– Что бы мы ни делали, Анисия, нас будут осуждать. Чтобы избежать этого, придется свою личность иссушить до изюма. Но едва ли ты останешься этим довольна. Да и доброжелатели тогда скорбно отзовутся о тебе как о бессловесном ничтожестве.

Брови Анисии невольно тронулись на свое излюбленное чуть искривленное вверх место. Уже приготовившись что-то сказать, Анисия высмотрела на запястье Полины ожог. Странно, не в первый раз уже Полина покрывалась новыми шрамами. Почему она такая невнимательная?

– Что, до сих пор мне те деньги припоминаешь? Ну, не исправилась. Не все у нас пруссы.

Анисия с трудом припомнила, что перед побегом Полины и Игоря дала подруге внушительную сумму, лишь бы та взялась за ум. Отлично понимая, что Полина получает содержание отца – влиятельного купца.

– Святошам тяжело осознать, что другие про свою жизнь все понимают. Что это очевидно вообще всем. Но им решительно плевать. Плевать, слышишь?

Полина принялась теребить себя за жемчужные бусы.

– Значит, – замедленно отозвалась Анисия, – потакать аффекту привлекательнее, чем проявить волю? Но виноваты те, кто не подвержен этим брожениям.

Полина начала рассматривать свои ногти так, словно видела их впервые.

– Куда нам до совершенства.

– Прекрати так называть меня. Ты себе создала какую-то новую красную тряпку? Я – не катализатор для твоих самооправданий.

Прежде Анисия полагала, что вся человеческая деятельности зиждется на единственном столпе – желании что-то добыть для себя – денег, признания, чувства. Механизм достижения удовольствия для всех был един – получить. Но Полина разрывала это нерушимое правило. Бросая деньги на игровой стол, отвергая приемлемые социальные связи и одобрение в свой адрес. В отторжении она умудрялась вылавливать какое-то исковерканное удовлетворение лишения.

– У меня нет внутреннего стремления что-то доказывать кому-то и уходить из света, – выдала она нервно, предупреждая убежденность, что до Анисии доползли все возможные в их век виды информации. – Мой разрыв со светом указывал бы лишь на то, как сильно я желаю показаться оригиналкой и доказать самой себе, что стою чего-то. Но у них это не выйдет.

Их общие знакомые пошептывались, что Полина прибыла в Петербург следом за Игорем и теперь осаждает его. В Европе они то ли связались с масонами, то ли были завербованы чужими монархиями. Иные были убеждены, что они привезли с собой ребенка, чтобы пристроить его в обеспеченную приемную семью. Затаив дыхание, достопочтенные буржуа ожидали скандальной развязки этих нечистоплотных отношений. Отец Игоря предложил сыну откупиться от Полины, подозревая, что она беременна. Когда же Аркадий Николаевич узнал, что они проиграли все посланные им суммы, не вкладывая их в предметы искусства, как заверял Игорь, он без дополнительных изъяснений порвал с сыном всякие отношения и почти проклял его, подбиваемый славой Арины Петровны Головлевой.

На лице Полины скорчилось недовольство, когда она отхлебнула преподнесенный чай. Она привередливо заявила, что он безбожно остыл.

– Тогда зачем ты вернулась? – спросила Анисия будто бы в ответ на это.

– А что? – вскинув бровь, спросила Полина, почти с жалостью глядя на Анисию, хоть в глазах ее и не было той уверенности, которую выстукивал язык. – Может, мне неприемлемо, что правительство себя вправе считает «Московскую организацию» арестовывать.

– Так а где ты была все это время? Их весь год арестовывали…

Полина вскочила и обняла подругу.

– Ну же, глупышка, не время унывать! Жизнь бьет ключом, а мы так молоды! Так вот, я выхожу замуж. Свадьба будет феерической! Платье мне шьют муаровое, с жемчугом… Будет тяжеленное.

Ее взлетевшая веселость из-за этих девичьих пустяков поразила Анисию, хоть она и сама частенько любовалась собой в новой шляпке.

– Побриться бы наголо… – внезапно помрачнела Полина.

– Зачем? – будто из-за стены спросила Анисия.

– Чтобы… отгородить себя от ожидания женщины.

– Кто же твой жених? – смягчившись, спросила Анисия. – Неужели мы породнимся?

Полина помедлила, зорко следя за Анисией.

– Виктор Гриф.

Глаза Анисии замедленно выползали из своих обычных очертаний.

