~ 44 ~
Пиршественный зал был жарко натоплен. Столы ломились от яств: мясо вяленое и жареное, рыба солёная и копчёная, дичь, фаршированная крупами и овощами. Голуби и куропатки лежали на блюдах, разведя ноги, как бесстыдные девки. Фазаны восседали на серебре, пряча наготу под ярким оперением. В вазочках мёд в сотах, приправы, соусы и специи, привезённые из заморских стран. Недаром поговорка гласила: «Чем острее еда, тем богаче хозяин». Работник кухни, отвечающий за соль, носил между столами поднос с солонками. Гости подсаливали кушанье и возвращали солонки на место.
Мужей веселили приглашённые кастеляном замка трубадуры. Они исполняли незатейливые песенки, щедро сдобренные непристойными шутками. Гости стучали кулаками по скамьям и хохотали от души. Священники, стараясь сохранить благопристойный вид, надували щёки и вытирали слёзы. Рэн после каждой словесной шалости хлопал ладонями по подлокотникам кресла и, запрокинув голову, смеялся со стоном. Лейза улыбалась, прикрывая губы рукой. А Янара, сидя между свекровью и новоиспечённым супругом, бледнела, краснела и не знала, куда смотреть.
Когда очередной трубадур покинул зал, Рэн вспомнил о жене:
– Давай в личном разговоре обращаться друг к другу на «ты».
– Я попробую, – кивнула она.
– Ты ничего не ешь.
– Я не могу есть, когда волнуюсь.
– Почему ты волнуешься?
Янара посмотрела на него как на несмышлёное дитя. Близилась первая брачная ночь! Всё, что она знала о супружеском долге, вмещалось в два слова: больно и грязно. Только в песенках постельные утехи кажутся забавными.
Рэн придвинул к ней вазу с бледно-кремовыми шариками:
– Попробуй персипан.
– Что это?
– Абрикосовые косточки и сахарный сироп.
– Моё любимое лакомство, – подала голос Лейза. – У марципана пресно-сладкий вкус, а у персипана кисло-сладкий.
Янара надкусила шарик.
– Ну как? – поинтересовалась Лейза.
– Вкусно, но много не съешь.
К королевскому столу, стоящему на возвышении, приблизился молодой человек. На подбородке курчавился пушок первой бороды. Русые волосы спадали на плечи лёгкой волной.
Прижимая к груди лютню, юноша галантно поклонился:
– Ваше величество! Меня зовут Тиер. Я бродячий менестрель.
– Бродячий? – насторожилась Лейза. – Я велела привести потомственных оседлых артистов. Выходит, ты обманул кастеляна.
– Я прибыл в столицу недавно и сразу почувствовал себя как дома.
Рэн дал знак гвардейцам:
– Выведите бродягу из замка и накажите сотней плетей.
Косясь на воинов, идущих по проходу между столами, Тиер протараторил:
– Я надеялся, что мои песни придутся вам по душе, мой король, и вы назначите меня своим придворным менестрелем.
Рэн жестом остановил гвардейцев:
– Смелое заявление. Тебе придётся меня удивить. Что будешь петь?
– Сейчас – ничего. Моё пение вы услышите, когда я сочиню канцону о любви рыцаря к замужней даме.
– Ты точно менестрель? – нахмурился Рэн.
Держа лютню под мышкой, Тиер одёрнул длинную суконную куртку, подпоясанную обрывком верёвки, и вытянулся по струнке:
– Точно.
– Трубадуры знают, что честь замужней дамы порочить нельзя. Они рассказывают о жизни простого люда.
– Эта канцона о целомудренной любви, – заверил Тиер. – Мне осталось сочинить всего несколько строф и придумать мелодию.
– Когда придумаешь, тогда и приходи.
– Но я уже пришёл. Не уходить же несолоно хлебавши.
