– Ну как сказать… Может, это и грех с чьей-то точки зрения, но мне в таком случае было бы наплевать, кто и что обо мне думает. Не знаю, правильно ли это… Но, думаю, что, скорее всего, так и было бы.

– Я тебя понимаю. – Сказал Платон Карпыч, кивнув, – но что это значит? Выходит, что грех – это некая субъективная категория, так что ли?

– Вероятно, но, видимо, не всегда. Скажем, воровать – это грех по-любому, и не важно, что я думаю об этом.

– Ну почему? А если ты украл трехкопеечную булочку у миллионера, и лишь для того только, чтобы не умереть от голода? – возразил Платон Карпыч.

– Ну, тогда, наверное, это не грех. Ибо жизнь ценнее трех копеек.

– Вот! Следовательно, и «кража» имеет, как объективные, так и некие субъективные рамки, – резюмировал Платон Карпыч.

– Ну, а убийство? – парировал Андрей.

– А что «убийство»? – не понял Платон Карпыч.

– Ну, убийство же всегда является грехом? Причем, тяжким, я думаю, – пояснил Андрей.

– Не всегда. Что если ты оборонялся, и тебе пришлось убить нападавшего?

– Ну, тогда нет, наверное…– согласился Андрей.

– А если ты убивал на войне, защищая свою страну? – продолжал Платон Карпыч.

– Тогда тоже нет.. – кивнул Андрей.

– Тем более что у тебя, в таком случае, и выбора-то особого не было бы. Не захотел бы стрелять во врагов – тебя бы самого либо враги убили, либо свои к стенке поставили, не так ли?

– Ну да, – согласился Андрей, откусывая булку.

– Тогда кто решает: что грех, а что нет? И для чего вообще это слово придумали?– спросил Платон Карпыч.

– Не знаю, – честно признался Андрей, – я что-то совсем запутался…

– Да только ты и можешь для себя решить сделал ты грех или нет, и слово это придумано для того, чтобы обозначить ступень, которая ведет тебя «вниз», понимаешь? Шаг, который делает тебя хуже в твоих же глазах, или точнее, шаг, который приближает тебя к состоянию хаоса.

– То есть, греша постоянно, человек приходит к хаосу?

– В известном смысле – да, – ответил Платон Карпыч, пожав плечами, – Хаос я здесь понимаю как некий мир, полный неожиданных, непредсказуемых сил, событий и направлений. И если человек поддается им, и перестает чем либо управлять, то он, в сущности, исчезает как объект, интересный Абсолюту. Он становится, так сказать, неотличим от фона. А если он исчезает как такой объект… он уже больше никогда и нигде не родится вновь. Сам не знаю, откуда взялась идея, что человек может родиться в теле оленя или бегемота? Это такой же нонсенс, я думаю, как и то, что у древних греков считалось, будто от сожительства с козами может родиться козлоногий сатир. Не могу сейчас обосновать во всей полноте, но поверь пока на слово: человек может родиться вновь только человеком. Или же не родиться больше никогда, что чаще всего и бывает…

– И кто это решает? Родиться ему или нет?– спросил Андрей.

– Никто. Ну, или, если угодно – Вселенная. Но, она решает это в той же мере, как и то, каким именно будет излучение от далекого квазара. Понимаешь?

– Вы хотите сказать, что «перевоплощение душ» – это такой же закон природы?– спросил Андрей удивленно.

– Ну да, а что тебе в этой идее не нравится?– в свою очередь удивился Платон Карпыч.

– Да нет, ничего… просто это всегда связывали с какой-то религией, что ли…

– Ну, а что делать? Людям свойственно все упрощать. Подчас до полного абсурда. Вроде того, что бог – это бородатый старик, сидящий на облаках…

–Согласен, но, это ведь просто символ!– возразил Андрей.

– Совершенно верно. Но многие это понимают буквально, как, скажем, слово «смертный» в словосочетании «смертный грех»…– Платон Карпыч весело улыбался.

– Так что же это все-таки значит? – Андрей попытался вернуть разговор в прежнее русло.