Наступила тишина. Анисия ждала, что это недоразумение как-нибудь разрешится без ее разрушающего вмешательства.

– Как ты сказала? – наконец, переспросила она.

– Виктор Гриф, – твердо повторила Полина, уже бросая вызов.

– Ты сошла с ума? – громыхнула Анисия.

– Боже мой, – глумливо отозвалась Полина. – Вновь твои нравоучения. Ты, невзирая на свой атеизм, донельзя консервативна. Сколько же противоречий в людях… И никогда они не действуют логично, чего почему-то ждут от других.

– После всего… После того, что он сделал… – неуверенно протянула Анисия, не совсем понимая, уместны ли в данном контексте ее слова, но чувствуя, что они все-таки могут быть произнесены здесь.

– Ты его совсем не знаешь.

Анисия скривилась. А ведь Виктор методично нанизывал компрометирующие Игоря вещдоки, Что-то определенно не так было с этими смазано проступающими воспоминаниями. Куски эти казались частью чего-то монолитного, не вызывающего вопросов, хоть и дисгармонирующего с нынешним мигом.

Анисия напряглась… ведь та история и вправду проступала не сейчас… не в этом пласте, не через их непромытые прически. А через что-то гудящее, марширующее, беспрестанно звонящее.

Ржавой бритвой на губах вырезались слова:

– Ты… не шутишь? Ты говоришь мне это совершенно серьезно?

– Да, Анисия. И решение это окончательное. Мы повстречались в…

– Мне плевать, где вы там повстречались.

Анисия потеряла последнюю надежду совладать с собой и с действительностью, которая так бесконтрольно хлестала ее.

– И ты, Полина, – задыхаясь, промычала она, – ты из тех, кто по первому щелчку бежит к Виктору! Ты себя тем самым с кем равняешь?!

– Ты ничего, ничего не понимаешь, – миролюбиво, ласково почти ответила Полина.

И Анисия замерла от какого-то мистического ощущения того, что она не прожила и понять не может.

– Я уже молчу про Инессу.

– Инесса свой выбор сделала, – отчеканила Полина.

– Но от тебя подобного она уж точно не поджидала.

– А что тебе до Инессы?

– Ты мертва для меня, – процедила Анисия и, вытерев тыльной стороной ладони рот, поднялась.

Полина в испуге взметнула на нее темень своих въедающихся глаз. Странный взгляд неясности и опасности… прежде бывший едва не опорой в своем авантюризме.

– Ты правда уйдешь? – неуверенно спросила она.

Искушение произнести очередной живописный пируэт на миг поборол решимость Анисии.

– Твои… обличения были бы великолепны, если бы несли за собой какие-то действия. Ты… кричишь, разводишь руками, вводишь в заблуждение… Но просто всех прощаешь. Так не сообщница ли ты зла, которое так тебя отвращает?

– А ты никого простить не готова. Каждому уготована проповедь и проводы.

– Я… Я больше не могу делать вид, что одобряю тебя. Мне кажется – это конец.

– А мне кажется – меня нету.

Анисия все же медлила. До этого мига ей казалось, что Полина оставалась весьма устойчива в своих убеждениях. В глубине души Анисия не верила, что Полина демонстрирует весь свой цинизм их от испорченности.

– Ты ведь не забыла? – произнесла Анисия, сама толком не понимая, о чем именно говорит, но уверенная в правоте своих слов.

Полина вскинула на нее стылые глаза.

– Ты правда вновь хочешь погрузиться в ту историю? Это было давно, Анисия.

«Пятьдесят лет», – в ужасе проносилось перед Анисией. Так же отдаленно, как первые воспоминания о козах и лугах в имении Верховой.

– Мы были иными людьми.

– Но ты ведь не забыла! – прошипела Анисия.

– Давай не будем лепить какую-то драму, – со смешком подытожила Полина. – Иначе может создаться впечатление, что ты ревнуешь.

Анисия в бессилии затворила дверь. Когда это было?.. Женщины носили короткие платья, брюки даже… Но ведь не в платьях дело. При всем желании эксперимента у нового правительства не вышло перекроить саму человеческую природу.

