Книжные дети

5. Монстры богемы

Запад ценит надёжность, Восток – традиции, Россия – свободу. И эта свобода порой потрясает, а подчас вдохновляет. На свободе – клиенты «Гуманитария». Ну как тут не вдохновиться?

Отночевавшие «монстры» богемы покидали свой чуткий палладиум грёз, шумно хлопая дверью и нежась в лучах животворного утра…

Алексей Вольнов задержался возле манекена с плакатом SOS! на груди, стоявшего у парадной; он ласково погладил его по голове, чуть обшарпанной сверху, и надел на неë свою шляпу. Улыбнувшись, Вольнов с удовлетворением произнёс:

– Ну вот, теперь и тебе обнова. А то стоишь, как маргинал облопошенный. Чуешь? Красота во всëм должна быть… Ну ладно, не скучай.

Глядя на всё это, Крюков – напарник Вольнова рассмеялся и оценил манекена:

– Классно! Он как родился в этой шляпе.

И тут перед Вольновым облавно возникла актриса Светлана Стеклова. Она застыла перед ним и, бесцеремонно глядя ему в глаза, иронично и чувственно вопросила:

– О, мой Антоний, где твой дар заморский?..

– Та я же ж Обломов; всэкла? Чи шо трэба? – шутовски с украинским говором парировал Вольнов.

Но Светлана не растерялась:

– Ну як же ж у вас усэ Обломовшина да Обломовшина, в ентим городи женшин, ишчуших старость. Хоть у нырвану отлэтай. Скукотишча.

Все вокруг взорвались хохотом. А Светлана Стеклова невозмутимо взяла под руку свою патронессу – Лаевскую, и манерно пошла вниз по ступенькам.

– Будь ты хоть Обломов, хоть Заломов. А я – актриса с гениальным уклоном, и мне по баяну понты и апломбы, – на ходу вымолвила Стеклова.

Ах, Светлана Стеклова! В её дивной натуре сквозил некий шарм экзотики, доступной, наверное, только ей. Но весь нонсенс этой экспрессивно-экстравагантной натуры заключался в её умении перевоплощаться в немыслимых ситуациях. Так, например, однажды, пытаясь проникнуть в престижнейший ресторан «Савой» с глумливой вывеской «мест нет», Светлана разыграла авантюрно-щемящую сцену, экспромтом войдя в роль француженки, только что прибывшей из Парижа, с головокружительными рекомендациями и отзывами о фешенебельном, театрализованном и уютном ресторане «Савой», блистающем изысканнейшими винами и закусками, а также респектабельной публикой, приходящей в сие элитное заведение не затем, чтобы окунуться в пьяное забытьё, а дабы с настроением возвыситься над пошлой кухонной пирушкой и проникнуться светлыми этюдами Моцарта и Вивальди, обогащёнными виртуозной пластикой актёров в бальных нарядах эпохи Просвещения, тонизируя себя благородным шампанским и, имея на согрев души дымящееся жаркое и кофе по-восточному с отменным коньяком… Сопровождая свою французскую речь некоторыми русскими оборотами и акцентированными жестами, Светлана просто эпатировала человека в ливрее, вскружив ему голову не только всем этим драматизмом исконного фарса, но и своим обезоруживающим интригующим взором, дурманящим душу до дна, а аромат «Шанель» и вовсе добил швейцара, завершив это действо трансэротическим кадансом, после чего экстравагантная гостья была приглашена в волшебно светящийся зал ресторана, усажена за отдельный столик и незамедлительно обслужена со всем размахом гостеприимства. Мосвке не нужно лишних слов. Дайте ей взгляда, дайте ей страсти…

5. Предприятие «Барс»

Но ближе к делу. В то время как завсегдатаи Центра «Гуманитарий» разъезжались по своим фирмам и предприятиям, в одной из автономных стратегических структур Москвы, а именно – в муниципальном охранном предприятии «Барс» всё уже было в полном рабочем режиме. В фешенебельном помещении, оснащëнном новейшей аппаратурой, за пультом связи непринужденно сидели двое людей в спецодежде охранников, – те самые, что курсировали с боссом Венским в чëрном «Мерседесе». Поглядывая в мониторы, они обменивались короткими фразами:

– Ну что, готов к труду и обороне?