– То, что именно эти семь грехов приближают человека к состоянию хаоса гораздо быстрее всех прочих. К слову, эта идея была впервые введена в обиход Папой Григорием, и с тех пор многократно подвергалась ревизии со стороны различных богословов. У некоторых, например, зависть считается смертным грехом, а у других – нет. Или другой пример: первоначально праздность таким грехом не считалась, а у некоторых авторов – представь – этот список и вовсе насчитывает восемь, а не семь грехов. Так что, все это тоже весьма условно, но рациональное зерно тут, безусловно, есть. И именно то, что эти страсти быстрее всего парализуют способность и желание проявлять свободу воли. А без свободы воли, как мы уже говорили, человек перестает быть таковым. И он, следовательно, перестает быть интересен Вселенной, если уж на то пошло.

– А почему Вселенная вообще проявляет интерес к человеку и его перерождениям? Для меня это выглядит, если честно, немного антропоцентрично, если не надуманно. Это как я бы проявлял интерес к росту числа особей в муравейнике на острове Суматра.

– Аналогия не вполне верная, – ответил Платон Карпыч, прихлебывая чай,– До муравьев нам и правда дела нет, ибо они никогда не станут частью нас самих, и особенно те, что на Суматре обитают.

– То есть, вы хотите сказать, что человек может стать частью Вселенной? Так что ли? И каким же это образом?

– Хорошо, а в чем по-твоему смысл эволюции человека? Куда ему, так сказать, расти? И это при том, что та же эволюция лишила его острого обоняния, слуха и прочего? И ты полагаешь, что именно человек, напрочь лишенный способностей выживать в дикой природе и есть «венец» этой природы? Ну да, у него есть некий интеллект, и что? Теперь он может почивать на лаврах, загаживая в свое удовольствие все вокруг себя?

– Нет, я такого никогда не говорил, и даже не думал так никогда, – возразил Андрей, немного обиженно.

– Тогда в чем смысл? Где тут движение, без которого, как известно, ни один вид материи не существует? Не знаешь? А дело все в том, что homo sapiens – это лишь промежуточное звено. Причем это звено, которое перешло в эволюцию иного рода, так сказать, когда эволюционирует не весь вид в целом, а лишь отдельные особи, которые как бы пробуждаются и начинают «хотеть» эволюционировать. Надо сказать, что при этом homo sapiens вполне может и наверняка разделится на несколько обычных эволюционных ветвей. То есть, род людской, в своем современном виде, может вполне со временем исчезнуть, распавшись на несколько ветвей новых видов приматов, как это уже было когда-то. Но небольшая часть, которая будет продолжать двигаться по пути, так сказать «индивидуальной эволюции», придет к стадии.. ну… назовем это условно – homo spatium, или как-то так…В общем – «человек космический». Понимаешь, человек, в конце концов, станет частью единого большого образования или, скорее даже – сплава, совершенно различных разумов. При этом такому человеку уже доступны все виды восприятия, какие только были привнесены в эту колонию ранее пришедшими представителями. Homo spatium – это сущность, которой доступны все уголки Вселенной, все ее измерения и реальности от уровня атомов, до скоплений галактик. При этом он может использовать все богатство способностей иных разумов, которые ему не были свойственны изначально! Homo spatium – это существо, которое способно всепроникать и всеучаствовать, находясь при этом в постоянном поиске, изучении мира, который, в свою очередь, постоянно меняется в результате именно этого процесса познания. При этом homo spatium, видимо, нисколько не свойственна психическая усталость, депрессия или даже рефлексия, и потому он никогда не теряет интереса к происходящему, остроты восприятия, и все это при том, что его личный возраст может быть сравним с возрастом галактики, например. Понимаешь?

– Да…– Андрей был потрясен.– Здорово! Впрочем, не знаю… Но и в этом познании должен быть какой-то смысл… Иначе, это все равно, что бесконечное бесцельное путешествие от острова к острову или от одной пустынной планеты к другой.

– Это верно, молодец… Ухватил суть, можно сказать… Знаешь, есть наука такая про всякие там атомы? – спросил Платон Карппыч.