– Так ты ещё и шут! – рассмеялся Рэн. Откинулся на спинку кресла и обвёл зал рукой. – Выбирай любое место. Садись за стол, выпей, поешь. – Пощёлкал пальцами. – Поставьте перед менестрелем солонку.
Дворяне принялись зубоскалить по поводу яда, который не отличишь от соли.
Тиер оглянулся. Покивал мужам, добродушно улыбаясь:
– Ну да, ну да, смешно. – Посмотрел с хитрецой на Рэна. – Разрешите мне сыграть с вашими гостями в весёлую игру. Она покажет, кто из них самый умный… или остроумный.
– Чем наградишь победителя?
– Кубком, в который вы лично нальёте вина.
Рэн почесал гладко выбритую щёку:
– Какое-никакое, а разнообразие. – Обратился к дворянам. – Играем?
– Играем, – прозвучало в ответ.
Тиер пощипал струны лютни, извлекая чарующие звуки:
– Первый вопрос. Что портит бочку мёда?
– Ложка дёгтя, тупица! – крикнул кто-то из гостей и запустил в него костью.
Менестрель ловко отбил кость лютней. Вытер инструмент рукавом:
– Следующее задание. Закончите фразу: «Чем чище совесть…»
– Тем крепче сон, – ответил один из сановников. – Ещё раз скажешь банальщину, и я запущу в тебя фазаном.
– Ладно, ладно, успокойтесь, – потряс рукой Тиер. – Это была разминка. Теперь начинается настоящая игра. Что самое лёгкое в мире?
«Пыль… Пух… Пар… Воздух… Облака…»
Гости выкрикивали слова – менестрель молчал. Наконец дворяне утихли.
– Ну и какой ответ правильный? – спросил Рэн.
Тиер пожал плечами:
– Не знаю. Вам решать, мой король.
– Ах ты ж! – Рэн с наигранным видом погрозил ножом. – Решил проверить моё остроумие?
– Вам надо выбрать победителя. И всего-то. Если вас никто не впечатлил, так и скажите.
– Сэр Ардий! Приз достаётся вам. – Рэн наполнил кубок. – Никогда бы не подумал, что самое лёгкое – это тень. И ведь правда! Тень замка огромная, но она ничего не весит.
Менестрель отнёс бокал победителю, вернулся к королевскому столу и вновь коснулся струн лютни; они зазвенели под проворными пальцами.
– Что могущественнее меча?
«Молот… Секира… Таран… Требушет… Слово…»
– Выбираю «слово»! – Рэн налил вина в бокал. – Хранитель грамот! Приз ваш. – Цокнул языком. – А мне игра нравится.
Довольно улыбаясь, Тиер отнёс кубок Хранителю и извлёк из лютни приятные слуху звуки:
– Чем длиннее язык болтуна…
– Тем короче жизнь, – выпалила Лейза.
Рэн наклонился, чтобы увидеть мать, сидящую за Янарой, и поаплодировал:
– Браво, миледи!
Она протянула чашу:
– Всегда мечтала, чтобы за мной поухаживал король.
Тиер давал задания, постепенно их усложняя. Гости старались перещеголять друг друга в остроумии и бурно обсуждали каждый ответ. Дурашливая на первый взгляд игра выявляла из толпы людей, способных мыслить оригинально.
Не смея побороть робость, Янара в уме заканчивала фразы и радовалась, когда её вариант казался ей самым удачным. Украдкой посматривала на Рэна, открывая для себя доселе неведомые черты характера супруга. Оказывается, он азартный человек с хорошим чувством юмора.
Менестрель вытер со лба пот:
– Заморился. Последняя фраза. Чем выше дерево…
«Тем крепче ствол… Тем глубже корни… Тем больше света… Тем больнее падать…»
Дворяне выкрикивали варианты, пока не выдохлись. Рэн наполнил кубок, покрутил его в руке, оценивая в уме ответы.
