Коли таковые условия возродили факт Бессмертия, то и само жизненное преуспеяние сообщается тесно с возможностью любви при потоке воинственных чувств. Оттого-то и исток войны предопределён фактом возрождающейся любви.
Жёстко сказано.
Но и само жёсткое пробуждение закрепляется фактами весьма простой истины, главное лишь увидеть оную посредством своего желания и трудолюбия. Истина пробуждается знаниями и правдою, которую привносит нам наше боголюбие, ибо как любим, так и стяжаем основу, так как основа есть часть нашего преуспеяния во всяком деле. Да, жить всем трудно (возможности ожидания одинаковые – страх перед чем-то), тяготы (тревоги) одним потоком сообразуются.
Однако не всякий сию трудность умеет предопределить своим чувственным изобилием при потоках неминуемой борьбы. Но борьба и усилие чувственного преизобилия для всех без исключения введена в жизнь нашу. Тут разделения не существует.
Тело собирается таковым достатком – вседозволенной любовию и позаимствованной борьбой. Для каждого тела особенные форматы и условия предопределены и сложены. Любовь границ не имеет, борьба же, напротив, некими (сжатыми) границами располагает, дабы не позволять им множиться, порядок изначально оформлен.
Ежели порядка не будет в чём-либо, не будет и условий порядочных для добротного жития, следовательно, и сама вечность предстала бы сомнительным фактом. Кто минует порядок божественных мыслей, тот и слагает для себя трудоёмкое (затяжное, ненормированное и страстное) дыхание, а из него, как правило, собираются многие тягости и болезни. Сами тягости и болезни изламывают любой итог.
Кто более сильный, тот введён в Историю непростой Войны, кто так же сильный, но слабее телом, введён в Историю непростой Любви. Хотя, по существу, и любовь, и война – предложены на каждом отрезке времени всему человечеству без исключения. Событие в любви и борьбе уже складывается пажитью оформительского строительства.
Само же строительство для познания своей будущности формируется на особых (исключительных) моментах. Любовь ищет смелость воинственных усилий. А борьба чувственного торжества пробуждается под воздействием бессмертной любви. И война, и любовь помогают душе во плоти выявить свой божественный исток, из коего сложена человеческая будущность, то есть равность Богу.
Божественный исток распределяет чувства всевозможными размерами любви, ибо она всему голова. Когда любовь не вмещается в чувственное распределение (или чувственное образование), тогда воинственные пробуждения расходуют возможности иных размеров любви, пусть такое совладение слов и мыслей кому-то и не по нраву.
Нрав, кстати, также укрепляется навыками духовных познаний, а знания стяжаются размером Его (божественной) Любви, ибо, как любишь, так и стяжеваешь должное и полезное откровение в себя и для себя и окрест себя, ибо и полезное и должное имеет свой формат и чёткий, узаконенный смысл, не бессмыслицу или бесполезность некую.
У любви необъятное множество источников, ибо она суть бесконечность, потому-то и не существует утеснённых (малых, либо незначительных) границ у неё, она весьма обширна, её постигнуть невозможно, она постоянно возрастает, создаёт в себе и вокруг себя многие благие основы.
А они-то, эти благие основы, и позволяют нам находить внутри себя безграничные таланты, различные вдохновения, великие полезности, значимые приятности и множество иных добрых усилий и качеств. Без этого мы вообще бы не смогли постигнуть божество ни с одной стороны. Не постигнув божества, не постигли бы и меры человеческой.
И чем больше этой любви (а любовь есть, прежде всего, доверие и ожидание) в человеке к Тому, Что имеет знание, а так же и источник многозначимых (откровенных и желаемых) мыслей, тем шире и просторнее границы достоверных и важных знаний, кои так необходимы на жизненном пути.
Необходимы Каждому!
Любовь подаёт человеку нескончаемые ориентиры чувств, и чувствами регулируется общность всех усилий. Здесь не существует каких-либо особых предпочтений, так как каждому (каждому! а не избранному!) Бог раздаёт дары и награды.