– Ну да, в школе как раз изучаем… А что? – спросил Андрей.

– Я, если честно, сам многого там не понимаю, но, кое-что прочел тут недавно в одном журнале. Например, не так давно ученые открыли то, что мы сами влияем на будущее и даже не поступками и мыслями, а просто попытками в него заглянуть! Я когда-то давно думал, что хороший предсказатель чувствует наиболее вероятное будущее. И это оказалось правдой, но лишь для людей с очень средними способностями. Но есть и другие. Думаю, что их по праву можно было бы назвать магами, поскольку, пытаясь заглянуть в будущее, они его не предсказывают, а творят!

– Да? – Удивился Андрей.– И как вы к этому пришли?

– Да как… думал много. Ты, скорее всего не знаешь, был в семнадцатом веке такой ученый – Роберт Фладд, он сегодня практически забыт…

– Нет, никогда это имя не слышал, – признался Андрей.

– Он был выдающимся в свое время астрологом и алхимиком. А потом вдруг сказал, что астрология – это заблуждение, отрекся от некоторых своих книг и более ею вроде бы не занимался. Я был, как мне кажется, его духовником, и долго добивался, чтобы он исповедался – почему он принял такое решение. В те времена ни астрология, ни алхимия греховными занятиями не считались. Говорят, что даже сам папа Иннокентий этим увлекался. Брат Роберт не хотел говорить ни в какую, мол, не знаю, как сказать, мол, не готов еще и все такое. Но после сказал все-таки…– Платон Карпыч сделал драматическую паузу. – Как раз на исповеди он мне и поведал, что не хочет конкурировать с Богом, поскольку смертельно боится. А все потому, что в один день он понял, что не предсказывает будущее, используя гороскоп, а выбирает из всего многообразия символических смыслов тот, что ему нравится более всего, и затем, сам не зная как, претворяет его в жизнь. Сначала он думал, что это происходит само собой, а после ряда экспериментов – ужаснулся и прекратил все свои изыскания. Я тогда был монахом-доминиканцем, и тоже, надо сказать, пришел в ужас… Что делать… такие были времена. И Бог, и дьявол, все они были также реальны как сегодня, скажем, какой-нибудь крупный министр или руководитель силового ведомства. Затем брат Роберт умер – в конце жизни он постригся в монахи. Бумаги свои он сжег еще при жизни, и история, таким образом, стала понемногу забываться.

Так что, мне на самом деле помогает то, что я помню многое из прошлого: всякие важные беседы, книги прочитанные… А теперь я могу рассказать все тебе… за полчаса. А может, я именно поэтому все и помню, чтобы рассказать. Кто его знает… Я и сам подчас не нахожу ответа, зачем мне такой дар был ниспослан.

– Спасибо, – искренне сказал Андрей. – Все это очень интересно, но все-таки, в чем же смысл бесконечного познания у homo spatium?

– Я ведь не зря упомянул вашу науку об атомах. Дело в том, что там открыли совершенно невероятный на первый взгляд, феномен. Я в том журнале и прочел об этом. Дело в том, что когда за светом или за электроном наблюдают, он ведет себя как частица, а когда не наблюдают – как волна! Понимаешь?

– А откуда они знают, как он себя ведет, когда за ним никто не наблюдает?– справедливо заметил Андрей.

– Нет, наблюдение ведется, но только в самом начале и в самом конце, когда свет или электрон достигают мишени. Я сам все это не до конца понимаю, но у этого феномена есть нечто общее с предметом нашей беседы. Суть такова: когда за некоторой частью вселенной никто не наблюдает, она все больше смещается в своем состоянии к хаосу! Понимаешь теперь?

– Ну, допустим, и что?

– Еще не понял?

– Нет, – ответил Андрей, немного смутившись.

