– В один прекрасный день, когда работа была практически завершена, его нашли мертвым в хранилище. Ковач, естественно, о случившемся заявил в полицию, но, понятно, о связи того человека со мной он не упоминал. А где находилась копия, да и оригинал тоже, тот переписчик не успел сказать, а Ковач знал лишь примерно.

– И кто его мог убить, как вы думаете?

– Если бы знать!– вздохнул Густав.– После этого случая все пошло вкривь и вкось. И теперь вот – ни с того ни с сего – помер и сам Ковач. Я узнал это от Луиджи. А перед этим, к слову, почему-то помер секретарь Луиджи. Как его звали-то?– Густав начал щелкать пальцами, пытаясь вспомнить, – ах, да, вспомнил! Манфредом его звали. Не знаю, имеет ли это отношение к делу, но я это говорю, чтобы вы поняли в какой тяжелой обстановке приходилось двигаться дальше. А после еще эта слежка… я вам уже говорил, когда приходил к вам тогда.

– Да, я помню. А что еще странного происходило? – спросил Альфред.

– А что этого мало? Мы уже толком и спать не могли, все боялись, что нас кто-то вот так же… Причем, я и теперь не догадываюсь, кому мы перешли дорогу? Вряд ли кто-то кроме меня мог охотиться за трактатом Филарета.

– Это верно, но почему же еще за вами могли охотиться?– спросил Альфред.

– Я уже говорил: я не знаю,– ответил Густав и пожал плечами, – если бы знать, быть может все можно было бы построить как-то иначе, и избежать, в частности, каких-то смертей… Впрочем, я действительно не знаю…

– Так, ну хорошо, а вот во время последней магии, вы ничего странного не почувствовали? Вообще расскажите подробнее, что вы чувствовали, видели и тому подобное.

– Знаете, это очень трудно объяснить словами… – Йоркович замялся, – в общем, когда Клавдия вошла в тело Луиджи, и я и она, мы почувствовали, что там уже кто-то есть, понимаете?

– Нет, не понимаю,– признался Альфред.

– Простите, что спрашиваю, но мне так будет легче понять, как именно вам объяснить. А вопрос мой такой: вы когда-нибудь проводили ритуал магии соития?– Спросил Густав, немного смутившись.

– Признаться, не приходилось, – ответил Альфред с легкой иронией.

– Тогда плохо…– сказал Густав и задумался, – тогда мне будет очень трудно вам объяснить, что к чему. Ну, в общем, во время этой магии высвобождается огромная сила, которую можно использовать как угодно, ну, или почти как угодно. Нам она была нужна, чтобы направить Луиджи, имевшего официальный пропуск в хранилище, на поиски копии, которую нам сделал тот несчастный. В общем, Клавдия вошла в его тело, используя, как вы верно заметили, собранные агенты. В общем, она управляла действиями Луиджи, а я, если можно так выразиться – прикрывал тыл и подкачивал ее дополнительной силой. Обычно, я мало что вижу, это более всего похоже на плавание в сплошном молочном тумане, в котором нет никаких звуков или запахов. А тут я увидел недалеко от себя что-то похожее на тень. Понимаете?

– Тень? – удивился Альфред, – И что это значит?

– Это значит только то, что кто-то еще пытался управлять Луиджи, или же шпионил, пытаясь понять, что ищем мы.

– И вы опознали эту, так сказать… тень?

– Какой там! Я затаился и ждал, но ничего не происходило. Тень просто висела, и как будто бы ждала чего-то. Более всего это видение походило на утопленника в серой рясе, довольно бесформенной, кстати. Причем, если позволить себе фантазировать, то можно было бы сказать, утонул он в чане с молоком, над которым поднимался густой пар.

– Ну, а потом?

