~ 37 ~
Снег шёл не переставая уже несколько часов. День в самом разгаре, а казалось, что наступил вечер. Белокаменные башни слились со снежной пеленой, и замок словно растворился. Лишь размытые прямоугольники тёмных окон висели в пустоте.
Издалека доносились голоса глашатаев, ликующие крики и смех. Столица праздновала победу герцога Хилда, хотя обывателям было всё равно, кто победил. Их радовали погода и бочки с вином на каждом перекрёстке. Лёгкий морозец бодрил кровь и вытравливал из города запах нечистот, снег устилал изгаженные плевками и лошадиным навозом улицы, вино лилось в глотки за счёт казны.
В ожидании сына Киаран топтался возле оружейной, прячась от снега под навесом.
Следуя заведённым правилам, всякий входящий в ворота Фамальского замка сдавал оружие в хранилище. Только лордам разрешалось иметь при себе фамильный кинжал. Форма рукояти и клинка, монограмма и драгоценные камни ничего не говорили о положении и вкусе хозяина – ценная реликвия доставалась ему от основателя рода. Тут уж выбирать не приходилось.
Стилет носили немногие. Именно он стал причиной раздора между дворянами и королём Осулом. Небольшой кинжал с тонким и острым трёхгранным клинком называли протыкателем доспехов. Пройдя особую подготовку, стилетом можно проткнуть даже рыцарские латы в их сочленениях. Это не могло не обеспокоить королевских рыцарей: одно дело – получить удар стилетом в честном бою, и другое дело – погибнуть от удара, нанесённого исподтишка. Доблестных воинов заботила не своя жизнь, а безопасность государя. Кто защитит его, если заговорщикам удастся устранить телохранителей? Командир рыцарей обратился к королю, и тот запретил ношение кинжалов на территории Фамальского замка.
В знак протеста именитые дворяне прекратили приезжать на приёмы и турниры, неохотно предоставляли людей для участия в военных кампаниях правителя, игнорировали его решения. И король Осул сдался: отменил запрет. Правило, предписывающее сдавать в хранилище иное оружие – мечи, луки со стрелами, кастеты… – осталось нерушимым.
…Киаран прошёлся вдоль стены постройки, борясь с желанием войти внутрь и выяснить, всё ли с Гиланом в порядке. Излишняя отцовская забота досаждала Гилану, и Киаран старался не лишать его самостоятельности ни в Ночной крепости, ни здесь, в Фамальском замке.
Обычно сыновья дворян проходили закалку при дворе дальнего родственника или в школе-интернате Благого Рода – в народе это заведение называли королевским корпусом. Мальчиков отправляли туда в семилетнем возрасте. Домой возвращались образованные и выносливые юноши. Гилан же обретал навыки в логове Стаи, знания об окружающем мире перенимал от домашних учителей. Его закалка была суровой, но неполноценной. Ему не хватало полезного опыта: умения приноравливаться к чужой обстановке и незнакомым людям. Пребывание при дворе короля стало для него таким же испытанием, каким является для плохого пловца быстрая река с опасными порогами и водоворотами.
…Ожидание затянулось. Киаран заглянул в окно оружейной. Свет настенного факела очерчивал фигуры людей, стоящих в глубине помещения. Между длинными, узкими столами сновали гвардейцы, явно что-то разыскивая. Не ремень ли Гилана? Ремень необычный, с метательными ножами в специальных гнёздах.
Злясь на безответственных воинов, отвечающих за сохранность чужого оружия, Киаран подпрыгнул, стряхивая с себя снег. Сделал шаг к двери и замер на месте. Из хранилища вышел герцог Лагмер в сопровождении своих вассалов.
– Лорд Айвиль! – воскликнул он. – Неожиданная встреча! А я уж подумал, что ваш сын научился обходиться без няньки.
И, закинув плащ за плечи, под тихие смешки спутников стал завязывать на поясе перевязь с мечом.
На пороге хранилища появился Гилан. Обойдя весёлую компанию, приблизился к отцу.
– Почему так долго? – прошептал Киаран.
