В поисках шестого океана. Часть третья. Возрождение

4. Закат

Я не знаю, что зеленщик наплел всей округе, но однажды к нам на ферму приехал местный шериф. Сначала он уединился с Джоном и Салли, потом позвал меня.

– Это правда, что мне рассказала о тебе миссис Джонсон? – в лоб спросил полицейский.

Я пожала плечами.

– Не знаю, что рассказала Салли, но думаю, что правда.

– Почему ты в этом уверена?

– Салли незачем врать.

– А тебе? София Фланна Гонсалес… – полицейский смотрел на меня пристально, я опустила глаза.

– Только в целях безопасности, – сказала я тихо.

Полицейский поморщился:

– Мне кажется, некоторые дамочки склонны все преувеличивать и драматизировать.

Тут вмешалась Салли.

– Шериф, вы просто не видели ее! На ней живого места не было от синяков. И этот урод до сих пор не хочет оставить ее в покое. Летти, покажи, что ты получила от адвокатов.

Коп поджал губы, рассматривая мои документы и бумаги по разводу, потом записал что-то в свой блокнот.

Я схватила его за руку.

– Пожалуйста, шериф, пожалуйста…

– Ладно, – мужчина закрыл блокнот. – Никуда информация не пойдет. Только проверю по официальной базе.

Он засобирался.

– А этот… перец у меня еще получит. За сплетни.

Шериф уехал.

– Все, хватит дрожать. – Подбодрила меня Салли. – Шериф обычно держит слово.

Я кивнула, но в душе у меня поселилась тревога.

Надо отдать должное шерифу: он никому не открыл мое инкогнито. Салли и Джон тоже продолжали звать меня Летти.

Это было хорошо, но слухи обо мне становились все гаже. Шериф даже посоветовал:

– Не спускай это, девочка. Подай на него в суд за клевету. А то ведь не утихнет.

Старый перец словно чувствовал, что я не дам ему отпор, и фантазировал во всю.

Когда я однажды пришла в церковь, пожилая дама, сидевшая на первой скамье, вдруг подхватилась и вышла. Это была миссис Перкинс, мама Джека.

Все это было ужасно неприятно.

Джек по-прежнему молчал и ходил возле меня кругами, только диаметр их заметно уменьшился.

В конце августа Джон привез ответ из адвокатской конторы. Все было готово для моего развода, осталось только подписать соглашение и получить на руки документы. Я готовилась к поездке, как к отпуску, и даже купила пару платьев. Салли под ворчание Джона заплатила мне за год работы, впервые у меня появились свои заработанные деньги.

В один из дней Салли посмотрела на меня многозначительно и сказала, что вечером приедет Джек.

Я пожала плечами.

– Он приезжает каждый вечер.

Закатное солнце мягко освещало все золотистым светом. Такой красивый закат! Теперь, научившись радоваться каждому прожитому дню, я воспринимала каждый закат как необычный.

Но именно тот вечер стал действительно особенным. Поворотным.

Мы стояли недалеко от дома.

– Летиция, выходи за меня… – еле слышно сказал Джек Перкинс.

– Чего?

– Замуж, – упавшим голосом закончил он.

Я знала, что когда-нибудь он скажет это, но не думала, что так скоро.

– Джек, – сказала я, – ты очень хороший человек, но для брака требуется еще кое-что.

– У меня своя доля в нашем хозяйстве, – поспешно начал Джек.

– Я не о имуществе.

Повисла пауза.

– Ты мне нравишься, – наконец выдавил Джек. Эти слова дались ему с большим трудом. Он сглотнул, перевел дыхание и заговорил быстро и горячо:

– Это ничего, что ты в разводе. Тысячи людей по всей Америке разводятся, а потом начинают новую жизнь, с другим человеком.

Он вдруг покраснел. Джек был старше меня лет на пять, но казался школьником.

Я кивнула, чтобы подбодрить его, но совершенно не представляла, что буду говорить дальше. Я знала только, что откажу ему сразу. Я не буду обнадеживать его, как когда-то Алека.

При мысли об Алеке меня снова кольнула совесть. Похоже, это теперь будет со мной всегда.

Следующее, что я услышала от Джека, огорошило меня настолько, что я забыла приготовленные ответы.

– Это ничего, что ты там была чьей-то женой. Пусть даже у мормонов. И они проделывали с тобой все эти вещи… – Джек выискивал мне оправдания. – И что у тебя не может быть детей, это тоже не страшно..