– А потом вы вогнали Луиджи в обморок, и Клавдия застряла в его теле. Кстати! Тень-то там тоже, похоже, застряла! Хотя, я не уверен! Но, если вы сумеете выяснить, что кто-то еще нынче находится в бессознательном состоянии, вы, вероятно, сможете узнать, кто именно был там, кроме нас. – Йоркович откинулся на спинку стула.

– Интересная мысль, – тихо сказал Альфред.

– Позвольте вас спросить?– Густав немного подался вперед.

– Что? – Альфред напротив, откинулся на спинку стула.

– Как вы собираетесь вернуть Клавдию в сознание?

– Я подробностей не знаю, но есть один человек, который готов помочь в этом, скажем прямо, непростом и очень рискованном деле. Попробовать, во всяком случае, думаю, стоит.

– А я могу в этом как-то помочь?

– Нет, благодарю вас. Вы пока что останетесь здесь, до окончательного выяснения всех обстоятельств. Если выяснится, что все обстоит так, как вы говорите, то, я думаю, вам ничего серьезного не грозит. Но, посмотрим, я пока ничего не обещаю.

– Спасибо вам, – кивнул Густав.

Альфред встал и потянулся. Он был доволен. Похоже, допрос, оказался на редкость результативным. Он собрал бумаги, дал Йорковичу подписать протокол допроса, и позвал дежурного, чтобы тот увел задержанного в камеру.

Как только Альфред вышел за дверь, к нему подошел мальчик-посыльный, который очевидно, уже ждал у дверей минут двадцать.

– Давно ждешь? – спросил Альфред, принимая от мальчика конверт.

– Нет, не очень, – ответил тот.

– Обожди здесь, я прочту письмо в комнате и напишу ответ, если понадобится.

Мальчик кивнул. Альфред вернулся в допросную и вскрыл конверт. Это было послание от Сандры:

«В 10:12 в курятнике появилась цесарка. Пробыла около двадцати минут. Похоже, искала овес. Не могу сказать наверняка, унесла ли что-то с собой. Остаюсь на рейде и жду указаний.

Синица»

– Так… – подумал Альфред, – цесарка – это незнакомая женщина. «Искать овес» значило, что цель поисков осталась неизвестна, равно как и то, нашла ли она, что хотела? Кто бы это мог быть? Да, зря оставили квартиру без охраны… а может, и не зря… посмотрим. Альфред сел и написал ответ.

– «Пока в курятнике пусто, постарайтесь описать цесарку подробнее. Доложите на вечерней вахте.

Канонир»

Глава 20

Пару часов назад Альфред получил с посыльным записку от Маркуса, где тот рассыпался в извинениях и просил привезти Сандру домой, поскольку сам он этого не может сделать: у него в конторе возникло сверхсрочное и совершенно непредвиденное дело. Альфред поехал тотчас же, отослав соответствующую ответную записку, и меньше, чем через час они с Сандрой уже сидели, беседуя у камина в доме Маркуса.

– Скажите,– спросила Сандра, – я уже несколько раз слышала, как дядя употребляет словосочетание «деревенское колдовство», пытаясь противопоставить его какой-то иной магии. В чем тут разница? Мне всегда казалось, что магия – это всегда магия, независимо от того, где она делается, в деревне или в городе. Или я не права?

– Дело не в том, где она делается, – ответил Альфред, набрасывая карандашом очередной эскиз на листе, – а в том, что за всем этим стоит. Маркус, под «деревенским колдовством» понимает не место, а некую традицию или ритуал, обычно, передаваемый внутри семьи для достижения каких-то довольно узких и конкретных целей, скажем: надо улучшить виды на урожай, или, допустим, побороть коровий мор, и тому подобное. При этом чаще всего, человек, который делает такую магию, понятия не имеет, что за всем этим стоит и почему все это работает. Ну вот, например, все знают, как зажечь свечу, верно? Но при этом мало кто задает себе вопрос о том, какие именно химические процессы происходят в момент возгорания спички. Вы согласны? Так и в магии. «Деревенский колдун», – назовем его так для простоты, обычно не задается никакими вопросами относительно сути процесса, ибо ему важен только результат здесь и сейчас, а маг – напротив, его интересуют причины и его интересует еще одна открывающаяся только ему грань мира. И поэтому маг – всегда движется вперед. Его магия десять лет назад и теперь может отличаться разительно! Но, с другой стороны, вполне понятно, что тут нет четкой грани: это – маг, а это – колдун. Вы сами понимаете. Взять хотя бы Клавдию. Она, судя по всему – очень сильный маг, но, в то же время, она и старосту укокошила – я в этом уже не сомневаюсь – и, представьте, именно посредством примитивного колдовства. Ей нужен был быстрый и надежный результат. Она и применила известный еще с вавилонских времен ритуал «Ложе Иштар».

