~ 84 ~
Наконец приехала Таян. Первым делом юная служанка-знахарка заговорила боль, изводившую Дирмута. Затем со слезами на глазах поблагодарила травниц и знахаря за заботу о королеве, чем сразу расположила их к себе. И принялась готовить настои.
Через два дня жар спал. Янара даже сумела сесть и сделала несколько глотков бульона. Рэн помог ей подержать детей на руках. Таян рассказала о Бертоле, клюнула носом её в щёку, показывая, как малыш целуется. Янара посмеялась, опустила голову на подушку и провалилась в глубокий сон.
Радость окружающих длилась недолго. Янара не проснулась утром. Не открыла глаза и на следующий день. Попытки разбудить её не увенчались успехом. Худенькое лицо стало похоже на восковую маску, сквозь тонкую кожу на руках просматривались ниточки-вены, дыхание с трудом прослушивалось. Жизнь еле теплилась в изнеможённом болезнью теле.
Мать Болха растирала королеве руки и ноги. Лекари, Таян и Миула, сидя за столом в передней комнате, перебирали в мешках травы и засушенные плоды деревьев. Что лечить? Ни жара, ни кашля, ни рвоты, ни кровотечения. Только беспробудный сон.
Лейза наклонилась к Янаре и прошептала ей на ухо:
– Жди меня. Я тебя заберу. – Выйдя из опочивальни, обратилась к присутствующим: – У кого-то из вас есть вещь, которая очень дорога вам? С которой вы никогда не расстаётесь.
– У меня есть, – ответила Таян и вытащила из-за ворота платья маленький мешочек. – Мой амулет. В нём травы. Я никогда с ним не расстаюсь.
Лейза протянула руку:
– Дай мне. Я завтра верну.
Таян начала снимать шнурок через голову.
– Не надо, – остановила её Лейза. – Всё? Никто больше не носит памятные вещи?
– Я ношу, – отозвалась фрейлина Кеола. – Медальон. В нём локон моей мамы.
– Дадите мне до завтра?
– Конечно, – кивнула Кеола и выудила из-под воротника золотую цепочку.
– Не надо, – проговорила Лейза, ловя на себе непонимающие взгляды.
– У меня есть нож, – подала голос Миула.
– Ты готова мне его дать?
Миула полезла под юбку.
– Не надо, – отказалась Лейза и прижала кулак к губам.
Ей нужен якорь, который удержит её в этом мире. Такой якорь, который заставит вернуться и выполнить клятвенное обещание. К Рэну идти бесполезно: он всё отдаст матери. И Киаран отдаст не задумываясь.
Лейза уже хотела пойти к королевским гвардейцам, когда из опочивальни раздался голос Болхи:
– У меня есть памятная вещица. Ангелочек. Мой брат вырезал его из белого ясеня.
Лейза вернулась к кровати больной:
– Можешь дать его до завтра?
– Нет, миледи, не могу, – виновато улыбнулась Болха, поглаживая ноги Янары.
– Я ничего с ним не сделаю.
– Простите, миледи. Эта вещь мне очень дорога.
– Пожалуйста, – не отставала Лейза.
– Он сломается.
– Не сломается.
– Сломается! – упиралась Болха. – Он очень хрупкий. Я как-то обронила его и не заметила. Наступила нечаянно и отломала крыло. Куда оно потом делось – не знаю.
– Или дай мне вещицу, или уходи.
Монахиня побледнела. Её губы задрожали.
– Так нельзя.
– Можно, – стояла на своём Лейза. – Уходи!
Болха прикрыла ноги Янары одеялом и с понурым видом пошла к двери.
– Я, Лейза Хилд, мать короля, клянусь, что верну тебе, мать Болха, памятную вещь в целости и сохранности.
Монахиня замешкалась у порога.
– Я клянусь всеми богами, что утром вложу в твою ладонь то, что тебе дороже всего на свете.
Помедлив, Болха распорола шов на лифе монашеского одеяния и вытащила из потайного кармашка деревянную фигурку однокрылого ангела.