– Это тебе Джон сказал? Или Салли? – я вновь обрела дар речи.

Про свое бесплодие я рассказала только Салли.

– Нет. Мистер Пеппер. Он сказал, что после… ну, после таких дел женщины не могут иметь детей.

– Постой, – сказала я. – Каких дел?

– Ну, после такого заведения, где ты была…

Джек стоял весь красный, смущенный.

– И что еще тебе рассказал про меня этот болтливый старичок? Может быть, что я снималась в порно?

Глаза Джека расширились то ли от удивления, то ли от восторга.

– А ты снималась в… таких фильмах?

– Я догадывалась, что с чувством юмора на калифорнийских фермах тяжело, – сказала я уныло. – Но не представляла, что до такой степени.

На самом деле до меня только теперь начало доходить, как же испорчена моя репутация и чего стоило Джеку пойти против родителей и все-таки сделать мне предложение.

– Джек, дружище, – вздохнула я наконец. – Я слишком испорченная, чтобы быть твоей женой.– Найди себе кого-нибудь по… – Я хотела сказать «помоложе», но вспомнила, что мне самой еще только двадцать один, и закончила, – понеопытнее.

– Летти, мы можем попробовать… – бубнил Джек.

Неожиданно из дома выскочил Джон и побежал в нашу сторону. Обычно он никогда не бегал, а ходил степенно.

«Что-то случилось», – подумала я, и нервы у меня натянулись.

– Флан! – задыхаясь от бега, крикнул Джон.

Флан! – звонко лопнуло у меня внутри, и я опустилась прямо на землю. Джек опустился рядом со мной, испуганно схватил за руки.

Наконец подбежал Джон.

– Он все знает!

– Кто? – я охрипла в одно мгновение, словно пустыня, от которой я успешно пряталась целый год, проникла в меня, иссушая изнутри.

– Твой муж, Гонсалес.

– Отку…

Я не могла выговорить. Во рту была сушь.

– Мистер Пеппер сообщил ему. За вознаграждение.

– Откуда он узнал?

Джек уже поднял меня и вел к дому. Внезапно он смутился.

– Он нашел твое фото в Интернете. И показывал мне. Но я почти не смотрел! И я не помогал ему, Летти. Честное слово!

– Он приедет за тобой? – спросил Джон.

Я кивнула.

– Пусть только попробует! – хорохорился Джек.

– Он приедет. И не один. И очень скоро. Спасибо вам за всё, но мне надо ехать.

Мне подумалось, что если Диего увезет меня на ранчо, я уже не смогу убежать.

– Куда, Летти? – заволновался Джек. – Ты думаешь, я не смогу защитить тебя? Ты переедешь ко мне на ферму…

Тут из дома вышла Салли с малышкой на руках. Мальчишки тащили мои вещи.

– Мальчики, положите вещи в машину мистера Перкинса. Джек, ты отвезешь Летти к поезду. Джон, позвони шерифу. Так, на всякий случай.

Я обняла Салли вместе с Евой, и у меня сжалось сердце. Неужели сейчас мне придется уехать? Прямо сейчас? И покинуть тех, кого я уже считала своей семьей.

– Ничего. Мы с Джоном поставим на место твоего изверга, – прошептала она мне на ухо.

– Салли! Ева! Майк! Рой! – я плакала и целовала всех подряд. Мальчишки разом заревели. Ева тянула ко мне свои ручонки и тоже хныкала. Даже Джон был растерян от такого внезапного и судорожного прощания.

Только Салли была собрана.

– Все, нет времени на рыдания. Мне позвонила соседка. Они уже в пятидесяти милях.

Она почти силой посадила меня в машину Джека, попутно давая ему какие-то наставления.

До меня еще не дошло, что я покидаю этот благодатный рай навсегда.

5. Итальянские корни

Дорога на поезде заняла около шести часов. Я честно пыталась уснуть, но не могла.

– Я жалею, что упустила тебя. Ты классный парень! – сказала я Джеку на вокзале Сан Хоакин и поцеловала в губы. Он потянулся мне ответить, но я уже запрыгнула в вагон.

Кто же знал, что я буду чувствовать прикосновение его губ так долго! Мне просто хотелось утешить его. А в результате я сама слишком разволновалась…

Когда же последний раз я целовалась? Это точно было с Диего, а вот когда… Память услужливо преподносила фрагменты нашей жизни, там было много разного, но поцелуев не было. Или я просто не могла их вспомнить.