– И днëм и ночью.

– Это хорошо.

– Хорошо бы – без казусов сегодня было…

Тут раздался мелодичный сигнал. Один из охранников включил клавишу на пульте связи и лаконично произнёс:

– «Барс» на связи…

Из аппарата донёсся заискивающий мужской голос:

– Алë! Скажите, а личную охрану вы обеспечиваете?

Охранник тут же по-деловому ответил:

– Разумеется. Расценки знаете?

– Конечно… Скажите, а на какой срок?

– Да хоть пожизненно. Подъезжайте, – и всë оформим.

– Спасибо! Я сейчас подъеду.

Охранник выключил связь и, улыбнувшись, взглянул на напарника. Тут же раздался ещë сигнал… Дежурный опять включил пульт:

– «Барс» на линии…

Из аппарата в дежурку ворвался драматический женский голос, срывающийся в плач:

– Алë! Помогите… пожалуйста, срочно…

– Что случилась? – напрягся охранник.

– Моего мужа в заложники взяли… Бандиты какие-то… Они на квартире; а он не выйдет, пока деньги не заплатит… Он позвонил и сказал…

– Сколько?

– Две тысячи долларов… Они могут убить его…

В аппарате раздался её плач.

– Да вы успокойтесь, – произнёс охранник. – Адрес скажите…

– Чей? Мой?

– Ваш мы уже знаем. У нас компьютер на это есть. Нам нужен тот адрес – где ваш муж находится в заложниках.

Охранник кивнул напарнику, тот быстро скоординировал на компьютере местонахождение звонящего абонента.

Женский голос растерянно ответил:

– Ой… А я не знаю… Постойте, у меня же телефон с определителем! Я номер записала; сейчас…

В это время на одном из мониторов возник бронированный автомобиль, подъехавший к служебным воротам. На пульте зажглась лампочка, и раздался голос:

– «Барс мобильный» – на въезде…

Второй охранник нажал клавишу и дал команду:

– Внешний пост, впустить «объект».

Раздался сигнал, ворота раскрылись, и броневик въехал на служебную территорию предприятия.

Тем временем первый охранник уже занëс принятые от женщины данные в компьютер и ответил:

– Будьте дома; мы сейчас выезжаем за Вашим супругом. Оплата – по факту. Всë.

– Ой, спасибо вам огромное! – прозвучал осчастливленный женский голос.

Охранник отключил линию и тут же врубил внутреннюю связь:

– «Барон», готовь группу захвата, – на Анадырском заложника вызволять… Кувалду прихватите, – для дверей, и пушку с автогеном, на всякий случай.

Он отключил связь, взял чистый бланк и что-то отметил на нëм…

Тут опять раздался сигнал на пульте. Второй охранник включил связь:

– «Барс» на связи.

– Скажите, а вы долги «вышибаете»? – осторожно прозвучал на том конце глуховато-вкрадчивый тенор.

– Нет. Вы не по адресу, – ответил охранник и отключил связь.

В это время в дежурку зашёл «Барон», – плечистый боец в камуфляже; первый охранник быстро вручил ему бланк:

– Вот адрес и всë остальное…

«Барон» убрал бланк с данными в карман и невозмутимо произнёс:

– Окей. Сейчас разберëмся.

– Сильно там не шумите, – с улыбкой напутствовал первый охранник.

– Как получится, – ответил «Барон». – Лишь бы стены не рухнули.

И они рассмеялись.

Тут раздались голоса, и в «дежурке» появились вооружëнные люди в камуфляже. Один из них посмотрел на «Барона» и бодро произнёс:

– Мы готовы. Заводи «тачку».