Поздно вечером Лейза отправила Рэна спать в соседние покои. Дождалась, когда по комнатам разойдутся слуги и лекари, и попросила Миулу проследить, чтобы никто не вошёл в опочивальню королевы.
Сжимая в кулаке фигурку ангела, легла рядом с Янарой:
– Милое дитя, покажи мне, где ты. – Закрыла глаза и принялась монотонно повторять про себя: «Спать… спать… спать…»
Тишину разорвал детский плач. Лейза подняла голову. На столбе болталось тело юноши. Две монахини тащили девочку к телеге, а она тянула руки к висельнику и рыдала.
– Болха! Прекрати! – прозвучал суровый голос. Из туманной дымки возник пожилой человек в шерстяном плаще и с коротким мечом на поясе. – Отмолишь его грехи, и я тебя заберу.
Не забрал, уныло подумала Лейза и скользнула взглядом по тесной комнате с крошечным окошком под потолком. Келья. Посмотрела на ушаты с замоченным бельём и девочек-послушниц, колотящих кого-то в углу. Прачечная при монастыре…
Сон – это сцена, на которой можно увидеть только то, что видит хозяин сна. Не надо за ним идти или бежать. Разум спящего сам меняет на сцене декорации и актёров и создаёт новые картины. Зато возможен переход из сновидения одного человека в сновидение другого. Недаром людей, обладающих этим даром, называют «сноходцы».
Лейза прошла сквозь зыбкую стену и замерла в нерешительности. Это сон или явь?
Чёрный лес. Земля под ногами колыхалась, словно под слоем хвои и гниющей листвы находилось болото. В небе вспыхивали огненные зарницы, осыпая искрами наклонённые в одну сторону деревья и скрученные, похожие на клубки змей корни.
Желая удостовериться, что она спит, Лейза плотно сомкнула губы, зажала пальцами нос и сделала глубокий вдох. Воздух свободным потоком хлынул в лёгкие. Такое возможно только во сне.
Прислушиваясь к зову ночных птиц, несмело позвала:
– Янара.
– Нара, нара, нара… – донеслось со всех сторон.
Сбоку промелькнула тень:
– Тише!
– Рэн? – прошептала Лейза.
– Иди в карету! Здесь бродит вепрь. Сэр Ардий! Уведите её!
Лейза шагнула в просвет между деревьями и оказалась возле реки. На другом берегу возвышались сказочные замки. У кромки зеркальной воды стояла Янара. Лицо цвета слоновой кости, волосы заплетены в сложные косы, кружевное платье с длинным шлейфом. Янара повернулась к Лейзе и посмотрела сквозь неё.
Вдруг пространство исказилось, сломалось, как ваза из разноцветного стекла. Осколки на миг зависли в воздухе и собрались в новую картину. Просторная опочивальня. Стены покрыты светлыми гобеленами с изображением цветущего луга. Глядя в окно, Янара водила гребнем по волосам. Отложив гребень, взяла хрустальный кубок с вином.
– Чего ждёшь? – прозвучал рядом с Лейзой приятный мужской голос.
Она взглянула на седовласого бородатого человека в белоснежном балахоне. Сомкнула губы, зажала пальцами нос и сделала глубокий вдох, проверяя на всякий случай, сон ли это. Ещё крепче стиснула в кулаке фигурку ангела.
– Пытаюсь понять, куда я попала. Я сплю, а королева – нет.
– Интересно. – В голосе незнакомца послышалась улыбка. – Почему ты так решила?
– Посмотри сам. – Стараясь не делать резких движений, Лейза указала на хрустальный кубок. – Она только что из него отпила. Вина в бокале стало меньше. Во сне так не бывает. В зеркале отражаются стены и угол кровати. Видишь? Будто всё настоящее. Так не должно быть. И тени… Здесь правильные тени. Она не спит.
Незнакомец провёл ладонью по бороде, выравнивая каждый волосок.
– Может, она умерла?
