Но я – Дух и знаю способ обойти запрет. Каждый из людей, сотворённый по образу и подобию Бога, имеет право и на часть Его свободы, правда, лишь в отношении себя. Только самим собой имеет право распоряжаться человек, и именно этого большинство из них, по моим наблюдениям, не делает. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Важно иное – если он сам захочет стать моим гостем, это не будет противоречить Закону. Я просто должен его уговорить.
И зима для этого – лучшее время года, ничто не отвлечёт его, не поманит в суетный мир зеленью и бликами солнца на кварцевых вкраплениях моей асфальтовой кожи. И всё, что нужно для нашей беседы, – глухое безлюдье дороги, зажатой меж сумеречных полей, воплощение одиночества и тоски. Оно есть у меня.
* * *
Девушка возникла в луче света внезапно – одинокая фигурка на заснеженной обочине среди белых спящих полей. Она походила на старшеклассницу, путешествующую от родительского дома к бабушкиному, этакая Красная Шапочка, не боящаяся ни волков, ни людей – так нетерпеливо махала она рукой и подпрыгивала на месте в тинейджерской курточке и этой самой (точно, красной!) шапочке, натянутой по самый нос. Обычно он не брал попутчиков, но мысль о том, что это замёрзшее создание останется на пустой дороге, почему-то ему не понравилась. Через каких-нибудь лет десять и его Дашка станет такой же, подумал он, притормаживая. «Да и заснуть попутчица не позволит», – шепнуло подсознание.
– Вам куда, девушка? – нарочито строго спросил он, открывая перед ней дверь.
– Тут недалеко, – ответила она, быстро ввинчиваясь в салон, – на машине минут десять.
Осмотрелась, сдёрнула с головы шапочку и улыбнулась ему. Вблизи она оказалась гораздо взрослее, чем выглядела в свете фар, так что Данила засомневался, не нарвался ли на профессионалку, и на секунду даже пожалел о своём миссионерском порыве. Впрочем, вела себя пассажирка вполне прилично.
– Вы тоже недалеко живёте? – светским тоном поинтересовалась она, убрав за уши прямые светлые волосы, и снова улыбнулась. У неё был большой тонкогубый рот, но улыбка тем не менее получалась обаятельная.
Данила прикрутил звук радио.
– Смотря, что для вас недалеко, – ответил он и назвал областной центр.
– У-у-у, – с уважением протянула она. – А в наши края зачем?
– По работе.
– Наверное, у вас хорошая работа, – мечтательно произнесла девушка. – Много ездить – это так интересно. Новые места, новые люди… Вам нравится?
Данила пожал плечами. Как объяснить, что места, которые он посещает, и люди, с которыми встречается, для него уже не новы, что дальние поездки, так завораживающие его нечаянную спутницу, давно стали рутиной, не менее нудной и выматывающей, чем сидение в офисе? И стоит ли это объяснять?
– А по-моему – здорово, – не дождавшись ответа, продолжала девушка. – Я бы хотела всю жизнь ехать куда-то, нигде надолго не останавливаясь. И чтобы асфальт стелился под колёса, и впереди – только горизонт, и чтобы солнце вставало…
– А где брать деньги на бензин? – вернул он мечтательницу с небес на землю.
– Ну при чём здесь деньги? – Она даже обиделась на его непонятливость. – Это же мечта! Понимаете? Только ты и дорога. И ещё – свобода. Ни проблем, ни трудностей, никому ничего не должен. Только дорога и скорость…
Она вдруг взмахнула рукой и продекламировала неуклюжий стишок:
Это счастье, право же, ей-богу, —
Жить в дороге, умереть в дороге!
Данила поймал в зеркале отражение её худенького раскрасневшегося от возбуждения личика и невольно улыбнулся. Забавная девчонка. А в самом деле, каково это, когда в жизни нет ничего, кроме ласково стелящегося под колёса асфальта? Ничего, что так выматывает силы и сушит душу? Например, бесконечно ломающейся офисной техники. Или недовольного начальства. Постоянной усталости и ощущения песка в глазах. Проблем с деньгами, которые тают словно кусок льда под июльским солнышком. Но зато и тех, кого он любит, ради кого, в общем-то, и мотается по этим опостылевшим городам и весям, тоже, получается, нет?
– Признайся, ты и сам об этом думаешь, – шептала девушка, плавно переходя на ты, хотя познакомиться они не успели. – О свободе, о встречном ветре… Об этом нельзя не думать. Хоть иногда. Хоть раз в жизни. Ну, признайся! Скажи – да!
Она улыбалась, но в голосе звенело напряжённое ожидание, и Данилу охватило странное чувство, что этот разговор – не шутливая болтовня случайных попутчиков, что от него что-то зависит, что-то очень важное… ради чего стоит забыть о вежливости и законе гостеприимства, призывающем во всём уступать гостю.
– Девушка, – серьёзно ответил он, – я думаю, для счастья умирать в дороге не обязательно. И вообще, для счастья лучше не умирать.
Она не шевельнулась, но внутренне как бы отстранилась от него, разочарованная, он ясно ощутил это. Не будь Данила совершенно уверен в правильности своих слов, то, пожалуй, почувствовал бы себя невежей, обидевшим ни в чём, кроме креативного мышления, не повинную пассажирку.
– Жаль, – холодно произнесла обиженная и велела: – Вот здесь остановите.
– Здесь? – удивлённо переспросил он. По обе стороны шоссе тянулись точь-в-точь такие же смутно белеющие в сумраке пустые поля, как и те, среди которых он подобрал эту странную девицу. Ни намёка на жильё. Да и десяти минут, о которых она говорила, кажется, ещё не прошло.
– Тут тропинка есть, – пояснила она, верно истолковав недоумённую интонацию его вопроса. – Я доберусь.
Выйдя из автомобиля, она не свернула сразу на свою потайную тропинку, а подождала, пока он отъедет, поэтому Данила не видел, куда она пошла. Пошла ли вообще.
Ему казалось, что он спиной чувствует ждущий пристальный взгляд, и от этого ему всё больше становилось не по себе.
Что за день. Нервы ни к чёрту.
* * *
Она погибла в автокатастрофе пять лет назад, и с тех пор она часть меня. Ценная, красивая часть. При жизни она, кажется, пела в каком-то ансамбле, так это называется у людей, но не в этом дело. Дело в том, что она и в самом деле любила дорогу… любила меня, и две строчки, которые она прочитала, были когда-то написаны ею. Потому я и доверил ей почётную миссию быть моим голосом.
Никто из сотен и тысяч моих душ не смог бы говорить лучше. И не её вина, что он не станет моим сегодня.
Люди живут быстро. И на протяжении жизни их крутит, и тянет юзом, и переворачивает, как въехавшую на полной скорости на скользкий участок машину. Однажды может случиться так, что те, кто ждёт в Большом Городе на северо-западе, исчезнут за поворотом его собственной жизненной дороги. Они исчезнут, а промозглые зимние сумерки останутся, и давящая усталость останется, и серая дорожная безысходность, не скрашенная уже ничьим дальним теплом. И тогда наш разговор может закончиться иначе. Я подожду.
Я – не человек. Мне некуда торопиться.