Янара не выдержала:
– Чем выше дерево, тем ближе к молнии.
Рэн посмотрел на неё удивлённо и обратился к залу:
– Выношу на всеобщее голосование.
Лорд Айвиль, сидевший весь пир молча, поднял руку:
– Фраза с молнией самая меткая.
– Я тоже так думаю, – отозвался сэр Ардий.
– Ответ с намёком, – подал голос Хранитель королевской печати.
– Молния обычно попадает в высокие деревья, – откликнулся темноволосый дворянин, поглаживая курчавую бороду. – В Шамидане их пятьдесят. Как бы уберечься?
Он говорит о великих лордах, догадалась Янара. Странно, что именно так трактуют её слова. Она не имела в виду людей.
После недолгого обсуждения присутствующие решили отдать приз королеве. Рэн начал наливать в бокал яблочный сидр, но отставил кувшин, наклонился к Янаре и поцеловал её в губы.
– Нельзя целоваться на людях, – прошептала она.
– Больше не буду. – Рэн провёл пальцами по её щеке. – Тебе понравился менестрель?
– Не знаю, чем он может мне понравиться, – ответила Янара, рассматривая открытое лицо юноши. – Хотя канцону о целомудренной любви я бы послушала.
Тиер пообещал не затягивать с написанием песни и, подкидывая на ладони мешочек со звенящими монетами, покинул зал.
***
Гости проводили супружескую чету до новых покоев королевы, расположенных в этой же башне. В опочивальню вместе с новобрачными вошли служанки, Лейза и Святейший отец. Рэн попросил всех уйти, кроме священника. Сам снял с Янары платье, стянул с себя сапоги и куртку. Супруги легли в постель и укрылись пуховым одеялом. Янара вцепилась в ворот шёлковой сорочки и прижала локти к груди.
– Господи! – проговорил Святейший, простирая над ними руки. – Благослови это ложе и тех, кто возлежит на нём. Пусть они живут своей любовью, плодятся и старятся вместе.
Задул свечу и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.
Выдержав паузу, Рэн зажёг свечу, снял рубашку и растянулся поверх одеяла:
– Сильно устала?
– Нет, ваше величество, – ответила Янара, боясь посмотреть в его сторону. Вдруг он неверно истолкует её взгляд и при свете снимет штаны.
– А я устал как лошадь. Ты прежде была в храме Веры?
– Нет, ваше величество.
– Понравился храм?
– А вам?
– Мне не понравился.
– Мне тоже.
– Ты говоришь так, чтобы мне угодить?
– Нет, ваше величество, – пробормотала Янара, сжимаясь пружиной.
Рэн лёг на бок, подпёр щёку кулаком:
– Начнём сначала. Устала?
– Устала… Я не привыкла к такому количеству незнакомых людей.
– Со временем ты познакомишься со всеми.
– Мужчины не любят разговаривать с женщинами. Они считают женщин… глупыми.
– Сегодня ты и моя мать доказали обратное.
Рэн мизинцем убрал со лба Янары прядь волос. Она невольно вдавила затылок в подушку и перестала дышать.
– Что тебе не понравилось в храме?
Янара с трудом выдохнула:
– Нет окон. Мрачно. На стенах страшные картины.
– Согласен, – кивнул Рэн, бегая глазами по её лицу. – В этом храме кажется, что ваш бог ненавидит чувства. Ненавидит радость. Кажется, что вера держится только на страхе перед тем, что ожидает человека после смерти.
Янара приподнялась на локтях:
– Это не так! В Книге Книг много светлых страниц, где говорится о любви и сострадании.
Рэн уставился на её грудь, обтянутую шёлковой тканью.
– Ты их читала? Эти страницы.
Смутившись, она опустилась на подушку и подтянула одеяло к подбородку:
– Нам рассказывала настоятельница монастыря.
Затушив огонёк свечи, Рэн подсунул одну руку Янаре под голову, другой обнял за плечи:
– Я хочу построить храм Души.