Лейза прошептала:
– Она жива.
Ей хотелось схватить старика за грудки и прокричать эти слова ему в лицо. Останавливала мысль: любое резкое движение или громкий звук разбудит её. Получится ли снова попасть сюда?
– Кто ты такой? – спросила Лейза.
Янтарные глаза незнакомца светились простодушием, но в их глубине таилось нечто пугающее.
– У меня много имён.
– Как у дьявола, – пробормотала Лейза и отвернулась.
Пространство искажалось, ломалось и складывалось в новые картины, наполненные светом, теплом, тишиной и спокойствием. Уставшее от переживаний сознание сыграло с Янарой плохую шутку. Она застряла в своих грёзах.
Лейза впервые оказалась в такой ситуации, не знала, как себя вести, и боялась сделать только хуже. Несколько раз пыталась взять Янару за руку – пальцы сжимали воздух. В ушах звучал голос старика: «Может, она умерла?» Умрёт – от голода – если её не вытащить отсюда.
– Ты лежала холодным комочком в маленьком гробу, – прозвучал старческий голос. – В тот гроб и башмак не поместится.
Ощутив, как по спине стекла струйка ледяного пота, Лейза обернулась.
Старик сидел на пеньке посреди цветущей поляны.
– Позвали священника, а пришёл я. Твоя мать опухла от слёз. Несчастная женщина. Муж смертельно болен. Новорождённая дочь не прожила и дня. Я сжалился над ней.
– Это был ты… – прошептала Лейза.
Деревянная фигурка ангела обожгла её ладонь, предупреждая об опасности. Нельзя выдумку разума принимать за чистую монету, иначе утратится чувство реальности.
– Я одарил тебя крупицей своих способностей. Просто удивительно, – хмыкнул старик. – Ты умеешь проникать в чужие сны. Тебе даже удалось убедить спящего мужа, что он умер.
– Наутро его должны были четвертовать. Я не хотела, чтобы он мучился.
– Ты научилась спать без сновидений.
– Научилась. В мой сон мог кто-нибудь проникнуть. Например, ты.
– Мог, мог. Более того, я пытался. Хотел предупредить. – Старик поднялся на белый мостик, соединяющий берега быстрой речушки. – Зачем ты сунулась в вотчину матушки-Смерти?
Фигурка ангела превратилась в кусок раскалённого железа. Борясь с желанием разжать пальцы и подуть на ладонь, Лейза затолкала кулак под мышку и поискала взглядом Янару; теперь она бросала камешки в воду.
– Когда?
– Когда оживила ребёнка.
– Я не знала, что у меня получится.
– Твой дар размером с ячменное зёрнышко. Не лезь куда не следует!
– Хорошо, не буду, – кивнула Лейза, наблюдая за Янарой.
– Поменяйся с ней местами, – проговорил старик. – Отдай ей якорь.
– Какой якорь?
– Тот, что прячешь в кулаке.
– Что произойдёт?
– Она вернётся к детям, а ты останешься здесь.
Лейза мягкой походкой направилась к Янаре.
– Э-эй! – окликнул старик. – А подумать?
– О чём тут думать?
Когда Янара наклонилась, чтобы взять с берега камешек, Лейза вложила ей в ладонь фигурку.
Всё вокруг озарила ярко-белая вспышка. Лейза сильно зажмурилась и повалилась на землю. Долго лежала не двигаясь. Наконец набралась смелости и медленно подняла веки.
– Вы мне снились, – прошептала Янара и потёрлась щекой о подушку.
Лейза кулаком вытерла слёзы:
– Неужели?
– Только я ничего не помню. – Янара вытащила руку из-под одеяла и показала фигурку ангела. – Что это?
– Это?.. Это надо отдать Болхе, – пробормотала Лейза и со страхом уставилась на собственный кулак.
Разжала пальцы. На ладони лежал круглый гладкий камешек.