«Барон» в ответ кивнул и напоследок добавил:

– Ну, мы поехали.

– Ни пуха! – сказал охранник и сделал напутственный жест, рычагнув кулаком.

Группа захвата покинула дежурное помещение.

Охранники удовлетворëнно вздохнули и продолжили разговор, делясь своими соображениями.

– Ну вот, начало положено, – произнёс «Шнырь», являвшийся первым охранником.

– Да… И что за дебилы свои телефоны «засвечивают»; сейчас мозги им и вправят, по полной программе, – с сарказмом добавил второй охранник – «Лютый».

– Дак они ж хотели две штуки баксов; а на лоха и зверь бежит, – с развязной весёлостью высказался «Шнырь». Оба рассмеялись.

Они устроились поудобней в креслах, расслабилсь, закурили…

«Лютый» перевёл тему:

– Что-то Машка пропала куда-то…

– Да видать, на юга подалáсь… Если не запороли… Прокололась, дура; говорили ей – давай вместе работать. Нет же… Свободы захотелось…

– Ещë меня этот вагонный философ раздражает… Строит из себя Сократа… Это ж надо – «Доллара» охмурил! Так тот теперь нас и знать не желает. Это надо же – из рэкета в писатели! Хэмингуэй доморощенный…

Сказав это, «Лютый» прищурился, словно хотел взять на мушку «вагонного философа» и доморощенного Хэмингуэя «Доллара».

– Ладно; посмотрим, что «Батя» решит, – успокоительно произнёс «Шнырь».

– Посмотрим, – протянул «Лютый», неподвижно и напряжённо глядя в пространство.

«Шнырь» откинулся на спинку кресла. Он по-свойски бросил «Лютому»:

– Не парься. Всё будет ништяк.

«Лютый», болезненно усмехнувшись, посмотрел на «Шныря» и начал нервно постукивать пальцами по столу. Он вдруг неоднозначно высказался:

– Фильтруй ситуацию, браток… И не обольщайся…

Он затянулся сигаретой и продолжил:

– А с «Философом» я всё-таки разберусь…

– Вот дался тебе этот «Философ», – с усмешкой отреагировал «Шнырь». – Как будто других проблем нет.

«Лютый», растянувшись в кресле, как-то странно произнёс:

– Эх, кабы не «Малина», был бы я спокоен…

Он вдруг стал нервным:

– Она ж блин должна всем нам! И слиняла куда-то, стерва!

– Это понятно, – ответил «Шнырь». – Ну а «Философ» -то здесь причём?

– «Философ» -то? А просто когда-нибудь подвернётся мне под горячую руку, – мало не покажется, урою так, что геологи не найдут… Зря с ним «Батя» церемонится – «Пересветов, готовься к переезду…» Блин… Нужно сразу на место всех ставить! В рог дать, чтоб навек запомнил! И вообще, все бараны должны быть в стаде! И чтоб не дёргались!

«Шнырь» успокоительно отмахнулся:

– Всё это нервы, Васёк.

– Да… Нервы… И стервы…

«Лютый» докурил и задумался…

Эти два приятеля, будучи внутренне взаимосвязаны, внешне не имели ничего общего. Они, скорее, взаимно дополняли друг друга. Обоим было давно за тридцать, и кипела в них жизнь. Валерий Пименов, получивший прозвище «Шнырь» за свою находчивость и изобретательность в житейских перепетиях, имел необычайную особенность – вливаться в разговор и быть на виду в нужное время, когда этого требовала ситуация. Он был чрезвычайно пластичен и обходителен в кругу вышестоящих, а также малоизвестных лиц. «Шнырь» находил выход из любого тупика. Его ныряющий проницательный взгляд видел то, чего не замечали другие. В Муниципальную охрану Пименов попал благодаря своей исключительной жизненной неугасимости. Вообще, Валерий Пименов тяготел к блатарям-ухарям, героям-шварценеггерам, а проще говоря, к сильной личности, что и предопределило его знакомство с Бутовым – «Лютым». Но также Пименов испытывал и сострадание к обездоленным и униженным, проявляя при этом внимание и чуткость, необходимые в его сложной профессии; хотя это было лишь показной гранью его гибкой натуры. Во всех этих уникальных качествах Валерий Пименов был просто необходим Всеволоду Илларионовичу Венскому.