Застёгивая подбитую мехом куртку, сын покосился на герцога:
– Всё-то ему надо знать. Как мне живётся в Ночной крепости, есть ли у меня друзья. Расспрашивал, кто сделал мне ножи. Рассматривал каждый и проверял, правильно ли они заточены и отцентрованы.
– Метал, что ли? – опешил Киаран.
Гилан кивнул:
– В стену.
Будь Киаран в хранилище, герцог не позволил бы себе подобной вольности.
– Не хотите выпить с нами, лорд Айвиль? – крикнул Лагмер. – Отпразднуем вашу победу. Или вы празднуете только захват ничейных крепостей?
Его приятели издали утробные смешки, как девки на представлении нахального трубадура.
– Будь осторожен, – прошептал Киаран сыну.
– Всё сделаю как надо, – заверил Гилан, поднимая воротник куртки.
– Деньги взял?
– Взял.
– Повтори адрес.
– Не надо обращаться со мной как с ребёнком, – буркнул сын и побежал к воротам.
Проводив его взглядом, Киаран повернулся к Лагмеру, делающему вид, что возится с перевязью.
Ремень для ношения меча крепился не с помощью пряжки, а специальным узлом. Дёрнув конец ремня, воин мгновенно сбрасывал пустые ножны на землю – в ближнем бою они мешали хозяину. Завязывать такой узел учились до тех пор, пока пальцы не начинали двигаться сами по себе. Сейчас герцог тратил на перевязь непозволительно много времени, и это вызвало у Киарана подозрение. Несостоявшийся король наверняка вознамерился втянуть его в какое-то дерьмо.
– Мы хотим отобедать в Пастушьей таверне, – проговорил Лагмер. – Там подают вкуснейшие потроха и превосходный эль. Присоединяйтесь.
– Я не голоден.
– Чем же вас соблазнить? Может, пригожей девицей? Или слезами мака? Вы пробовали слёзы мака, лорд Айвиль?
– Не пробовал.
Слёзы мака дарили ни с чем не сравнимое чувство эйфории, облегчали боль и делали смерть лёгкой. Киарану давали несколько капель в детстве, когда из его бедра извлекали зазубренный нож.
– Вы многое потеряли, – хмыкнул Лагмер, оправляя полы плаща. – Решайтесь. Я плачу. За слёзы мака и за юную девственницу.
– Желаю хорошо повеселиться, – сказал Киаран и, поигрывая желваками на скулах, пошёл размашистой походкой по аллее. Его уже тошнило от притворства. Он устал изображать из себя беззубого пса.
Престольная Башня встретила Киарана привычной тишиной. Лестницы и коридоры привели к королевским палатам. Караульный, получивший приказ впускать лорда Айвиля в любое время, открыл перед ним дверь.
Рэн ходил вокруг стола, мелом расчерчивая столешницу на квадраты.
– За Бари Флосом послали?
Занятый своими мыслями, Киаран не сразу вспомнил, кто такой Бари Флос. Бари Флос… Бари Флос… Брат вдовы герцога Мэрита!
– Ещё вчера. Он прибудет в замок через неделю.
Рэн вскинул голову:
– Через неделю? Так долго?
– К сожалению, я не умею договариваться с погодой, – улыбнулся Киаран.
– Хорошо, что не умеете. Вам бы захотелось большего.
– Человеку свойственно желать большего.
Рэн упёрся руками в стол и уставился на расчерченное поле:
– Я знал одного человека. Он умел успокаивать ветер и вызывать дождь.
Киаран вздёрнул брови:
– Серьёзно?
Сердце гулко забилось. Не о даре ли матери он говорит? Если о ней – то сколько же скрытых способностей прячет в себе Лейза?
– Серьёзно, – кивнул Рэн, не сводя взгляда с квадратов. – Не знаю, как это у него получалось. Я был уверен, что это простое совпадение, а он смеялся и говорил: «Вот подожди, я вызову снег среди лета. Подожди! Мне осталось найти главное слово».
– Ну и как? Вызвал?
– Посреди лета с гор сошла снежная лавина. Под ней он и погиб. – Рэн посмотрел на Киарана исподлобья. – Не буди то, с чем не можешь справиться.
И написал в центральном квадрате: «Фамальский замок».
«Намёк понял», – подумал Киаран, а вслух спросил:
– Что вы делаете?
