Алиса в Итакдалии

Семья Алисы была одной из немногих, которые жили в пригороде. И хотя порой ей было трудновато взбираться на гребни холмов и ловить неверное эхо последних новостей, такая удаленность от города позволяла избегать встреч с бывшими однокашниками и носатыми взрослыми, которые каждое утро проталкивались сквозь гомон толпы. В большинстве случаев Алиса получала искреннее удовольствие от этих вылазок в центр мира, но, даже опьяненная восторгом, никогда не забывала своего места в нем.

Девочка шагнула на булыжную мостовую и позволила звукам и запахам городской жизни накрыть себя с головой. Ференвуд купался в последних лучах светливня, под окнами качали пестрыми головками цветы, где-то звонили колокола и перекликались со своих крылечек старые друзья. Отцы прогуливались под руку с матерями, а те окликали «Спокойней, спокойней!» бойких детишек, завороженных уличными лотками и их громогласными хозяевами. Глядя на них, Алиса особенно отчетливо ощущала вес последнего финка в кармане. Как бы ей хотелось тоже пройтись по улице за руку с папой!

Впрочем, не важно.

Алиса накрыла ладонью кулак, в котором зажала монетку, и принялась пробираться через толпу. Девочка была уже достаточно высокой, чтобы видеть, куда идет, но все еще слишком маленькой, чтобы поминутно получать локтем по уху или чьим-нибудь подолом по щеке. Вокруг то и дело сверкали серебряные ковшики продавцов специй, и вскоре Алисе начало казаться, будто она плывет в огромном облаке кокосовой стружки, шелковистой мяты и шафрана.

Возле входа в «Асал Масал и Волшебный чай» творилось настоящее столпотворение: всем желающим предлагали продегустировать чай, увеличивающий рост минимум на четыре сантиметра. Особенным спросом он пользовался у младшеростников. Ребята постарше рылись в богато украшенных коробках с временными чарами:

ПЯТЬ ФИНКОВ, ЧТОБЫ ВЛЮБИТЬСЯ

СЕМЬ ФИНКОВ, ЧТОБЫ УДЛИНИТЬ ВОЛОСЫ

СТОППИК, ЧТОБЫ СТАТЬ НЕВИДИМЫМ

Старшее поколение в это время отдыхало на веранде за столиками, украшенными замысловатыми узорами из цветного стекла. Некоторые леди и джентльмены, чей преклонный возраст извинял подобные прихоти, с улыбкой попыхивали сусальными трубочками. Когда они смеялись, изо рта у них вылетали клубы голубого, алого и пурпурного дыма. Проходя мимо, Алиса шмыгнула носом, и голова ее сразу наполнилась горячей ароматной тяжестью. Девочка невольно улыбнулась и уже не в первый раз подумала, как славно будет поскорее вырасти и заняться более интересными вещами.

Но Алиса продолжала проталкиваться к «Ширини Фирини» – лучшему в городе магазину сладостей, – и никакая на свете сила не смогла бы ее остановить. Девочка преодолела мягкую гору ковров ручной работы (каждый – в своих цветах и узорах) и лишь на пару секунд замедлилась перед лотком с теплыми, только что испеченными караваями. Запахи золотистой, замешанной в самых невообразимых формах выпечки так вскружили Алисе голову, что она чуть не врезалась в толпу горожан, которые решили попрактиковаться в хоровом пении прямо посреди улицы. Алиса отскочила в сторону как раз вовремя, чтобы не попасться на глаза Дэниелу Рубину: тот переходил дорогу, чтобы присоединиться к певцам. Девочка едва удержалась от гримасы.

Все мы кому-то завидуем, верно?

Для бесцветной Алисы Дэниел Рубин представлял собой воплощенный кошмар. Это был самый яркий двенадцатилетка, которого девочка только знала: роскошные черные волосы, глубокие чернильные глаза и кожа цвета ночных сумерек, для которой природа смешала сангину, охру и корицу. Он обладал цветом – и умел его носить. Даже свои лучистые глаза он подводил темной краской, отчего Алиса совершенно теряла присутствие духа. Она слышала шепотки; она знала слухи. Горожане бились об заклад, что в этом году Дэниел выиграет Сдачу: без сомнения, столь красочный человек должен быть и самым магически одаренным. В глазах Ференвуда у Алисы не было ни шанса.

