~ 71 ~
В храме Веры толпились монахи, религиозные служители, попрошайки и горожане, нашедшие здесь убежище, как только пролилась на улицах первая кровь. Взирая на Ангела-спасителя, Святейший отец читал молитвы на церковном языке. От долгого стояния у людей деревенели ноги, от духоты тошнило, от дыма факелов слезились глаза. Служки бесшумно сновали между рядами, держа кувшины с вином. Присутствующие делали по глотку – запасы вина иссякали.
Вдруг с грохотом распахнулись двери. Король въехал в зал верхом на коне и двинулся через толпу по мгновенно созданному проходу. Оборвав молитву на полуслове, Святейший резко обернулся. Серебряные кольца на чёрном одеянии испуганно звякнули, капюшон сполз с головы, открыв взору длинные седые волосы и проплешины на висках.
Перестук копыт затих – конь остановился перед трибуной, воздвигнутой на возвышении. Не сумев прочесть на лице короля ни мыслей, ни чувств, Святейший невольно поёжился и, сложив на животе руки, спрятал ладони в широкие рукава.
Люди несмело потянулись к выходу. Кто-то ускорил шаг, и все как один побежали, толкаясь и наступая другим на пятки.
– Вы считаете, что бог существует на самом деле? – спросил Рэн.
Эхо его голоса заметалось от стены к стене, ударяясь в фрески, рассказывающие о конце света и страданиях грешников в преисподней.
– Я в это верю, ваше величество, – произнёс иерарх.
– Говорят, он вездесущ. Иными словами, во всём принимает участие и везде успевает побывать. Говорят, что всё в этом мире происходит по его воле.
Святейший отец замешкался с ответом.
– Мне почему-то кажется, что, когда я простил горожан, они прошептали: «Слава богу». – Рэн изогнул губы. – Они решили, что конец расправе положил тот, кто сидит на небесах. А кто её, по их мнению, начал? Почему они не славили бога, когда каратели приступили к исполнению своего долга? По идее, его надо славить за всё. Или я чего-то не понимаю?
Святейший вымучил кривую улыбку.
– За одну ночь погибла почти тысяча человек, – вымолвил Рэн.
– Надеюсь, теперь ваше самолюбие удовлетворено?
– Не совсем. Настоящие виновники ещё не наказаны.
Святейший быстро оглядел зал, словно надеялся обнаружить в нишах или среди колонн затаившегося служку или кого-нибудь из охраны.
– О ком вы говорите?
– О клириках, которые бросили королеву истекать кровью. О монахах, которые кричали на каждом углу, что она родила крысёныша.
– Вы не можете их наказать, ваше величество. Эти люди не ваши. Они принадлежат Богу.
– Тогда я их к нему и отправлю.
Рэн развернул коня и поехал к выходу.
Святейший слетел с помоста, кинулся следом:
– Ваше величество! Постойте! Ваше величество!
Рэн посмотрел через плечо:
– Говорите! Только быстро. У меня и без вас полно дел.
– Клирики позволили вам обмануть народ. За что же их наказывать?
– Позволили?
– Даже я могу отличить доношенного младенца от недоношенного. Клирики не стали настаивать на истине. С их молчаливого позволения лорд Мэрит признал ребёнка своим внуком. Я его понимаю: ему выпал шанс вернуть былое положение. Но… – Святейший вытащил руку из рукава и сделал протестующий жест. – Мы воспротивимся внесению имени сына королевы в список претендентов на корону. Он герцог на бумаге, но не по крови.
Рэн перехватил поводья, развернул коня и движением бёдер послал его медленным шагом вперёд:
– В своём обращении к народу вы говорили о деве блудливой. Кого вы имели в виду?
Святейший уставился в широкую грудь жеребца и попятился:
– Никого. Просто фигура речи.
– А я думаю, вы говорили о женщине, которая подбросила плод похоти и блуда под двери монастыря в Нетихе. Есть такой маленький городок на границе с Дигором. Это произошло шестьдесят четыре года назад. Сколько вам лет, Святейший отец?
Лицо иерарха стало белым как мел.