– Я столько всего не знаю, – сказала Сандра смущенно.

– О, не отчаивайтесь. Магия – это огромный мир, и в нем мало таких глубоких знатоков, как ваш дядя.

– А он маг? – спросила Сандра.

– Хороший вопрос.– Ответил Альфред, продолжая набрасывать на бумаге новые штрихи к какому-то портрету. – Думаю, что да. Но он необычен, знаете ли. Он больше читает и запоминает, чем, собственно, делает магию. Но, уж когда делает… получается не просто хорошо. Я был тому свидетелем. Однако его кругозор и память меня лично просто-таки ошеломляют.

– Так, – продолжал Альфред, протягивая лист с портретом какой-то женщины Сандре, – а теперь наша «цесарка» похожа?

– К сожалению, нет, – ответила Сандра, тихо, – та была гораздо старше. И черты у нее были несколько грубее.

– Понятно… – размышлял вслух Альфред, – значит, не вдова… Кто же тогда?

Он стал перебирать в памяти лица женщин, которых ему довелось встретить в городе, но больше ничей образ ему в голову не приходил.

– А вы – отличный художник, Альфред! – сказала Сандра искренне.

– Да что вы… – ответил Альфред, – так…брал небольшой курс живописи в университете.

– Значит, у вас талант! – ответила Сандра убежденно.

– Ну, не знаю. Искусство, по-моему, это – не способность отображать реальность как можно более похожим образом. Искусство – это нечто большее. Нет, техника, безусловно, вещь важная, но – не это главное. Рисовальщиков вроде меня много, а художников – единицы. Так что, я к своим талантам, – он сделал ироническую паузу, – отношусь более чем спокойно. – Он улыбнулся.

– А что же тогда искусство? – спросила Сандра.

– Искусство… Снова хороший вопрос. – Альфред выпрямился и поднял глаза к потолку. – Наверное, это, как и магия – особый путь для особых людей. Причем, нам их деятельность может нравиться или не нравиться, мы даже можем рассуждать, насколько она нам понятна, но по-настоящему понятной она является только им самим. Художник, который лишь передает цвета и тени, но картины, которого схожи в своей манере и тематике из года в год, я думаю лишь рисовальщик. А маг, который никуда не движется – просто колдун, более или менее умелый.

– Интересно, – сказала Сандра, – я никогда не сталкивалась с подобной точкой зрения. Но мне она нравится, и кажется правильной почему-то.

– Ну и мне тоже, – снова улыбнулся Альфред.

– Скажите, а почему тогда ваше Министерство преследует магов? – спросила Сандра.

– Оно преследует не магов вообще, а только тех, кто, тем или иным образом, способствует проникновению в наш мир чуждых элементов, вроде призраков, дибуков и тому подобного. Хотя, конечно, надо признаться, что за десять с лишним лет моей работы, редкий маг оказывался чистым перед лицом государства.

– Государство! – сказала Сандра почти презрительно.– Кто вообще в его глазах чист? Наверное, только тот, кто никогда не высказывает своих мыслей вслух, исправно платит все подати, и вовремя размножается, поставляя солдат для бесконечных войн. А затем,– она пожала худенькими плечами, и добавила после секундной паузы,– вовремя умирает.