Ну и пожалуйста. Завтра они увидят, как ошибались.

Алиса сжала кулаки и бросилась в гущу толпы с такой яростью, что чуть не сшибла стайку девочек, которые красили ногти хной. На секунду Алиса оцепенела, страстно желая оказаться в их компании, – но потом опустила голову и строго напомнила себе, что ее возможности ограничены одним финком. Когда девочка наконец добралась до «Ширини Фирини», то еле дышала от усталости. Поход в город всегда был рискованным предприятием, но ей следовало дважды подумать, прежде чем соваться в центр сегодня, накануне Сдачи. Весь Ференвуд дрожал от предпраздничного возбуждения; должно быть, торжества продлятся до конца недели. На крыльце магазина Алиса оглянулась на небо – до наступления темноты оставалось всего ничего.

Едва девочка переступила порог, ее окутало густое сахарное облако. На целых три секунды в ее сердце воцарилась божественная легкость, а в мыслях – розовое видение, как она бросается на прилавки и сгребает полные пригоршни сладостей. Алиса понимала, что все это – магия сахарной пыльцы, но все же позволила себе на мгновение поддаться ей, прежде чем единственный финк в кулаке напомнил хозяйке о суровой правде. Алиса помотала головой и обвела прилавки уже более трезвым взглядом. Одна монетка не давала ей особого выбора, но она все же хотела осмотреться и прицениться.

С потолка свисали круглые стекляблоки; леденцы-трости продавались связками по три; в витрине поблескивали банки со сливишневым вареньем; из деревянных кувшинчиков выглядывали крыжовниковые ириски. Еще там были замороженный изюм и гранаты, корзины с листьями из золотого фигурного шоколада и десятки бочонков с абрикосовым медом, который шипел на языке. Рассматривая их, девочка еще сохраняла остатки самообладания – но потом углядела подносы с зулзулами и не смогла сдержать тоскливого и влюбленного вздоха. Зулзулы представляли собой спирали нежно обжаренного теста, вымоченные в меду и покрытые засахаренными лепестками роз. Когда бы вы ни спросили Алису о ее любимом лакомстве, она бы уверенно указала на них. (Разумеется, это было бы неправдой, потому что Алиса в жизни не пробовала ни одного зулзула. Но она вполне могла вообразить их вкус, и этого в каком-то смысле было достаточно.)

Наконец девочка с неохотой вытащила из маленького пластикового бочонка единственный чуденец и пообещала себе, что однажды непременно вернется сюда с карманами, полными стоппиков и финков, и купит себе все, что пожелает.

Однажды. Непременно.

Теперь, когда ее главная задача была выполнена, Алиса поспешила домой. Солнце почти село, а девочка не представляла, что с ней сделает мама, если она снова вернется по темноте.

Она ныряла из переулка в переулок, закладывала крутые виражи вокруг прилавков со специями и проскальзывала между вешалок с юбками. Она огибала торговцев, чудом избегала столкновения с прохожими и лишь изредка вскидывала голову, чтобы бросить взгляд на свои любимые витрины. «Стежок за шажок» продавал самошвейные иглы по три финка за упаковку, и Алиса мгновенно выбросила эту информацию из головы. Сабзи, местный бакалейщик, торговал лимонными плетенками по два финка за фунт, и этот факт Алиса положила на мысленную полку с ярлыком «для мамы». Но потом девочка заметила, что в «Переплет» – лучший книжный магазин в городе – завезли новые книги, и невольно сбилась с шага. Девочка затормозила так резко, что чуть не упала, и, отбросив благоразумие, жадно приникла носом к витрине. Первым делом она заметила за стеклом небольшую группу людей, столпившихся вокруг мужчины с опрятной бородкой. Он носил сразу несколько пар очков и тунику на три размера больше нужного, и Алиса догадалась, что это автор, представляющий новую книгу. Девочка вывернула шею, чтобы прочесть название томика у него в руках – «Рождение стоппика: проникая в умы Фенжуна Хартвезера и Сальды Миллердон, величайших чудопашцев в истории Ференвуда», – и разочарованно вздохнула.