Может быть, Салли права? И когда всё уляжется и я вернусь на ферму, стоит попробовать с Джеком? С чего это я вдруг так воспламенилась от поцелуя?

Джек. Я вспомнила его крепкую фигуру, светлые, торчащие во все стороны волосы, кожу, из-под загара которой проступали веснушки, простодушное лицо…

Нет. Я не люблю Джека. А то, что я к нему почувствовала, это просто влечение. У меня слишком чувствительные губы, в этом вся беда. Я уже два раза загоняла себя в эту ловушку. Первый – когда поцеловала Джо Харпера, а второй раз – Диего. Я сама пьянела и теряла голову от поцелуев. Надо знать свои слабости и больше не обольщаться.

Тем более Джеком Перкинсом.

Незачем коверкать его жизнь. К тому же его родители, да и остальная родня в ужасе от такой предполагаемой невестки.

Прямо с вокзала я позвонила Салли.

– Что у вас?

Мне отвечал сонный голос.

– Сегодня они приедут, вечером. Не пустили мы их вчера на ферму, шериф постарался. Все нормально у нас, – Салли зевнула. – Ева только всю ночь покоя не давала, хныкала. Ты уже ходила к адвокатам?

– Сейчас пойду.

– Давай разводись поскорее. А потом можно будет получить решение суда, чтобы он к тебе даже не приближался.

Салли снова зевнула.

– Как Джек?

– Ну, он – молодцом. Поговорил со своей семьей. Ты бы знала, как все Перкенсы ополчились против старика Пеппера! И шериф их поддержал. У нас тут просто гражданская война имени Летиции Фланны Гонсалес. Теперь тебя никто не обидит. Давай разводись поскорее и возвращайся. Ребятишки по тебе уже скучают.

Я улыбнулась.

– Салли, милая! Как же я скучаю по вам! Я постараюсь поскорее разделаться с этим. Пока! Я позвоню завтра.

Приехав в Окленд, я остановилась в отеле и первую половину дня потратила на получение свидетельства о разводе. Это была очень и очень долгая процедура, но я была так вдохновлена, что мне казалось, теперь мне не страшен ни Диего с его дружками, ни даже наркокартель. Всё. Теперь я вольная пташка!

Я переоделась и отправилась в портовый кабак. Праздновать. Я потеряла все свои деньги, никогда не могла больше выйти замуж, ведь это был всего лишь гражданский развод, но я ощущала свободу. Словно подрезанные крылья вновь срослись и я могла, хоть невысоко, но полететь.

И вначале хотела освободиться от воспоминаний о Диего. Ведь он был первым и единственным мужчиной. С тем, что он был первым, уже ничего нельзя было поделать, но я до судорог в животе не хотела, чтобы он был единственным. Чтобы мое тело помнило лишь его прикосновения.

Я сидела у барной стойки и выбирала. Мне хотелось, чтобы мужчина был полностью противоположен моему бывшему мужу.

Он обязательно должен быть высоким. Я тут же охватила взглядом всех высоких мужчин в зале.

Широкоплечим и крепким. Большинство было именно такими.

Молодой. Половина кандидатов сразу отсеялась.

Без усов и бороды. Это было моряцкое заведение, а моряки предпочитают носить бороду. Но нескольких подходящих я отметила.

Но никаких чувств не было. Я пригубила ром и поняла, что зря. Голова сразу закружилась. Мне совсем нельзя пить.

Расплатилась за спиртное, попросила у бармена воды, а сама стала размышлять. Что же я делаю здесь?

«Что ты понимаешь в мужчинах?» – звучал в моей голове голос Диего.

«Кому ты нужна?»

«Да в дохлом койоте больше страсти, чем в тебе!»

«С тобой хуже, чем с резиновой куклой!»

Похоже, что так. Я сидела в баре в лучшем своем платье уже десять минут, и никто из мужчин не подходил ко мне. Они поглядывали на меня, переговариваясь, но ни один не двинулся в мою сторону. Значит, Диего прав. Я не нужна никому. Даже в качестве такой легкой добычи, как теперь. Я вздохнула и снова посмотрела на часы. Куда теперь? Вернуться на ферму я не могла. Найти работу на другой ферме или затеряться в каком-нибудь крупном городе?

Ко мне подкатил смешной рыжий человечек, словно пивная бочка на ножках. Его раскрасневшееся от алкоголя лицо расплывалось в добродушной улыбке.

