~ 35 ~
Герцоги Лагмер и Хилд одновременно вошли в зал. Лой сел на свободный стул. Рэн садиться не стал.
– Герцог Хилд, присаживайтесь, – проговорил Кламас, своевольно взяв на себя обязанности главы Знатного Собрания.
Рэн обвёл мужей взглядом. Первым поднялся Хранитель грамот, его примеру последовали остальные.
Лагмер, продолжая сидеть, поаплодировал:
– Наконец появился хоть кто-то, кто научит их хорошим манерам.
Рэн расположился за столом и жестом разрешил присутствующим занять свои места.
– Мы стоим на пороге важного события… – начал Кламас.
Лагмер пригладил курчавую бороду:
– Знаете, с кем я столкнулся возле конюшни?
Кламас выдавил вежливую улыбку:
– С кем, ваша светлость?
– С последним фаворитом королевы Эльвы.
– С этим белобрысым эсквайром?
– С ним, – кивнул Лагмер.
– Я думал, что он гниёт на поле Живых Мертвецов.
– К вашему сожалению, нет.
– К моему? – удивился Кламас. – Почему – к моему?
– Потому что королева Эльва любила предаваться воспоминаниям. В своих рассказах она отводила вам особое место.
– Не думаю, что сейчас подходящее время…
– Оказывается, вы принуждали её к соитию.
Мужи зашушукались.
Кламас сморщился с омерзением:
– Меня не возбуждают старухи. Господи! Да она мылась всего два раза в жизни: когда родилась и перед первой брачной ночью.
– Двадцать лет назад она была довольно привлекательной, – возразил Лагмер. – Вы надеялись, что она понесёт от вас…
– Двадцать лет назад ей было сорок девять!
– …вы на ней женитесь и станете королём.
– В таком возрасте невозможно понести!
– Балаганщина, ей-богу, – пробормотал Святейший отец и прикрыл глаза ладонью. Кольца на его одеянии звякнули брюзгливо.
Поруганный и униженный лорд Атал решил воспользоваться случаем и отыграться на коллеге. Еле скрывая злорадство, он всем телом повернулся к Кламасу:
– Это правда?!
– Кого вы слушаете?
– Меня! – произнёс Лагмер угрожающим тоном. – Не забывайтесь, лорд Кламас!
Тот встал и склонил голову:
– Простите, ваша светлость. Я имел в виду фаворита, а не вас.
– Подождите-подождите! – раскраснелся Атал. – Вы отвечали за порядок в Королевской крепости. Вы встречались с королевой и следили, чтобы она ни в чём не нуждалась.
– В чём вы меня обвиняете?! – вскричал Кламас. – В том, что я исполнял прихоти сумасбродной старухи? Никто из вас не хотел этим заниматься.
– Вы запугивали её и насиловали! – рявкнул Лагмер. – Я прикажу разыскать всех фаворитов и бывших слуг королевы и допросить их с пристрастием. Если это окажется правдой, вас ждёт виселица, лорд Кламас.
Тот сделался серым, как домотканое полотно:
– Не было ничего. Клянусь!
– Как так случилось, что завещание сгорело? – не успокаивался Лагмер.
Кламас провёл ладонью по лбу:
– Душеприказчик упал, ударился головой о жаровню. Жаровня опрокинулась.
– Кто отвечал за порядок в Королевской крепости и за безопасность её обитателей?
– Я не охранник! Я великий лорд! Я член Знатного Собрания!
Атал откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:
– Как я понимаю, лорд Кламас тоже не участвует в голосовании.
– Не участвует, – друг за другом подтвердили собравшиеся.
Кламас сел и, выражая оскорблённым видом своё несогласие, уставился в окно.
– Ну а вы почему молчите, ваша светлость? – обратился Святейший отец к Рэну. – Наверняка припасли за пазухой ком грязи.
Рэн пробежался взглядом по присутствующим:
– По какому поводу мы собрались? Мне кто-нибудь напомнит?
