими дочерьми!» Мужчина осуждающе покачал головой, а я начала злиться, и, чтобы не высказать свои мысли вслух, отвернулась к окну.

А за окном в свои права уже вступила ночь. Свет фонарей, где ярче, а где приглушённее, освещали улицу по которой катило такси, создавая какой-то иной, ирреальный мир, выхватывая из темноты знакомые картины. Возникла автобусная остановка. Группа парней о чём-то заинтересованно дискутировала, эмоционально доказывая что-то друг другу, при этом отчаянно жестикулируя. Лишь один из них – высокий стройный, с волнистыми волосами, рассыпанными по плечам, стоял молча, широко расставив ноги, и держа руки в карманах брюк. Стоял так, словно бросил вызов всей этой честной компании, и теперь ждал ответа на этот вызов.

– «Вот это – личность! – подумала я, – Только личность способна вот так стоять над толпой. Быть выше её, ярче…»

Додумать мысль до конца я не успела: такси остановилось напротив ярко освещённого здания с надписью «Ресторан Зеравшан».

– Приехали! – сказал Карим-ака, и я поспешно вышла из такси, не дожидаясь, когда он расплатится с водителем, чтобы не видеть больше испытующего взгляда таксиста.

И сразу же услышала вкрадчивый голос:

– Красавица, это не ты назначила мне сегодня свидание?

Из темноты вынырнула хлипкая фигура, вызывая улыбку: уж очень эта фигура напомнила мне юркую ящерку, Ответить не успела, потому как появился Карим и развязано выдал оппоненту:

– Осади, Бэбби! Эта девушка мне назначила свидание.

– О, Каримчик?! – заискивающим тоном отреагировал тот. – Сколько лет, сколько зим? Что-то давно тебя не было видно. Весь в трудах, весь в работе?

– Отдыхал от тебя, Бэбби, – безапелляционно ответил ему Карим, ни мало не заботясь о том, как его высказывание воспримет этот самый Бэбби.

– Ха-ха-ха! – не обиделась хлипкая личность. – Ты, как всегда, Каримчик, в своём репертуаре!

Карим повернулся ко мне, словно напрочь забывая о вертлявом вьюноше с лёгким пушком над верхней губой:

– Идём, Наташа-хон: «Зеравшан» у наших ног!

И сделал широкий, приглашающий жест.

Глава 9. «Зеравшан»

(Рассказ Н. Аристовой №1 – продолжение.)

Я поднималась вверх по ступенькам, чувствуя за спиной движение спутника: он отставал от меня всего лишь на шаг, словно прикрывая собой от ненужных взглядов и встреч. Ну, что же, Карим-ака лучше знал здешние нравы, и поэтому пришлось довериться ему, пусть даже с неким скептицизмом, потому как я имела на это право.

Шагала вверх по ступенькам легко, по возможности грациозно, всем своим видом стараясь показать, что для меня это не впервой, что делаю это, если и не каждый день, то довольно часто.

При входе в ресторан молодой человек атлетического сложения в форменной одежде, преградил мне дорогу, делая попытку остановить, но Отабаев тут же перехватил его руку.

– Санёк, своих не узнаешь?!

Санёк добродушно улыбнулся в ответ:

– О, Карим?! Давно тебя не видно… Девушка с тобой?… Проходи, дорогой – гостем будешь! – пошутил он.

И затем обратился ко мне уже вполне дружелюбно:

– Проходите, девушка. Вам – можно.

– «Как видно Отабаева здесь знают хорошо, и вход ему – не заказан. Чтобы так встречали в заведении, нужно быть, по меньшей мере, завсегдатаем», – эта мысль успела промелькнуть в моей голове, задержавшись лишь на секунду.

Сделав глубокий вдох, я шагнула вперёд, словно ныряя в омут, и желая этого, и страшась незнакомого мира, который находился на расстоянии вытянутой руки.

Слегка оробев, остановилась перед ярко освещённым залом, заполненным людьми, звуками и запахами. Моё сердце на мгновение замерло, а затем начало трепетать не-то от волнения, не-то от предчувствия чего-то необычайного. Однако, пересилив свою нерешительность, я сделала следующий шаг в этот яркий, шумный и незнакомый мне мир.

Не понятно откуда появился услужливый, широко улыбающийся человек в белоснежной рубашке с чёрной бабочкой, и начал переговариваться с Отабаевым, жестом предлагая пройти к столику.

Скованность не оставляла меня: порой казалось, что весь зал смотрит в нашу сторону. Захотелось забиться куда-нибудь в укромный уголок и оттуда наблюдать за происходящим. Но осуществить это сложновато: с моим ростом в 176 сантиметров найти такой уголок в зале, освещённом, как новогодняя ёлка, проблематично. Моя растерянность, как видно, понравилась Кариму, который видимо и хотел добиться такого эффекта: ошарашить меня, сбить с толку, оглушить всем этим великолепием. Смотрела на него украдкой и видела, что он чувствует себя здесь в своей тарелке, потому и ведёт себя так, чуть снисходительно, покровительски.