Алиса никогда особенно не интересовалась историей чудопашества. Она находила это занятие невыносимо скучным и, если говорить начистоту, даже неприятным – поскольку опасалась, что в один ужасный день оно станет и ее участью. Всю свою недолгую жизнь Алиса страшилась бесславной судьбы под знаком мотыги и плуга. Чудопашество было почетным, но чрезвычайно безочаровательным делом, и Алиса многое бы отдала, чтобы оказаться по ту его сторону – например, преобразовывать сырую магию во что-нибудь полезное людям.

Она уже собиралась продолжить путь, как вдруг вспомнила, почему остановилась. На витрине были выставлены две книги: «Сдача, задание и долгий путь домой: как отпустить ребенка во взрослую жизнь» и «Чемпионы прошлых лет: вспомним наших ференвудских героев».

Глаза Алисы увеличились по меньшей мере вчетверо, и она, ураганом влетев в магазин, бросилась к книгам на витрине. С дрожащими руками и отчаянно бьющимся сердцем девочка схватила экземпляр «Чемпионов» и провела пальцем по обложке, с которой, в небольшой компании других городских героев, улыбался папа – тоже двенадцатилетний, сияющий от гордости. Победитель Сдачи тридцать лет назад.

Алиса всегда помнила, что папа был Чемпионом. Он заслужил этот титул благодаря живости ума и способности удерживать и воссоздавать даже сложные образы. Ему дали задание обойти весь Ференвуд и стать его первым настоящим картографом. Он должен был вместе со Старейшинами создать набор точных и удобных карт, которые украсили бы любой дом и сделали путешествия по городу легкими и безопасными. Папина работа оказалась столь выдающейся, что его попросили остаться со Старейшинами даже после ее завершения. Это было обычным делом для Чемпионов, которые считались самыми магически одаренными представителями своего поколения. Но папа был не просто Чемпионом. Он был другом Ференвуда. Его все любили. Ходили слухи, что однажды он и сам станет Старейшиной. Но вместо этого он ушел, и ни одна живая душа не знала почему.

* * *

Когда Алиса наконец добралась до дома – прямо перед наступлением темноты, – мама заваривала чай. Девочка проскользнула в открытую дверь. В кармане у нее лежала сладкая тайна – бережно завернутый в бумагу чуденец, припасенный для особого случая. Алиса неделями ждала возможности потратить этот последний финк и теперь вполне примирилась с потерей всех сбережений. Тройняшки ели яблониковое варенье прямо из банки; их круглые мордашки и пальцы были усеяны фиолетовыми пятнами. Мама передвигалась по кухне, напевая под нос какую-то мелодию, и хотя Алиса стояла прямо перед ней, она смотрела сквозь дочь, будто той здесь вовсе не было.

Ну и ладно.

Алиса была расстроена и устала до смерти, а потому просто плюхнулась на свой стул и устроила подбородок на скрещенных руках. Сегодня ничто не смогло бы смыть тяжесть мира с ее плеч – даже полные щеки сладостей. Алиса рассеянно подумала, что миру не помешало бы сбросить пару фунтов. Ей отчаянно требовалось найти отца, и так же отчаянно – получить задание. Днем она так и не смогла прийти ни к какому решению, оставив вопрос Оливера висеть в воздухе над лугом.

Чтобы найти папу, ей нужно было довериться Оливеру. Принести свое будущее в жертву ради спасения его. И это все равно ничего не гарантировало. То, что она могла видеть ложь, не значило, что ей стоит без оглядки доверять человеку, который ее уже однажды предал.

Алиса выбралась из-за стола и направилась в спальню, радуясь, что братья еще какое-то время будут заняты на кухне. В этой комнате ей принадлежал лишь один маленький уголок, и он находился под землей.

Алиса прятала всю свою жизнь в подполе спальни. Книги и безделушки, одежду и цветы – все драгоценности, которыми владела.