– Что вы хотите сказать? Что государство – это лишь помеха нормальной жизни? Я не согласен с вами.

– Нет, не в этом дело, – ответила Сандра немного взволнованно, – но я против того, произвола, который царит повсюду. Адьфред, ведь это только вы – порядочный, нормальный человек. Вы, ну и быть может еще с десяток людей вашего круга. А ведь, сколько таких, кто отправляет на эшафот сотни людей лишь для того, чтобы сделать карьеру или даже просто насладиться своей властью. Почувствовать свою «избранность», так сказать. Я вообще думаю, что царство справедливости и законности – это утопия, вроде «Города солнца», читали такой роман?

– Возможно, вы и правы, но ваши рассуждения годятся – допустим – лишь для мирного времени. А если война?

– Я думаю, что войны – это – всего лишь результат амбиций отдельных личностей, ну и накопленных между этими же личностями противоречий. Война – этот тот же произвол, только гораздо большего масштаба. А всякий произвол – это насилие. А насилие почему-то всегда свойственно, если не примитивным, то уж точно – несовершенным личностям. В этом смысле, наиболее несовершенными, как мне кажется, как раз и являются те, кто жаждет власти. Полной же противоположностью им являются – мастера своего дела, ну, а самыми совершенными, наверное – маги, в широком смысле.

Кстати, я много думала об этом, и мне кажется, что и народы, как и люди тоже бывают более и менее совершенные. Есть народы-мастера, которые куда-то движутся, а есть и такие, которые практически одинаковы на протяжении тысячелетий и заняты исключительно войнами. Это не хорошо и не плохо. Это – данность. Факт. А факты лишь могут нравиться или нет, и не более того. И при этом вовсе не значит, что в таких странах несовершенными являются абсолютно все, кто там живет. Это парадокс, но от него никуда не деться.

– О, нет, вот тут вы ошибаетесь, – сказал Альфред, – Какой народ конкретно, вы бы назвали несовершенным, так сказать?

– Ну, я не знаю… Быть может, какие-то племена в джунглях или же какие-нибудь людоеды на далеких островах…

–Да, насчет людоедов, я судить не берусь. Но вот с некоторыми людьми из африканских племен, мне общаться доводилось. Поначалу, признаюсь, я тоже говорил с ними несколько свысока, но потом… Почему вы считаете их несовершенными? Только лишь потому, что они не построили у себя Версаль или же Александрийский маяк? А вы допускаете, что у них просто настолько отличный от нас с вами путь, что мы им в свою очередь кажемся непроходимо тупыми и ограниченными, поскольку запросто можем погибнуть в пустыне или в тех же джунглях? Ценности этих народов настолько отличны от наших, что они попросту не понимают нас, а мы – их. Они, например, не понимают, зачем нам нужны все эти огромные дома и машины, когда в камышовой хижине с пальмовой крышей вполне уютно? Мне как-то довелось разговаривать с одним африканским магом, и я был просто потрясен глубиной этого человека. Мне казалось, что мы можем общаться, не раскрывая рта, ибо он меня – я уверен – видел насквозь, и одновременно показывал в себе лишь, то, что хотел, чтобы я увидел.

– Ну что ж… Со временем, я, наверное, пересмотрю свои взгляды. Ваш опыт, конечно, гораздо шире моего, – ответила Сандра.

– Да, но мы еще говорили о войнах? – улыбнулся Альфред.

– Да, и я вот подумала: пусть бы воевали только те, кто хочет воевать, быть может, это изменило бы ситуацию?

– Да? А как же крестьяне, чьи поля вытаптывают конницы и свои и чужие? Они, вроде бы не хотели воевать? Или же, им было все равно, пока вытаптывали не их поля. Но, войны приходят к нам в дом не спрашивая нашего согласия.