Немного успокаиваюсь лишь тогда, когда мы оказались за уютным столиком по правую руку от входа. Услужливый молодой человек подал мне меню, а я передала его Кариму со словами:

– Карим-ака, как видно, вы лучше знаете все тонкости… Этой кухни. Доверяюсь вашему вкусу.

Отабаев сделал заказ официанту, а я украдкой разглядывала зал, как бы расчленённый на маленькие сектора-столики, и в то же время не потерявший единство пространства.

Убедившись, что никому нет до меня дела, я совершенно успокоилась.

– Наташа-хон, вам здесь нравится? – поинтересовался Отабаев.

– Да, очень. – ответила ему вполне искренне. – Такое впечатление, словно я уже бывала здесь… Когда-то…

Отабаев снисходительно улыбнулся и говорит:

– Я рад, что хотя бы этим смог угодить вам.

Официант принёс на подносе блюда и расставляя их на стол, давая им комментарии:

– Лангет «Ташкентский», димлама «Гулистон», салат фирменный «Зеравшан», ширмон-нон…

В центре стола официант воодрузил несколько бутылок: шампанское, минеральная вода, лимонный напиток, а также ваза с фруктами, вазочка с шоколадными конфетам и различными орешками.

Перехватив мой удивлённый взгляд, Отабаев пояснил:

– Я обещал, что не буду пить сегодня… Но без шампанского обойтись нельзя никак!

И, слегка наклонившись ко мне, добавил чуть тише, словно его могут подслушать:

– Нас просто не поймут…

Очень хотелось есть, но приходится ждать пока Карим-ака положит начало трапезе, ведь я, можно сказать, его гостья. Но Отабаев не торопился: неожиданно он стал весьма словоохотлив, рассказывая о завсегдатаях заведения, чуть ли не пальцем показывая в сторону тех, о ком говорит. Особой, культурой, как я уже поняла, он не блещет. Поэтому старалась не обращать на это внимание. Карим шутил, смехом реагируя на свои же шутки, и я начинала скучать, опасаясь, что из-за его словоохотливости всё остынет.

К нашему столику вновь вернулся официант, мастерски открыв бутылку шампанского, он налил его в два высоких фужера на тонких, длинных ножках. Я попыталась запротестовать, но Атабаев, словно вспоминая, произнёс с досадой:

– Как же я забыл, что вы не любите шампанское?!

Он попытался встать из-за стола, но я жестом остановила его:

– Ничего, Карим-ака, немного можно… Здесь совсем иная обстановка.

Наконец, Атабаев понимающе улыбнулся и поднял свой фужер, предлагая последовать его примеру.

– Первый тост за вас, Наташа… хон. За молодость, красоту… За добрую вашу душу. И за удачу!

Я отпила глоток шипящего напитка, который сразу ударил в нос, и собиралась уже поставить фужер на стол, но мой спутник запротестовал:

– Нет-нет! Первый тост нужно пить до дна! И потом, вы, что не желаете себе удачи?

– Карим-ака, – улыбнулась ему в ответ, – вы собираетесь меня напоить?

– Разве можно напоить шампанским?! – искренне удивился тот. -Это же дамский напиток.

– Значит можно, – не согласилась я, отпивая ещё пару глотков.

Приятный запах еды манил со страшной силой, и я, закинув в рот пару-тройку виноградин, чтобы перебить вкус шампанского, не дожидаясь Атабаева, принялась за еду.

За это время спутник успел допить свой фужер и вновь наполнил его шипучим напитком, на забыв долить и мой.

Этот фужер с небольшими промежутками я выпила весь до дна, под одобрительные взгляды Карима.

И сразу стало легко, весело, немного закружилась голова, и чистая светлая мелодия зазвучала в душе. Прислушавшись я поняла, что она не только в моей душе – она вокруг, она со всеми. За моей спиной, на возвышении играла какая-то группа. Повернув голову в эту сторону, я увидела, как четверо молодых парней играют мелодию, которую мне не доводилось слышать раньше, хотя я, если можно так сказать, заядлый меломан (или всё же: меломанка?). Именно эта мелодия, как мне показалось сначала, звучала в моей душе.

Но более, чем мелодия, меня поразила девушка в платье из «парчи», извивающаяся в ритме музыки, словно змея перед факиром. Она была изящна, тонка, как тростинка, обладала какой-то удивительной грацией, но вместе с тем не производила впечатление слабого существа. Её большие чёрные глаза говорили больше слов, а движения были пластичны, выразительны и нежны.