Что касается агрессора по кличке «Лютый», – то это был обыкновенный профессиональный бандит. Ему незачем было рассуждать о гармонии души и тела, о жертве и милости; он не ведал, зачем пел Высоцкий и кто сжëг Гоморру, человеческие стремления и мытарства для «Лютого» были однозначны. На службе он был Бутов, для ближних – Василий, для всех остальных – «Лютый». В былые годы он промышлял разбоем в лëгком аспекте, не выдававшем его как заядлого гангстера, подрабатывая на частном бизнесе. Но как ни крути, а стабильность дороже, и «Барс» принял в свои ряды достойного охранника. Нужно отдать должное Бутову по кличке, несколько оправдывавшей его натуру. Физически он был сложен безупречно, это был атлет от рождения, и удар его был сокрушителен. Кроме того, Бутов постоянно поддерживал свою спортивную форму. Его литая фигура и скуластое лицо с надменно-бескомпромиссным взглядом внушали надëжность. Глядя на него, коллеги подобострастно подшучивали: «Не имей сто друзей, а имей одного Шварценеггера…» Как и «Шнырь», – «Лютый» никому ни словом не высказывался о своих делах, связанных с Венским. И вообще, менталитет их структуры был синтезирован филигранно: директор интеллектуально-гуманитарного учреждения с мощным бизнес-потенциалом, муниципальная охрана, «отмывщики» в ювелирном, поставщики незаменимого товара, и незримая сеть теневых связей. А пока существует сеть, – существуют контроль и отбор. И отбор призывает быть чутким. Эта чуткость вела и хранила навигаторов тайной сети, так привыкшей блистать наяву…

6. Импровизации судьбы

Между тем, события дня развивались весьма оживлённо и виртуозно. В одном из солидных московских автосервисов шла полным ходом работа по ремонту и обновлению иномарок. В тылу предприятия, – неподалёку от задних ворот стояли двое работников этого сервиса: Лëня Железнов и Коля Ключевой. Они решили слегка проветриться, а заодно решить нечто экстренно важное, потому как оба они смотрели в сторону задних ворот, явно кого-то поджидая…

Не прерывая своего наблюдения, Николай резюмировал:

– Хорошо, что помыли, – товарный вид, сам понимаешь…

– Само собой, – ответил Леонид.

– Но главное – всё пашет, всё – как с нуля, – с удовлетворением подытожил Николай.

Наконец, во дворе автосервиса появился плотный мужчина солидных манер в плаще и кашне. Он не спеша осмотрелся и, увидев Железнова с Ключевым, с улыбкой кивнул.

Коля Ключевой быстро подошёл к нему и спросил:

– Ну что, берëм? Все нормально?

– Да, конечно. А где машина?

– А вот – рядом, – ответил Ключевой, указующим жестом напутствуя прибывшего клиента.

Все трое прошли в сторону цеха и свернули к торцу предприятия. Увидев блестящий респектабельный «Опель», шикарный клиент широко и взволнованно улыбнулся:

– Хороша… Хороша…

– Садитесь, – предложил Николай, открыв левую переднюю дверцу «Опеля».

Клиент сел за руль, Николай – рядом, а Леонид – сзади. Покупатель достал из внутреннего кармана тугую денежную упаковку и вручил еë Николаю:

– Здесь ровно.

– Спасибо, – ответил Ключевой, убирая деньги в карман.