Девочка, стараясь не шуметь, вынула несколько деревянных половиц и осторожно достала свой наряд на завтра. Она работала над ним два года, аккуратно подшивая стежок к стежку, лоскуток к лоскутку. Четыре юбки, блуза с рукавом до локтя, жилет и короткая курточка-безрукавка. Их дополняла вязанная вручную шапочка, отделанная желтым тюлем и расплющенными оловянными монетками. Алиса месяцами окрашивала и украшала блеклые ткани: вышивала цветы, складывала в причудливые узоры бисер и блестки и приделывала к подолу крохотные зеркальные осколки – так, чтобы юбки переливались при каждом шаге. Теперь на коленях у нее пылал настоящий взрыв цвета, отягощенный всем вложенным в него трудом. Алиса даже знала, какие цветы вплетет завтра в косу.

Знала, что будет неотразима.

Она произведет на Старейшин такое впечатление, что им ничего не останется, кроме как присудить ей первое место – и поручить лучшее задание. Она станет городским героем, как отец тридцать лет назад, и заставит свою семью гордиться. В этом не может быть и тени сомнения.

Вся жизнь ференвудских детей была подготовкой к Сдаче. Каждый ребенок рождался с уникальным магическим талантом; задача родителей и наставников заключалась в том, чтобы выявить и развить этот талант – и в конце концов представить его на церемонии Сдачи. Это была демонстрация чистого, пока не отшлифованного дара; от ребенка требовалось наглядно показать, чем его талант может быть полезен городу – потому что самые одаренные получали самые лучшие задания. Лучшие приключения.

Алиса выросла с мечтой об этом дне.

Но ей не требовалась помощь учителей: природу своего дара она обнаружила сама. Много лун назад отец подсказал ей, что делать. Может быть, он не понял этого сам – зато поняла она.

– Слышишь? – спросил он однажды ночью. Они стояли под звездным небом.

– Слышу что? – не поняла Алиса.

– Музыку.

– Какую музыку?

Отец закрыл глаза и улыбнулся луне.

– Алиса, Алиса, – прошептал он. – Открой сердце. Навостри уши. И никогда не отказывайся, если мир просит тебя станцевать.

Той ночью они заснули в обнимку в траве – она и папа, не произнеся больше ни слова. Алиса слушала, как оживает под ней земля: поет ветер, шепчет трава, шлепают мокрыми лапами озера. Деревья потягивались ветками, цветы зевали лепестками, готовясь отойти ко сну, и даже звезды мигали часто-часто, будто борясь с подступающей дремотой. Слушая мир, Алиса стала свидетелем его потаенного сердцебиения. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой настоящей.

С тех пор, когда отец спрашивал, слышит ли она музыку, Алиса всегда точно знала, что он имеет в виду. И никогда не отказывалась, если мир просил ее станцевать.

* * *

Подняв голову, Алиса увидела в дверях мать. Та не выглядела расстроенной, хотя по-прежнему держала руки скрещенными на груди.

– Готова? – спросила она, кивая на парадные юбки Алисы.

– Думаю, да, – тихо ответила девочка, гадая, что сказала бы мама, узнав об эгоизме дочери. Узнав, что задание Старейшин для нее оказалось важнее поисков отца.

Мама никогда бы ее не простила.

– А что, если мне придется уехать из Ференвуда? – спросила Алиса, вдруг расчувствовавшись. – Как ты будешь тут без меня? Как справишься?

– Ничего страшного, – ответила мама, разглаживая подол передника и не отрывая от него взгляда. – Я уже несколько месяцев делаю запасы ягод.

Позже Алиса раздумывала, поняла ли мама, как сильно ранила ее в тот вечер. Она ответила на вопрос, который Алиса не задавала. Она думала, мама скажет, что будет по ней скучать, что ей будет горько расставаться с дочерью. Она вовсе не спрашивала про ягоды.

Только тогда Алиса поняла, как мало на самом деле нужна маме.