Дары и награды приобретаются накоплением божественной любви. Без любви ничего не соберёшь, не удержишь, не укрепишь, это даже и на земном порядке выявлено, ибо токмо любовию можно себя облагородить и утвердить в чём-либо, в ком-либо.
И любовь не обязательно привязывает к какому-то определённому человеку, она оформляет (скрепляет прочностью) достоинство мыслей и собирает добрый итог. Это может быть любовь к добрым истокам. А добрых истоков – превеликое (неиссякаемое) множество. Скапливая их в себе и вокруг себя, притягиваешь божественное знание. Божественным Знанием формируется (развивается) всё остальное.
Бог даёт каждому человеку особенный (личный) прорыв в Вечность. Вечность стяжается усилием размера. А сам размер стягивается непомерно двумя Причинами, в кои входит и любовь, и борьба. Это предопределено изначально.
Потому-то невозможно осилить земную жизнь каким-то простым достатком, но завсегда сложность фигурирует. В сложность же вливается пажить значительных пробуждений. А кому и какое условие достатка – это уже зависит опять же от духовного восприятия, от духовной жажды и от духовного роста.
Кто-то всю жизнь ждёт-ждёт, но так и не получает ничего, а кто-то и не ждёт вовсе, да многое приобретает для себя. Тут многогранная тайна по событиям раскрывается, и выведать сей непростой исток должно при тщательности и скрупулёзности.
Ум надобно иметь (совоспитывать по желанию своему и по жажде своей) добротный и стремительный, ибо токмо эти важные величины позволяют понимать сокрытое. А иначе и сам прорыв в вечность будет усложнять весь путь ещё и при земном начале.
Конечно же, желалось бы всем миновать таковой прорыв воинственного дыхания. Но коли человек сошёл на землю при воинственном знании,30 то и само воинственное знание устремляется обратно на тех же самых ресурсах, ибо возвращение должным образом расходуется многими приобретёнными знаниями. Сошли на землю борьбою, и ею же (борьбою) опять подняться надобно.
И подняться не куда-то в конкретное место, а, прежде всего, возвыситься над своими недостатками и невежеством, ибо суть невежества и недостатков есть внутреннее зло. Оно обустроено жаждами и желаниями и скоплено всею жизнью, и оно, первым делом, от плоти сообразуется.
Всё зло (зависть и жадность до чего-то) собрано вовнутрь, ибо так оно удерживается временем обучения, когда же приходит смерть (поглотитель зла), тогда зло как бы растворяется в небытии (уже нет той зависти и жадности до чего-то), потому что оно не может существовать само по себе, оно собирается внутренним недомоганием по человеку, по его навыкам и по его желаниям.
Человек постоянно что-то жаждет и желает, а от ненормированной жажды и постоянного желания порождается слабость, немощь. Есть жажда и желания святые, но это для высоких и вдохновенных мотивов. Речь ныне про иное.
Настало время (событие, завершающее итог) и рассыпался (в прах обратился)31 человек, но память ещё хранит некоторые итоги после него, чтобы засвидетельствовать, либо почтение, либо сожаление. К чему больше прилегало сердце и душа, то и унаследовалось последующим движением для достижения вечного.
Без борьбы (определяющий момент некого события и его важность) ничего нельзя достигнуть – это даже и при обычном житии выявлено и доказано. Во всём и во всяком деле необходим прорыв на любое достижение.
Ежели кому-то желается большего пробуждения (глубоких мотивов по себе и иным) и жаждется выявить меру одной токмо причины, когда война реализует плоть, то сия значимость раскрывается истоком более глубокого исследования.
Нам же сейчас важно увековечить Солдата, сделавшего свой решительный и важный шаг в Эпоху Вечности. Сперва он свой шаг соделал тяжким и изнурительным, но именно тяжесть и изнурение преобразовали его шаг в святой достаток любви.
Коли у него не доставало сей любви на текущем моменте, то пошаговым усилием (мужество и воля) он слагал своё бессмертие на подвиге воинственных чувств, которыми руководила душа, погрузив плоть на страдание и боль.