– Когда подкидышу исполнилось восемь, он забил приятеля до смерти, – продолжил Рэн, борясь с желанием дать шенкеля коню. – В четырнадцать заколол прокажённого вилами. В шестнадцать свернул потаскухе шею. Его отлучили от церкви и изгнали из монастыря. Правда, вера в те времена была старой. Наверное, поэтому в новую веру его приняли с распростёртыми объятиями. Теперь он Святейший отец. На бумаге. А по крови – убийца.
– Вы решили, что это я? – спросил иерарх, нащупывая ногами ступени, ведущие на помост. – Никому не верьте!
– Деньги лучше пыток развязывают людям языки.
– Вы сами успели убедиться, что людские языки без костей. – Святейший упёрся спиной в трибуну и сцепил руки перед грудью. – Простите монахов! Ради Бога, простите.
– Ради какого бога? Он оставил бы роженицу истекать кровью? Он бросил бы умирать младенца? Ваш бог именно такой? Или я чего-то не понимаю? А может, это вы неверно толкуете собственную веру?
– Клирик Хааб совершил ошибку. И те, кто кричал на перекрёстках ругательные слова в адрес вашей супруги, – они тоже совершили ошибку. Но ошибаются все. Получается, что надо наказывать всех подряд?
– Чтобы ошибок впредь не было, вы сами покараете монахов. Иначе вашу веру никакой Ангел-спаситель не спасёт.
– Вы пойдёте против церкви? – опешил иерарх.
– Святейший отец, раскройте глаза. Это моё королевство. Ваши храмы стоят на моей земле. Если собака бросается на хозяина, её убивают. Я же проявлю милосердие – отпущу вас на все четыре стороны. Забирайте реликвии и сокровища, которые вы накопили. Забирайте из Просвещённого монастыря научные труды, которые на самом деле являются наукой пустых слов. И уходите из моего дома. Стройте молельни в другом месте. Несите веру в клан Кай-Хин. Степные дикари до сих пор прыгают с бубнами вокруг костра. Уходите! Или накажите монахов и оставайтесь. Выбор за вами, Святейший отец.
***
Горожане и попрошайки получили для острастки с десяток плетей и теперь стояли на коленях посреди площади Веры, оцепленной Выродками и гвардейцами. К спинам людей прилипла промокшая от крови одежда, в прорехах виднелась вспоротая плоть. Церковная братия бормотала молитвы, глядя себе под ноги.
При появлении короля и Святейшего отца воцарилась гробовая тишина.
Придерживая гарцующего коня, Рэн крикнул:
– Мать Болха!
Монахиня выступила вперёд и вцепилась дрожащими руками в подол чёрного одеяния.
– Королева тебя прощает, мать Болха. Более того, она хочет, чтобы ты принимала её следующего ребёнка. – Рэн послал коня вниз по лестнице и поскакал в замок.
Утром столицу ожидало ещё одно потрясение. На Рыночной площади установили столбы. Священнослужители лично привязали к ним монахов с табличками на шеях: «Я клеветник», «Я сплетник», «У меня злой язык»… Рядом насыпали гору камней, чтобы каждый желающий мог наказать зачинщиков раздора между народом и королём. Желающих нашлось предостаточно. Больше всех досталось клирику Хаабу. Табличка на его груди гласила: «Я бросил умирать роженицу и её младенца». Ни одна женщина не прошла мимо. Вечером бездыханного клирика сняли со столба, бросили на телегу, сверху усадили остальных и повезли в отдалённый монастырь, где бедолагам предстояло принять обет молчания и обет темноты и провести остаток жизни в кельях, расположенных под землёй.
Через две недели лорд Верховный констебль доложил королю, что город вымыт до блеска.
– Королеве пора домой, – сказал Рэн, делая пометки на карте. – Её место рядом с королём. Отправьте к Янаре гонца, лорд Айвиль.
Лейза отложила книгу и с надеждой посмотрела на Рэна:
– Разреши ей привезти ребёнка.
– Место герцога Мэрита в его родовом замке.
– Я должна сказать тебе…
Киаран покачал головой. Лейза сделала вид, что не заметила его предупреждения.
– Я должна была сказать раньше, но тут такое творилось. Янаре действительно следовало увезти отсюда младенца. Ты показал столице, кто здесь хозяин. Теперь люди сто раз подумают перед тем, как открыть рот. Рэн… Бертол твой сын.
Он сломал в кулаке графитовую палочку:
– Моё благородство не безгранично.
– Младенец и правда родился недоношенным. Он умер во время родов, а я его оживила.