– И каким он будет? – спросила она, чувствуя, как от страха деревенеет тело.
– Расскажу, когда перестанешь меня бояться.
– Я не боюсь.
Рэн поцеловал её в висок:
– Спи, моя королева.
Янара не сомкнула глаз до утра. Она не знала, на что способен человек, дышащий ей в шею. Если он захочет что-то с ней сделать – то не застанет её врасплох.
На рассвете Рэн заворочался, Янара притворилась спящей. Он подоткнул одеяло ей под ноги, подкинул в очаг поленьев и ушёл.
Она спала весь день. Вечером отказалась пойти на вечернюю трапезу. Во-первых, болела голова. А во-вторых, там опять будет много незнакомых людей. Янаре успели объяснить, по каким правилам живёт королевский двор.
Так продолжалось почти неделю. А потом Рэн перестал приглашать Янару на ужин и прекратил приходить к ней. Она читала книги, гуляла со служанками на заднем дворике, стояла на коленях в молельне. Но что бы она ни делала, мысли вращались только вокруг Рэна. Ей стало его не хватать.
– Может, он заболел? – предположила Миула, расчёсывая Янаре волосы.
– Мне кажется, я ему не нравлюсь как женщина.
Миула посмотрела на её отражение в зеркале:
– Почему вы так решили?
– У нас ничего не было.
– До сих пор?
– До сих пор, – выдохнула Янара.
– И… чем же вы занимались ночами?
– Разговаривали.
– В кровати?
Янара кивнула.
– Есть болезнь, из-за которой мужчины не могут спать с женщинами, – сказала Таян, застилая постель.
– Прекрати! – одёрнула её Миула.
– Я просто…
– Вот и засунь своё «просто» в одно место.
– Он догадался, что я боюсь его, – призналась Янара.
Миула заглянула ей в лицо:
– А вы его боитесь?
– До ужаса. У меня руки и ноги сводит судорогой.
– Всё ясно. – Миула отложила расчёску. – Вы боитесь его меча. Бойтесь и дальше, это ваше право. Только потом не удивляйтесь, если меч окажется в чужих ножнах.
Янара свела брови:
– В чьих?
Миула пожала плечами:
– В чьих-то. Ножен много.
Янара целый день простояла у окна, рассматривая камень на кольце. Вечером приняла ванну, надела лучшее платье. Миула уложила ей волосы, накинула на плечи накидку и проводила до гостиного зала, предназначенного для трапез и посиделок гостей короля. Рэн всегда ужинал с дворянами, исполняя долг радушного хозяина.
Занятые едой люди не сразу заметили королеву, застывшую на пороге. А она глядела на стол, установленный на возвышении. Кресла за столом пустовали. Караульный тихо сообщил, что король сегодня трапезничает в своих палатах вместе с матерью.
Янаре, сконфуженной, растерянной, хотелось юркнуть мышкой за двери, зыбкой тенью пробежать по коридорам и лестницам и больше никогда не высовывать носа из своих покоев. И тут дворяне поднялись со скамеек и склонили перед Янарой головы. Эти знаки почтения пробудили в ней первые ростки уважения к себе. Она расправила плечи, хотя тело сопротивлялось. Ответила на приветствия изящным кивком и велела караульному сопроводить её к королю.
Рэн не ожидал её увидеть. Так и замер возле камина с кочергой в руке. Лейза поставила на стол вазочку с персипаном, молча сделала реверанс и ушла.
Прислонив кочергу к стене, Рэн сделал непонятный жест:
– Мы уже поели. Сейчас прикажу что-нибудь принести.