Но ни испитое страдание, ни разрастающаяся боль не отняты от его усилий и труда по конце пути, но именно фактом бессмертной любви (как ни странно прозвучит!) он обрёл возможный прорыв в свою облагодетельствованную вечность. Он вырвался из тисков омерзительной смерти, из тисков глумящегося ада будущностью скопленных знаний, но прежде сии знания были оформлены его плотию и его душой по прежнему житию. Жизнь стёрлась временем событий.
И как токмо знания обрели формат должного свободомыслия, им стало тесно находиться в ограде, зажатой малою плотью, они (добытые первым бытием знания) и выплеснулись лавою страсти (смертью) в простор, который зажёг уже достойный алтарь любви. К этой любви и устремилась усмирённая душа бойца. Все шаги земные, сложенные подвигами неустанной борьбы, теперь обрели смысл.
Земное начало смылось как бы незаметно, и осталось лишь накопление многих чувств, которые удерживались словами и мыслями в теле. Оно, это дозволенное накопление чувств, не поисчезло никуда, не поистратилось грубою смертью, но осталось при нём, при Солдате, при его бессмертной душé. И душа теперь будет этим накоплением регулировать свою благую вечность.
Да, вечность благая для воина, ибо война стирает все земные производные, коим прежде была подвержена. Цель выполнена. История завершена. Итог ясен. Осталось лишь бессмертное вызволение. Оно-то и притянуло к себе бессмертную душу. Её уже ничто не удерживает в теле. Тело разорено и стало абсолютно ненужным, даже чужим, незнакомым. А то, что нужно (и вечно), оно ещё более укрепило свои позиции до особого момента.
Данный момент уготован всякому смертному, но не всякий смертный на сём моменте может уловить значимое дыхание, по коему будет принимать исход своей неизменной вечности. И дыханий великое множество. И среди этого великого множества есть лишь одно существенное, которое токмо твоё, моё, или его, Солдатское дыхание, пробуждение, рассвет к Новой Жизни.
Восстанут Все – ушедшие и уходящие ещё…
Восстанет Анатолий Макшин…
Восстанет Фёдор Антипов…
Восстанут Миллионы…
Никто не останется безвестным или пропавшим зазря… Ибо у Бога все живы32, и всякая связь словес, мыслей учтены Временем свершившихся (и свершающихся ещё!) Событий. Ничто не забыто и никто не забыт. Это и есть вечность. Именно Она хранит итоги по прожитому житию, и этим же прожитым житием устанавливает новые пороги, новые границы.
Для каждого человека имеются свои границы. Есть граница рождества. Есть граница труда. Есть граница страданий. Есть граница смерти. Есть граница всему абсолютно. Нет лишь границ для любви, ибо она одна заключена в божественные прииски. Чем больше соберёшь, тем ярче и воссияешь, даже и солнцу уподобишься. Таковым прибытком сложена Солдатская воля.
Для Солдата Бог положил на весы времени – особенность и преизбыток. Да, лучше бы сего миновать. Зачем нужна особенность и преизбыток страданий, боли и труда? Сие не нужно никому. Но ведь для чего-то таковое усилие было предложено…,
О, как не хочется лавировать в сих номинациях. Как же желается тяготу войны стереть из бытия земного… Можно и стереть… Но вот родился человек и получил титул Солдата. И довелось ему пройти этот нелёгкий путь своими доблестными шагами…
Уже ничего не сотрёшь, не забудешь, не выкинешь из сердца, из души, из памяти… Невозможно забыть… Вечностью покрыты святые Имена… И в нас эта вечность кипит, бушует, взращивается таковыми чувственными достатками… Мы помним…Мы чтим…Мы гордимся…
Анатолий Макшин…
Фёдор Антипов…
Миллионы…
22 июня 1941 год… 9 мая 1945 год…
Этот День, как он был от них (не от нас, ибо мы не примыкали на подвиг величественный, мы лишь их потомки, возможно, что и недостойные даже и равнодушные, грубые) далёк, как в костре потухшем таял уголёк…33 И, чем дальше убегал вглубь Этот День, тем ближе и горше34 притягивалась тяжкая и вязкая пажить чёрных лет…
Когда, когда же придёт этот День Победы… Не торопится, медленно как-то деньки и ночки движутся… А надобно прожить столько адовых мгновений… И кажется, что нет им числа… Годы, месяцы, сутки, часы, минуты, секунды… И на таком потоке решается жизнь… Ах, как она коротка…
Вот и дожили мы, минуя двадцатый, до 21 века. Ох, сколько всего хорошего и плохого предшествовало сему! А сколько ещё будет предшествовать?! Мы не ведаем, не прозреваем… Однако, стремительное время принесло нас на поля 2017 года. Много событий утекло в Безликую Пустыню…
Бесчисленное изобилие чувств, слов и дел, бессчётное… И оно было нами использовано всеусердно и потрачено до сего момента, брошено с радостью и горечью в безликую пустыню… И эта безликая пустыня, которую мы невольно проницаем глазами своей бессмертной души хранит множество различных итогов. Чем облагородятся сии важные итоги, тем и наследовать факт своего бессмертия придётся. Обогатиться бы лишь добротными знаниями, ведь именно они будут обустраивать место в Обители Божией.