– Вселенной, как единому сплаву разумов нужны, так сказать, наблюдатели. И чем их больше, тем вселенная становится шире, в самом прямом и глубинном смысле. Большая территория отвоевывается у хаоса и становится упорядоченной. На большей территории действуют известные физические законы. Это как в первобытном поселке: чем больше жителей тем больше распаханных полей, тем более основательные жилища, сильнее армия и так далее. И чем жителей меньше, тем быстрее лес или пустыня поглотит все их достижения. А вот стать таким наблюдателем может далеко не каждый. Пригоден к тому лишь один – на десятки тысяч! Иногда таких людей в этом мире называют праведниками, но это верно лишь отчасти. Есть даже множество «святых», которые, увы, наблюдателями так и не стали, а ушли в новые воплощения, в дальнейшую перековку, так сказать. С праведниками, увы, как и с гениальными композиторами, вроде Моцарта или Жана Мишеля Жара. Их число всегда абсолютно и не является процентом от общего народонаселения. Нельзя заставить быть праведником, ибо теряется сам смысл, как ты уже понял. Хотя стимулирование, дабы держаться верного пути, думаю, происходит постоянно. Короче говоря, Вселенский разум очень заинтересован в новых наблюдателях, ибо, чем их больше, тем стабильнее видимая часть вселенной и тем она шире.

– И это есть рай? – спросил Андрей с некоторым отчаянием в голосе.

– Ну да, – спокойно ответил Платон Карпыч. – В той же степени, что и бог – это старик, сидящий на облаках. Впрочем, я надеюсь, ты не представлял себе «рай» в виде вечного блаженства в полном бездействии?

– Да нет, я вообще об этом мало думал… Просто было в голове некое представление о каком-то абстрактном блаженстве, а что и как меня мало волновало, если честно, до сего дня. Но теперь, в самом деле, многое стало понятным, хотя и более чем странным… Но, все равно – спасибо вам.

– Да не за что. На самом деле, это ведь я на тебя огромную ответственность возложил.

– Почему?– удивился Андрей.

– Да потому, что теперь ты не просто «веришь», ты еще и знаешь! И потому все отговорки, мол, я не знал, мол, «черт попутал», уже не пройдут. Спрос с тебя теперь будет больше, чем с других.

– А кто спрашивать будет? – спросил Андрей с некоторой иронией.

– Да ты сам и будешь, кто же еще?– Платон Карпыч снял с плитки закипевший чайник. – Ты сам, Андрей… А не будешь – так тебе же и хуже. Тогда у тебя все шансы прийти к хаосу и раствориться в нем навсегда, и никаких следующих рождений, заметь! Так что тут снова – полная свобода выбора тебе дается. Нет, ты, кажется, все еще не понял… Кришна как-то говорил, что человек похож на колесницу, намекая при этом, что разум – это возница, а кони – страсти, которыми надо управлять. Это верно, конечно, но я бы сегодня сказал, что человек, больше похож на самолет в полете с полным экипажем на борту. Пока самолет движется – все в порядке. Как только его скорость падает, а это происходит исключительно из-за «нерасторопности» экипажа – он уходит в штопор, а после, если ничего не предпринимается, он и вовсе падает и превращается в бесформенную груду металла. То есть – все это перестает быть самолетом. И никто эту груду не станет ни ремонтировать, ни переделывать: слишком дорого и бессмысленно, понимаешь?

– А что не бывает так, что самолет неисправен, и из-за этого.... – насупившись пробурчал Андрей, изобразив рукой падающий самолет.

– Бывает, но это – не твой случай. И тебе думать об этом вообще бесполезно. Твой «самолет» абсолютно исправен. Так что – все в руках «экипажа»…

** ** **

Спустя пару недель, адвокат действительно прислал адрес «лечебно-трудового профилактория» и вместе с ним небольшое письмо, в котором благодарил Андрея за согласие участвовать в процессе, который, по мнению адвоката, был блестяще выигран. Там же он упоминал, что свидания, согласно режимного предписания, разрешены лишь в последней трети срока, то есть, не раньше марта следующего года. Андрей лишь пожал плечами: место это находилось довольно далеко, и денег на билеты родители бы все равно не дали, а до марта можно было бы что-то и скопить.