Она не имела никакого отношения к этому маленькому дому, где у нее даже не было собственной комнаты, а все ее пожитки пылились в подполе. Теперь Алиса отчетливо видела: мама не станет по ней скучать, пока у нее не кончатся запасы целебных ягод. Эта мысль наполнила ее страшным одиночеством. Отец бросил ее три года назад, а мама – в каком-то смысле – сейчас. Теперь Алиса осталась сама по себе, наедине с твердым знанием: что бы ни случилось дальше, она никогда не простит себе отказа от Сдачи. И до последнего дня жизни будет жалеть, что упустила единственный шанс переломить свою судьбу.

Значит, решено. Завтра она будет танцевать.

(А Оливер Ньюбэнкс может поцеловаться с дикобразом. Алиса прекрасно отыщет отца сама.)

Я и не думала, что в этой книге столько глав!

^Утро пришло на цыпочках – бесшумно проросло из горизонта серыми и золотыми побегами. Небо было раскрашено с величайшей любовью и тщанием, и Алиса выскользнула из дома, чтобы полюбоваться, как оно расцветет.

Теперь она сидела на вершине самого высокого холма, с которого был виден весь Ференвуд. Дремлющие дома сонно шмыгали трубами, выдувая мягкие облачка дыма; задернутые занавесками окна поблескивали в лучах солнца. Небо с землей обменялись первыми за день дарами: зеленые лезвия трав алмазно сверкали росой и потягивались, еще не до конца проснувшись, к рассветной выси. Пока бесцельно прогуливались по лугу пчелы, где-то пекся хлеб, птичьи трели обвивали стволы деревьев. Мир пах теплым фиалковым чаем, свежеумытым лицом и чем-то сладким. Алиса улыбнулась и подставила руки ветру.

Воздух был прохладным, но в тех местах, где его коснулось солнце, уже плыло весеннее тепло, и Алиса попыталась ухватить эти островки невидимого золота. Стоило девочке шевельнуться, как ее юбки вспыхнули отраженным светом. В животе заурчало, и Алиса, недолго думая, сорвала один одуванчик и сунула в рот.

Вот она и дождалась.

Сегодня ей предстоит состязаться со всеми двенадцатилетними ребятами в городе. Восемьдесят шесть подростков выстроятся перед Старейшинами, принося в дар Ференвуду свои таланты. Взамен они надеялись удостоиться задания, которое изменит их жизни и ход истории.

По правде говоря, получить его уже считалось большой удачей. В городе не принято было говорить о детях, которые оказались столь бесталанны, что Старейшины не рискнули поручить им никакого задания вообще. Ференвудцы предпочитали обсуждать лишь славные подвиги – и детей, которым предстояло их совершить. День Сдачи становился величайшим празднеством магии, и Алиса, которая отчаянно не хотела быть никакой, возлагала на него все мыслимые и немыслимые надежды.

Этот день возместит ей все, чего она была лишена долгие годы.

Девочка встала и бережно разгладила юбки. Каждый стежок наполнял ее законной гордостью. На самом деле, она впервые в жизни радовалась одежде.

Пусть даже ее никто и не видел.

Алиса покинула дом, когда мать и тройняшки еще спали. Ни приветствий, ни прощаний – лишь быстрый шаг через порог, отделивший Алису от ее прежней жизни. Это тихое утро могло оказаться последним, выпавшим на ее долю в Ференвуде, и Алиса хотела, чтобы оно принадлежало только ей.

«С днем рожденья меня», – подумала девочка. Теперь ей было ровно двенадцать лет.

Алиса запетляла по тропинкам, ведущим к городской площади: юбки зажаты в руках, браслеты на запястьях и лодыжках выводят собственную счастливую песенку. Эта дорога была у нее одной из любимых.

По обочинам, словно стражи, вставали зеленые побеги.

Сельдеревья, яблониковые кусты и заросли лайма ростом с нее саму дружно раскачивались в знакомом девочке ритме. Ноги пружинили в теплой мягкой пыли. Наконец сердце Алисы пропустило понятный только ей удар, и она остановилась как вкопанная, зарывшись пальцами ног в придорожную грязь и запрокинув голову к небу. Отсюда открывался прекрасный вид на площадь – вид, от которого у нее всегда перехватывало дыхание.