~ 85~
Целых двадцать лет рыцари Шамидана не имели возможности проявить себя на войне или на королевских турнирах. Грабительские набеги на деревни, разбой на лесных дорогах и вооружённые конфликты с соседями не брались в расчёт, ибо настоящая война – это огромное войско под знамёнами знатных домов с королём в авангарде, это грандиозные сражения, захват земель и замков, легальное насилие и узаконенное мародёрство.
Вдовствующая королева Эльва – ограниченная в правах и средствах – не проводила рыцарские турниры, поскольку не могла одаривать победителей по-королевски. Лорды иногда устраивали состязания в своих феодах. Рыцари сражались за трофеи (кони, шлемы, мечи) и за получение выкупа. Риск соответствовал награде, и состязания больше напоминали красочные представления, чем ожесточённые схватки. Подобные игрища, как и междоусобные битвы, тешили самолюбие воинов, однако не приносили им всеобщего признания, не делали их героями баллад и не превращали в богачей.
К власти пришёл герцог Рэн Хилд, и дворянство встрепенулось: молодой, гордый и амбициозный правитель просто обязан возродить легендарные традиции! Осталось только дождаться знаменательного события: заключения военного союза, подписания важного договора или рождения престолонаследника. Но постигшие королевскую чету несчастья не располагали к праздникам. О первом сыне королевы старались не говорить. Теперь она произвела на свет недоношенных младенцев. Наследника короны искалечили при родах, сама же королева слегла в горячке.
Два месяца из Фамальского замка не поступало новостей. Народ начал посматривать на флаги, реющие над башнями: нет ли на них траурных лент? И вдруг в конце весны глашатаи оповестили столицу о решении светлейшего государя провести рыцарский турнир в честь своих детей и дражайшей супруги.
В разные уголки страны поскакали гонцы с вестью о предстоящем торжестве. Женщины кинулись к портнихам. Воины с трепетом вытащили из сундуков парадные доспехи, которые отличались от боевых так же разительно, как отличается соболиная шуба от телогрейки.
На подготовку ристалища ушло более месяца. Под турнирное поле отвели широкую равнину за городской стеной, обнесли её деревянным барьером. По периметру возвели трибуны для простых зрителей, построили ложи для лордов и почётных гостей Фамаля. Для королевской семьи воздвигли высокий помост под парчовым навесом с богатой бахромой. За трибунами установили шатры и павильоны для рыцарей, оруженосцев, слуг и коней.
Церковь осуждала бессмысленное кровопролитие, по этой причине клирики отказались выступить в роли врачевателей. Для оказания помощи раненым – из соседних деревень и городов хлынули брадобреи; для них соорудили просторные палатки, у входа воткнули флагштоки с белыми вымпелами.
За неделю до начала турнира к столице рекой начали стекаться люди, телеги, фургоны. Вскоре в палаточном лагере яблоку некуда было упасть. Свиты, прибывшие с рыцарями, разбили стоянки поблизости – в лесу, предпочитая простор лужаек тесноте комнат в постоялых дворах.
С рассвета и до заката водовозы поставляли на равнину бочки с водой, работники харчевен привозили на тележках корзины с провизией. От шатра к шатру ходили клерки Хранилища грамот, составляя турнирные списки и сверяя документы, подтверждающие благородное происхождение участников.
Между павильонами сновали толпы зевак: одни уже знали, за кого будут болеть, другим только предстояло выбрать своего фаворита. Купцы принимали ставки; тут и там слышались крики: «На сэра Грира десять серебряных “корон”… На сэра Барамо двадцать золотых “корон”… На сэра Зирту сто…»
Навесы не спасали людей от жары. Раскалённая земля обдавала нестерпимым зноем. Сапоги перетирали пожухлую траву в пыль, и всё вокруг тонуло в серо-жёлтой дымке. От гула голосов и ржания коней закладывало уши. От множества ярких штандартов пестрило в глазах. Но ничто не мешало рыцарям пребывать в приподнятом настроении. Они картинно позировали перед простыми горожанками и благородными дамами и награждали соперников грозными взглядами.