– Расписываю статьи расходов из казны. В записях Главного казначея чёрт ногу сломит. – Рэн потёр лоб. – Я не верю в чёрта, но эта фраза живёт в моей голове как дома. Там живёт много фраз, которые я не приемлю. Как думаете, они передались мне по наследству? – И вывел в пустом квадрате: «Королевская гвардия».
– Не знаю, – пожал плечами Киаран. – Вы запачкали лоб. И щёку.
Отложив мел, Рэн с демонстративным видом вытер ладони о куртку на груди:
– Вот такой я король, а меня хотят завтра одеть в шелка и бархат. Будто я шут какой-то. Я рыцарь! Я воин! А не шут!
Киаран – сначала разозлённый герцогом Лагмером, потом сбитый с толку рассказом о повелителе ветра и дождя – только сейчас заметил, что Рэн не в духе и с трудом держит себя в руках.
– Мне посоветовали надеть другие сапоги, – продолжил Рэн. – Если я надену другие сапоги, это будет означать, что я верю в приметы. Вот вы – верите в приметы?
– Если верить в приметы, пророчества и прочую ерунду, они обязательно сбудутся. На них лучше не обращать внимания. – Киаран взял мел и вписал в центр пустого квадрата: «Дозорные башни. 23». Именно столько вышек на границах королевства. – Что-то произошло на репетиции?
– Я растянулся перед троном, потерял мантию, еле нашёл палец для перстня-печати. – Рэн забрал мел и вывел в квадрате: «Крепости. 17». – Они сказали, что у меня сапоги невезучие. С ходу заменили одну примету другой!
Его злость на досадные ляпсусы при свидетелях и волнение перед коронацией были понятны Киарану. Желая поддержать Рэна, он рассмеялся:
– Ерунда какая. В этих сапогах вы преодолели Суровый перевал, взяли замок Мэрита, вошли в Фамальский замок. Я вижу вас на троне в латах и в этих сапогах. А на пир, если вы захотите, можете надеть шелка и бархат.
Рэн сделал глубокий вдох, с шумом выдохнул и написал в пустом квадрате: «Храм Души».
Киаран свёл брови на переносице:
– В Шамидане есть такой храм?
– Нет, но будет. – Рэн повернулся к Киарану и превратился в себя прежнего: спокойного и уверенного в своих силах. – Хочу, чтобы будущая королева присутствовала завтра на празднике своего короля.
– Вдовам нельзя посещать торжественные и увеселительные мероприятия.
– В Тронном зале много балконов и лож. Найдите укромное место, где никто её не увидит.
– Вдове придётся покинуть женские покои, пройти через два двора, под окнами, у всех на виду, и войти в эту башню. В замке почти четыре сотни дворян и три сотни рыцарей. Слуги, эсквайры. Придут священники и… – Умолкнув на полуслове, Киаран вперил взгляд в стену. После недолго молчания щёлкнул языком. – Кажется, я знаю, как это сделать.
– Вот и замечательно, – сказал Рэн и написал в пустом квадрате: «Суды».
– Суды?
– Людей будут судить мировые судьи, а не церковники и лорды.
– То есть крестьян, которые являются собственностью лорда, будет судить не их хозяин, а мировой судья?
– Да.
Киаран поскрёб щетину на подбородке. Сколько же желчи и яда выльется из уст дворян! Как бы с судами не получилось как с кинжалами.
В гостиную вошёл гвардеец:
– Леди Хилд покинула замок, ваше величество.
– Сообщите, когда она вернётся, – произнёс Рэн и отпустил воина.
Киаран посмотрел в окно:
– Не лучшее время для прогулок по городу. На улицах одна пьянь. И погода не балует.
– Она поехала в Королевскую крепость. Кстати, надо придумать ей название. Теперь у меня их семнадцать, и все королевские.
На самом деле Рэну принадлежало больше замков. Великий лорд Хилд и герцог Дирмут оставили своему единственному сыну и внуку огромное наследство. Правда, это наследство разделили и раздарили кому-то члены Знатного Собрания, и Рэну предстоит «пободаться» с новыми владельцами. Киаран подозревал, что «бодаться» придётся именно ему. А эти семнадцать крепостей, о которых говорил Рэн, являлись собственностью королевского дома и переходили от короля к королю, как трон, корона и прочие атрибуты верховной власти.