Его взгляд вызвал в груди пожар. Щёки Янары пылали, уши горели, во рту пересохло. Ещё секунда, и страх возьмёт верх. Она быстро подошла к Рэну и стала расстёгивать ремень, стягивающий куртку на поясе. Пальцы не слушались, Янара упорно дёргала пряжку, злясь на собственную трусость, на Холафа Мэрита, который отбил в ней желание быть женщиной. На отца и брата, превративших её в товар. На мать, не научившую её любить. Она злилась на весь мир, и от этой злости ей становилось легче.
Отбросив ремень, Янара принялась расслаблять шнуровку на штанах мужа. Ей вбивали в голову, что нельзя исполнять супружеский долг обнажёнными и при свете. Она разденется догола и будет отдаваться мужу и в темноте, и при свечах. Ей говорили, что это надо делать в постели. Постелью ей станет стол, пол… – любая поверхность. А то, что близость – это больно, она потерпит.
Рэн уложил её на ковёр, в два счёта снял с себя куртку и рубашку. Сорвал с Янары платье и навалился сверху. Она мысленно твердила: только не сжимайся, сожмёшься от страха, и он уйдёт. Готовилась к боли и думала: какой же он тяжёлый и горячий. Поцелуи Рэна вызывали странную дрожь – не ту дрожь, к какой она привыкла, снося звериные ласки Холафа. В висках стучало: почему он не смачивает член слюной? И вдруг почувствовала, как что-то двигается внутри неё. Янара схватила ртом воздух и выгнулась с надрывным стоном. Впилась пальцами в бёдра мужа. Ещё… Ещё!
– Дирмут! – выкрикнул Рэн и рухнул рядом с Янарой. Немного отдышавшись, поцеловал её плечо. – Так назовём нашего первенца.
Она согнула ноги и обхватила колени руками, стараясь удержать в себе тепло супруга и его семя. Дирмут… Красивое имя.
~ 45 ~
Киаран испытывал глухое раздражение. Отныне великий лорд Айвиль не принадлежал сам себе и полностью зависел от желаний короля. Сразу после коронации он намеревался поехать домой, в Ночной замок, – поездку пришлось отложить из-за королевской свадьбы. После пира он вновь собрался в дорогу – король приказал ему отправиться в деревню, где якобы убили паломников, и покарать виновных. Раньше Киаран сам организовывал заказные убийства и обучал исполнителей, теперь должен преследовать и наказывать тех, кто убивает. Он не желал быть карающей рукой Святейшего отца, не хотел иметь дел с церковниками – вера сама по себе, лорд Верховный констебль сам по себе, – но был вынужден подчиниться. Столь резкий поворот судьбы выбил Киарана из колеи. Его прежний образ жизни утратил значимость, а новый жизненный путь представлялся смутно.
Деревня, где учинили расправу над странствующими богомольцами, находилась к югу от Фамаля. Дорога в Ночной замок лежала на северо-восток. По ней и поехал Киаран, покинув столицу. Ему не терпелось побывать дома, просмотреть родовой архив и найти хоть что-то, связывающее Айвилей с тайным монашеским орденом. Тот, кто подослал к нему Чистильщика душ, вероятнее всего, решил, что теперь сможет управлять лордом Верховным констеблем. Сейчас Киаран уже не боялся разоблачения, он придумал, как опередить шантажистов. Его злила сама ситуация: члены монашеского братства знают одну из его тайн, а он не знает о них ничего.
Архив располагался в подвале господской башни. В нём хранились финансовые книги, договоры, личная переписка и сведения о заказчиках убийств и нанимателях Выродков для участия в военных кампаниях. Архивом заведовал сын Стаи, искалеченный в боях и чудом выживший после серьёзного ранения в живот. Он отвечал не столько за сохранность секретных досье, сколько за их уничтожение, если вдруг неприятель захватит Ночной замок и ворвётся в господскую цитадель.