День накануне праздника Двух Семёрок выдался особенно суматошным. Герольды – распорядители на рыцарском турнире, исполняющие также обязанности судей, – разделили участников ристалища на два отряда, учитывая при этом их опыт и мастерство, чтобы никто не имел перевеса изначально. Воины принесли клятву не нарушать три правила: не калечить коней, не биться вдвоём против одного и не вести бой в углах поля, где раненые находили убежище.
На закате толпы горожан вернулись в столицу. Стражники закрыли ворота, и за городскими стенами повисла тишина, изредка нарушаемая всхрапом коней. Состязание начнётся на рассвете, у рыцарей оставалось несколько часов, чтобы крепким сном пополнить силы.
Фамальский замок проснулся задолго до восхода солнца. В гостином зале слуги накрыли столы к завтраку. Король передал через камердинера, чтобы его не ждали. Почётные гости и придворные, одетые в цвета своего рода, в коротких накидках с вышитыми гербами, расселись на скамьях и приступили к трапезе, насмешливо поглядывая на лорда Айвиля.
Каждый великий дом выставлял на королевский турнир как минимум одного рыцаря. Им мог быть сам великий лорд, но чаще в сражениях принимали участие его сыновья и (или) вассалы. Дом Айвилей выбивался из общей картины: хозяева Выродков не подчиняли себе малых дворян, не брали на воспитание их отпрысков и, соответственно, не имели вассалов. Айвили опоясывали мечами только своих сыновей. Поскольку Гилану Айвилю едва исполнилось четырнадцать, свита ожидала увидеть на турнирном поле Киарана, а он как ни в чём не бывало сидел рядом с матерью короля, разодетый в пух и прах: в тёмно-коричневый шёлк и песочного цвета бархат. На груди блестел фамильный медальон с изображением стрел.
Не стесняясь в выражениях, придворные громким шёпотом обсуждали слабое здоровье и плохую физическую форму лорда Айвиля, его гротескную манеру держаться с апломбом, смелость и удаль, которые на поверку оказались показными.
В иное время Киаран зыркнул бы на болтунов так, что их языки прилипли бы к нёбу. Но сейчас он катал пальцем по тарелке цыплячий горох и с задумчивым видом посматривал в окно. Ночь выдалась пасмурной и душной. Перед рассветом воздух потемнел настолько, что не было видно ни неба, ни построек, и лишь огни факелов на крепостной стене подсказывали, где находятся границы Фамальского замка. Жара изрядно надоела, тем не менее, если пойдёт дождь, то состязания перенесут на другой день: на размокшей земле закованные в железо рыцари не сумеют продемонстрировать мастерство в ближнем бою, и сражение обернётся барахтаньем в грязи. Не на такое зрелище рассчитывают зрители. Не такие выступления достойны высочайших наград короля.
– Что вас тревожит? – спросила Лейза, наблюдая за Киараном.
Она видела тревогу в прищуре его глаз, в изгибе губ и в этом неосознанном катании горошины по пустой тарелке.
Раздавив горошину пальцем, Киаран наполнил бокал вином:
– Тяжёлый день. Хочу, чтобы он поскорее закончился. – И залпом осушил кубок.
***
Стоя посреди своей опочивальни, Рэн посматривал в открытые окна и, замечая отдалённые вспышки молнии на горизонте, тешил себя надеждой, что погода всё же позволит провести турнир. Оруженосцы затягивали на его боках ремни, соединяющие кирасу – две пластины, выгнутые по форме груди и спины. Железные доспехи, покрытые пурпурной эмалью, были декорированы полосками прорезного золота. Фестончатые украшения походили на кружева и придавали кирасе изящный вид.
Прикрепив к пластинам позолоченные оплечья с выпуклыми лебедями, оруженосцы одёрнули рукава и полы королевского дублета из чёрного бархата. Застегнули под горлом Рэна пурпурный плащ, вышитый золотой нитью, и выложили фалды. Рэн поправил ремень с мечом, надел корону и поспешил к жене.