Рэн сморщил лоб:
– Что ты сделала?
– Прижала его к груди и поверила, что он дышит. И он задышал.
– Ты умеешь оживлять мертвецов?
Лицо Лейзы пошло пятнами.
– У меня получилось. Честно!
– Ты хочешь меня убедить, что сотворила чудо? Ты бог? Дьявол? Кто ты?
– Рэн…
Он ударил кулаками по столу:
– Не делай из меня дурака! Я могу разозлиться и не простить.
– Но это правда! – вскричала Лейза чуть не плача.
Рэн кивнул Киарану:
– Седлайте коней.
Они промчались по улицам города, распугивая горожан щелчками плёток. Проскакали вдоль каменной ограды и осадили жеребцов возле кладбищенских ворот.
– Зачем мы сюда приехали? – спросила Лейза, озираясь.
За невысоким каменным забором возвышались склепы. Бродячие собаки рылись в костницах, рассыпая кости и черепа.
– Рэн! Ответь! – потребовала Лейза, сжимая поводья трясущимися руками.
Он спешился и дал знак Киарану; тот вместе с воинами отъехал на почтительное расстояние.
Рэн опёрся рукой на ограду и уставился на пирамиду из костей.
– Настоятель Просвещённого монастыря сказал, что из ста новорождённых треть умирает, – прозвучал его напряжённый голос. – Сегодня должны похоронить с десяток младенцев. Подождём.
– Что ты задумал? – Лейза поискала взглядом Киарана.
Тот отделился от отряда, но подъехать ближе не решился.
– Рэн! Не пугай меня! – взмолилась Лейза.
Он отрезал:
– Ждём!
Долго ждать не пришлось. Из-за угла дома появилась пожилая пара. Мужчина нёс свёрток. Женщина одной рукой поддерживала спутника под локоть или, наоборот, цеплялась за него, чтобы не упасть. В другой руке держала лопату. Увидев воинов, пара остановилась в нерешительности. Гвардеец что-то сказал им, и они пошли к кладбищенским воротам, сутулясь и беспрестанно оглядываясь.
– Это ваш ребёнок? – поинтересовался Рэн.
– Да, ваше величество, наш внук, – кивнул мужчина.
– Когда он умер?
– Родился и умер сегодня, – всхлипнула женщина. – Дочка ещё не оправилась после родов. Мы пошли сами. Жарко и душно. Долго держать тело нельзя.
Рэн обхватил Лейзу за талию, стащил её с лошади и проговорил еле слышно:
– Оживи его.
Она замотала головой:
– Не надо, Рэн.
– Оживи!
Лейза протянула руки к мужчине:
– Разрешите? – Взяла свёрток и прижала к груди. Немного погодя вернула малютку. – Сочувствую вашему горю. – Проводив пару взглядом, прошептала: – Зря это всё. У меня не получится.
– Почему?
– Потому что… Не знаю почему. Потому что это не мой внук.
– Ты умеешь оживлять только своих внуков?
– Рэн, пожалуйста…
Он с угрожающим видом навис над Лейзой:
– Зачем ты это делаешь? Только ты знаешь, как мне больно. Ты чувствуешь, как мне больно?
– Чувствую.
– Только ты знаешь, как я ждал ребёнка. Я словно жил в другом мире. Всё вокруг светилось и сверкало. – Рэн прижал пальцы к уголкам глаз и долго стоял, опустив голову. – Лучше бы он умер.
– Не говори так! – испуганно воскликнула Лейза. – Нельзя так говорить.
Он отвёл руку от лица:
– А лгать мне можно?
Вытер влажные пальцы о гриву коня и, запрыгнув в седло, поскакал через пустырь. Часть отряда последовала за ним. Остальные во главе с лордом Айвилем остались стоять на месте.
Лейза опустилась на выступ ограды. Киаран спешился и сел рядом с ней:
– Я просил вас молчать.
– Просили.
– И чего вы добились?
– Ничего. – Лейза тяжело вздохнула. – Но вы же мне поверили.
– Я вырос на легендах о далёком предке, который якобы был колдуном. Вам следовало рассказывать сыну хотя бы сказки о ведьмах.
– Я не ведьма.
– А кто?
Лейза встала в полный рост:
– Выдумщица. Мне хотелось внука, поэтому я всё придумала. – Взяла свою лошадь под уздцы и повела её по дороге.