– В названиях можно отразить особенности ландшафта, – произнёс Рэн, постукивая мелом по столу. – Или какое-нибудь архитектурное отличие.
Киаран пропустил его слова мимо ушей:
– Почему же она ничего мне не сказала?
– Кто? – не понял Рэн.
– Леди Лейза. В крепость ведёт подземный туннель. По нему можно проехать на лошади.
– Моя мать не любит подземелья.
– До крепости по такой погоде два часа пути. Обратно ей придётся ехать в темноте. Скоро закроются городские ворота. Где ей ночевать? В поле? В таверне?
Рэн посмотрел с хитрецой во взгляде:
– Ну так идите. Проследите, чтобы она не заблудилась и стражники открыли перед ней ворота. – И снова склонился над столом.
~ 38 ~
Киаран выстоял очередь в хранилище оружия, забрал свой меч, запрыгнул на коня и в сопровождении Выродков с трудом выехал из города: на улицах царило настоящее столпотворение. Когда он догнал отряд гвардейцев, до Королевской крепости оставалось не более лиги.
Появление Киарана ничуть не удивило Лейзу. Она кивнула ему и ошпарила кобылу хлыстом. Киаран поскакал следом, испытывая странное чувство: смесь восторга и беспокойства. Снегопад, дорога только угадывается, а лошадь несёт галопом всадницу, похожую на зимний ветер. За спиной развевается плащ из белой шерсти, из-под берета из меха белой лисицы выбились белокурые волосы. И только кожаный костюм для верховой езды напоминал, что это не ветер, а женщина, рискующая свернуть шею – себе и лошади.
Перехватив из рук Лейзы поводья, Киаран осадил кобылу.
Соскочив с седла, Лейза рассмеялась:
– Как же мне этого не хватало!
Киаран зыркнул со злостью на её телохранителя – тот сделал вид, что ничего не заметил, – спешился и пошёл рядом с Лейзой, а она всё говорила и говорила, как соскучилась по свободе, как устала ждать и волноваться. Она отвыкла от Шамидана и от того образа жизни, который вела двадцать лет назад. Как не хватало ей подруг, с кем она коротала бы время. А с Янарой не хочет сближаться, потому что пока неизвестно, будет ли та королевой.
Вдруг прямо перед ними из пелены снега возник всадник.
– Стоять! – крикнул гвардеец и выехал вперёд. – Убрать руку с меча!
Солдат раскинул руки:
– Я ничего такого не делаю. Я еду себе и еду.
– Ты не знаешь, кто перед тобой стоит?
– Знаю. Лорд и леди.
– Тогда почему ты сидишь верхом? Почему смотришь на них сверху?
Воин слез с лошади. Одёрнув стёганый гамбезон, дважды поклонился:
– Простите, милорд. Простите, миледи. У меня задница примёрзла к седлу, вот и сидел.
– Куда держишь путь? – спросил Киаран, всматриваясь в обветренное лицо солдата.
– В Фамаль.
– На праздничные гулянья?
– Нет, милорд. К Святейшему отцу. Мне велели сообщить ему, чтобы он не ждал из Хлебной долины пожертвований к новому году. Обоз разграбили, сборщиков подаяний искромсали.
Лейза прижала руку к груди:
– Кто это сделал? Разбойники?
– Нет, миледи. Крестьяне. Обоз остановился на ночь в деревне. Сборщики, похоже, не знали, что там живут фанатики старой веры.
– Много людей погибло? – спросил Киаран.
– Полсотни сборщиков и пятеро детей хозяина холостяцкого угла. Когда началась эта катавасия, сборщики взяли их в заложники.
– Езжай, – разрешил Киаран солдату и подсадил Лейзу на лошадь.
Остаток пути они проделали в молчании.
Наконец сквозь снежную поволоку проступили очертания Королевской крепости. Ворота закрыты. На башне не успели установить флаг избранного этим утром короля. Пурпурный штандарт торчал из бойницы, оповещая о том, что новость сюда уже долетела.