В Ференвуде было много высоких деревьев, но не так уж много высоких мест – и главная площадь считалась среди них высочайшим. Хотя вокруг теснилась масса деревьев (чернильных, ночных, падательных и взбирательных, ягодных, ореховых, цветочных и одичалых), чрезвычайно разнообразных по цвету (каштановых, малиновых, даже темно-синих) и виду (одни вместо коры обросли розовой галькой, другие по ночам сбрасывали апельсины), главная площадь все равно превосходила их высотой и великолепием.

Городские здания были понятным образом зачарованы – и к жизни их вызвали именно кисти художников. Переливы и завихрения цвета, вроде бы несочетаемые, мирно соседствовали по воле всемогущих мастеров. Краски плавили стены и обрушивались на двери. Оранжевый и фиолетовый многократно обвили купол-луковицу, уютно сидящую на величественном золотом здании – это была здравница. Желтый и зеленый, чередуясь с сапфировым и серебряным, издалека привлекали внимание к школе. Полосы пламенно-синего, оттененные нежнейшим бело-розовым, расцвечивали крышу здания суда, которая по форме напоминала рожок с мороженым.

В лучах рассветного солнца Ференвуд выглядел особенно восхитительно.

Алиса закрыла глаза и глубоко вздохнула. Отец научил ее любить этот город, и она искренне хотела, чтобы его жители ею гордились.

Небо радовало взгляд пронзительной синевой и рассеянными облаками – тоже в предвкушении большого дня. Алиса знала, что стоит церемонии окончиться, как тучи снова сойдутся, чтобы пролить на Ференвуд свою благодатную влагу. Дождь означал обновление, и жители города приветствовали его всей душой – тоже сделанной из воды.

Когда их мир только был сотворен, он оказался так хорош – разнообразен и красочен, – что небо плакало целую сотню лет. Слезы великого счастья и невыразимой скорби наводнили землю, размыли ее на материки и образовали реки и озера, моря и океаны, существующие до сих пор. Это были слезы радости, но и печали тоже – печали, что никто никогда не сможет по достоинству оценить такую красоту. Тогда, как гласит легенда, из слез неба родились люди, впоследствии ставшие жителями Ференвуда.

Сдача была их благодарностью.

Достигнув двенадцати лет, они сдавали миру себя и свой талант – и получали взамен задание, цель, которая всегда заключалась в помощи нуждающимся. Возвращая небу этот древний долг, они взрослели.

Так начиналась их настоящая жизнь.

* * *

Я не хотела упоминать об этом раньше, но Оливер Ньюбэнкс стоял по левую руку от Алисы целых четырнадцать минут, прежде чем решился выйти из тени и дернуть ее за косу. Долг рассказчика обязывает меня сообщить также тот факт, что в ответ она его ущипнула – причем довольно болезненно.

Оливер завопил и пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Затем он торопливо закатал полу рубашки, чтобы проверить тяжесть ранения, и произнес несколько слов, которые вполне приличествовали ситуации, но включить их в эту книгу я все-таки не рискну. Алиса тут же демонстративно отвернулась, не желая ни разглядывать его голый торс, ни слушать беспочвенные обвинения в жестокости.

– Может, заткнешься уже? – спокойно попросила она наконец. – Такой момент испортил.

И она кивнула на солнце, медленно ползущее к зениту.

– Алиса, – нетерпеливо начал Оливер, – ты должна дать мне ответ. Ты обещала, что примешь решение утром накануне Сдачи, а она почти настала.

Алиса устремила взгляд за горизонт, по-прежнему избегая смотреть мальчику в глаза. Она и сама не знала, почему, но на крохотную долю секунды ей стало жаль его разочаровывать. Алиса подавила это чувство.

– Боюсь, я не смогу тебе помочь, – сказала она тихо. – Этот день для меня слишком важен. Я знаю, что папа понял бы мое решение.

Оливер казался искренне удивленным. Да что там – его глаза расширились, брови сложились домиком, а рот раскрылся в немом возгласе изумления, которому не требовались слова.

– Ты не серьезно, – прошептал он. – Алиса, пожалуйста… Ты же не серьезно?