~ 72 ~
К концу путешествия Янара совершенно выбилась из сил и упала духом. Счастливые дни забылись. Будущее представлялось в тёмных красках. И лишь сын подобно тонкому лучику солнца не давал ей окончательно погрузиться в беспросветную мглу отчаяния.
Когда карета, сопровождаемая кавалькадой, свернула с тракта и покатила к сереющим на горизонте зубчатым стенам, Янара превратилась в комок нервов. С Мэритской крепостью её связывали три года унижений и гнетущие воспоминания. Разве что о старухах Лите и Люте она думала с теплом, но и у тех оказались лживые, продажные душонки.
Глядя на степь, покрытую разнотравьем, Янара пыталась угадать, какой приём окажут ей в замке. Услужливое воображение быстро нарисовало кривые улыбки брата и сестры, насмешливые взгляды прислуги, надменные лица стражников. Завистливые, сварливые и бессердечные люди заставят её притворяться сильной, когда от слабости подкашиваются ноги, смелой – когда от страха темнеет в глазах, каменной – когда рыдает душа.
Кто-то протрубил в рог. Раздался ответный сигнал. Забряцали цепи подъёмного моста, со скрежетом поползла вверх решётка, натужно заскрипели ворота. Карета прогромыхала колёсами по тесинам и въехала во двор замка.
Королевский гвардеец открыл дверцу экипажа. Словно заледенев изнутри, Янара сошла с подножки на землю, окинула взглядом солдат и слуг и с вызовом посмотрела на брата. Он кивнул в знак приветствия и жестом позвал за собой. Янара не двинулась с места. Сэр Ардий выехал из-за её спины и, придержав коня, стиснул рукоять меча, будто намереваясь извлечь клинок из ножен.
Бари занервничал, не понимая, чем он разозлил рыцаря. Попятился и с опозданием заметил, что обитатели замка опустились на колени, и только он один стоит перед королевой в полный рост. Покраснев от досады на собственную оплошность, преклонил колено и пробормотал извинения.
Угрюмая и мрачная встреча порадовала Янару сильнее, чем лживые жаркие объятия и приторно-льстивые речи.
Бари ещё весной выскоблил и выдраил повреждённые пожаром палаты господской цитадели, однако там до сих пор пахло гарью, поэтому к приезду маленького герцога спешно подготовили гостевую башню. Янара с сыном, кормилица с дочкой, фрейлина Кеола и верные служанки Миула и Таян заняли два верхних этажа. Из новых стеклянных окон в переплётах открывался вид на золотое поле, пересечённое тиховодной рекой с говорящим названием – Ленивая. Ветер доносил умиротворяющий стрекот цикад и гул шмелей.
Едва женщины смыли с себя пот и надели свежую одежду, как Бари испросил разрешения посмотреть на племянника и просидел возле колыбели целый час. В итоге с довольным видом заключил: «В нашу породу». Янара только покачала головой. Она тешила себя надеждой, что Бертол унаследует внешность отца, но видела в нём своё отражение: удлинённое лицо, точёный нос, маленький рот. Глаза пока оставались синими, хотя уже теряли яркость и приобретали серый оттенок. Если у малыша отрастут льняные волосы – Рэн вряд ли поймёт, что это его сын.
Перед тем как удалиться, Бари хлопнул ладонью себя по лбу:
– Забыл сказать. Рула вышла замуж за деревенского старосту. Не знаю, когда она придёт тебя проведать и придёт ли вообще. Муженёк у неё с кукушкой, со двора не выпускает. Говорит, пока не понесёшь, ни с кем видеться не дозволю.
Янара ничуть не расстроилась. Наоборот, это первая хорошая новость: в замке стало одним брюзгливым человеком меньше.
– Тебя будто ополовинили, – проворчал брат, уже шагнув через порог. – Чтоб ты знала, мужики на кости не бросаются. – И закрыл за собой дверь.
Янара провела в обнимку с Бертолом сказочные две недели. Поднималась с кровати лишь для того, чтобы поесть или переложить малютку в переносную колыбель и отправить его на прогулку с няней. Но время, отведённое на пребывание в замке, неумолимо таяло, за оставшиеся дни предстояло решить несколько важных вопросов: в каких условиях и на какие средства будет жить Бертол, кто позаботится о нём и кто займётся его воспитанием.
