Рождённый страхом

Он чувствовал его, чувствовал почти постоянно. Когда сильно, так, словно они находились рядом, когда чуть слабее, словно в туманной дымке, а когда и так, что лишь слабые отголоски помогали не потерять направление. Но нить, вечная и непрерывная, всегда существовала между ними.

Его создатель тоже о нём не забывал. Он часто приходил к нему, когда тьмы совсем не было, и даже приносил подарки, чем в первый раз очень напугал его. Тогда подарок, в виде маленького существа, просто влетел в него, а он, не задумываясь, сразу же переварил подношение. Энергии от этого приёма пищи хватило очень надолго. Её просто некуда было девать в его тихом подвальчике, и пришлось долго, безумно долго, метаться от стены к стене. Решив, что такая еда не для него, он начал держаться от проёма подальше. Но совсем отказаться от встреч он не мог. Он стоял сбоку, и несколько мгновений просто упивался их близостью. Это было даже лучше, чем есть и спать. Это был смысл его существования.

Но встречи прекратились, резко, неожиданно, и от этого ещё более пугающе. Он чувствовал, что тот, кто создал его, где-то недалеко. Но к нему он больше не приходил, так, словно забыл совсем. Тьмы тоже стало совсем мало, а свет проникал почти во все уголки, навевая ещё большую тоску и страх. Страх того, что он никому не нужен, даже собственному создателю.

Но, взаимодействуя с миром, он научился мыслить и размышлять. Безнадёжно промаявшись, но так и не дождавшись новых встреч, он решил действовать самостоятельно.

Как только всё было тщательно продуманно, а времени на это ушло довольно много, он сразу же приступил к исполнению плана. Дождавшись когда свет перестанет проникать внутрь, он отправился бродить по своему царству в поисках пищи. Обычно он брезговал живыми существами, вполне удовлетворяясь их останками, но сейчас ему нужно было много энергии, и он знал, как её получить. Он не трогал их, и маленькие существа его совсем не боялись, поэтому поймать одно из них оказалось проще простого. Энергия, полученная от него, помогла так, как он даже и не ожидал. Всё стало предельно чётко и ясно.

Дождавшись самого тёмного времени, он первый раз покинул своё убежище, и по наитию потянулся туда, откуда манила надежда. Здесь всё было чужим и враждебным, но, передвигаясь по спасительным теням, и принимая их форму, он неуклонно двигался к цели. Увидев, что его ждали, он возликовал, ведь специально для него в стене оставили небольшое отверстие. Не то, чтобы он в нём нуждался, ему хватило бы и небольшой щёлочки, но это явно стоило расценивать как радушное приглашение.

Его создатель ютился в такой же каморке, как и он, захламлённой совершенно не нужными вещами. Он нашёл его чутьём, по тусклому, чуть мерцающему свету. Создатель спал, и он замер, благоговея, принюхиваясь к влекущему аромату, и вибрируя от возбуждения. Он выполнил задуманное, и цель его существования почти достигнута.

Но что-то неуловимо изменилось, невольно настораживая его. Создатель, ожидавший его, и нежно колыхавшийся в воздухе, резко дёрнулся в сторону, и начал делать хаотичные, непонятные движения. Это сбивало с толку, и мешало сосредоточиться. Но непоколебимая вера в сотворившего его, не позволила ему растеряться окончательно. Ведь это он создал его, и он, конечно же, знал, как правильно им воссоединиться. Следуя инстинкту он распластался по полу, и глядя вперёд, медленно двинулся в сторону вожделенного существа. Остальное от него уж нее зависело.

Всё вокруг заполнил звук, резкий, невыносимый, выворачивающий наизнанку. В первые секунды, от неожиданности, он скрючился, и замер на месте. Но звук не прекращался, он лишь менял тональность, доходя до невыносимой вибрации. Он рвал его на части, с нестерпимой болью отрывая от него куски тьмы, бывшие им самим. Терпеть это стало невозможно. Он заметался между стен, пытаясь найти маленький уголок, в котором звук станет хоть чуточку переносимым. Но из-за этого он лишь сильнее калечил себя, становясь всё меньше и слабее.

Он бежал, постыдно и трусливо, так и не сумев выдержать эту пытку. До своего убежища-колыбели он добрался маленьким беспомощным комочком темноты. Это было всё, что от него осталось. И это было даже меньше, чем когда он только появился. Но не это сломило его окончательно. Он не сумел выполнить задуманное, не сумел воссоединиться со своим создателем, к чему стремился всегда. Тот, кто дарил ему блаженство, к кому он стремился, уничтожил его почти окончательно также легко, как и заставил появиться на этом свете. Так, словно он был никому не нужен, и вообще не должен был существовать.

Разместившись в маленьком уголке, где лечебная тьма оказалась гуще всего, он затих, лишь иногда вздрагивая от гулких капель, падавших на оголённую трубу. Со стороны могло показаться, что он сотрясается от конвульсивных всхлипываний, вызываемых адской болью. Он смирился со своим поражением, и готов был исчезнуть навсегда.

Память её была хрупка и податлива, и уже через пару месяцев она почти забыла о ночном происшествии. Жизнь была слишком хороша, чтобы надолго задерживаться на чёрной полосе. Лишь подвал она не перестала обходить, но всё это по привычке, уже почти и не помня, зачем она это делает. Да ещё и пристрастие к винишку стало донимать каждый вечер. После пропущенного стаканчика спалось слаще и спокойнее. А то, что бабки на лавочке возле подъезда стали коситься, шептаться за спиной, и величать по имени-отчеству, хотя знали её всю жизнь, так это сущая ерунда. На то они и бабки, чтобы жить с головою не в ладах.

В один из летних вечеров она устроила себе праздник. Повода, как такового, не было, но вечно рассказывающие о домашних посиделках сослуживицы, довели её до зубовного скрежета. Её похвальбы на тихое одинокое существование не вызывали ни у кого зависти, и от этого становилось довольно неприятно. Вот и пришлось, идя с работы, завернуть в магазинчик. Оттуда она вышла с тортом «Пьяная вишня» и двумя бутылками красного вина, тщательно спрятанными в дамской, довольно объёмной сумочке. До дома Алёна шла, гордо задрав голову, скользя по прохожим презрительными взглядами. У неё сегодня тоже будет праздник, и ей для этого никто не нужен.

На лавочке возле подъезда сидела старая бабка, проживающая двумя этажами выше, наблюдавшая за правнучкой, резвившейся в песочнице. Алёна недовольно поморщилась, но темпа не сбавила.

– Здравствуй, Алёна. – Старушенция вроде и не смотрела на неё, но спокойно пройти мимо не дала, не та закалка.

– Здравствуйте, Галина Осиповна. – Буркнула она в ответ, не сбавляя шага.

– Всё бежишь и бежишь куда-то. Как у тебя дела-то хоть? Всю жизнь живём в одном подъезде, а обмолвились двумя предложениями, словно нелюди какие-то.

Столько грусти звучало в её голосе, что Алёна невольно притормозила, вглядываясь в сгорбленную сухую фигурку. И что это она, в самом деле? Ведь ей нетрудно сказать пару слов, а бабке приятно будет. Вон её как укатали, даже в таком возрасте заставляют за мелкой смотреть.