Янара, одетая, как и супруг, в пурпур и золото, находилась в детской. Рэн обнял её за талию и склонился над колыбелями:
– Не спят?
– Они только что поели, – прошептала Янара.
За три с половиной месяца малыши прибавили в весе, окрепли и более не напоминали сморщенные комочки. Двойняшки совершенно не походили друг на друга. В Игдалине Янара узнавала себя, Рэн видел своё отражение в Дирмуте. Радость родителей была бы безмерной, если бы не родовая травма первенца. Всякий раз Рэн притрагивался к ножкам сына, надеясь ощутить в них жизнь. Но нет, Дирмут никак не реагировал на отцовское прикосновение.
– Нам пора, – сказал Рэн еле слышно и прикрыл ноги малыша одеяльцем.
В предрассветных сумерках протрубил боевой рог. Пышный кортеж, возглавляемый знаменосцами, покинул Фамальский замок и двинулся по освещённым факелами улицам.
На поникшем штандарте мерно раскачивались золотые кисти, и складывалось впечатление, что кони идут в ногу. Рэн ехал на чёрном иноходце рядом с открытой каретой, в которой восседали Янара и Лейза. За ними следовали гвардейцы и поредевшая свита: кое-кто из придворных решил участвовать в военных играх. Горожане встречали короля и королеву восторженными возгласами и присоединялись к процессии.
Когда кортеж добрался до ристалища, воздух посветлел, однако небо затягивали тучи. Всё вокруг – равнина, трибуны, ложи – казалось тусклым и унылым, и только парчовый навес над помостом играл яркими красками. Из рыцарского лагеря доносились отрывистые крики. Разгорячённые близостью яростной схватки, воины не следили за словами. В другое время женщины закрыли бы уши – сейчас ругательства звучали боевой музыкой.
Подобрав юбки, Янара взошла на помост и заняла место слева от кресла супруга. Лейза села рядом с ней и посмотрела на ближнюю ложу, где расположился лорд Айвиль. Бледный и задумчивый, он резко выделялся на фоне оживлённых коллег.
– Что это с ним? – спросила Янара. – Случаем, не заболел?
– Я сама его не узнаю, – отозвалась Лейза.
Продолжить разговор помешало появление Святейшего отца.
– Вы выбрали удачный день для турнира, ваше величество, – проговорил он язвительным тоном, поднимаясь по ступеням. – Сегодня праздник Двух Семёрок. Вместо того чтобы пойти в храм и помолиться, люди отправились посмотреть на резню. Когда низменное развлечение заменяет собой молитву, мир человеческий превращается в животный мир.
Рэн обменялся взглядами с женой и матерью. Святейший явился без приглашения, бесцеремонным образом вклинился в королевскую семью, а теперь стоит с таким видом, будто король ему что-то должен. Находясь перед подданными как на ладони, Рэн не мог проявить неуважение к иерарху. Подавив злость, дал знак караульному. Тот притащил из ближнего шатра раскладной стул и поставил его справа от кресла короля.
– Турниры – это зло в чистом виде, – продолжил разглагольствовать Святейший, усаживаясь на жёсткое сиденье. – Они пробуждают гордыню и зависть, разжигают ненависть и гнев, вызывают алчность, поощряют чревоугодие во время пиров. И самое ужасное – турниры потворствуют разврату, поскольку рыцари сражаются для удовольствия распутных женщин. Вы только посмотрите на них! Нарядились как актриски, порядочную даму от шлюхи не отличишь. После игрищ они ринутся в шатры воинов расточать и тратить свою честь.
Лейза наклонилась вперёд, чтобы за Янарой и Рэном увидеть иерарха:
– Я слышала, что, перед тем как уйти в монастырь, вы были рыцарем.
– Такова участь дворян. Так сложилось исторически.
– Вы участвовали в турнирах?
– Приходилось.
– Сколько вы одержали побед, сэр Кьяр?
– Забудьте это имя!