Препоручив сына Таян и няне, Янара целый день изучала крепость. Зашла в каждую комнату, побывала во всех хозяйственных помещениях, осмотрела мебель, ковры и прочие предметы интерьера, уцелевшие после пожара. Единственное место, куда она не входила, – это склеп, где покоились останки её бывшего супруга и его предков по материнской линии.
В прошлом Бари не раз получал от отца нагоняи за свою нерадивость. Теперь Янара считала, что отец был несправедлив к её брату или попросту не разглядел в нём хозяйскую жилку. Вступив в должность кастеляна, Бари всего за полгода преобразил замок. Засыпал отравленный колодец и вырыл другой, отремонтировал баню и конюшню, выровнял и выложил камнем площадку перед господской башней, в постройках заменил пергаментные окна стеклянными.
Из старых работников Бари оставил конюха и кузнеца, оценив по достоинству их мастерство. Остальных слуг лорда Мэрита, привыкших работать из-под плётки, отправил по домам, а вместо них набрал из крестьян молодых, улыбчивых и исполнительных. То-то Янара смотрела вокруг и никого не узнавала.
На следующий день Бари притащил сундучок с бумагами и ларец с деньгами. Янара никогда не держала в руках доходные и расходные документы. Пытаясь разобраться в записях, чувствовала себя недоумком. И всё же ей удалось понять, что последние полгода средства на содержание замка выделялись из королевской казны, поскольку им владел король. Теперь же произошла очередная смена хозяина, и мешки с монетами из столицы уже никто не привезёт. А значит, Бари ничего не остаётся, как уповать на крестьян.
Отложив бумаги, Янара потёрла виски:
– Если срочно понадобятся деньги, отправь ко мне гонца. Я продам что-нибудь из украшений.
– Надеюсь, не понадобятся, – произнёс Бари, складывая серебряные «короны» и медяки в столбики. – Скоро закончится жатва. Заполню житницу, излишки продам. Добавь сюда крестьянский оброк. Приличная сумма получится.
– До следующей жатвы хватит?
– Хватит. Урожай в этом году хороший. Я сам в поля ездил. Видел.
На языке Янары вертелся вопрос. Она не решалась его задать, боялась обидеть брата. Не способный на низкие поступки человек сказал бы сразу, что случайно наткнулся на нечто принадлежащее её сыну по праву. Ведь он герцог Мэрит, хотя это не так. Тем не менее для окружающих, и для Бари в том числе, Бертол являлся законным наследником состояния своего «отца». За две недели Бари ни разу не заикнулся о находке. Значит ли это, что он ничего не обнаружил? Или закрутился и забыл сообщить? А может, утаил?
Терзаемая сомнениями, Янара провела ладонями по подлокотникам кресла. Не хотелось подозревать брата в непорядочности. Но! Она плохо его знает.
– Ты не находил в господской башне тайника?
На лице Бари отразилось неподдельное удивление.
– Ты тоже думаешь, что есть тайник?
– Думаю.
– Я искал, когда наводил порядок. Ничего не нашёл. Не может быть, чтобы в замке великого лорда не оказалось укромного местечка. Я и стены простукивал, и в камины залезал. Ни-че-го! Под крепостью вся земля ходами изрыта. Туда не совался. Боюсь застрять или заблудиться. А что там, в тайнике?
Вид брата и тон, каким он говорил, убедили Янару в его честности. Она приняла расслабленную позу:
– Холаф якобы перевёл моё приданое в именные векселя, которые якобы сгорели при пожаре. Я не верю. Я вообще не верю ни единому слову лорда Мэрита. Он лживый человек.
– Я сразу это понял, – кивнул Бари. – Ещё когда они пришли свататься к Руле, а забрали тебя. Мэрит врал не краснея, а наш отец уши развесил. Его сынок такой же. Обещал взять меня в гвардейцы…
– Предположим, он сказал правду, – перебила Янара, – и векселя сгорели. А где фамильные драгоценности, которые достались Холафу по наследству от матери-герцогини? Он показывал мне старинные браслеты и броши. Обещал подарить, когда я рожу ему наследника. Не могли же они испариться.
– Не могли, – согласился Бари и взъерошил волосы. – Теперь день и ночь буду думать, куда они богатство спрятали.