По приказу Киарана архивариус-самоучка извлёк из тайника коробки, помеченные волнистой линией. Лежащие в них документы относились к годам религиозных распрей. По сравнению с общим количеством бумаг, этих документов кот наплакал, тем не менее даже на беглый просмотр записей Киаран потратил три дня. Непозволительная трата времени при нынешних обстоятельствах. Король и Святейший отец с нетерпением ждали отчёта о поездке в злополучную деревню, а Киаран, вместо того чтобы поскорее выполнить их приказ и вернуться в Фамаль, перебирал манускрипты и чувствовал себя человеком, который ловит собаку за хвост. Хвост был, но собаки не было…
Наконец упрямство иссякло. Киаран засобирался в дорогу.
– Странно, что никто из дворян не подсуетился и не познакомил его со своими дочерьми, – произнесла жена, складывая в сумку тёплые вещи.
– Не успели, – отозвался Киаран, надевая сапоги на меху. – Он очень быстрый и напористый. Я встретил его возле Тихого ущелья всего три месяца назад, а сейчас он уже коронованный женатый король.
– Почему он женился на нищей вдове?
– Приглянулась.
– Приглянулась… – с сомнением в голосе повторила Ифа, утрамбовывая вещи кулаками. – Даже малые лорды предпочитают брать в жёны невинных девиц с хорошим приданым.
– В жизни всякое случается. Жеребец порой женится на овце, у овцы иногда рождается лев. – Киаран ударил каблуками в пол, чтобы сапоги сели на ноги как влитые, и, глядя в тёмное окно, принялся застёгивать куртку. – Через пару лет никто не вспомнит, что леди Янара была замужем. Церковь уже признала её брак с герцогом Мэритом недействительным. Ещё через пару лет все забудут, что она была нищей. Хронисты напишут удивительную историю о благородной даме, которая сдала крепость, чтобы спасти своих людей от голодной смерти. Опустят тот факт, что замок ей не принадлежал и она не имела права его сдавать. И обязательно отметят, что герцога Хилда поразили её отвага, милосердие и красота.
– Она на самом деле красивая? – покосилась Ифа.
– Красивая. Надеюсь, леди Лейза поможет ей стать мудрой королевой. Не такой, как королева Эльва. Вот уж кто был настоящей овцой.
Затянув на сумке ремни, Ифа села на сундук, стоящий в изножье кровати:
– Ты часто с ней видишься?
– Что значит – видишься? Она избранница короля!
– С леди Лейзой.
Завязывая на поясе перевязь с мечом, Киаран зыркнул на жену:
– Не начинай.
– За последние три месяца мы виделись с тобой в общей сложности неделю. Я завидую женщине, которая видит тебя чаще, чем я. Мне одиноко и тоскливо, Киаран.
– Займись чем-нибудь.
Ифа грустно улыбнулась:
– Чем?
– Откуда я знаю? Шитьём или вышиванием. Чем ещё занимаются леди?
– Я чувствую себя ненужной.
– Глупости!
– Послезавтра праздник Двух Единиц. Впервые в жизни я проведу его одна.
– Почему же одна? С тобой дочери и Гилан, – сказал Киаран, надевая плащ.
– Они не заменят мне мужа, – уныло проговорила Ифа. – Я хочу встретить новый год с тобой. Останься.
Её слова вызвали у Киарана чувство досады. Жена не догадывалась, какой разлад царит в его душе. Прежде она улавливала настроение супруга по звучанию его голоса, дыханию, жестам, а сейчас будто ослепла и оглохла.
– Когда ты приедешь?
Надевая поверх плаща цепь с охранным жетоном, Киаран буркнул:
– Не знаю.
Эту ночь они провели порознь. Под утро Ифа пришла помочь ему собраться в дорогу, хотя он не просил; для этого есть слуги. Она будто бы в спешке забыла застегнуть парчовый халат. Шёлковая сорочка туго обтягивала полную грудь. Волосы, поднятые вверх и заколотые на затылке, открывали взору длинную шею. В воздухе витал аромат лавандового масла; Киаран ощутил его только сейчас. Супруга надеялась напоследок побывать в постели мужа, а ему не терпелось скорее уйти.