27

Виктор Гриф держался с лоском и рассуждал, что перемирие с турками курам на смех, им надо показать их место. Затем всячески упражнялся в галантности. Невысокий, с прекрасной выправкой и усами, ничем не выдающийся господин. Вполне сносный в скоплении качеств. С барышнями его холеное лицо с порога нырнуло в успокаивающее покровительство. Впрочем, с Анисией Виктор быстро сменил отеческую снисходительность на холодность. Анисия все гадала, видит ли он то, что всплывает у нее в голове. И терзалась, любила ли его Инесса хоть несколько мгновений. Должна же была хотя бы попытаться. Ведь Инесса клюнула на могущество, самомнение, беспринципность, статус… и сама же на них напоролась. Получив сверхчеловека, охотника и воина.

Виктор залихватски апеллировал бездоказательными догмами патриотизма, приносящими ему лучезарность наград и полезные для карьеры охотки в чьем надо именьице. В меру воспитанный, в меру ухоженный… Никакой. Или это Анисия стала никакой настолько, что ничто новое не способно было взбудоражить ее? Юность схлынула, уступая место лживой и иссушенной прозорливости.

Впрочем, после появления Анисии Виктор чересчур поспешно откланялся, рассыпаясь в сожалениях за собственную ангажированность.

– Ты будто не слишком счастлива, – с упреком заметила Анисия после освобождения от Виктора.

– Так и есть, – буркнула Полина.

Анисия подавила желание закатить глаза. Ей стоило немалых сил все же заявиться к Полине после вчерашнего. А та, очевидно, вновь намеревалась налепить на себя темнеющий образ, без которого наверняка можно бы было обойтись.

Вчерашние высказывания, казалось, уже ничего не значили для Полины. Анисия чувствовала себя с ней все более растворенной в каком-то невразумительном яде. Даже к хорохорящейся обреченности Инессы можно было приспособиться, но к качелям Полины привыкнуть было невозможно. Об Инессе Анисия знала слишком много того, что хотелось забыть. О Поле знала досадливо недостаточно… Какие-то размыто-фантастические слухи. Анисия все хотела покрепче вцепиться в реальность, не быть распятой чужим сплавом вдохновений и сухожилий… С болевыми спазмами в груди говорила она теперь с Полиной.

– Что же тебе нужно? Деньги? Ты потому прибилась к Виктору?

– Деньги меня не спасут, – процедила Полина, вгрызаясь неровными ногтями в пышный начес волос.

– Месть?

Полина скривилась.

– Это было бы самым простым. Меня, возможно, даже оправдали бы, попадись на пути ловкий адвокат и сентиментальные присяжные.

– Что же ты хочешь?

Полина лизнула Анисию насмешливо-недобрым взором.

– Алешу.

Напоровшись на лицо Анисии, она пояснила:

– Ты до него дотянулась, но благоденственно как-то молчишь. Будто охраняешь свое достояние.

Анисия подавила вспышку молниеносного гнева, тут же все поняв. И, невзирая на изумление наглостью Полины, уже про себя согласилась. Он действительно мог спасти ее… Примирить с самой собой – разве не это было единственное, в чем все они отчаянно нуждались?

Алеша, с мыслями такими же светлыми, как и его волосы, был способен исцелить Полинину хворь. Анисия страстно уверовала в эту возможность. Но что если Полина низвергнет его в свое подпольное царство? Наклевывалась какая-то эйфорическая мысль. Шанс проверить его прозорливость. Указать на дутое могущество Полины.

– Что нужно ему в нашей среде – вопрос открытый, – развязно продолжала Полина, будто размышляя вслух. – Быть может, прелесть новизны. Или же некая банальность в одержимости любовью.

Глаза ее потемнели.

Анисия, давшая себе зарок не превращать в балаган их взаимоотношения, монументально молчала.

– Да, может, завидую, – отчеканила Полина в ответ на самодовольные мысли Анисии. – Необъяснимому сродству людей из разных миров.

Алеша не подлежал обсуждению. Обсуждения предполагали неверные и непрошенные выводы прочих, о которые святое маралось чужими сальными руками. Анисия с трудом ответила:

– Все мы росли в европейской христианской традиции.

– …и тому, что вы друг друга не съели, что поняли, что научились принимать!

Анисия молча продолжала сидеть, будто выпав из комнаты. Полина сегодня решила не даровать силы, а вытянуть их.

– Отчего у тебя все так легко? – с надломом спросила Полина. – Так просто. Почему ты смеешься, а другие плачут?

– Потому что они предпочитают плакать.

Полинины глаза покатились по бледной коже.

28

– Сейчас придет Инесса, – уведомила Полина немного погодя.