И в этот раз 9 мая был жгуче-холодным, ледяным, с северным (безжалостным, невозмутимым) ветром, он пронизывал насквозь не токмо тихо тлеющую человеческую плоть, тлеющую от грехов и обездоленных (сирых, обнищалых) чувств, но и душу, коя застыла в ожидании Вечного Покоя.
Бегут быстролётно столетия – одно за другим, бегут от нас и нашего восхотения куда-то в Неизвестность… И что? что там в этой неизвестности хранится и ожидает утомлённых, измученных тяготою земного пробуждения, путников?
Но чем дальше убегают летá, тем меньше остаётся любви, хотя любовь не может утеряться где-то или исчезнуть посреди просторов, ибо она Вечным Источником Чувств удерживается (и будет удерживаться!) непрестанно. Но часто из-за жестокосердия и хладности (остывших чувств) утеривается по незнанию и нехотению.
Кто способен примкнуть к вечному вдохновению разумом надежды и веры, тому и любовь не покажется обездоленной, ибо верность и чистота желаний всегда выводят к нужному рубежу. И в этом рубеже нам намечена Всеобщая Встреча.
Народ подтягивался со всех сторон, то торопливо, то медленно, то с шумом, то на тихом молчании. Хорошо или плохо, но люд собирался на единое и неизменное место. Здесь, возле Вечного Огня, удерживается (хранится) и Вечная Память по погибшим.
Потому так важно именно на таковом многозначащем моменте соприкасаться святых (объединяющих друг с другом и с Богом) мыслей, ибо мысли погибших сливаются с мыслями живущих ещё. При слитии мыслей сообразуется должная (неизменно-надёжная) общность: никто не забыт у Бога. Так приобретается святость. А святость для нас неизменно полезна при любом творческом благоприятии, потому что токмо оно, творческое благоприятие, регулирует основу по наполнению добра.
Серые низкие тучи утыканы по всему небосклону. Нет ни единого солнечного лучика, лишь леденящий душу и тело ветер ломает итоги всех человеческих чувств. И ныряя в них, купаться, непросто, ведь такое соучастие душевного воздействия на текущее Событие не подаёт радость и удовлетворение благому равновесию.
Люди идут, идут, идут… Разрастается народ, толпится, гудит, суетится излишне… Шумливо в округе… И места уже как бы не хватает каждому идущему, стоящему… Готовы утесниться, но и теснота сегодняшняя раздражительна и сурова.
Опять-таки и суровость, и раздражительность связана цепями тесного земного уклада. Вот бы сию суровую раздражительность выкинуть, швырнуть за борт… И туда, в тот страшный и безудержный 1941 год, когда летние напевы обласкали душу и плоть адовым покровом чутья, в коем вовсе не желалось бы находиться ни одному смертному…
А что мы?
Чем измеряем свою основу?
Мы тут стои́м и ждём вызволения любви, Любви Его, Того, Кто и ввёл Толика Макшина, Фёдора Антипова и Миллионы Людей на эту бедственную пажить. А была ли оная на рассвете при закате? Была, видимо, да не познана нами, но увековечена Ими, кто окунулся в море крови и ужаса.