Занятия в университете были очень напряженные, но Андрей сумел устроиться на должность лаборанта на кафедре электродинамики. Работал Андрей на полставки, то есть через день, и на учебу времени хватало вполне. К марту у Андрея скопилась нужная сумма, и в весенние праздники он уехал в тот самый поселок, куда был отправлен на «лечение» Платон Карпыч.

По приезде, Андрей без труда нашел нужное «учреждение»: оно было единственное в этом маленьком городке, который, к слову, по большей части его же и обслуживал. Андрей сообщил дежурному сержанту о том, что приехал на свидание с Платоном Карпычем З., и дежурный долго водил пальцев в каком-то журнале. После он его шумно захлопнул и сообщил:

– Гражданин З. умер два месяца назад.

– Как? – Андрей машинально сел на привинченную к полу, грубо сколоченную лавку и затем, стянув с головы шапку, сжал ее в руках. – От чего?

– Вы родственник покойного? – спросил дежурный.

– Нет, скорее друг, – тихо ответил Андрей. Новость поразила его, и мысли в голове смешались.

– А, собутыльник, значит, – сострил дежурный.

– Нет, я вообще не пью, – машинально и почти безразлично ответил Андрей.

– Ага, все так говорят…– парировал дежурный, явно демонстрируя свой глубокий жизненный опыт.– Ну да, ладно! Вообще-то справки мы даем только родственникам, но тут, я думаю, можно сделать исключение.

– Какое исключение?– Андрей был растерян и подавлен. Он вообще не понимал, о чем говорит дежурный.

– Ну, можете поговорить с его бывшим врачом, если хотите. Я его позову.

– Да, конечно, спасибо, – ответил Андрей совсем тихо.

Сержант поднял трубку и спросил какого-то Артамонова.

– Да, вот хочет тут с вами гражданин побеседовать о З… Не знаю… Вроде тот самый… Ну, не знаю! Сами спросите. Хорошо. Передам, – он повесил трубку и сообщил, что доктор Артамонов сейчас спустится.

Доктор спустился минут через пятнадцать. Он был самой усредненной внешности, в белом халате, и, как положено – в белой медицинской шапочке.

– Здравствуйте! – он протянул руку Андрею. – Я вас сразу узнал!

– Узнали? – переспросил Андрей.

– Ну да, пойдемте, прогуляемся в парке. Доктор взял Андрея за рукав и настойчиво повел его к двери. Они вышли на воздух. Конец марта выдался теплым и солнечным. Снега уже нигде видно не было, и птицы с удовольствием, с каждого дерева распевали свои трели. Стоял радостный весенний гомон.

– Видите ли, – начал доктор, – вы, наверное, удивлены, что я вас узнал. Но тут все просто: дело в том, что З. незадолго до смерти описал мне вас и передал вот это письмо, – он протянул Андрею обыкновенный сероватый почтовый конверт без марки.

Андрей взял его и, повертев в руках, сунул в карман.

– Отчего он умер? – спросил Андрей, – Он ведь был не очень старым?

– Ну, если быть точным, ему было на момент смерти шестьдесят два года, но это действительно маловато, чтобы умереть «просто от старости»… Впрочем, он ведь и был необыкновенным, вы заметили?

– Ну, смотря, что вы понимаете под словом «необыкновенный», – ответил Андрей осторожно.

– Да все, от начала и до конца, – ответил доктор загадочно.– И то, что у него организм был как у двадцатилетнего, и то, что он, как теперь говорят, был ясновидящим, и то, что попал в наше заведение, вообще не имея даже отдаленной склонности к спиртному или наркотикам… Все, в общем, включая и саму его смерть.

– Смерть? – удивился Андрей.

– Ну да, – ответил доктор. – Приходит он ко мне в тот день, что было до этого – я после расскажу, если захотите, и говорит, мол, доктор, я сегодня умру, и прошу вас передать этот конверт… Тот самый, что я вам отдал. И описывает вас, в чем вы будете одеты и число, когда приедете. Представляете?

– Даже и не знаю, что сказать…– честно ответил Андрей.

– Ну вот, а после ушел к себе в палату, лег и умер. Понимаете?

– Как так? А диагноз кто-нибудь поставил, от чего?