Он с тихой радостью посмотрел на нового владельца «Опеля» и со знанием дела добавил:

– Всë – в норме; бак полный. Можете ездить. Все документы – вот здесь.

И он указал на пакет документов, закреплëнный на верхней панели. Затем улыбнулся покупателю и заключил:

– Если что – созвонимся.

– Конечно. Спасибо, – ответил клиент, взволнованно глядя то на Ключевого, то на панель приборов.

– Ну, мы пошли. Счастливо! – сказал Николай, открывая дверцу.

– Счастливо! Я здесь проеду? – спросил клиент, окинув взглядом тыл предприятия.

– Конечно, – ответил Ключевой.

Они пожали друг другу руки. Николай с Леонидом вышли из машины, а «Опель» плавно вырулил к задним воротам автосервиса и исчез за пределами предприятия.

Ключевой с Железновым проводили взглядами отправленный «Опель», весело переглянулись и обменялись своими чуткими предвкушениями:

– Ну что, Лёня, воздадим должное нашим трудам!

– Ударим автодосугом по ханжеству и обывательству! – с пылом ответил Лёня Железнов, пребывающий в лёгкой эйфории от удачной сделки.

– Обязательно. Моя сегодня вроде как гостей «намывает»… Можно расширить сервис…

Коля многозначительно глянул на Лёню.

– Нужно! И наладить гармонию отношений, – продолжил Лёня.

– Но без негативных последствий…

– Не боись, в трансмиссию не ляжем.

– Надо бы «бабки» пересчитать, – заключил Николай, хлопнув по своему объёмному грудному карману.

– А «Опель» -то хоть «чистый»? – вдруг озабоченно спросил Леонид.

– Обижаешь. Заказчик на сдачу пригнал. Двадцать процентов – наши. Так что не переживай. Оторвёмся…

– А покупатель? – опять напрягся Леонид.

– Что покупатель? – не понял Николай.

– Что-то как-то быстро он уехал, – не проверил толком ничего, раз – и всё… – растерянно продолжал Лёня.

– Так у нас с ним – договор: если в течение недели что-то выходит из строя, то я за свой счёт всё новое ставлю. Так что здесь лажа исключена. Всё должно быть на уровне.

Сказав всё это, Николай Ключевой с достоинством посмотрел на Леонида, а потом – куда-то вверх, в небо, словно ища подтверждения свыше…

– Да, круто, – заключил Леонид, глядя в пространство. – Из тебя выйдет настоящий топ-менеджер по продаже бэушных тачек.

Внезапно сзади них раздался громкий командный голос:

– Железнов! Ключевой! Ну где вы пропали?!

У распахнутых дверей цеха стоял директор – солидный мужчина в костюме и галстуке.

– Сейчас идëм, Борисыч! – бодро отозвался Железнов.

Друзья направились в цех, попутно предвкушая дальнейшие мероприятия…

Эти два задушевных парня были друзьями. Хотя, быть может, это громко сказано. Во всяком случае, приятелями «неразлей-вода» они были точно. И были они разные по натуре своей и мироощущению, – тому тончайшему инструменту души человеческой, тому сенсорному индикатору, что отделяет пыл от горячки, различая дар и приманку, и, тем самым, предопределяет судьбу. Леонид был, скорее, мечтателем, этаким беззаботным кутилой жизни, вертопрахом страстей своих и желаний, порой туманных и непредсказуемых, исходящих из некоей глубинной обособленности его загадочно-чуткой натуры, ни на кого не похожей и никому не обязанной. Это был тип личности, глубоко чувствующей и ранимой, той вольной тайны, что сохраняет себя за внешней бесшабашностью и дворовым компанейством. Николай же был человеком более консервативным и практичным. Автосервис являлся для него источником дохода, а «Гуманитарий» – центром отдыха и досуга. Он не вдавался в детальный расклад тех мотивов, что строят судьбу и слагаются в гимн или в прозу. Николай Ключевой просто любил жизнь во всей еë красе и силе, и ничего не жалел для сохранения в себе этой отрады. Это был однолюб и одногляд с тем нерушимым эго, которое цементирует прагматизм; и вся эта закостенелая однобокость его мировосприятия, по всей видимости, и притягивала его к Леониду, который был внутренне многогранным и гибким.