– Боюсь, более чем серьезно.

– Но твой отец…

– Не волнуйся, я отыщу его сама.

– Но я уже знаю, где он! – Оливер почти сорвался на крик. – Если бы я захотел, то пошел бы к нему прямо сейчас!

Алиса вперила в него сумрачный взгляд.

– Так что же не идешь?

Оливер с трудом сглотнул.

– Ты гнилой человек, – сказала Алиса, – раз дразнишь меня отцом, как чуденцом на палочке. Ты даже не можешь вернуть его семье, не требуя ничего взамен.

– Эй, я…

– Не будет у нас с тобой никаких дел, – перебила она мальчика. – Будь у тебя хоть половина сердца, ты бы уже сказал мне, где папа. Что же, у меня есть вся жизнь на поиски.

– Да ты шутишь, – пробормотал он.

– Хорошего дня, Оливер Ньюбэнкс. И удачи тебе с твоим заданием.

С этими словами Алиса развернулась и бегом припустила к главной площади.

Оливер следовал за ней по пятам.

* * *

Желудок Алисы распирала охапка палок. Стоило девочке нервно переступить с ноги на ногу, как одна из них с хрустом переламывалась пополам. Утро выдалось свежим и золотистым, но по спине Алисы то и дело пробегал холодок. Она стояла в длинном ряду ровесников, стараясь тем не менее держаться сама по себе. Некоторые соперники были одеты в нарядные костюмы, другие – в повседневную одежду. Одни ощутимо волновались, другие выглядели надменными. Понять, что все это значит, не представлялось никакой возможности.

Всех участников пересчитали и каждому присвоили номер. Теперь им оставалось только ждать, и это оказалось самым мучительным испытанием. Алиса вдруг поняла, что ей нужно в дамскую комнату, но робкая просьба девочки тут же потонула в общем гвалте.

Жители Ференвуда щеголяли в лучших своих нарядах: платьях из паучьего шелка и тополиных шляпках. Цвета сверкали, звуки громыхали, а воздух сотрясали неожиданные свисты и возгласы. Зрители начали занимать места, взволнованные разлитым в воздухе запахом весны.

Сцена каждый год поражала воображение, но в этот раз декораторы превзошли сами себя. Сегодня она походила на застывшую волну, словно бы вырезанную прямиком из океана. Сливово-синие волны спускались к ногам конкурсантов, почти облизывая мыски их ботинок. С другой стороны сцена переходила в зеленую лужайку с рядами столов и стульев, смастеренных из рук и ног упавших деревьев. Спинку каждого стула обвивали виноградные лозы. Столы были уставлены золотыми корзинами со стекляблоками, медовыми трубочками и леденцами-шипучками в шоколаде, а также кувшинами с огненным сидром и засахаренным льдом. Оркестр проверял инструменты; в отдалении одобрительно громыхало небо; в воздухе, подвешенные в сотнях хрустальных сфер, головокружительно благоухали цветы. Даже солнце, преисполнившись значимости момента, вне графика подкрасило облака нежно-розовым, медовым и мандариновым.

От этого зрелища захватывало дух.

И нос.

Кто бы ни трудился над оформлением праздника, он немного переборщил с сахаром в воздухе, и Алиса поняла, что сейчас совсем некуртуазно чихнет. В итоге она подавила этот порыв, замаскировав его под кашель, но попутно задела локтем стоявшую слева девочку. Та наградила ее удивленным взглядом, и Алиса изобразила дрожащую улыбку, стиснув руки и нервно раскачиваясь на носках взад-вперед. Девочка тоже улыбнулась – и, кажется, немедленно об этом пожалела. Алиса уставилась себе под ноги.

Из восьмидесяти шести конкурсантов она выступала четвертой. И не стала бы врать, что не чувствует себя так, будто все содержимое ее желудка перемешали и хорошенько встряхнули.

Внезапно Алиса заметила мать и тройняшек – они пробирались на свои места – и ощутила невольное тепло. Конечно, она надеялась, что семья придет ее поддержать, но всерьез на это не рассчитывала. За последние годы она убедилась: в отношении мамы можно быть уверенной только в том, что в отношении мамы ни в чем нельзя быть уверенной. И все же, несмотря на их странные и частенько неприятные взаимоотношения, Алиса хотела, чтобы семья ею гордилась.