– Ни от чего! Просто остановилось сердце и все.

– Очень странно… – пробормотал Андрей.

– Не то слово! – продолжал доктор. – К его, так сказать, причудам, все уже привыкли. Он ведь многим тут очень помог: сказал, например, как-то, где искать похищенного ребенка. Был тут случай в ноябре прошлого года. Нашли. А пришли бы на час позже… Я уж и не знаю тогда… Или вот сержанту, что дежурил вчера, вдруг сказал, чтобы сына отвез на обследование. Тот, после случая с похищенным ребенком спорить не стал, и на другой день повез своего малыша в областную больницу, а пока вез, у того тяжелейший приступ аппендицита случился. Когда привезли, уже перитонит начался. А если бы не послушал, и приступ тот в поселке у малого случился – не довезли бы. Ну, в общем, тут рассказывать много можно. И одно страннее другого. А вы, это…

– Что?– спросил Андрей.

А у вас такие способности тоже есть?

– Нет, у меня совсем нет, – честно признался Андрей.

– А он говорил, что вы видите будущее гораздо лучше его самого…

– Да нет, что вы, это он напутал что-то или пошутил…– сказал Андрей и тотчас присел от страшной невероятной боли, пронзившей голову. Она была настолько мощной, что полностью вытеснила и зрение и слух, Андрей только повалился на сухую траву и кричал, схватившись за голову…

Очнулся он в большой комнате, вокруг стояло еще несколько кроватей, по большей части пустых. На одной спал какой-то старик, к нему была подключена капельница. Андрей уселся на кровати и потрогал виски: голова была потрясающе ясной, никакого даже намека на боль уже не было… Напротив – все было ясно и понятно, и вот только это красное покрывало, переброшенное через спинку кровати что-то отчаянно напоминало. Но что? И тут его словно кто-то отбросил на подушку, и он увидел то ли сон, то ли какой-то особенный фильм:

– Он сидел на коне впереди других всадников, а перед всеми, на удивительно красоты вороном жеребце сидел худощавый, но, видимо, очень сильный мужчина в кожаных доспехах, украшенных золотыми головами орлов. Человек, похоже, говорил на латыни, но Андрей его понимал. Перед этим всадником стояли люди в дорогих одеждах, возможно послы, и просили принять дары. Они называли всадника – Ханибалис. Тот безразлично смотрел на подарки, но и не отвергал их. И тут Андрей увидел на себе красную мантию из какого-то, видимо, дорого материала, и на этом видение закончилось… Но теперь Андрей уже понимал, что именно напомнило ему то красное покрывало. В этот день он еще несколько раз впадал в забытье, или точнее в подобные видения, всякий раз, когда ему казалось, что какой-то предмет или человек ему откуда-то знаком. А иногда наступали моменты, когда казалось он знал все! Это было потрясающе.

Наконец, спустя еще два дня его выписали. Доктор настоятельно рекомендовал взять академический отпуск и отдохнуть, считая все происшедшее результатом переутомления. Андрей кивал, обещал непременно последовать совету, и в тот же день взял билет на поезд в обратный путь. Уже сидя в вагоне, он вспомнил о конверте, и тотчас достав его, распечатал. Разложив письмо на столике, он прочел:

Здравствуй, Андрей!

Я знаю, что ты приедешь, и я знаю, что к тому моменту меня уже не будет. Что делать… «Дни наши сочтены не нами». Более всего меня беспокоит то, что, похоже, я не сумел донести до тебя нечто важное. Может, и пытался, да ты не понял до конца мои идеи, так мне показалось. Homo spatium, наблюдатели… все это, возможно, показалось тебе скучным и утомительным, полным глубокого черно-космического одиночества. Но это совсем не так. Напротив, пойми, это – постоянное, живое и удивительно доброжелательное общение с огромным множеством самых разных собеседников. Все их наблюдения и дискуссии сливаются в общий мощнейший поток знания, творящего дальнейшую вселенную. Говоря совсем коротко, смысл нашего бытия в том, чтобы вести постоянный диалог со Вселенной, который не закончится до тех пор, пока мы будем в состоянии задавать вопросы. У тебя скоро появится много вопросов. Но вопрос не возникает, если ответ еще не родился, так что просто наберись терпения.