Итак, Железнов с Ключевым, вдохновлённые новым подспорьем, с головой окунулись в родную работу. Крутой автосервис гудел и наращивал мощь оборота…

А в это время Алексей Иванович Вольнов уже выходил из банка, что на Стремянном, где он произвёл некоторые операции, известные лишь ему одному. Он прошёл к своей машине «Вольво», стоявшей неподалëку – возле бордюра, сел рядом с водителем и удовлетворëнно произнёс:

– Ну вот, процесс пошëл. Теперь всë в потоке.

– Едем? – спросил водитель.

– Да; двигай, Серëга, – ответил Вольнов и вдруг почему-то заговорил стихами:

– Дорога поёт

И народу не спится;

А в сердце поёт

Синекрылая птица…

Повеселевший Крюков нажал на газ; автомобиль «Вольво» мягко вписался в дорожную трассу. Некоторое время они ехали молча, поглощённые своими размышлениями, но что-то заставило их выйти из дум и безмолвных фантазий. Внезапное скопление машин, создающих дорожную «пробку», заставило Крюкова притормозить… Вольнов обратил взор вправо и увидел возле ампирной арки мощнопанельного дома большое скопление людей и оцепление, которое пытались преодолеть особо любопытные. Вооружëнные люди в униформе корректно и непреклонно отстраняли назойливых прохожих…

– Что это там за нашествие? – удивлённо спросил Вольнов, глядя на столпотворение возле арки.

– Да у нас что ни день – то нашествие, – отозвался Крюков с иронией, поглядывая то вправо, то вперёд – на дорогу, заполненную автотранспортом. – Ещë эта «пробка» дурацкая…

Наконец, движение выровнялось, дорога стала более свободной, и Крюков прибавил скорости.

– Ну вот и рассосались… Обормоты. Понапокупали машин, а ездить не научились, – добродушно ворчал Вольнов, глядя в лобовое стекло.

– Надо на вертолëте летать, – пошутил Крюков.

– Это точно, – подтвердил Вольнов. Он вдруг оживился:

– Слушай, Серëга, давай в какой-нибудь кабак заедем, – поуютней, чтоб кухня хорошая была, – подзаправиться надо…

– В «Славянский базар» можно…

– Точно. Поехали! – произнёс Вольнов, сглотнув слюну.

И Крюков взял курс на «Славянский базар»…

Если бы Вольнов с Крюковым остановили машину возле арки с оцеплением, вышли и просочились бы сквозь столпотворение вглубь этой ампирной арки, разверзающей простор патриархального двора, то они бы явились свидетелями следующего.

В глубине этого просторного таинственного двора, слегка затуманенного щемящим осенним маревом, возвышался какой-то деревянный помост, – не то сцена, не то плаха. На помосте, в самом центре его, стояла дивной красы пифия, облачëнная в грубое рубище. Она была боса и неподвижна, потому как верëвки, туго перехваченные поверх рубища, крепко держали еë привязанной к деревянному столбу вдоль спины…

В нескольких метрах от неë волновалась группа людей, и над всеми возвышался оператор с кинокамерой. Рядом с ним находился режиссëр Макс, который давал ему короткие указания:

– Лëвчик, делай на «автопилоте», – по полной программе; потóм что не нужно – отрежем. Погода благоприятствует.

Он, улыбаясь, смотрел то на Лëву, то на пифию в рубище.

– Макс, да не лечи, знаю, что делаю. Всë будет так, как велит нам Фортуна, – отвечал оператор Лëва, невозмутимо налаживая камеру.