Хранитель грамот поднял руку:
– Если никто не возражает, я исполню обязанности главы собрания. – Выдержав паузу, произнёс: – Герцог Лагмер, вам слово.
– Говорить особо нечего. Меня все знают. Скажу только, что скоро я стану отцом. Повитухи пророчат мальчика. – Лагмер достал из кармана лист бумаги и пустил его по кругу. – Здесь написано, сколько денег я отправил в казну, сколько отстроил церквей, в каких походах участвовал. Решать вам, кто станет королём: ваш соотечественник, который с честью исполняет свой долг перед короной, или человек, который забыл о родине.
Хранитель грамот подождал, когда лист, исписанный размашистым почерком, окажется в его руках, и обратился к Рэну:
– Слушаем вас, герцог Хилд.
– Я имею преимущественное право на трон. В Осуле не текла королевская кровь. Он был приёмным сыном короля и сводным братом моего деда, герцога Дирмута, законного и единственного наследника престола. Почему-то это не помешало Осулу надеть корону.
– Я знал вашего деда, – отозвался кто-то из сановников. – Больной человек. Он не сумел бы лично командовать войском и подавать своим воинам личный пример храбрости. Какой же из него король?
– Верно, верно, – закивали мужи. – Власть не ходит на хромых ногах.
Рэн помолчал, глядя на стол. Вскинул голову:
– О покойниках говорят либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Сейчас как раз тот случай… Осул опаивал моего деда.
– Кто вам такое сказал? – подал голос один из членов Знатного Собрания.
– Герцог Дирмут делился своими подозрениями с женой. Она и сама видела, как тают его силы. Видела, как рыцарь, который одержал в турнирах множество побед, наутро после семейных ужинов с трудом вставал с постели, не мог поднять меч и сесть на коня.
– Женщины вечно что-то придумывают.
– Мой дед сменил слуг, ни к чему не притрагивался за королевским столом, за что не раз выслушивал укоры отца. Он поделился с ним своими подозрениями, но тот ему не поверил. Герцог Дирмут продолжал терять силы. Перестал участвовать в турнирах, не упражнялся с оружием, не охотился. Он понял, что Осул отравил его неизвестным ядом замедленного действия.
– Больных людей часто посещают больные мысли, – вставил Святейший.
– Пиком его позора стали похороны короля. Герцог Дирмут упал с лошади.
– Когда ехал за носилками с телом отца, – кивнул Святейший. – В этот же день он отправился на лечение. Куда-то к морю. Герцог Дирмут, по сути, не вынес позора и сбежал. Поэтому королём стал его сводный брат Осул. Он не являлся носителем королевской крови, зато славился умом, силой и отвагой.
– Никуда мой дед не уезжал. Осул заточил его в подземелье собственной крепости, где продержал его несколько лет. К нему пускали только жену. Ей под страхом смерти запретили покидать крепостные стены, и все думали, что она уехала вместе с мужем.
Святейший покосился на Рэна с сомнением:
– Я читал хронику. Там ничего не говорится о подобном.
– Рукописи хрониста нашего дома пропали. Пока жил мой дед, жила правда. Он умер, и «правду» о нём сочинили в угоду королю Осулу.
– Охотно верю, – вымолвил кто-то из сановников.
– Благодарю вас, – кивнул Рэн и продолжил: – Своих дочерей мой дед впервые увидел, когда заболел чахоткой и его выпустили из каземата. Чахоткой заразилась его жена. Дочерей Лейзу и Фларию спешно выдали замуж и отдали им в приданое все земли и замки. Половина огромного состояния моей семьи перешла к вам, лорд Атал. Другая половина досталась моему отцу, а когда его несправедливо обвинили в подлоге документов, эту половину разбили на куски и растащили. Моя мать стала нищей. Более того, у неё хотели забрать меня. Поэтому мы были вынуждены жить на чужбине.