Под слабеющим снегопадом Лейза и Киаран осторожно прошли по узкому мостику-трапу, перекинутому через ров. Миновали низкую калитку и ступили во двор замка. Ничего не объясняя кастеляну, Лейза потребовала показать ей опочивальню королевы Эльвы.
Обставленная старой мебелью комната находилась на верхнем этаже господской башни. Узкое окно почти не пропускало света. В спёртом воздухе до сих пор витал запах смерти. В полумраке чудилось движение теней.
Кастелян предложил принести факел или лампу. Лейза отказалась и велела кастеляну уйти. Обогнув кровать с выцветшим атласным балдахином, перевернула напольный шандал вверх основанием и вытащила из полой стойки свёрнутый в трубочку лист бумаги.
Отряд незамедлительно отправился в обратный путь.
На землю опускались ранние сумерки. Следы припорошило, но кони уверенно двигались рысью в нужном направлении. Оказавшись в роще, перешли на шаг, прядая ушами и недовольно фыркая, когда с крон деревьев падали с шелестом снежные шапки.
Киаран поглядывал на Лейзу. Чего она ждёт? Почему не проверяет находку? Вдруг это не то, что она искала, и придётся возвращаться. Словно прочтя его мысли, Лейза осадила лошадь, спешилась и побрела, утопая в сугробах, между молочными стволами берёз. Киаран приказал воинам оставаться на месте и, спрыгнув с коня, двинулся следом.
Она шла неровной походкой, как человек, поднявшийся с постели после продолжительной болезни. Подол плаща лизал снег, припорашивая углубления, оставленные её сапогами. Тихий снегопад укутывал ей плечи, покрывал берет белой вуалью. Лейза спотыкалась, и снежинки осыпались с одежды, как тополиный пух.
Киаран смотрел ей в спину и пытался понять, чей голос он слышит: тела, разума или души. Рэн быстро бы с ними разобрался, а для Киарана было всё внове: бурлящая в жилах кровь, что-то острое и нежное в сердце и беспомощность рассудка перед притяжением этой женщины.
Лейза уселась в сугроб и вытащила из манжеты рукава сложенный вчетверо листок. Сообразив, что она хочет прочесть стихотворение супруга одна, без свидетелей, Киаран остановился. Секунды складывались в минуты, а Лейза смотрела на лист, будто ожидая, когда его засыплет снегом. Затем легла навзничь, прижимая находку к груди.
Киаран потоптался на месте. Собравшись с духом, сел рядом с Лейзой, избегая смотреть ей в лицо. Она зубами стянула с руки перчатку и мазнула пальцами по глазам.
Он тихо спросил:
– Вы плачете?
– Снег, – так же тихо ответила Лейза.
– Воспоминания, – произнёс Киаран, впервые в жизни испытывая ревность. К кому? К человеку, умершему двадцать лет назад! С ним точно творится что-то странное.
– Лучше бы я этого не видела, – сказала Лейза и скомкала бумагу в кулаке.
– Что вы делаете?! – Киаран разжал её пальцы и забрал лист.
Бумага намокла, буквы смазались, но текст удалось прочитать.
Белую кость проверяя на прочность, Жизнь истязала упрямое тело. Тьмой окружённая, злобой и ложью, Изнемогала душа и слабела. Щедро омытая кровью пурпурной, Ввысь воспарила птицей свободной. И засверкали золотом крылья,
Мрак превращая в свет первородный.
– Обычное стихотворение. Чем оно вам не понравилось?
Лейза протяжно вздохнула:
– Человек, обречённый на смерть, зачастую обладает двойным зрением. Он видит прошлое и будущее одновременно.
– Думаете, это пророчество? – Киаран пробежал глазами по строчкам. – Ничего пророческого не вижу.
– Смысл предсказания познаётся только после того, как оно сбудется.
– Пророчества сбываются, если в них верить. Ваш сын не верит. И вы не верьте! – Сложив листок, Киаран спрятал его в карман и склонился над Лейзой. – Вы похожи на тающего снеговика.
Она прошептала:
– На снежную бабу.
– На снежную леди.
– Как скажете. – Лейза сомкнула веки.