– Не исключено, что Мэрит вывез их, когда Холафа убили. Он знал, что у него заберут замок. А если не вывез? Если решил вывезти позже? А тут такая оказия – Рэн захватывает крепость и оставляет Выродков следить за порядком. Вывезти незаметно сундук или мешок не получится.
– Не получится, – поддакнул Бари.
Внутренний голос подсказывал Янаре, что фамильные раритеты и, возможно, её приданое – диковинные золотые монеты треугольной формы с дыркой посередине – находятся в укромном месте. Не потому ли бывший свёкор признал чужого ребёнка своим внуком? Это единственный способ беспрепятственно попасть в замок и получить доступ к тайнику.
Янара выбралась из кресла и прошлась по комнате:
– Не хочу, чтобы благополучие моего сына зависело от урожаев.
– Я всё понял. Обыщу башню ещё раз, подвал проверю, склеп.
– Только так, чтобы никто ничего не заподозрил. Сам знаешь, на что способны обозлённые на Мэритов люди.
– Я буду очень осторожен, – заверил Бари.
Янара открыла окно и посмотрела вниз. Таян отчитывала няньку, стоящую возле переносной колыбели.
– Ты не умеешь считать до ста? – зло звучал низкий голос.
– Умею, – пробубнила полная женщина, пеленая Бертола.
– А до трёх?
– Умею.
– Я велела тебе досчитать три раза до ста и унести герцога с солнца. – Таян хлопнула ладонью по согнутой спине няньки. – Не затягивай сильно! Это младенец, а не полено!
– У нас в деревне все так пеленают. Чтобы ножки были ровными.
– У него ровные ножки. Куда ещё ровнее?
– А у нас в деревне одна дура так запеленала ребёнка, что он задохнулся, – отозвалась кормилица, сидя на лестнице.
Её дочка выпустила изо рта влажный сосок и захныкала.
– Кушай, милая, кушай, – проговорила нараспев кормилица, покачивая девочку на коленях. – А то сейчас придёт мальчик Бертол, высосет всё молоко, тебе ничего не достанется.
Забыв о няньке, Таян накинулась на кормилицу:
– Я говорила, что сначала надо кормить герцога?
– Да шучу я, шучу. Молока на всех хватит.
– Последний раз предупреждаю. Иначе приведу из деревни другую мамку, а тебя вышвырну. И медяка на дорогу не дам, и телегу не дам. Будешь топать до столицы пешком, пока в канаве от жажды и голода не помрёшь.
– Я всегда кормлю герцога первым, – стала оправдываться кормилица, суетливо укладывая дочку в корзину. – Это я только сейчас, пока он грелся на солнышке…
Таян прервала её на полуслове:
– Уже согрелся!
Кормилица вытащила из прорехи платья вторую грудь. Приняла Бертола из рук няньки и рассмеялась, глядя, как он ищет губами сосок.
– Проголодался, соколик мой синеокий? – Охнула, когда Бертол стиснул сосок дёснами. Кивнула дочке. – Смотри, как надо кушать. Смотри!
Янара с трудом оторвала взор от трогательной сцены и вернулась к столу.
– Опять пигалица разошлась? – беззлобно проворчал брат, ссыпая монеты в ларец. – У самой молоко на губах не обсохло, а туда же – командовать. То кухарок строит, то конюхов ругает. Вчера сцепилась с солдатами. Не девка – веретено. Так и вертится, так и норовит уколоть. Сколько ей? Мала ведь совсем.
– Недавно исполнилось десять, – ответила Янара, усаживаясь в кресло. – Иногда мне кажется, что она старше меня, только ростом не вышла.
Бари подтолкнул к ней стопку документов:
– Всё сошлось. Если хочешь, перепроверь.
– Деньги расходуй с умом, но на стражниках и слугах не экономь, – говорила Янара, складывая бумаги в сундучок. – Корми хорошо. Два раза в неделю топи баню. К зиме справь им добротную одежду. Казарму отапливай. По пустякам не наказывай, но воров и лгунов не прощай. Гони сразу взашей. Пусть деревенские старосты сами с ними разбираются.
– Указаний на год вперёд. Ужель до зимы не явишься?
Янара пожала плечами:
– Не знаю.