Надеялась, что сегодня семья будет ею гордиться.

Впрочем, едва утихшая обида Алисы на маму тут же всколыхнулась снова – стоило той занять место возле Ньюбэнксов. Оливер пристально следил за Алисой (она холодно вернула ему взгляд), пока мама смеялась, пожимала руки и делилась фруктами с семьей мальчика, который был так жесток к ее дочери. Похоже, у нее даже не промелькнуло мысли о чувствах Алисы.

Девочка не хотела думать об этом перед Сдачей, но неизбежная правда уставилась ей в лицо, и ее больше нельзя было отрицать: мама никогда не была на ее стороне.

Алиса опустила голову и сделала глубокий вдох, борясь с желанием сделать… не важно что. Однажды, пообещала она себе, она вернется домой за руку с отцом – и тогда матери придется ее признать.

В эту секунду триумфально запели трубы, и небо ответило земле особенно богатым разливом красок.

Это был официальный сигнал к началу. Началу ее новой жизни.

* * *

На сцену вышел мистер Лоттингейл.

По толпе прокатился шепот. Восемьдесят шесть конкурсантов вдруг охватило такое волнение, что Алиса почти могла расслышать стук их сердец, бьющихся в унисон.

Мистер Лоттингейл был одним из городских Старейшин и собирался выступить с речью. Разумеется, без речи на таком торжественном мероприятии было никак не обойтись, но Алиса при всем желании не могла воспринимать мистера Лоттингейла серьезно. Обликом он напоминал гигантскую фисташку: круглый и бежевый, с будто бы надтреснутой головой и каштаново-зелеными волосами, которые трепал ветер. Алиса знала, что нечестно судить о человеке по внешнему виду – тем более что человеком мистер Лоттингейл был как раз хорошим, – но все равно не могла выкинуть из памяти случайно подсмотренный эпизод, когда он слизнул с нижней губы гусеницу.

– Друзья Ференвуда, – пророкотал Старейшина, и его гусеничный голос тягуче заструился из гусеничных губ. – Поздравляю всех вас с первым днем весны!

Толпа ответила ликующими возгласами, хлопками и поднятыми бокалами с сидром.

– Сегодня мы собрались по очень важному поводу… – продолжил мистер Лоттингейл.

И так далее, и тому подобное.

Следующие десять минут он обстоятельно напоминал ференвудцам, по какому именно поводу они собрались (и, будь моя воля, я бы сократила эту речь минут на девять), но говорил так вдохновенно и искренне, что толпа заерзала в радостном предвкушении, а у Алисы по спине снова забегали мурашки. (Надеюсь, вы не обидитесь, если я пропущу этот шедевр риторики и сразу перейду к делу.)

Итак, сегодня к Сдаче допущены восемьдесят шесть конкурсантов.

Все они сдадут городу свои дары и лишь после этого смогут разделить трапезу с родными, пока Старейшины удалятся на совещание. Как только они примут решение, на тарелке каждого участника появится конверт, содержащий оценку и задание.

Лишь одно из них будет оглашено всему Ференвуду; лишь один подросток удостоится титула Чемпиона.

Самый талантливый.

Не успела Алиса обдумать услышанное, как на сцену поднялась Валентина Милли. Она выступала первой, и Алиса не могла не восхищаться ее мужеством. Валентина стояла посреди площади с удивительным достоинством, глядя на которое никто бы и не подумал, что еще пять минут назад она рыдала в кустах.

Затем она запела.

У нее был голос хрустальной лилии, за которым хотелось следовать на край земли. Валентина пела песню, которую Алиса никогда раньше не слышала, – и слова ее обволакивали слушателей пуховым коконом, заставляли дрожать вековые деревья и погружали птиц в завороженное молчание. Она была так хороша, что в конце Алиса принялась смаргивать слезы, чувствуя, как из глубин ее души поднимается навстречу Валентине какая-то неведомая, странная и пугающая нота.