Подтягивается люд…
Минуты ли, часы торопливо бегут, бегут на Восток. А на востоке складывается равность для всякого живущего. Кому и для чего она слагает усилия – это уже познáет тот, кто ступит в оную своим собственным разумением и вольготностью свободолюбивых чувств.
А чувств-то предоставлено грандиозное великолепие. Купайся во всех поочерёдно и вылавливай лёгкие да ясные, а усилия мрачных высот отодвигай от себя подальше, ибо они полезны токмо при равновесии ума, а без равновесия они лишь отягощают думы и губят, губят, губят дух. А при погублении таковом и тело загнивает заживо.
В гнилом же теле жить, ой, как страшно. Гниль порождает бессчётные (ужасные) болезни. Гниль не прямого достатка, а гниль огрубевшего нрава и чести. Кто свою честь оберегает благостью Его (Божией) Любви, у того и мысли светлые, и плоть убытка страшного не терпит.
А мы, ожидая Главного События, топчемся устало, переминаемся с ноги на ногу, вертимся туда-сюда с нетерпеливостью, суетимся излишними нравами, чувствами да словами, собираем глазами взволнованной души́ памятные итоги прожитого нашими родственниками (близкими и далёкими): Толиком Макшиным (1915-1941), Фёдором Антиповым (1904-1942), Миллионами (1941-1945)…
Добрая мысль, тёплое слово, молчание святое, взгляд приглушённый, слеза невинная – пусть всё это останется при душе и уляжется на алтарь беспокойного сердца, тем самым мы узакониваем Их Великие Подвиги, ибо никто не забыт и ничто не забыто.
И вот собрался Бессмертный Полк…
Лица, лица, лица…
Идут…
Идут вперёд…
А позади них – война…страшная, жестокая, безжалостная…
Холод пронизывает насквозь, шальным ветром стирается любое дозволение тёплого рая. Зуб на зуб не попадает. Но становится легче, когда думается о Толике Макшине, о Фёдоре Антипове, о Миллионах, о тех, кто в холод и в жару и в более ужасные мгновения бытия вытеснял все житейские мысли и шёл в свой Последний Бой…
Шаги… Шаги…
Шаг… Шаг…
Мысли Их (оставленные нам на предсмертном, завершающем, конечном вздохе) – пропавших без вести, убитых и умерших – переплетаются с мыслями нашими, чувствуется связь и единение с Ними, словно ощущаешь Это дыхание окрест себя, в себе…
И на таком раздумье глядишь на идущих, не на тех, кто несёт Знамя Победы, а на тех, кто запечатлён фотографией прошлого, и зрится, как рядом со своими близкими восстали те погибшие… Восстали и идут рядом, плечом к плечу… Волнение усиливает движение. Событие восстаёт из прошлого ярко…
Как много их…пропавших без вести, убитых, умерших…
Глядят славою бессмертною…
Глядят пронзительно, словно хотят крикнуть благие слова. Так ведь и кричат, кричат… Остаётся токмо услышать и приникнуть со вниманием на возгласы духовные. А возгласов много. Каждый должен выявить для себя то важное слово (жаждущий взгляд), который был оставлен на последнем дыхании родным и близким…
Шаг… Второй… Третий…
Потусторонний холод незаметно сошёл с преисподней, вывалился страстью и охватил целиком – снизу доверху, пролилась адова слеза внутреннего недомогания. Сколько их тут шло, – погибших и умерших, пропавших без вести… Но они шагали рядом со своими родными и вглядывались в душу, которая напитывалась ярым отзвуком тех ужасных мгновений…
И как много тех мгновений…
Как много Боли, Страдания и Подвигов…
Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времён тех давних летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально, мы замолкаем, глядя в небеса…35
Адов путь примкнул на сером и безликом дне. Холодный ветр36 обжигал и его Солдатское нутро. И это нутро было уже чужеродным. Он не мог узреть радостный и восходящий луч могучего и ясного солнца, что вдруг на мгновение, всего лишь на малое мгновение выскользнул из-под серо-чёрных туч и коснулся осунувшегося и небритого лица, словно желал подбодрить и утешить своею малостью… Может, и утешил и подбодрил чуток, потому что лик святой печали застыл на дрогнувшем сердце… Но нет времени думать или размышлять над сим…
Солдат, чьё имя помнит лишь История Великого Бытия, бежит под градом пуль, не помня прошлого и не видя будущего… Он бежит вперёд, всё время вперёд, а позади смерть, она не отстаёт, на пятки наступает и царапает своими скользящими и грозными когтями…
И пот, как капли крови падают на стылую землю, которая тут же вскипает и стонет… Солдат бежит, бежит за своей наградой, которую обретёт в вечности… Встретит ли она его славою? Подаст ли ему благое величие? Он не ведает, не прозревает, он не гонится ни за славой, ни за наградой, он защищает свою Родину.