– Да, это верно, – согласилась Сандра, – и отчасти в этом и видится весь произвол существующей реальности. И я хотела бы закончить этот спор вот как. Я не против государства как такового. Я против того, когда кто угодно может делать что угодно, будь это какой-то бандит в трущобах Лондона, или же король, какой-нибудь страны. Но, я, правда, хотела бы закончить эту тему, и потому я хочу вас спросить: вы действительно считаете, что магия работает?

– Сандра, с вами никогда не соскучишься! Вы задаете один за другим вопросы, которые стоят большого научного труда. Говоря коротко – да, работает. И тому неисчислимое множество свидетельств. Как это работает – другой вопрос, и уж совсем другой вопрос: почему у одних она работает, а у других нет, или, скажем так, работает, но гораздо слабее?

– И вы знаете ответы?– спросила Сандра и посмотрела на Альфреда.

– Нет, – ответил Альфред честно, – я лишь предполагаю. Вот, скажите, что отличает человека от животного?

– Разум, – быстро ответила Сандра.

– Увы! Разум есть и у многих животных. Просто он часто совсем другой природы. Более того, я знаю ученых, которые утверждают, будто у обезьян и некоторых других млекопитающих есть довольно развитый язык. Но он опять же – совсем другой, человек им овладеть не сможет никогда. Так же, как и, скажем, собака, никогда не сможет разговаривать на наших языках.

– Ну, тогда, быть может, способность строить? Я имею в виду архитектуру, механизмы, – предположила Сандра.

– Опять – мимо, – констатировал Альфред, – Ласточки строят довольно сложные сооружения, тоже и термиты в Африке, некоторые рыбы в Полинезии. В общем, видимо, не в этом дело.

– Тогда, я не знаю, – призналась Сандра.

– Видите ли… Поймите меня правильно, я не ученый, и не претендую на какие-то откровения. Просто вся моя работа меня убедила в том, что единственное качество отличающее человека от животного, это – умение творить символы.

– Символы? – удивилась Сандра.

– Да, именно!

– Что вы имеете в виду? – спросила Сандра.

– Ну, хорошо, давайте определимся сначала, что такое символ?– Альфред достал сигару и медленно ее раскурил.

– Ну… мало ли…– проговорила Сандра и подняла глаза к потолку, – вот, скажем – распятие, или даже просто крест – это символ.

– Понятно,– кивнул Альфред, – а еще?

– Ну, есть много всяких! Например, у аптекарей можно увидеть две свившихся вокруг жезла змеи…

– Правильно, вы имеете в виду кадуцей Гермеса, – снова согласился Альфред, – а вот, вы верите в то, что черные коты приносят несчастье?

– Пожалуй, да, – ответила Сандра неуверенно.

– А с точки зрения зоолога, они отличаются чем-то, кроме цвета, от своих рыжих или серых собратьев?

– Нет, конечно! – на сей раз увереннее ответила Сандра.

– Правильно, я тоже так думаю. Так почему же люди считают именно черных котов носителями зла?

– Не знаю, вероятно, такова традиция?

– Это верно, но традиция с чего-то ведь началась, верно? Кто-то посчитал, что черный кот принес ему неудачу, потом рассказал об этом соседям, и пошло-поехало! Но что произошло, когда он впервые так посчитал?

– Не понимаю вас, – призналась Сандра.

– Произошло то, что этот наш давний предок, наделил несчастное животное неким новым смыслом, не имеющим никакого отношения к его физическому бытию. Таким образом, любой символ – это предмет, явление или же изображение, как тот же кадуцей Гермеса, наделенное особым смыслом, не имеющим ничего общего с его физической природой. Вы изучали астрологию, насколько я понял, не так ли?

Сандра кивнула:

– Да, в гимназии у нас был небольшой кружок любителей этой науки, но я и по книгам училась немного.

– Отлично, – кивнул Альфред, – Вас не удивлял тот факт, что Солнце, которое во вселенной в сотни миллионов раз массивнее Луны, при этом в астрологии, по своей, так сказать «силе» почти равно ей. Почему так?