– Можно вас побеспокоить, мисс? – спросил он вежливо.

Я подняла голову.

– Что вам угодно?

– Мы с парнями поспорили, кого вы ждете: подругу или дружка?

Я покачала головой:

– Никого не жду. Развлекаюсь одна, как могу.

– С минералкой? – изумился толстяк, кивнув на мою бутылку.

Я пожала плечами.

– У меня нет настроения ни на что другое.

– Может, мы с друзьями развлечем вас лучше?

Я вздохнула.

– Не до развлечений. Мне пора…

Я поднялась со стула и вдруг поняла, как глупо себя веду. Я весь вечер ждала, что ко мне подойдут, а теперь вдруг убегаю.

Толстяк сник, но я одарила его самой своей приветливой улыбкой.

– Я передумала. Вы умеете праздновать?

Толстяк оживился, сделал знак кому-то за столиком.

– Умеем ли мы праздновать! Да веселее нас нет на всем побережье!

К нам подвалили еще двое. Они, перебивая друг друга, называли свои имена. Я машинально представилась именем, которое на самом деле хотела поскорее забыть:

– Фланна Гонсалес.

– Испанка?

Я засмеялась:

– Теперь уже нет. Я хочу отпраздновать свой развод.

За столиком моих новых знакомых оказалось весело. Я настояла на том, что оплачиваю выпивку – праздник-то мой – и заказала темного рома и апельсинов с корицей.

– О, да ты знаешь толк в выпивке! – похвалил меня толстяк. – Такой ром мы пили, помнится, на Ямайке. Так, парни?

Я не хотела пить и налегала больше на апельсины. Блюдо с ними нам меняли раза три. Мужчины рассказывали о своей последней регате, пытаясь поразить мое воображение. Я восторженно ахала: «Неужели? Вы пересекали океан? И вам совсем-совсем не было страшно? Вы такие отважные мужчины!»

На самом деле слушать их было забавно. Они выделывались передо мной как мальчишки.

Капитаном оказался загорелый бородач. Думаю, в море он гонял остальных и они подчинялись ему безоговорочно, но сейчас, на берегу, все были на равных. Капитан произнес тост «за тех, кто в море». Я пригубила.

Рядом со мной сидел мужчина в брюках из хлопковой ткани, так близко, что я чувствовала жар его тела. Кажется, его звали Ким. Я поменяла положение, и моя коленка коснулась его ноги. Он вздрогнул и придвинулся ко мне под столом. Я не стала отодвигаться и почувствовала, как у меня вспыхнули щеки. Он был широкоплечим и крепким, голубые глаза выделялись на его загорелом лице. И, кажется, я ему нравилась.

Да, определенно, нравилась. Морячок придвинулся ко мне ближе и осторожно обнял за талию. Я отклонилась назад и почувствовала тепло его тела.

Когда капитан и Рыжий отвлеклись, заспорив о чем-то, я шепнула Киму:

– Ты покажешь мне вашу яхту? – и покраснела еще больше.

– Прямо сейчас? – Ким сжал мою руку, глаза его горели. Я избегала смотреть ему в лицо и просто кивнула.

Пока я прощалась с Рыжим, Ким быстро переговорил о чем-то с капитаном. Потом накинул мне на плечи свою куртку и потянул к выходу.

Куртка была как раз кстати – на улице шел дождь. До пристани было недалеко, но пока мы шли – промокли до нитки. Из-за стены дождя яхту рассматривать снаружи не хотелось, но я заметила, что она была меньше «Ники», с пластиковым корпусом. Мы спустились вниз, закрыли люк.

Ночь была длинной и стремительной одновременно.

– Ты что, детка, из тюрьмы сбежала? – задыхаясь, спрашивал Ким. – Из одиночки?

– Из монастыря, дружок, – посмеивалась я.

Уже под утро я услышала от него:

– Только не уходи! Пожалуйста… – проговорил он и провалился в сон.

Яхта покачивалась, встающее солнце мягким светом проникало в каюту, напоминая мне о безмятежности. Мне тоже хотелось спать. Но я уже знала, что уйду.

Я получила то, что хотела: подтверждение собственной сексуальности. Диего был не прав. Сейчас только я поняла, что это у него были проблемы, а не у меня. Большие проблемы. Точнее одна: маленькая и вялая. И с этим ничего нельзя было поделать.