Скоро жизнь твоя сильно изменится и станет гораздо интереснее, хотя, конечно, многие человеческие радости уже будут тебе недоступны. Но тебе будет не до них, поверь мне пока что на слово.

И вот еще, что ты должен знать. Пока что об этом можешь не думать, но, полагаю, спустя два-три рождения, ты почувствуешь необыкновенную легкость бытия. Это описать нельзя, это можно только почувствовать. Обычно, это знак, что настоящая жизнь может стать последним воплощение в этом земном аду. Но уйти просто так нельзя. Во-первых, сама смерть должна быть строго определенной. Какая именно становится ясным примерно за год-полтора. Во-вторых, нужно подготовить преемника. И дело совсем не в том, чтобы «цепочка не прерывалась». Суть в том, что для окончательного перехода не хватает энергии одного человека, каким бы сильным он ни был. Это похоже на взрыв, прорыв, и потому нужно найти другого сильного человека, который станет преемником. Найти его очень непросто, и нужно потратить много времени и сил. Именно поэтому на последнем воплощении многие уходят в странствия… или просто ищут, переезжая из города в город, занимаясь попутно чем-то: работа коммивояжером, в бродячем цирке – где угодно, в общем. Мне повезло, я нашел тебя, хоть уже и почти в конце жизни. Но найти преемника – это тоже только полдела. Его нужно «перековать», так сказать, изменить… Нужно перенаправить его мыли, изменить ценности. В каком-то смысле я был акушером, и принял твое новое земное рождение. Однако, в отличие от обычных родов, «рождение преемника» никогда не происходит сразу, но всегда очень постепенно. Когда придет время готовить преемника, ты почувствуешь, что именно нужно делать. Конкретных рецептов тут нет, я уверен, поскольку все это очень индивидуально. В крайнем случае, ты получишь самое прямое знание в медитации или молитве.

Не знаю, как найти подходящие слова, чтобы не испугать тебя. В общем, преемник, обычно не живет долго после ухода наставника, и скоро умирает. Редко, кто живет более полугода. Такая отдача энергии, очевидно, имеет и обратную сторону. А может быть, просто уже нет никакого смысла в настоящем воплощении, ибо выполнена чрезвычайно важная задача, которая списывает многие «долги». Но ты, Андрюша, главное – ничего не бойся, поверь, все будет хорошо. Ты не обязательно умрешь от болезни. Часто это бывает нечто мгновенное, вроде аварии. Я ведь тогда немного покривил душой, сказав, что погиб задолго, до смерти Иешуа. Нет, я был его преемником, и я умер после – был повешен людьми первосвященника. После этого у меня было всего четыре земных воплощения, но я вспомнил при этом и все предыдущие. Думаю, с тобой произойдет нечто похожее.

Теперь, как я уже сказал, у тебя будет другая жизнь. Ты будешь знать почти все, но никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен показывать эту особенность другим людям, и уж тем более – хвастать этим или, того пуще – продавать эту способность кому-либо. Это самое худшее, что может быть! И если ты вдруг все-таки оступишься и поддашься соблазну… в общем, за этим скоро последуют очень тяжелые последствия, и примеров тому, к сожалению, много. В общем, ты теперь «не от мира сего», как говорилось когда-то. Впрочем, ты и сам скоро это поймешь. Главное – верь себе, как я и говорил.

В общем, я не прошу у тебя прощения за то, что сделал тебя другим, без твоего ведома, равно как и за то, что обрек тебя на скорый уход из этого мира. Знаю, что теперь тебе страшно, но это только в первый раз. Верь мне, Андрюша, смерть не страшнее замены костюма! Я ведь тебя никогда не обманывал и уж тем более не подставлял. Одним словом, доброго тебе пути, легкого последнего часа, и еще раз спасибо, что приехал. Прости, что так и не сумел напоследок тебя обнять.

Твой ПК

Hope Town, Canada

2015