Рэн посмотрел на Лагмера:
– Вы исполняете свой долг перед короной – с честью. Мой род исполнил свой долг перед родиной – с лихвой.
– Касательно вашего деда… – несмело начал староста Фамаля. – То, что вы сказали, тяжело проверить, ваша светлость.
– А проверять ничего не надо, – пожал плечами Рэн. – Всем известно, что Осул, приёмный сын короля, не имел права садиться на трон. Он украл корону у законного наследника. Я хочу её вернуть.
Хранитель грамот постучал пальцами по столу:
– Приступаем к голосованию.
– Ещё один вопрос, господин Янта – проговорил староста Фамаля и обратился к Рэну: – Зачем ваш отец подделал завещание короля Осула? Я понимаю, вы были маленьким ребёнком и не знаете причину. Но у вас есть какие-то предположения?
– Есть. Двадцать лет назад все использовали чернила, сделанные из перемолотых ульев. Эти чернила имеют коричневый оттенок. И только король использовал чернила, сделанные из металла. Они блестят на солнце.
В зале повисла тишина.
Святейший отец с обескураженным видом почесал за ухом:
– Текст завещания блестит?
Рэн кивнул.
– У вас зоркий глаз, ваша светлость.
– Не у меня. У моей матери. Это она за несколько дней просмотрела сотни документов, написанных в то время.
Хранитель королевской печати помрачнел:
– Вы хотите сказать, что король Осул сам составил завещание, но изменил почерк, чтобы обвинили вашего отца?
– Всё, что я хотел, уже сказал.
Хранитель грамот похлопал ладонью по столу:
– Голосуем, господа!
Спустя некоторое время герцог Рэн Хилд вышел из Престольной Башни. В притихшей толпе сторонников и противников, собравшихся перед лестницей, нашёл взглядом Лейзу. Вытащил из чехла на поясе родовой кинжал и поцеловал рукоять, инкрустированную драгоценными камнями. Фамальский замок утонул в радостных криках.
~ 36 ~
В шандалах и люстрах горели все свечи. На возвышении, справа и слева от трона, стояли попарно Хранитель печати и Хранитель казны, Хранитель грамот и Святейший отец. Им предстояло вручить новоизбранному королю атрибуты верховной власти.
Рэн шёл через Тронный зал. За ним следовали два рыцаря в пурпурных накидках. Отныне и вплоть до смены правящей династии этот цвет является символом королевского дома Шамидана.
Распорядитель церемонии, по чьей инициативе проводилась репетиция торжества, следил, чтобы доблестные воины не наступали на тень короля и чтобы их собственные тени не падали ему на спину. Довольно сложная задача: огни многочисленных свечей озаряли три фигуры то спереди, то сзади, то сразу со всех сторон, тени двоились, троились, раскрывались веером, заставляя воинов соблюдать необходимую дистанцию.
Подойдя к помосту, рыцари повернулись к пустому залу лицом. Рэн посмотрел на штандарт своего рода, растянутый на стене. Занёс ногу, намереваясь встать на приступок… оступился и рухнул на колени. Хранители и Святейший отец вытаращили глаза. Падение короля – дурной знак!
Рэн мог упереться руками в пол и поцеловать каменную плиту. Так целуют горные лорды родную землю после возвращения издалека. Однако в некоторых королевствах подобный ритуал совершают монархи, отрекаясь от престола. Рэн мог сделать вид, что по собственной воле преклонил колена, желая вознести богу благодарственную молитву. Только он не верил в бога, как не верил в знаки и приметы – наверное, поэтому на ум ничего дельного не приходило.
Выручил распорядитель церемонии.
– Невезучие сапоги, – изрёк он, выпячивая подбородок и наматывая на палец клок бороды. – Завтра наденьте другие, а от этих избавьтесь.
– Они своё отслужили, – согласился Рэн.
Поднялся на ноги и взошёл на помост.