Он поцеловал Ифу в лоб:
– Слушайся Гилана. – И, подхватив сумку, вышел из опочивальни.
На рассвете конный отряд покинул Ночной замок и выехал на тракт, пролегающий по границе между владениями дворян. Вымпел цвета королевского дома и охранная грамота позволяли Киарану беспрепятственно перемещаться по землям лордов, но он не решился срезать путь: снег скрывал ложбины, бугры и замёрзшие реки. Зато тракт был укатан обозами купцов и санями странствующих коробейников.
Поля чередовались с деревнями. На дозорных вышках отбивали чечётку продрогшие стражники. На горизонте виднелись блёклые очертания особняков и тёмные громады крепостей, похожих на скалы.
Дорога ныряла в лес. Под тяжестью белых шапок кряхтели деревья. Сороки перекликались с щеглами. Из лунок в снегу вспархивали тетерева, поднимая облака снежинок. Изредка доносился лай собак – поблизости находилось селение либо со своей дружиной охотился лорд.
Ночи путники проводили в тёплых придорожных тавернах. В одной из них отметили праздник Двух Единиц. Кухарь порадовал наваристой чечевичной похлёбкой с салом, зажаренной на вертеле зайчатиной, медовыми пирогами с клюквой и превосходным ячменным вином.
Наконец отряд двинулся по домену короля. Вместо тракта нити-тропинки. Купцы редко совались в эти земли, здесь хозяйничали разбойничьи шайки, браконьеры и обозлённые батраки, оставшиеся зимой без работы. Кони выдыхались, тараня рыхлые сугробы, и приходилось делать частые привалы. В деревнях ни харчевен, ни постоялых дворов. При виде всадников крестьяне разбегались кто куда. Они не разбирались во флагах, а жетон на груди лорда им ни о чём не говорил. Можно было войти в любую хижину и взять всё что душа пожелает, только брать нечего.
С наступлением темноты Выродки разбивали лагерь, разжигали костры, обдирали белок и ощипывали куропаток. Прислушиваясь к жалобному вою волков, кони обгладывали ветви кустарников. А Киаран сидел у огня и, глядя на языки пламени, думал, как ему совместить новую должность и старое ремесло.
Через несколько дней путники добрались до нужной деревни. Не успели кони спуститься с холма и взрыхлить копытами снег на крайней улице, как раздался звук набата. Бабы выскочили из лачуг и вереща бросились врассыпную. Выродки с гиканьем и свистом помчались вниз по склону, щёлкая хлыстами.
Селение большое и наполовину вымершее. В каждом втором доме заколочены окна и заметены снегом двери. Посреди улиц брошены сломанные телеги. Кое-где чернели развалюхи-сараи. В некоторых дворах лежали кучи хвороста, с верёвок свисало заледеневшее бельё. На крышах топорщились, как ежи, гнёзда, ожидая прилёта аистов.
Киаран спросил у провалившейся в сугроб девки, где живёт староста, а та, онемев от страха, лишь открывала-закрывала рот. Киаран приподнялся на стременах, надеясь увидеть над лачугами каланчу или часовню; таковых в селении не наблюдалось. Молчал и колокол, пять минут назад предупредивший крестьян об опасности.
– Одни женщины, дети и старики, – проговорил командир сотни.
– Обыщите подполья и чердаки, – приказал Киаран и медленно поехал вперёд, рассматривая убогие жилища.
Возле постройки без окон топтался мужик в вытертом тулупе. Комкая в руках колпак, поглядывал на визжащих баб и зажмуривался, когда мимо него проносились разгорячённые кони. Заметив Киарана, опустился на колени.
– Кто такой? – рявкнул командир сотни, натянув поводья.
– Живу тут. – Мужик указал себе за спину. – Это холостяцкий угол. Моё хозяйство. Можете остановиться, если хотите. Кормить – не накормлю, но лавку выделю.