От Фамаля до Мэритской крепости неделя пути, столько же обратно. Не наездишься. И разрешат ли ей навещать Бертола, когда она вновь понесёт? Вряд ли. Ей не дадут и шага лишнего ступить, чтобы она, не дай бог, не разрешилась от бремени раньше срока.
– Зимой – оно понятно, – протянул Бари. – Морозы, снежные заносы. Осенью дожди, грязища. До слякоти ещё целый месяц. Живи здесь. Чем тебе в столице заниматься?
Янара сделала вид, что расслабляет ремешки на туфлях. При мысли о скорой и долгой разлуке с сыном душа выворачивалась наизнанку. А сердце тянуло в Фамаль, к любимому мужчине. Тайный страх увидеть Рэна и герцогиню Кагар вместе – увидеть и понять, что отныне она, законная супруга, вынуждена делить мужа с другой женщиной, – делал жизнь Янары невыносимой. Её истощённые нервы находились на пределе. Ночами она стонала в подушку, не в силах вытравить из головы нарисованные измученным воображением картины. Утром вставала уставшей, будто не спала, а взбиралась на гору. Слава богу, днём хватало забот, иначе нескончаемые переживания свели бы её с ума.
– На твою долю выпало такое испытание… – произнёс Бари. – Крепись, сестрица.
Янара не подозревала, что брат умеет сопереживать. Решив, что ослышалась, вскинула голову и столкнулась с сочувствующим взглядом. Нестерпимая душевная боль выплеснулась в порывистом жесте: Янара схватила Бари за руку и крепко сжала его пальцы:
– Не обижай Бертола. Хорошо? И никому не давай его в обиду. Прошу тебя как сестра, как твоя королева. Умоляю как мать.
– Смеёшься? Теперь я у него на службе. Он мой кормилец и благодетель. Я с него пылинки сдувать буду. Решила, кого назначишь опекуном?
– Не тебя, Бари.
Он вздохнул, не скрывая досады:
– Да это понятно. Я не знаю, как меч держать правильно. На лошади езжу шагом. Читаю по слогам, считаю с горем пополам. Какой же из меня опекун? Такой неудачник, как я, не сумеет воспитать в мальчике герцога.
– Какой же ты неудачник? – улыбнулась Янара, закрывая сундучок на ключ. – Мэритских коней продал, мошну набил, Рулу замуж выдал. Управляешь замком, получаешь хорошее жалование. Хочешь жениться – женись. Только Бертола не бросай.
Хотела добавить: при живых родителях мальчик будет расти сиротой, замени ему хотя бы отца. Но промолчала. А вдруг Бари кому-то проболтается?
Брат рассмеялся:
– Да куда ж я теперь уйду? Мне клад искать надобно.
В гостиную заглянула Миула:
– Моя королева, вы велели сообщить, когда вернётся сэр Ардий. Он вернулся.
Командир королевских рыцарей вызвался объехать феод и оповестить старост деревень и проживающих по соседству лордов об очередной смене хозяина земельных владений, чем несказанно порадовал Янару. Она не хотела тратить драгоценное время на разъезды, и у неё не было опыта в подобных делах. Эту задачу мог бы выполнить брат, однако он зачастую говорил неправильно и сбивался с мысли. К представителю герцога должны относиться с почтением. К Бари отнеслись бы как к выскочке из черни.
Янара забрала у кормилицы спящего Бертола и встала в тени крепостной стены. Выйдя из конюшни, сэр Ардий поприветствовал её взмахом руки и указал на баню, давая понять, что хочет привести себя в порядок. Янара кивнула: она ждала рыцаря неделю, подождёт ещё чуть-чуть.
Вскоре сэр Ардий присоединился к ней. В льняных штанах и рубахе он походил на кузнеца. От крепко сбитой фигуры веяло незыблемым спокойствием. От лица со следами ожогов уже не хотелось отводить взгляда. Пятна на коже стали бледнее, но не поэтому Янара смотрела на воина и не испытывала неловкости, какую обычно испытывают люди, глядя на обезображенного человека. Сэр Ардий стал для неё олицетворением девиза дома Хилдов: «Верность и честь».
Выслушав отчёт о поездке, Янара проговорила:
– Вы, наверное, проголодались, а я мучаю вас вопросами.