Со словами «укрываю короля Шамидана от бед и невзгод» Хранитель грамот накинул Рэну на плечи пурпурную мантию, расшитую золотом, но не успел защёлкнуть застёжку на вороте – тяжёлое бархатное облачение на шёлковой подкладке соскользнуло со спины Рэна на пол.
Усмотрев в этом очередной дурной знак, мужи помрачнели. Не дожидаясь, пока распорядитель церемонии придумает нелепое объяснение, Рэн сам надел мантию, щёлкнул застёжкой и сел на трон.
Святейший отец прочёл молитву на церковном языке и закончил её ослиным рёвом.
Рэн почувствовал, как лицо стянула нервная гримаса. Его учитель географии Тадеска, будучи сыном священника, получил образование в закрытом учебном заведении, где учились дети религиозных служителей. Вместо того чтобы посвятить себя служению богу, Тадеска отказался от сана духовного наставника и променял тихий монастырь на ветер странствий. Он-то и занёс путешественника в Дизарну. Тадеска рассказывал Рэну о религиях и верованиях разных народов. Зная церковный язык, он перевёл тексты самых странных духовных песнопений, которые завершались рёвом осла или криком петуха из уст священника. Тогда это казалось Рэну смешным, сейчас – оскорбительным.
– Можно заменить молитву? – спросил он.
– Чем вам не нравится эта молитва? – растерялся Святейший отец.
– Я не понимаю, как можно в такой торжественный момент восхвалять ослиный труд и восхищаться смирением, с каким животное сносит побои.
– Вы знаете церковный язык?
– Я знаю перевод молитвы про осла.
– Это одно из важнейших духовных песнопений, – объяснил Святейший отец. – Осёл – символ мудрости, терпеливости и скромности.
– Найдите другую молитву! – настаивал Рэн. – О мудрости, терпеливости и скромности, но без осла.
– В священных землях, откуда пришла к нам истинная вера…
– Коронация состоится завтра, – перебил Рэн. – Вопрос в том, будете ли вы на ней присутствовать? Раньше короля короновал представитель древнейшей фамилии королевства. Можно вернуть старую традицию. Думаю, лорды будут только рады.
– Я прочту другую молитву, – вымолвил Святейший отец и со словами «венчаю короля Шамидана на долгое царствие и связываю с Богом» возложил на голову Рэна широкий золотой обруч, усыпанный драгоценными камнями.
Хранитель печати протянул серебряный поднос с лежащим на нём золотым перстнем, оттиск которого скоро появится на королевских указах и предписаниях.
– Передаю королю Шамидана печать, придающую мудрым решениям законную силу, – подобно колоколу прозвучал его голос.
Рэн взял печать, и дворяне вновь нахмурились. Перстень соскальзывал с безымянного пальца и не налезал на средний. Распорядитель церемонии предложил вызвать золотых дел мастера и подогнать печать по размеру. Рэн отказался и надел перстень на указательный палец.
Со словами «вверяю королю Шамидана абсолютное право влиять на судьбы и события» Хранитель казны вручил ему длинное копьё с золотым наконечником и треугольный щит, окантованный золотом.
Держать символы кары и защиты сидя и при этом сохранять величественную осанку – оказалось непросто. Рэн придвинулся к краю сиденья и согнул в локтях руки, распределяя напряжение мышц по всему телу. В такой позе ему предстояло провести час или два, пока дворяне не пройдут мимо него чередой, целуя перстень и прикасаясь лбом к щиту и копью. В этом заключался ритуал принесения клятвы верности, после которого малые лорды, не имеющие сюзерена, и все великие лорды становились вассалами короля.
– Вам необходимо что-то сказать подданным, – напомнил Святейший отец. – Продумайте короткую, но ёмкую речь.
Хранители забрали у Рэна атрибуты верховной власти и, негромко переговариваясь, пошли через зал к выходу. Слуги опустили люстры, заменили оплывшие свечи новыми. Поднимать люстры не стали, и они висели на длинных цепях над самым полом.