Киаран вытер ладонью бисеринки-капли с её щёк:
– Ну вот… Так-то лучше. – И, не совладав с внезапным порывом, коснулся губами её губ. – Это сложно назвать поцелуем, но, если хотите, дайте мне пощёчину.
Лейза посмотрела на него тоскливо:
– Странно… Вы не обросли корой. С вашим родом занятий вы должны были стать железным деревом с корнями-цепями. Все ваши предки были прикованы к Ночному замку, а вы…
– Я рядом с вами, – прошептал Киаран и впился ей в губы.
Она упёрлась руками ему в грудь.
– Вам неприятно?
– В вас слишком много жара и слишком мало света, – проговорила Лейза и, выскользнув из-под Киарана, протянула руку. – Отдайте бумагу.
Спрятав листок за манжету рукава, встала и, отряхивая плащ, направилась к отряду. Сидя в сугробе, Киаран не сводил с неё глаз. В таких делах не бывает слишком много жара. Мало света… Какой ей нужен свет?
На подъезде к Фамалю Лейза придержала лошадь и повернулась к Киарану:
– Мы друзья или враги?
Ему не понравился холодный тон и требовательный взгляд. Желая направить беседу в шутливое русло, Киаран произнёс:
– Огласите весь список вариантов, миледи.
– Их только два. – Тон ничуть не потеплел, взгляд не сделался мягче.
Киаран стёр с лица игривое выражение:
– Друзья, леди Хилд.
– Это хорошо, – кивнула она и послала кобылу к закрытым городским воротам.
~ 39 ~
Двери открыла дородная женщина.
– Чего тебе, мальчик? – спросила она улыбаясь. Её голос утонул в смехе праздной толпы, заполонившей улицы города.
Гилан задохнулся от возмущения. Кто мальчик? Он?! К нему ещё никто так не обращался.
– Язык отморозил или дверью ошибся? – поинтересовалась женщина и перевела взгляд на мужика, поливающего сугроб струёй мочи. – А ну пошёл отсюдова! Пьянь трактирная! Совсем стыд потерял?
Гилан прокашлялся в кулак:
– Вы швея?
– Ну да, швея, – кивнула она. – Заходи, а то комнату выстудим.
Не дожидаясь, пока незваный гость переступит порог, схватила его за рукав, втянула в дом и закрыла дверь. Вмиг стало тихо.
Очередная наглость незнакомой тётки вызвала у Гилана желание достать нож и перерезать ей горло. Он затолкал ладонь под куртку и сжал в кулаке рукоять без гарды. Силясь успокоиться, пробежался взглядом по комнате. Мебель убогая, потолок низкий, в окнах пергамент, в воздухе запах горящего масла. На стенах углём нарисованы женские фигуры в нарядах.
– Мне велели забрать платье для вдовы.
– Тебя прислали из Фамальского замка? – уточнила швея.
– Оттуда.
– Чего ж Найла не пришла?
– Кто такая Найла?
Швея посмотрела с подозрением:
– Ты что ж, не знаешь, как зовут личную служанку вдовы?
– Не знаю. Зачем мне знать её имя?
– Может, ты и вдову не знаешь?
– Знаю. Леди Янара Мэрит.
– Это она прислала тебя за платьем? – допытывалась швея.
– Нет. В Женскую Башню мужчины не ходят. Меня попросил кастелян. А Найла, или как её там, не придёт. Служанкам запретили покидать замок. Не видите, что на улицах творится?
– Мне осталось пришить застёжки, – произнесла швея с сомнением в голосе. – Как платье будет готово, сама принесу.
– Коннетабль королевской гвардии приказал чужих в замок не впускать. Завтра коронация. Или вы не знаете, по какому случаю народ празднует?
Швея пожевала мясистые губы:
– Ладно. Приходи утром.
Гилан передёрнул плечами. Такое простое задание, а он не может с ним справиться. Вот же упёртая тётка!
– Мать короля пригласила вдову на ужин. И в чём пойдёт леди Янара? В платье монашки? Она не монашка!
Швея сдалась:
– Хорошо. Иди, погуляй чуток.
– Я здесь подожду, – сказал Гилан и сунул женщине в руку две медные монеты.