Будет ли эта Родина помнить (уважать) Солдата, отдавшего свою жизнь за неё? Будут ли в этой Родине достойные (праведные) потомки, которые поднимут за доблестного Солдата Знамя Победы и отдадут ему честь? Совершат ли ради Солдата низкий земной поклон, и почтут ли смерть его святым Молчанием?
Он ничего не знает про это, нет даже и намёка на какое-то увещевание, лишь уверенным шагом бежит вперёд за своей Славой, за своей Победой, за своим Подвигом. И слава, и победа, и подвиг сопричтут имя Солдата на благие и святые достатки, и будет он в них купаться, как победитель, будет возвышаться над всеми силами ада и ужаса, страдания и боли, хаоса и безволия. Никто не будет позабыт и ничто не будет позабыто, история умалчивает порою о многом, но не забывает ни о чём.
Всё, что в нём укрепилось прежде пажитью проклятой войны, всё теперь поизольётся во тьму кромешную, и тьма вскипит, взбунтуется, но уже не в силах будет разлить новые мучения, терзания, пытки, беспокойства, опасения, страхования, они сжаты божественной мощью и божественным прикосновением.
Солдат бежит вперёд под градом зловещих пуль и лицезреет смерть повсюду… Весь израненный, но не сдаётся, у него впереди – смысл, и смысл сей зовёт (влечёт) к себе… Токмо не видит пока Солдат смысл, лишь слышит шипение геенское, оно нагнетает в сердце кипевшее чувства непреодолимой тоски и полной безысходности…
Пламя адово со всех сторон сдавливает, сминает само сознание и оборачивает покрывалом чёрным… Серое небо, прежде такое возлюбленное и радостное, сияющее и весёлое, обратилось вдруг в смрад зловонный, который уже не крадётся, а вольго-о-отной волною страсти захлёстывает снизу доверху…
Сколько удастся ещё пробежать шагов святых и доблестных? Сколько раз ещё удастся окинуть жаждущим взором округу пылающую и ревущую? Сколько ещё мыслей, украденных событием смертоносным, осталось при нём и согревает сиротливую душу, сиротливую от нахлынувших страданий и печалей?
Есть ли в этой душе местечко для кро-о-охотной надежды, коя бы могла малостью утешить смущение и боль? Ой, ли горем одним всё замарано? Ой, ли бедою и горестью всё понакрылось? Ой, ли навсегда утеряна благая радость и тишина желанная?
Смерть…смерть…смерть…
Позади смерть и впереди тоже смерть… Свернуть некуда, спрятаться некуда и затеряться невозможно… Да он и не собирается прятаться и теряться. Он бежит вперёд за своим вечным покоем, за своим добротным счастьем и отрадою.
Есть ли ещё оное великолепие? Живо и действенно ли таковое благоустроение или и его уже не сыщешь, ибо одна разруха и хаос наметились, и давят, мнут со всех сторонушек, а до вечности и шаги складывать уже бесполезно.
Можно ли отыскать посреди беспредела, сумятицы и смятения многоликое торжество, да святое звучание, найдётся ли хоть небольшое, но истинное продыхновение для него, чтобы обустроиться в нём, успокоиться и утешиться?
Кто знает?
Кто-то знает…