– На постое кто-то есть?
– Есть, господин. Шестеро наймитов. Испужались набата, в чулан залезли.
– А ты, значит, нас не боишься, – сказал командир и дал знак Выродку. Тот соскочил с жеребца и вбежал в дом.
– Я своё отбоялся, господин. Бояться больше нечего.
– Ишь ты какой выискался! – Командир стиснул в кулаке рукоять меча. – Сейчас проверим, какой ты смелый.
– Только спасибо скажу.
Киаран отделился от сопровождающих его телохранителей:
– Где дом старосты?
Содержатель холостяцкого угла махнул колпаком:
– Там, ваша милость.
Киаран оглянулся:
– Где – там?
– Там, куда бабы бегут.
Киаран послал коня вдоль прогнившего забора, наблюдая, как наёмники вытаскивают из лачуг детей и стариков. Крестьянки спрятали их в закутках, а сами побежали прочь, надеясь увести воинов от домов подальше. Глупые курицы…
На перекладине между столбами висел надтреснутый колокол, чей тревожный звон взбаламутил деревню. Верёвка, привязанная к языку, покачивалась словно облезлый коровий хвост. Возле колокола стоял старец, таращась по сторонам, как подслеповатая сова. Ветер трепал подол шерстяного кафтана, перебирал седые космы, перекидывал бороду с плеча на плечо. Вокруг него сгрудились бабы. Увидев, как воины гонят по улице детей, кинулись к ним, заголосили. Рассекая воздух плётками, Выродки заставили крестьянок сесть на землю.
Киаран подъехал к старцу и развернул коня мордой к рыдающей толпе. Кто из них причастен к убийству богомольцев? Баба в залатанном платье? Или курносый малец? А может, тощий старик в исподнем? Киаран смотрел на сирых и убогих и не видел среди них убийц.
– Где ваши мужчины? – обратился он к старосте.
– Нет таких, ваша милость. Только деды старые. Некоторые здесь. Остальные не встают с полатей, смерть ожидают.
– Правду говорит, – подтвердил командир сотни.
– Есть мертвецы, хоронить надобно, – продолжил староста, глядя перед собой. – Земля промёрзла. Ждём, когда потеплеет.
Командир указал на почерневшую избу:
– Трупы в сарае за этим домом. Два старика, одна баба и пятеро детей.
– Где мужчины? – спросил Киаран.
– Одни пошли в наёмники и не вернулись, – ответил староста. – Других прирезали лесные разбойники, третьи подались в город, четвёртые… а хрен его знает, где они. Нет мужиков, и всё тут.
– Мужиков нет, а малые дети откуда? Аисты принесли?
– Так это безотцовщина. Баб пилят все кому не лень. Идут солдаты – пилят. Наскакивают лиходеи – пилят. Монахи и те пилят! Вот и вы – зачем пожаловали? Уж наверняка не крыши чинить.
– Ладно, – протянул Киаран. – Кто паломников убил?
Староста взглянул на него с удивлением:
– Не знаю никаких паломников. Не было здесь таких.
– Может, были сборщики подаяний?
– А-а-а, эти… побирушки… – Староста отвернулся.
– Кто их убил?
– Бабы.
– Бабы?
– Они самые.
Киаран слез с коня:
– Идём, поговорим без свидетелей.
Старик пожал плечами:
– Как изволите. – И побрёл к избе.
Проходя мимо повозки, Киаран взялся за борт и резко присел. Девочка пяти лет прижалась к колесу. В глазах обречённость и готовность к тому, что сейчас произойдёт. Ей не впервой лежать на снегу босой, в одной рубахе, и ждать, когда её вытащат из-под телеги за волосы.
– Простудишься, – произнёс Киаран. – Беги к мамке.
Вслед за старостой поднялся на крыльцо и вошёл в дом.