– Ну, это, наверное, какая-то иная плоскость бытия… – неуверенно ответила Сандра.

– Именно! Лучше и не скажешь! В астрологии – это всего лишь символы, и в рамках этой дисциплины не имеет ни малейшего значения, какая из планет массивнее, которая из них дальше и так далее. Символ – это смысл, находящийся вне нашей реальности, если хотите. Он, как бы проводник из нашей реальности в некую иную.

– Так что же тогда влияет на человека? Ведь астрологические описания вполне неплохо работают, я сама убеждалась много раз.

– Ничего не влияет! В том-то и дело! Более того, если бы влияло, это было бы главным противоречием божественному замыслу, ведь человек сотворен по образу и подобию божьему, а представить себе, что на бога кто-то влияет, просто невозможно, вы согласны? Я здесь имею в виду не физическое воздействие, а нечто, что контролирует поступки, и, в конечном итоге – всю дальнейшую судьбу.

– Согласна, – кивнула Сандра, – но как же это тогда работает?

– Я не знаю точно. Я лишь догадываюсь, что планеты никоим образом на людей не влияют, и никем не управляют, они лишь указывают. Сказать, что планеты и светила управляют людьми, все равно, что сказать, будто маяк управляет кораблем, а градусник поднимает и опускает температуру за окном. Астрология – это один из богатейших символических языков, при помощи которого сама вселенная предлагает нам тот или иной план действий, предупреждает о наступлении благоприятных или тяжелых периодов. А уж как пройти этот период – дело исключительно самого человека и его свободной воли.

– Вот как? Значит, вы и в судьбу не верите? – удивилась Сандра.

– Нет, представьте, не верю. Вы ведь сами упоминали работы Лейбница. Так вот именно он ввел принцип бесконечного многообразия мира. Другими словами, существует множество вариантов будущего, теоретически – бесконечное множество. Но есть варианты более вероятные и менее, и таковыми делаем их мы сами, своим настоящим. Я, правда, не очень понимаю, как с идеей бесконечного многообразия сочетается его идея о времени, как о некоем потоке, в котором уже существует прошлое, настоящее и будущее, но это, видимо, другая тема.

– Да, я что-то такое помню, – кивнула Сандра, – но если вариантов будущего бесконечное множество, каков смысл в астрологии, да и в гаданиях тоже?

– Дело в том, что любой астрологический символ, в отличие от Таро, например – содержит множество смыслов, причем на разных планах этого мира. И астролог, учитывая все особенности сидящего перед ним человека, может выбрать наиболее вероятный, с его точки зрения, вариант. Понимаете?

– Не очень, – призналась Сандра.

– Ну хорошо, давайте рассмотрим, например Марс. И допустим, он расположен в некоем неблагоприятном положении в карте.

– Транзитной³⁵, или натальной? – уточнила Сандра.

– Хм…ну, пусть в натальной – ответил Альфред, – в транзитной от него толку мало. Так вот, что мы можем понять в натальной карте, изучая положение Марса?

– Так… – Сандра задумалась, и снова посмотрела вверх, – Марс описывает активность в самых разных смыслах, например – живость ума, насколько человек энергичен или неутомим. Он также указывает на способность сопротивляться внешним трудностям, указывает, насколько человек вынослив, или же – агрессивен. В мужских картах символизирует сексуальность, а в женских – сексуальные предпочтения.

– Отлично! – ответил Альфред, сделав вид, что не заметил то, как покраснела Сандра.– А о состоянии каких внутренних органов мы могли бы судить, изучая положение Марса?

– Сейчас… надо вспомнить…Ага… кажется, это – желчный пузырь, прямая кишка и… – она снова густо покраснела.

– Все верно, – кивнул Альфред, – И вот вы, изучая неблагоприятное положение Марса, что можете сказать? Что у человека будет проблема с желчным пузырем, что у него слишком много или мало энергии, или же, что он склонен сдаваться перед трудностями? А может быть, все вместе?