Карим, как заворожённый смотрел на танец и шептал восхищённо, напрочь забывая обо мне:

– Ах, что за девушка?! Что за девушка!

Раздались возгласы:

– Пантера!… Браво, Пантера!

– Пантера? – удивилась я вслух. – Почему именно пантера?

И тут же ответила сама себе:

– А ведь действительно: пантера… Кошачьи мягкие движения, чёрные глаза, волна чёрных, с лёгкой рыжинкой, волос… Чёрная пантера… Девушка-пантера…

– Кто такая? – спросила Карима, который готов был сорваться с места, чтобы «пасть к ногам» танцующей девушки.

– Не знаю, – автоматически ответил тот. – Эта группа, видимо, здесь недавно – раньше выступали совсем другие артисты… Если желаешь знать – я поинтересуюсь.

И я поняла, что он совсем не из-за меня хочет выяснить кто такая эта девушка, а потому, что она ему самому очень понравилась.

– Минуту, Наташа! Я сейчас.

И Карим сорвался с места, оставляя меня одну.

Забыв о еде, о кулинарных изысках и повернувшись спиной к столу, заставленному «фирменными блюдами», я во все глаза продолжала наблюдать за колдовским танцем. Девушка танцевала так самозабвенно, целиком растворяясь в музыке, словно не замечая множества пар глаз, устремлённых на неё. Если честно, то я не встречала ещё такой танцовщицы, как она, хотя живу в Узбекистане с самого рождения. Её танец и удивлял, и завораживал, и восхищал. И не только мужчин, потому что музыка тонула в овациях и выкриках как мужских, так и женских голосов:

– Браво, Пантера! Браво колдунья!

Танец закончился и девушка склонилась в глубоком реверансе, а к её ногам падали цветы, видимо, специально припасённые к этому случаю.

Танцовщица застенчиво улыбнулась, всё ещё находясь под властью музыки, и, подобрав букет, пошла через зал, который аплодисментами благодарил её за доставленное удовольствие.

Меж тем вернулся Карим, шлёпаясь на стул интуитивно, даже, как мне показалось, не замечая его.

– Узнал! – произнёс он с таким видом, словно только что выиграл пару сотен рублей. – Всё узнал! Зовут Ритой Ераловой. Группа называется «Белый лимузин». Руководитель, он же гитарист, он же солист – Андрей Кучинский. Говорят: прелюбопытный тип. Мастер на все руки…

Выпалив всё это, он выдохнул так, словно пробежал стометровку:

– Уф!

Одним глотком допил своё шампанское, не забыв наполнить им оба пустых фужера.

Тем временем зал вновь взорвался аплодисментами, и я вновь повернулась к помосту. Молодой человек, которому так яростно аплодируют в основном дамы, стоял профилем к нашему столику, и поэтому сначала не привлёк моего нимания. В моём слегка затуманенном сознании мелькнуло подозрение, что совсем недавно я видела и эти волосы, рассыпанные по плечам, и эту гордую осанку, и уже ощущала его парение над толпой. Когда молодой человек повернулся ко мне лицом, я сразу узнала его:

– «Это же личность! Та, с остановки…»

Да, это, несомненно, был тот же парень. Хотя в следующий момент я уже начала сомневаться: меня слегка удивили и насторожили глаза этой личности. В потоке света, направленном на возвышение, они показались мне какими-то холодными, почти стальными. Там, на остановке он представился в воображении совсем иначе. Более возвышенным что ли, более романтичным…

Музыканты о чём-то тихо посовещались, затем «личность» обратилась в зал:

– Друзья мои, сегодня вечер принадлежит вам… И мы будем исполнять все ваши желания… Но сначала я хочу предложить вам одну, на мой взгляд, очень интересную вещь.

Из противоположенного конца зала кто-то громко поинтересовался:

– Андрей, твою вещь?!

– Нет, – ответил тот. – На сей раз не мою, но в моей обработке.

– «Так, – сообразила я, – значит это и есть „прелюбопытный тип“, который и гитарист, и солист, да ещё и по совместительству руководитель… Андрей… Кучинский.»

Свет в зале померк и начал свою игру где-то над головами музыкантов: он то расходился разноцветными кольцами, как круги на воде, то рассыпался звёздами или замысловатыми узорами, расходясь во все стороны и вновь собираясь в одну точку.

Андрей виртуозно вёл свою партию соло на гитаре: казалось даже воздух в зале раскалился и звенел тонкой струной, а зал почти так же зачарованно наблюдал за человеком со стальными глазами, ведущим разговор с ним на языке высокой музыки.

– «Да, исполнитель он классный! – подумала я восхищённо, зачарованная виртуозным игрой. – Пока не знаю каков он композитор и каков певец, но исполнитель – что надо. Как сказал Карим: мастер на все руки.