Тут же напряжëнно прохаживалась, дымя сигаретой, Иоанна Лаевская. Она взглядом и мимикой подбадривала актрису на сценической плахе, которая неизбежно входила в роль… Конечно же, это была Светлана Стеклова.

Рядом с помостом стоял массивный чан с водой, тут же лежала какая-то ветошь, возле неë дыбилась куча хвороста, а сзади помоста громоздилась бутафорская статуя Немезиды. С обеих сторон от съëмочной площадки высились мощные софиты, лившие яркий свет на суровую сцену. Чуть поодаль столпились зеваки; замерев и боясь шелохнуться, они заворожëнно глядели на это интригующее действо… Стоявший рядом с Лаевской человек богемного вида вполголоса спросил:

– А почему решили снимать во дворе? Вроде эпоха-то совсем другая по сюжету…

– Это ты у режиссёра спроси, его идея, – невозмутимо ответила Лаевская. – Вообще-то он вроде как хотел стереть грани времён. Типа – прошлое повторяется, но в ином ракурсе, и что всё это не мешало бы круто изменить…

– А-а, – протянул богемновидный. Он вдруг изменился в лице и вымолвил:

– Гениально…

Они умолкли и направили свои взоры на плаху с пифией…

Наконец возле помоста появился угрюмый таинственный человек в длинной тëмной одежде с капюшоном; в руке он держал горящий факел…

Режиссëр взял рупор и громко в него произнëс:

– Внимание! Всем приготовиться!..

И в нависшей тишине прозвучало:

– Камера!..

И тут пространство двора и замерших сердец всколыхнул звонкий, удивительно светлый и потрясающе искренний голос пифии, стоявшей на плахе:

 
– Ну что же я могу одна,
Крича травой под сапогами?
Моя любимая страна,
Кого согреешь ты камнями?..
 
 
Я вижу сад, и в нëм – родник;
О, как зеркален свет желанья!
В душе застыл священный крик;
И длится плен очарованья…
 

Человек с горящим факелом в руке беспардонно и грубо ей отвечал:

 
– Довольно трепетных словес!
По горло сыты вашей манной.
Прибереги их для Небес;
Сейчас ты будешь бездыханна…
 

Пифия неустрашимо продолжала:

 
– Я не боюсь тебя, сатрап;
Ты – раб сумы и биоробот.
Светилу дней смешон нахрап;
Ты пучишь рык, а слышен ропот.
 

Человек с факелом самодовольно и цинично восклицал:

 
– Наивна спесь таких вот пифий;
Где твой народ? Ты здесь одна!
Ты полыхнëшь, как Троя в мифе,
Испив истерики до дна!
 

Палач накинул свой капюшон и, подняв факел, направился к жертве…

И вдруг, откуда-то сбоку выскочил ребëнок, – паренëк лет шести; он ловко вскарабкался на помост и, встав впереди этой дивной Кассандры, отчаянно выкрикнул:

– Она не одна!..

Палач застыл перед плахой… И тут произошло нечто непредсказуемое. Из толпы разволновавшихся зевак яро выступила вперëд – наперерез экзекутору неотразимо дородная женщина с натруженными ручищами. Палач, глядя на неë, слегка оцепенел; а матрона эта, тараня его возмущëнно-праведным взглядом, рванула на своей вязаной кофте пуговицу и вдруг разразилась гневной тирадой:

– А ну пошëл отсюда! Живоглот окаянный! Ишь, навязался, поджигатель хренов! Я те пожгу, злыдень! Давай-давай! Вали!

Экзекутор с факелом натурально обалдел… С отвисшей челюстью он вперил свои ошалелые глаза в эту поборницу справедливости, затем отпрянул назад и судорожно окунул горящий факел в объëмный чан с водой, огласив упоительным шипом пространство тревоги…

Встрепенувшийся режиссëр прокричал в рупор:

– Стоп! Тайм-аут!..