– Праня! – крикнула она. – Освободи лавку у жаровни! И принеси тряпку господину под сапоги. – Завязав на груди концы платка потуже, принялась раскладывать на столе чёрно-белое платье.
Гилан удивлённо хмыкнул. Ну и дела… За два медяка мальчик превратился в господина. Странный народец – эти горожане.
Наверху раздался грохот. То ли жильцы на втором этаже что-то уронили, то ли Праня расшибла лоб. Швея никак не отреагировала на шум. Значит, жильцы…
Из смежной комнаты выплыла круглолицая девушка. Сверкая лукавым прищуром, убрала со скамьи побитый молью кафтан, постелила на пол тряпку. Гилан снял берет и, расположившись у жаровни, уставился на тлеющие угли.
***
На столицу опускались сумерки. Кукловоды складывали на помостах декорации. Канатные плясуны сматывали канаты. Трактирные работники закатывали пустые бочки в склады. Из окон непотребных домов кричали шлюхи, зазывая клиентов. Праздная толпа растекалась ручьями по притонам и тавернам.
В жарко натопленной харчевне тускло горели грязные от нагара лампы. К ароматам еды примешивался запах подсыхающей одежды. На лестнице, ведущей к съёмным комнатам, шушукались продажные девки, ожидая, когда посетители набьют желудки и освободят руки. Мужики, вдоволь нахлебавшись дармового вина, с жадностью рвали зубами мясо, грызли кости, облизывали пальцы, блестящие от жира, и поглядывали на двух молоденьких девиц, приютившихся за столом в углу помещения. Одной на вид лет шестнадцать, вторая совсем юная. Обе темноволосые, темноглазые. По всей видимости, сёстры, уж очень много общего просматривалось в их внешности.
Подобные заведения порядочные горожанки посещали с мужьями или ухажёрами. Эти девушки явились без спутников. Чистые, опрятные, с милыми лицами, они не походили ни на шлюх, ни на крестьянок. Из-под подолов суконных платьев выглядывали сапоги для верховой езды, на вбитых в стену гвоздях висели шерстяные плащи.
Из-за соседнего стола поднялся мужик в рубахе из заморской крапивы – даже при слабом свете рубаха блестела как шёлк. Вещь дорогая и явно с кого-то снятая пузырилась на плечах и обтягивала торчащий живот. Расчёсывая пальцами бороду и отвечая колкостями на шутки приятелей, мужик направился к проёму, ведущему в кухню. Исчез из виду ненадолго. Вернулся, держа в руке глиняную чашку с леденцами. Сопровождаемый любопытными взглядами посетителей, пересёк зал и поставил чашку перед девушками.
– Откушай, милое дитя, – обратился он к младшей. – Это очень вкусно.
Девочка бросила конфету в рот и с хрустом раскусила.
Мужик скривился, как от зубной боли:
– Кто же так ест леденцы? Их сосать надо. Ты умеешь сосать?
– Я умею, – отозвалась с лестницы шлюха.
Её приятельницы по ремеслу затрещали как сороки:
– Я тоже умею… И я… И я…
Мужик оглянулся:
– Да цыть вы, шалавы! Не с вами разговариваю.
Не отвлекись он на продажных девок, то заметил бы, как девушка, которая постарше, вытащила из клапана на сапоге нож и, положив его на стол, накрыла руками.
– Попробуй ещё раз, – попросил мужик младшую.
Не сводя с него немигающего взгляда, девочка взяла леденец и снова раскусила.
– Ну что же ты делаешь? Никакого удовольствия: ни себе, ни леденцу, – сокрушался он. – Хочешь, научу тебя сосать? У меня есть огромный леденец.
– А тарелкой в лоб не хочешь? – откликнулась старшая.
Мужик вытаращил глаза:
– Чего?
Его приятели прыснули со смеху.
– Эй! Майса! – прозвучал резкий голос. – Оставь девчонок в покое.
Без лишних слов Майса схватил глиняную кружку и запустил в говорившего, но промазал. Кружка разбилась о стену вдребезги. Тогда Майса схватил табурет и замахнулся.
Посетители сорвались с мест. Шлюхи радостно заверещали.
– Раздвигай столы! – прозвучала чья-то команда.