Наконец Рэн остался один. В полумраке и тягучей тишине сердце стучало непозволительно громко. Мысли кружили как снег за окном.
В уплату за свою помощь Киаран Айвиль запросил должность коннетабля королевской гвардии, в чьи обязанности входит охрана Фамальского замка и его многочисленных обитателей. Рэн хотел усложнить ему задачу: сократить количество гвардейцев с двух тысяч до сотни, а оставшихся не у дел воинов отправить в королевские крепости, разбросанные по всей стране. Но передумал. Фамальский замок был огромным, без фортификационных линий обороны, отделённый от города только высокой каменной стеной. На территории уйма хозяйственных построек, павильонов и галерей. Двенадцать башен, у каждой – свой двор. В башнях – палат и коридоров великое множество. И везде должен стоять караул. И столица была огромной. В мировой истории известны случаи вероломства недовольных лордов. Они подговаривали или подкупали горожан, и те захватывали и более укреплённые крепости. Рэн надеялся, что сия чаша его минует, тем не менее он обязан предусмотреть всё.
Этим утром мать вдруг заявила, что лорд Айвиль достоин более весомой благодарности, и попросила дать ему другую должность. Обладая природной наблюдательностью, Рэн давно понял, что закалённым нервам Лейзы чужды мелкие чувства: если она привязывается к человеку, то всем сердцем, если ненавидит, то всем существом. Мать презирала тупое плотское влечение, сама мысль о порочной связи с женатым мужчиной вызывала у неё отвращение. А значит, лорд Айвиль нужен ей не как любовник, а как защитник, советник и друг. Рэна беспокоило другое: Киарана вряд ли устроит роль друга. Блеск в его глазах при виде Лейзы и жар в голосе выдавали в нём любвеобильного мужчину, не привыкшего к отказам.
От раздумий отвлекло появление Святейшего отца. Он шёл между опущенными люстрами, глядя себе под ноги. Капюшон на его голове вяло колыхался. Подол чёрного одеяния подметал пол. Серебряные кольца, соприкасаясь, сопровождали каждый шаг скорбным перестуком.
– Вы что-то потеряли, Святейший? – спросил Рэн.
Иерарх подошёл к помосту и встал на приступок коленями:
– Я вёл себя непозволительно дерзко. Простите, ваша светлость.
Его раболепная поза и раскаяние во взгляде навели Рэна на мысль, что сейчас самый удачный момент для разговора о женитьбе. Рэн открыл рот, но Святейший отец опередил его.
– Я хочу поговорить с вами о лорде Айвиле, – сказал он, поднимаясь в полный рост. – Вы совершенно его не знаете, а мы о нём наслышаны.
Рэн досадливо поморщился:
– Не люблю сплетни.
– Лорд Айвиль очень опасный и хитрый человек. Он никому не помогает по доброте душевной. У него нет души. Там, где должно быть сердце, у него зияет чёрная дыра. Вы сами не заметите, как окажетесь в его власти.
– Вы когда-нибудь прибегали к его услугам?
Святейший вскинул голову:
– Я?! Нет! Никогда! Набожный человек не братается с дьяволом.
Рэн облокотился на подлокотник трона и подпёр щёку кулаком:
– Я изо всех сил стараюсь делать вид, что верю в вашего бога. Но притворяться, что я верю в дьявола, – не буду.
Святейший сложил руки на груди и, засунув ладони в широкие рукава, превратился в ворона со сломанными крыльями.
– Сегодня нас ознакомили с прошением вашей матери. В нём указана одна очень странная и пугающая деталь, на которой почему-то никто не заострил внимания.
Рэн напрягся. Он ненавидел разговоры о матери с посторонними людьми.
– Что же вам показалось странным и пугающим?
– Свёкор её умершей сестры сказал: «Надо было позвать повитуху». На что супруг сестры ответил: «Зато никто не узнает, что я нарушил клятву». Никто! Как же «никто», если ваша мать там присутствовала? Значит, её там не было. В таком случае откуда она узнала о происходящем?