Анисия не преминула отметить, что Полина даже не подумала хотя бы ради приличия спросить ее, хочется ли ей встречаться с Инессой.

– Инесса?.. Как же вы ладите теперь?

– О, я сама предложила ей освободить ее.

Анисия с чувством неприятного открытия принялась исследовать потолок.

– Но зачем это тебе?

– Быть может, – как-то странно протянула Полина, – это будет лишь трюк для прекрасного Виктора.

Явилась Инесса. Рядом с ней, начавшей сторожить ее, как собака, Полина приобрела и какую-то многозначительную ухмылочку, и промежуточные колкости в сторону Анисии. Инесса однозначно пыталась оттенить себя с Полиной на заманчивую периферию двоих против всех. Глядя на них, Анисия не могла подавить догадку, что, желая услышать, какая она невероятная и неоцененная, Полина стала уязвима для внушений Инессы.

И Анисия впервые ощутила, что большую неприязнь вызывает у нее вовсе не пришлая Инесса, которая ей ничего не должна несмотря на тот вечер запредельной откровенности. А именно Полина, с которой пережито было столько потрясающих моментов вовсе не для того, чтобы теперь она уверовала в ее, Анисино, несовершенство.

В сбивающих с толку цветочных декорациях Анисию захлестывала смесь отторжения, раздражения и сродства, рожденного восхищением каждым удачным словом собравшихся здесь женщин. Ведь все они самим фактом рождения в девятнадцатом веке были обделенными девочками, для которых культ силы стал навязчивой и почти недостижимой идеей, заканчивающейся за пределами их семей.

Анисия с пониманием думала, как на самом деле нелегко ждать замужества. До сих пор подобострастно-непрошенные интонации окружающих о самом факте ее брака обмакивали ее во что-то склизкое. Потому она и была уверена, что Полина не могла не мучиться от сознания тупика недавнего выбора. Полина придумала свою необычность как шарф из экзотической страны. А теперь потерпела поражение, став одной из блеклых невесточек, чья ярчайшая вспышка вот-вот пройдет.

И Анисия недоумевала, почему Полина не разрушит все это до основания, сотворив землетрясение. Кроме того, не прояснены были и статус всех троих, и повисший в воздухе развод, о котором почему-то стыдливо перестали заикаться.

Изящная ступня Полины выглядывала из-под нагромождения юбок, пышноцветье волос водрузилось на плечи. Плечи же Инессы, напротив, вогнулись внутрь, уничтожив приличный бюст. В отсутствие мужчин она не трудилась скрывать свои недостатки.

– Я мамаше казалась слишком высокой, несуразной, – исповедовалась Инесса. – Ее раздражало, что я не так изящна и кокетлива, как она сама, а даже местами угловата и большевата с этими моими ладонями. Агата не была довольна ничем, что я делала и не делала.

– Если бы у меня была мать… – протянула Полина. – Быть может, и жизнь сложилась бы иначе.

– Умерла? – обыденно спросила Инесса.

Полина быстро взглянула на нее, но ответила:

– Наложила на себя руки.

Все притихли. Полина, будто наступив на стекло, разъярилась.

– Из-за отца, – злорадно продолжила она, смотря на всех и ни на кого. – Он после пятнадцати лет брака вдруг решил, что располневшая от бесконечных родов жена его больше не привлекает. И начал настаивать на разводе. Мать позора не пережила. Вот же ирония… Казалось бы – свобода, безбедная жизнь, дети подросли, муж перестал сосать кровь – живи да радуйся. Но нет. Как она вообще удержалась от того, чтобы его не прикончить после очередной беременности, я не представляю. Странные они, то поколение. Нет для них ничего ужаснее общественного порицания. Они все ради него стерпят. Братья отказались от наследства… В детстве отец всегда принимал их сторону, а не мою, ведь я кто? Девчонка. Его одобрение и заслужить было невозможно. Всего, что я делала, было недостаточно… Благородные у меня братья. Я вот не стала. С лихой собаки… Сбежала от него, но деньги получаю. Он стенает, как пусто в доме и как не мила новая жена. Поделом ему.

Анисия взглянула на Инессу, почтительно внимающую Полине. И испытала почти привычную уже досаду. Как виртуозно они овладели техникой общения одними только движениями бровей и уголков рта! Они и уточняли что-то, понизив голос и склоняясь лишь друг к другу. А ведь они с Инессой идеализацией Полины могли ставить перед собой общую цель-чтобы последняя одобрила и превознесла их обеих в ответ.