– Сколько воинов вы убили и покалечили? Скольких женщин совратили с пути добродетели? – Не получив ответа, Лейза пригладила на коленях шёлковое платье. – На самом деле меня интересует другой вопрос. Если турниры – зло в чистом виде, то почему вы здесь?
– Я пришёл помолиться за грешные души. – Святейший отец всем телом повернулся к Рэну, звякнув серебряными кольцами на чёрном одеянии. – А вы почему молчите?
– Нападать вдвоём на одного запрещено правилами турнира.
Святейший рассмеялся. Неподдельное веселье в глазах болотного цвета и этот смех – рассыпчатый, беззлобный – вдруг превратили раздражительного церковника в жизнерадостного человека. Его широкие плечи и мозолистые, как у каменщика, руки, его крепкие ноги, словно вросшие в доски помоста, говорили об отличной физической подготовке. Рэн смотрел на мощную шею с выпирающим кадыком, на скуластое лицо, обрамлённое посеребрёнными волосами, и видел воина. В нём ещё бурлит нерастраченная сила, и воспоминания о славном прошлом омывают его сердце горячими волнами. Почему он насилует свою природу и вместо доспехов носит чёрный балахон?
С противоположной стороны поля донеслось бряцанье панцирей и храп коней. В широком проходе между трибунами стало заметно движение. Рассмотреть что-либо не представлялось возможным – помехой служило не только большое расстояние, но и пасмурное утро.
Рэн навалился боком на подлокотник кресла и начал объяснять Янаре:
– Сейчас рыцари выстраиваются в колонну по двое для торжественного открытия турнира.
– Они проедут по полю? – спросила она, не сводя глаз с дальних трибун.
– Да, они проедут перед нами. Ты можешь выбрать фаворита.
– Как? Они ведь в шлемах.
Рэн не сдержал улыбку:
– Одни оценивают фигуру рыцаря, другие – доспехи. На кого-то производит впечатление конь. А некоторые просто болеют за тот или иной знатный дом. Лорды или их сыновья выедут со своими штандартами. Вольные рыцари – те, у кого нет сюзерена, – выедут с собственными флагами. Вассалы выедут с вымпелами домов, от которых они выступают. У каждого на оплечьях геральдика, на плащах и щитах гербы. Единственное, участников довольно много, в схватке следить за фаворитом крайне сложно.
– Кто выступает от дома Хилдов?
– Сэр Ардий.
Янара прижала к груди сцепленные руки и прошептала:
– О господи…
– Ты не рада?
– Он опекун моего сына. Если с сэром Ардием произойдёт нечто плохое – кто встанет на защиту Бертола?
Рэн откинулся на спинку кресла:
– Пока я жив, твоему сыну ничто не угрожает.
– Конечно, не угрожает. – В голосе Янары слышалась неприкрытая обида. – Только ты находишься здесь, в Фамале. А сэр Ардий почти всё время проводит с Бертолом, тренирует защитников крепости, решает вопросы с соседями… – Она запнулась на полуслове. Дотянулась до руки Рэна и крепко сжала его пальцы. – Прости. Пожалуйста! Прости!
– Зря волнуешься. Сэр Ардий окажется в числе победителей.
– А если нет? Если его ранят. А если… – Голос Янары сломался.
Рэн поцеловал её руку:
– Ты можешь взять сэра Ардия под свою защиту, если решишь, что он в опасности. – И указал на установленный возле помоста шест, обвязанный пурпурной лентой.
– Королевская милость, – прошептала Янара. – Как же я забыла о королевской милости?
– Только не вступайся за него в начале сражения, – попросил Рэн. – Дай ему шанс проявить себя.
Раздался протяжный звук рога. Природа словно ждала этого сигнала. Острый, как лезвие, ветер взрезал стоячие облака. Засверкали в лучах солнца латы воинов и броня коней. Развернулись штандарты, затрепетали вымпелы, всколыхнулись за спинами рыцарей короткие накидки, ожили вышитые гербы домов. Железные горы тронулись с места и, миновав проход между трибунами, двинулись по полю чести и славы.