– Да, это вопрос…– ответила Сандра, – я никогда не могла понять, как выбрать единственное нужное значение, и чаще всего делала это наугад.

– Не вы одна! – воскликнул Альфред. – В том-то и дело, что интуиция тут – главный подсказчик, поскольку нет никакой определенности, на что именно указывает символ с множеством значений.

– Вы думаете? – воскликнула Сандра.

– Не думал бы – не говорил бы, – пожал плечами Альфред. – В жизни символов, нет и намека на математическую точность. Все очень зыбко, но, тем не менее, это не повод, чтобы к этому не обращаться. Но, вернемся к нашему Марсу. Допустим, что вы наблюдаете в карте два фактора, которые его поражают, например – две квадратуры³⁶ от каких-то планет. А в другой карте вы наблюдаете целых четыре фактора! Значит ли это, что во втором случае, проблема с желчным пузырем в два раза более вероятна?

– Наверное, да… – неуверенно ответила Сандра.

– Нет, моя дорогая, не значит. В лучшем случае, мы можем предполагать, что проблема во второй карте несколько более вероятна, но и это – далеко не факт.

– Почему вы так думаете? – удивилась Сандра.

– Как вам сказать… я много наблюдал за тем, как работают символы в нашей жизни. Вот возьмем сны. Вам снятся вещие сны? – спросил Альфред.

– Не часто, – ответила Сандра, не понимая, куда тот клонит.

– Это понятно, они и не должны сниться часто. Но когда такое случается, вы ведь точно знаете, что это сон непростой, не так ли?

– Да, несомненно, – подтвердила Сандра.

– Так вот, на примере своих снов, я понял, что неважно, подбираю ли я одну монету или же пригоршню – в любом случае меня кто-то обманет или выставит в дурном свете, поскольку сам символ «деньги» во сне – весьма дурной и указывает именно на фальшь, обман или же – возможность попасть в неприятное положение. Неважно, срываю ли я во сне один гриб или набираю их целую корзину, за этим в реальности неизбежно последует болезнь, поскольку символ «гриб» – всегда указывает именно на скорую болезнь. Причем, один раз мне как-то приснилось, что я собрал много грибов, и при этом лишь простудился. А в детстве, перед тем как заболеть коклюшем, мне снилось, что я нашел всего один гриб, но довольно большой, правда. Еле выкарабкался, к слову… Почти полгода болел. Поэтому, «количество символов», как я понял, никак не влияет на «вес события», если так можно выразиться.

– Очень интересно, я никогда не думала об этом. Теперь есть о чем поразмышлять… Действительно… – она задумалась, подперев кулачком щеку.

В прихожей послышалось какое-то движение, и Альфред тотчас потянулся за своей тростью.

– Что-то не так? – немного испуганно спросила Сандра.

– Нет, нет… не беспокойтесь, думаю, что все в порядке.

Через несколько секунд в комнату ввалился Маркус. Он был, как всегда весел, и как всегда в полутьме опрокидывал предметы.

– А где Иосиф? – осведомился он с порога.

– Я не знаю, – ответил Альфред, – он принес нам чай, и я его больше не видел.

– Вот как? – Маркус был явно удивлен. – Ну что ж… Пожалуй, проведаю его…

Маркус развернулся и ушел куда-то в темноту задних комнат. Было видно, что где-то там, дальше, он раздобыл канделябр, зажег свечи, и затем свет померк.

Спустя минут пять-семь, свет снова появился, и Маркус все с тем же канделябром в руке появился немного озадаченный:

– Иосиф заболел, у него жар. Мне нужно сходить за доктором…

35. См.гл.7

36. Квадратура – астрологический термин. Означает ситуацию, когда планеты или светила в Зодиаке расположены под углом 90 градусов. В некоторых астрологических школах подобное расположение планет считают крайне неблагоприятным.