По половицам заскрежетали ножки.
Девочка прошептала подруге:
– Миула, давай уйдём.
– Сиди! Гилан велел здесь ждать.
Из кухни выбежал хозяин харчевни:
– Что здесь происходит?
– Не вмешивайся, старик! – крикнул кто-то.
– Я сейчас стражников покличу! – пригрозил хозяин.
Майса вытащил из кармана горсть медяков и швырнул на пол:
– Это за разбитую посуду. – И обернулся, услышав ритмичный стук.
Прижимая к столешнице растопыренную ладонь, Миула втыкала нож в просветы между пальцами, постепенно ускоряя темп.
Обращаясь непонятно к кому, Майса воскликнул:
– Вы только гляньте, что она делает! Во даёт девка! – Забыв о предстоящей драке, поставил табурет и подсел к столу. – Где ты такому научилась?
– Там, где я живу, все умеют это делать, – ответила Миула, наращивая темп. Стук острия ножа о столешницу превратился в дробь.
К ним стали подтягиваться посетители харчевни и шлюхи.
– Где ты живёшь? – спросил Майса, не успевая следить за клинком.
– За Глухим лесом.
– Не знаю такого.
– Ты много чего не знаешь, – сказала Миула и воткнула нож в доску сбоку от своей руки. – Хочешь узнать, что такое настоящее удовольствие?
Майса оглянулся на приятелей. Те подзадорили его кивками.
– А кто ж не хочет? Хочу.
– Клади руку и растопырь пальцы.
Он посмотрел на Миулу с сомнением.
Она рассмеялась:
– Что? Струсил?
– Ничего я не струсил! – взъерошился Майса и прикрикнул на девочку: – Не грызи леденцы! Их сосать надо!
– Тогда клади руку, – сказала Миула и поднялась с табурета.
Майса вытер ладони о рубаху и прижал к столу растопыренную пятерню.
– Что вы говорите невинным девочкам? – спросила Миула и выдернула нож из столешницы.
– Кто это – вы?
– Вы, мужики, когда затаскиваете их в койку.
– Ничего не говорим, – нахмурился Майса.
Миула посмотрела на шлюх:
– Что они говорят?
– Да разное говорят. Расслабься. Не дёргайся. Не ори, – прозвучали голоса вразнобой.
Миула воткнула остриё клинка в просвет между большим и указательным пальцами Майсы:
– Ну что? Готов?
– Готов, – подтвердил он.
– Расслабься, – произнесла Миула и принялась гонять клинок между крепких пальцев, ускоряя темп.
Лоб Майсы покрылся испариной.
– Бляха муха! У меня мурашки аж в заднице!
– Смотри не усрись, – хохотнул кто-то.
– Не дёргайся! – гаркнула Миула.
– Она закрыла глаза! – вскричала шлюха. – Ядрёна вошь!..
– Да тихо ты! – шикнули на неё. – Сейчас промажет.
Майса метнул взгляд на Миулу, сомкнувшую веки, и уставился на нож в её кулаке. Он двигался с такой скоростью, что убрать руку со стола и при этом не лишиться пальцев не представлялось возможным. Оставалось надеяться, что девушка быстро выдохнется. Вопреки ожиданиям, время шло, а Миула не открывала глаз и не сбавляла темпа. Окоченевшую тишину в харчевне нарушал только дробный стук клинка.
Стиснув зубы, Майса тоненько заскулил. Скулёж перешёл в утробный вой. Достигнув пика напряжения, Майса заорал во всё горло, боясь пошевелиться и не зная, как всё это прекратить.
– Не ори! – рыкнула Миула и молниеносно приставила клинок к его горлу. – Не липни к маленьким девочкам.
Майса хватал ртом воздух и не мог оторвать ладонь от стола.
Кто-то притронулся к плечу Миулы. Знакомое прикосновение…
Она оглянулась на Гилана и погладила подругу по спине:
– Идём, Таян.
Мужики и шлюхи, обступив белого как мел Майсу, молча наблюдали, как девушки надевают плащи и идут с мальчиком-подростком к выходу из харчевни.
Вздрогнув от хлопка двери, Майса пробормотал:
– Едрить твою через коромысло…