– Нам надо уехать, – прошептала Инесса, доверительно пристегиваясь к Полине. – Семья не примет мой развод… Они озвучили это четко, и если я доведу дело до конца… У меня больше не будет семьи.

– Что же, и Всемил? – с вызовом спросила Анисия, поймавшая кураж на собственной невыносимости.

Инесса сделала вид, что не расслышала.

– Не велика потеря, – пробормотала Полина, заботливо оправляя юбку.

Ну вот и все… Вот как разбиваются лозунги. Любая выберет Павла, Виктора… Чем отупляющую работу прачки, уродующую руки.

Инесса, явно ожидающая от нее иного ответа, с набухшим страхом смотрела на Полину. Анисию кольнуло сожаление по Инессе, умудряющейся таять от одного доброго взгляда. Сожаление, что ловит она не ее взгляд.

– Мы должны уехать все вместе, с Алешей. В новую жизнь, – будничным тоном произнесла Анисия, сама не понимая собственной эйфории от представившейся картины. – Где-нибудь на ферме в Америке. Их романы в этом удивительны, будто начинаются не с незапамятных времен, а вчера, с чистого песка, с первого поколения. Будто и не было ничего до… Не давят бесконечные условности.

Перехватив недоумевающий взгляд Полины, Анисия в ответ посмотрела на нее без прежнего восхищения. Ей показалось, что перерождение Полины за последнее время попросту исказило ее прежние благородные и смелые черты. Анисии не хотелось читать ее нутро, но все очевиднее виделся лишь один вывод: из-за того, что покоя не было в собственной душе Полины, она стремилась ввергнуть и других в пучину, будто предупреждая возможные нападки в свою сторону.

– Чтобы что? – спросила Полина царственно. – Чтобы переругаться друг с другом через неделю? Нет уж. Пусть все будет как задумано. Нечего сбиваться с курса. Чтобы всем сестрам по серьгам, а серому волку – прорубь с лисой.

И она многозначительно посмотрела на Инессу. Инесса с энтузиазмом улыбнулась. Анисия с каким-то просветленным волнением наблюдала, как грубоватый внешний облик этой девушки способен обнажить ранимость.

Анисия выжидала, чтобы Инесса задала такой очевидный, но такой душащий вопрос. Который, наверное, должен был прозвучать из ее собственных уст уже давно. Но какая-то щепетильность не позволила озвучить его прежде. Не дождавшись и слегка коря себя за желание ссоры, Анисия раскрыла рот сама:

– С чего вдруг ты вообще решила выйти замуж?

Она ожидала, что Полина взовьется, приладит отвращение на свои резкие черты молодости. Но Полина ответила голосом в приемлемом диапазоне:

– Я хочу остепениться. Я тоже женщина, знаешь ли. Мне наскучило быть пугалом… я хочу, чтобы на меня смотрели с восхищением.

– Так и было.

– Так мне казалось. Но быть отщепенцем утомительно.

Тривиальность этого ответа попросту низвергла Анисию до какого-то липнущего смирения.

– Мы можем орать от оригинальности, запрещать чье угодно мнение. Но ведь от реальности не сбежишь, – окончательно распоясалась Полина. – Мы все пыжились, надстроили себе какую-то иную реальность, где женщины равны мужчинам, сами в это поверили. Но ничего не изменилось. Нужно быть богатой…

– Но ты отнюдь не бедна, – кисло отметила Анисия.

– Ах, Анисия, – рассмеялась Полина. – Ничего-то ты не понимаешь.

– Тогда ответь и на второй вопрос – почему ты решила выйти замуж за мужа Инессы? Который еще даже и не свободен.

Инесса выглядела неприкаянно, как, наверное, все они, девчонки, которым так тяжело оказалось взрослеть, выглядели в определенных обстоятельствах. Всем им так необходимо было ощущение контроля над ситуацией. Вот для чего древние придумали оракулов и судьбу. Слишком уж невыносимо было найти в себе смелость признать, насколько никто ничего не гарантирует.

– Обязательно обсуждать это прямо сейчас?

– Обязательно, уж коли Инесса и не горит желанием развода.

– Это твои домыслы. Я Инессу освобождаю от этого постылого ей человека, уж если на то пошло.

– Тогда почему ты остаешься с ним наедине? – проблеяла Инесса.

– Глупая… а как же я могу заинтересовать мужчину, облачившись в паранджу?