Хивус

– Плоть от плоти,

Кровь от крови,

Стань зеленым,

Как секвойя!

Стань похожим,

Схожим с нами,

С нами

И камнями-валунами!

Коли станешь ты добрее,

Коли мудрость в сердце будет,

Будешь снова ты кровяком,

Но таким как древо-люди!

Тучи рассеялись. Сердце воина, бившееся секунду назад как сумасшедшее, вошло в привычный ритм. Потеряв интерес к предводителю кровяков, старая древячка, подобрав подол своего платья из мха, неслышно скрылась в лесу. Напоследок она оглянулась и щелкнула пальцами.

Ядовитый кустарник рассыпался в пыль. Воины ринулись в чащу, где нашли своего предводителя ничем не скованного на траве.

– Ты как?! – Кемар приподнял голову Селиха. Тот открыл глаза, и воины охнули: один глаз был по-прежнему красным, зато другой – зеленым, как у девушки-древячки.

– Она прокляла тебя?!! Пойдем зарубим ее, пусть вернет твой глаз, – предложение было, прямо сказать, противоречивым.

Однако Селих ничего не ответил, он снова отключился.

***

– Проклятая ведьма! – Селих ударил кулаком по столу. Кулак тут же прирос к ни в чем не повинному предмету мебели. Селих рванул руку на себя, оставляя зеленые разводы на поверхности, и тут же взвыл от боли. Корешки в столе задергались, как живые, и, наконец, почернели.

– Ты кричишь, как древяк, Селих, – Кемар с бепокойством взирал на предводителя.

– Она ответит за все! – Селих выдернул горящий факел из зажима на стене и выбежал из кровякского шатра, сметая все на своем пути. Ярость затмила его разум. Он и представить себе не мог, что какая-то старуха будет обладать такой властью над его телом. Она сделала с ним, что хотела, и ушла ничуть не стыдясь и не беспокоясь о том, что с ним будет. Такое могли позволить себе только он – Селих – и его воины! Предводитель кровяков не чувствовал ничего кроме жажды крови. Он подбежал к опушке леса, на которой встретил старую древячку, и поджег первый попавшийся куст. Тот сначала неохотно, потом все сильней и сильней стал разгораться, но Селих даже не посмотрел, удалась ли его затея. Он бежал, наклоняясь к траве и кустарникам, к сухому мху и пестрым деревцам, прикасаясь пламенем к каждому из них.

Вдруг Селих остановился, а через секунду рухнул на землю, корячась от боли. Вся его правая сторона, проклятая старухой, будто пылала. Правое ухо его услыхало вой, погибающих в огне растений. Будто тысячи его собственных воинов умирало в неравном сражении с огнем. Тут пламя подобралось к огромному дубу, прожившему не одно столетие на этой опушке, и Селих услышал стон, пронзивший все его существо. Кровяка скорчило так, что он начал кататься по земле, не в силах успокоиться. Его воины подоспели как раз вовремя, чтобы вытащить его из огня и накрыть одеялами. Селих кричал одно и то же:

– Потушите пламя! Пожалуйста, потушите пламя!

Кровяки носили воду из ближайшей речки с такой скоростью, будто сами горели. Любой представитель из порабощенных ими народов, поглядев на это, удивился бы, так как эти воины умели только разрушать.

К утру, как только погасла последняя головешка, Селих успокоился и заснул. Ему снился дуб-старик, в прохладной листве которого укрылись тысячи птиц, а в корнях – зверушек. Дерево молчало, но Селих чувствовал тихий укор в этом безмолвии. Открыв глаза, предводитель кровяков уже знал, что нужно делать. Он собрал дорожную суму, взял оружие для охоты и защиты, оседлал верного Лока и позвал Кемара.

– Наше племя теперь на тебе, друг мой. Я проклят, и проклятие нужно снять. Я найду старуху. Не знаю, вернусь ли к вам еще. Прошу только об одном: не трогайте древяков и лес, иначе, мне трудно будет говорить с ведьмой. Если встретите девушку, хотя, скорее всего, она уже далеко, скажите, что я женюсь на ней.

Кемар удивленно воззрился на Селиха.

– Правильно ли я понял тебя, предводитель? Ты хочешь жениться на ней?!

– Да, я оскорбил ее.

– Но ведь она даже не кровячка!!!

– Верно. Однако она королевской крови. Чем ни ты, ни я похвастаться не можем, – первый раз Селих чуть улыбнулся, несильно, одними уголками губ.

– Я-то тебя понимаю, но другие не поймут. Что мне сказать им?

– Придумай что-нибудь. Соври на худой конец, Кемар. Я надеюсь на тебя, – Селих похлопал друга по плечу.

Кемар посуровел лицом:

– Хорошо. Только знай, это не слишком хорошая идея.

– Пусть так, – Селих оседлал Лока и только поднял на прощание руку.

– Прощай, Селих, – прошептал Кемар одними губами.

***

Селих преследовал этого зайца уже несколько часов. Белый огромных размеров зверек заставил воина плутать по кругу. Заяц путал свои следы, вынуждая Селиха заходить все глубже в лес. Наконец, воин подстерег зверька и выстрелил в него из лука. В тот самый миг, когда стрела оказалась в миллиметре от его гладкой шкурки, заяц раздвоился. Одна его часть оказалась мертвой и досталась Селиху, другая пугливо припустила в сторону, только лапки мелькнули в придорожных кустах. Как только это произошло, Селиха снова скрутило от боли, как будто это ему, а не зайцу пришлось принять стрелу в сердце. Воин прочувствовал все, вплоть до нового рождения себя. Когда он открыл глаза, была глубокая полночь. Заячья тушка по-прежнему лежала рядом. Селих понял, что не сможет съесть полученную им добычу. Лишь только забрезжил рассвет, воин закопал тушку зайца, сделав это с великим почтением. Он хоронил его как себя.