Ардий рассмеялся:
– О нет, моя королева. У вас хлебосольные соседи. Все меня угощали, а я не умею отказывать гостеприимным хозяевам. Наелся на полгода вперёд.
Янара прикрыла безволосую голову Бертола уголком пелёнки:
– Сэр Ардий, вы давно знакомы с моим мужем?
– С детства, моя королева. С его детства, разумеется. Я старше Рэна на пятнадцать лет. Он приехал в Дизарну пятилетним ребёнком. Мне тогда двадцать стукнуло. Лорд Саган велел мне научить его держать меч. С тех пор мы с Рэном неразлучны.
– Вы были его учителем? – удивилась Янара.
Ардий заложил руки за спину и стал ещё шире в плечах:
– Первым учителем. Уровень моего мастерства намного ниже, чем у вашего мужа. Он оттачивал боевые навыки с помощью многих учителей.
– Кто возвёл его в рыцари? Вы?
– Великий лорд Саган лично опоясал Рэна мечом. Ему тогда исполнилось четырнадцать. А чуть позже Рэн возвёл в рыцари меня.
Янара поджала губы:
– Вот как…
– Я приёмыш, моя королева. Безродных мальчишек не сильно жалуют в высших военных кругах. Лорд Саган подобрал меня в заброшенном стойбище горного племени. Я не знаю, почему меня оставили родители. Обычно горцы так не поступают.
– Наверное, случилось что-то непоправимое, – вздохнула Янара и поцеловала Бертола в щёчку. – Вы помните, каким был Рэн в детстве?
Взор Ардия стал лучистым, тёплым.
– Помню. Тихий, застенчивый мальчик. Первое время я даже думал, что у него проблемы с речью или со слухом. Потом он нам показал, какой он тихий и застенчивый.
– А что ещё вам запомнилось? Может, какие-то привычки. Чем он отличался от других детей?
– Он единственный из всех, кого я знаю, умеет всё делать одинаково хорошо любой рукой.
– Я не заметила, – призналась Янара.
– Он не выставляет напоказ свои способности. О том, что его левая рука такая же сильная и ловкая, как правая, враг узнает на поле брани.
Взглянув на почерневшее небо, Янара встала перед рыцарем:
– Сэр Ардий! Будьте опекуном моего сына.
На его лице отразилась странная смесь чувств: удивление, смущение, волнение, испуг.
– Если вы не хотите…
– Служить вашему сыну – это великая честь, моя королева! – произнёс Ардий торжественно. – У меня нет детей. Герцог Бертол Мэрит станет моим первенцем.
Не совладав с эмоциями, Янара уткнулась лбом в мускулистую грудь и прошептала:
– Поклянитесь, что не оставите его в беде.
– Слово рыцаря!
Всю ночь хлестал ливень. Утром прибыл гонец от короля. Ссылаясь на непогоду, на размокшую дорогу и на плохое самочувствие, Янара откладывала отъезд со дня на день, хотя понимала, что задерживаться нельзя, иначе Рэн больше не отпустит её к сыну. Но как заставить себя сесть в карету и отправиться на недели, а то и на месяцы в тесный, тусклый и тоскливый мирок?
Но вот уже баулы и сундуки погружены на повозки, кони осёдланы, няньки и слуги в который раз получили последние распоряжения, а Янара кружила вокруг колыбели – словно ослепшая, двигаясь на ощупь – и никак не могла разорвать цепь, сковавшую её с ребёнком.
– Разрешите мне остаться, – прозвучал прерывистый голос.
Янара не сразу поняла, кто говорит. Потрясла головой и лишь тогда увидела стоящую на пороге опочивальни Таян.
– Малышу я нужнее, чем вам, моя королева. Можно мне остаться?
– Можно, – выдохнула Янара.
Бросив на пол тряпичный мешок с пожитками, Таян подбежала к ней и обхватила за талию.
– Почему ты плачешь? – спросила Янара, поглаживая её по голове.
– Потому что я люблю вас. Потому что моё сердце рвётся на две половинки и мне очень больно.
Янара обняла Таян и зарылась лицом в её волосы:
– Береги его.
– Клянусь! Клянусь духами предков, что не подпущу к нему зла!
Подарив спящему сыну прощальный поцелуй, Янара покинула башню, села в карету и, забившись в уголок, прижала руку к сердцу. Эта рана никогда не затянется, не зарубцуется и не заживёт.