– В чём вы её обвиняете? – спросил Рэн, не меняя расслабленной позы, хотя каждая жила звенела от возмущения.
– Думаю, что ваша мать, убитая горем, обратилась к пособнице дьявола: ворожейке или провидице. Читать прошлое и заглядывать в будущее – большой грех.
– Моя мать описала свой сон. Она говорила об этом, когда подавала прошение установить истинную причину смерти её сестры. Над ней только посмеялись. Как оказалось сегодня, сон удивительно похож на реальность. Не бог ли показал ей эти ужасные картины, чтобы суд человеческий осудил и покарал виновного?
– Возможно, – уклончиво ответил Святейший. – К сожалению, доказать вину лорда Атала не представляется возможным. Церковь запрещает вскрывать могилы.
– Это вы сейчас придумали?
– Нет. Если вы хотите поквитаться с лордом Аталом, уличите его в другом преступлении.
Рэн изогнул бровь:
– Например?
– Не могу знать, ваша светлость. Я просто предположил: если человек с лёгкостью нарушает клятвы – ему ничего не стоит нарушить законы. – Святейший переступил с ноги на ногу. – Человеку тяжело жить без веры в Бога.
– Исходя из канонов вашей религии, человек слышит голоса бога и дьявола. Я слышу трёхголосье тела, разума и души. Тело эгоистично. Разум изворотлив. Душа – судья, защитница, покровительница, советчица… Она не имеет границ. Душа и есть мой бог. Разве это плохо?
– Не хочу, чтобы наша беседа закончилась спором, – сказал Святейший и потупил взгляд.
Рэн тихо побарабанил по подлокотнику трона. Ему придётся ломать себя, заботясь о людях с иным мерилом ценностей. Придётся ходить в храм и слушать рёв осла, поддерживать церковь в борьбе с еретиками и потворствовать распространению чуждой ему веры. За это ему должны заплатить!
– Я хочу жениться, Святейший отец.
Иерарх расплылся в улыбке:
– Похвальное желание. Только не забывайте, жена – это кот в мешке. Она раскрывает свой характер только после свадьбы.
– Моя избранница – вдова.
– Когда умер её муж?
– Почти два месяца назад.
Святейший переменился в лице. Ему однозначно доложили, что в замке находится вдова герцога Мэрита, и он, по всей видимости, надеялся, что король всего лишь проявил милосердие и взял нищую дворянку под своё покровительство.
– Вдове нельзя выходить замуж два года. В течение этого времени она должна скорбеть, плакать от горя и читать молитвы за упокой супруга.
Рэн усмехнулся:
– Вдовы нередко плачут от счастья.
– Женщины не понимают, что такое счастье. – Святейший вздёрнул подбородок и произнёс тоном, не терпящим возражений: – Подождите два года.
– Церковь запрещает браки между родственниками. Почему же она одобряет женитьбу королей на двоюродных сёстрах и вдовах старших братьев? Ваша вера считает прелюбодеяние великим грехом, однако смотрит сквозь пальцы на любовниц священников и мирится с развратом в монастырях. Она признаёт бастардов законнорождёнными…
– Мы боремся с этим и искореняем, – перебил Святейший.
Рэн выпрямил спину и проговорил, растягивая слова:
– Я могу вернуть не только старые традиции, Святейший отец, но и старую веру, которая обязывала вдов носить траур всего два месяца.
Иерарх посмотрел на него с печальной улыбкой:
– Нам лучше жить в мире, ваша светлость.
– Я предлагаю вам мир – вы от него отказываетесь.
– Я обдумаю условия вашего мира, – произнёс Святейший и пошёл между люстрами.
Когда утих звон серебряных колец, Рэн закинул руки за голову, потянулся и поймал себя на мысли, что после ухода иерарха зал, не освещённый ни свечами, ни солнцем, вдруг утратил мрачность и стал удивительно светлым, наполненным невесомой, воздушной тишиной.