***

Селиху пришлось потратить довольно много времени, когда он понял, что теперь может есть только ту пищу, которая растет на деревьях и кустарниках или в земле. Он начал наблюдать за птицами и зверями, пробовал то, что ели они. Селих набрасывался на еду как сумасшедший, сгоняя живность. Однако каждая ягода или плод, полученные таким путем, оседали в его желудке тяжелым комом, вызывая колики. Селих оставался полуголодным, его рвало. Желудок переваривал остатки пищи, и тело воина получало некоторое питание. За месяц Селих сильно похудел. Он уже с трудом поднимал собственный меч. Ежедневные обычные для воина физические упражнения давались с трудом. Ночью ему снился огромный дуб, взиравший на него с укором, а день начинался с поисков пищи. За это время Селих не продвинулся к своим целям ни на один шаг. Вся его жизнь теперь сводилась к борьбе за существование. Сейчас он с трудом мог себе представить, что когда-то с удовольствием съедал огромного кабана целиком. Кровяки не жарили добытую дичь, только освежевывали, потрошили и ели так, считая, что это полезнее. Только по праздникам тушку животного могли чуть присолить. Кровяки не знали ни плодов, ни ягод. Они считали окружающую природу дарительницей дичи. Деревья были для них хранителями прохлады, речки и озера – источниками воды для мытья и приготовления крепкого пива, которым они и запивали огромные куски свежего мяса, иногда приправляя его дробленым корнем саваби – довольно острой на вкус приправой.

Пиво закончилось у Селиха спустя две недели. Он пытался приготовить его самостоятельно, но секрет хорошего напитка знали только женщины кровяков. Знание это было сакральным и передавалось от одной кровячки к другой. Никто из мужчин не мог сварить пиво самостоятельно, поэтому женщина, которая умела это делать отлично, считалась наилучшей подругой для кровяка и ценилась больше, чем несколько десятков хороших боевых коней. Ее ни один кровяк не захотел бы ни продать, ни отдать в рабство, как было принято поступать у этого племени с плохими подругами. Хранительницы шатра у Селиха не было, да и собственного шатра теперь тоже. Была походная палатка, защищавшая его от холода и дождя. Накрывшись ею он мог спокойно спать, не беспокоясь за себя и Лока. В плохую погоду Селих спал в седле, привязав коня к крепкому дереву, плащ-палатка скрывала их обоих. В хорошую погоду стелил ее на землю и отдыхал там.

О прекрасной древячке Селих и не вспоминал больше. Он думал, как не умереть с голоду. И однажды (это получилось случайно) открыл один секрет, хотя для древяков это и не секрет был вовсе. В один из более-менее удачных дней, когда кровяку удалось вдоволь набрать ягод с какого-то неизвестного ему кустарника, воин присел в тени высокой березы. Солнце как раз садилось за кромку бескрайнего леса, окрашивая небо в нежнейшие оттенки розового и голубого. Невольно Селих залюбовался, то есть сделал то, что в другое время ни за что бы себе не позволил. В этот момент он почувствовал что-то необычное, что-то от чего на глаза впервые в жизни навернулись слезы, и что-то сладко сжалось в груди воина. Селих поглядел на свою ладонь, заполненную ягодами, которые он бездумно перебирал пальцами другой руки. Мужчина снова взглянул на закат. И, наконец, понял что за чувство терзает его грудь.

Это была благодарность.

Кровяки не верили в Божества. Они знали единственного подвластного им Бога – свой меч. Поэтому чувство благодарности неизвестно кому и чему вызвало у Селиха такую бурю чувств, что он заплакал уже навзрыд, закрывая лицо свободной рукой. Казалось, что он выплакивал все свои обиды, нанесенные ему с детства соплеменниками: отцом, который не хотел его признавать, матерью, которая растила его так, будто он был виновен в том, что родился, другие дети шпыняли его с малых лет, взрослые презрительно отворачивались, кривя рот в усмешке. Все, чего добился Селих, было только его личной заслугой и далось воину тяжелее, чем многим другим кровякам из его племени. Когда-то, чтобы стать вождем, ему пришлось победить всех лучших воинов вместо одного единственного на выбор, как было заведено традицией. И все это потому что его отец в свое время посчитал Селиха чужим сыном. Что ж, воин прошел это испытание с честью. И стал сильнейшим правителем кровяков, который расширил границы их территории до небывалых доселе размеров. Что с того, что этого он достиг, убивая жителей не всегда воинствующих племен. Рядом с ним не было никого, кто объяснил бы, что можно иначе. И вот теперь Селих позволил себе непозволительную роскошь – плакать на виду у деревьев и лесной живность, травы и неба. Слезы лились долго. Селих не заметил, как просыпал собранные ягоды на плащ-палатку, на которой сидел, закрыл лицо обеими руками и подобрал колени к груди, сотрясаясь всем телом. «Слезы – это удел женщин и детей», – звучали у него в ушах слова седых воинов – воспитателей, однако предводитель кровяков уже не мог остановиться.

И вот, наконец, все закончилось. Селих с удивлением почувствовал облегчение. Он поднял с плаща ягодки и, сам не зная за что и не зная кому, произнес одними губами, но вложив в слово все чувства и душу:

– Благодарю.

Потом воин положил ягодку в рот и, прожевав, понял, что желудок больше не реагирует на эту пищу как на чуждую организму. Казалось, что всего одна ягодка дала ему энергии столько, сколько не давали до этого килограммы разнообразных плодов и корней, которые он ел. Селих доел оставшиеся ягодки, чтобы проверить, верны ли его ощущения. Желудок не болел. В теле разливалась приятная сытость.