Теперь я могла вздохнуть спокойно. Воспоминания о Диего были смыты с палубы моей жизни. Но мне не хотелось больше никаких отношений с мужчинами. Достаточно этой ночи, с морячком, когда я почувствовала себя желанной. И мне больше не нужно доказательств.

Теперь я хотела вернуться в то состояние покоя и любви, которое настигло меня на ферме, когда я была одна, но очень и очень счастлива. Я уходила с яхты с твердым намерением вернуться на ферму.

В гостиннице я хорошо выспалась, прежде чем позвонить Салли:

– Как у вас дела? Как мальчишки? Как Ева? – сразу спросила я.

– Да всё у нас хорошо. Видела я твоего муженька, – сразу сказала Салли. – Приезжал со своими дружками-гомиками.

Салли не стеснялась в выражениях, и я сразу поняла, о ком идет речь.

– Смотреть не на что, истасканный какой-то весь. Как тебя вообще угораздило выйти за него? По нему сразу видно: мягко стелет – жестко спать. А вот дядя твой мне понравился.

– Дядя? – я так опешила, что чуть не рухнула прямо в телефонной будке.

– Ну, да. Солидный такой, породистый. Сразу видны итальянские корни.

«Дядя». «Итальянские корни». О чем она?

– Он сказал, чтобы ты не дурила и возвращалась в семью. Он сказал, что ты знаешь, что это значит, – понизив голос сказала Салли. – И он примет тебя с радостью.

– Дядя… как его фамилия? – с трудом спросила я. В горле у меня пересохло, сердце упало и дергалось где-то в районе желудка.

– Да как и у тебя – Чезаре. Мистер Салазр Чезаре – очень приличный человек. Он как узнал, что вытворял с тобой твой муженек, чуть не убил его на месте. Я ведь все ему рассказала. Мистер Чезаре сказал, что если бы раньше узнал, как Гонсалес с тобой обращается, сам бы вас развел. А мужа твоего и вовсе посадил за рукоприкладство. Как он его боится! Прямо приятно посмотреть.

Я поняла, что последняя фраза относится к Диего.

– У тебя хороший дядя, понимающий. А ты говорила, что родственников у тебя нет.

– Салли, – мой голос был хриплым, – у меня нет и никогда не было дяди.

– Да, брось. Я вот не пойму, чего ты бегаешь? Надо держаться своей семьи. Ты где сейчас? Все еще в Окленде? За тобой приехать?

Я отшвырнула от себя трубку, потом поспешно и аккуратно повесила ее на рычаг.

Только дяди мне сейчас не хватало.. Дон Салазар. «Мистер Чезаре»… Какая наглость назвать фамилию моей бабушки! И вообще представляться моим дядей.

У моего папы не было братьев, даже двоюродных. У бабушки Летиции, мне – то она приходилась прабабушкой, кроме дочери Лауры, были еще два сына. Но они погибли очень давно, в Палермо, в перестрелке с полицией. Вот и все мои итальянские корни. И я точно знала, что никаких дядюшек у меня быть не могло.

Это наркокартель. И Дон Салазар – один из них.

Мне явно давали понять, что они обложили меня со всех сторон и будут преследовать неотступно. Они даже умницу Салли склонили на свою сторону. Нет. Я не буду больше ей звонить. Напишу. Да, напишу письмо и отправлю с какого-нибудь вокзала.

Все воспоминания о чувственной ночи исчезли, словно меня окатили ледяной водой.

Меня била дрожь. Можно отследить телефонный звонок. Да и Салли могла сказать, что я в Оленде. Из лучших побуждений, конечно. И не Диего, а «дяде Салазару».

И в гостинице я остановилась под своим настоящим именем… Какая глупая беспечность! Я всегда должна помнить, что меня ищут.

Я расплатилась за номер, подхватила вещи и отправилась на вокзал. В большом городе затеряться проще, но мне не нравились большие города.

«Время еще есть!» – успокаивала я себя, вглядываясь в табло с расписанием поездов. Куда? Куда мне поехать? Городов было слишком много. Хотелось увидеть какой-то знак, но видения не было, а решение нужно принимать быстро.

«Ежегодный фестиваль джаза в Монтерее» – прочла я на обложке журнала. Чем не знак? Решение было принято.

Монтерей… Красивое название, в нем есть что-то французское. Осталось узнать, где он и как до него добраться…

Тут краем глаза я заметила видеокамеру. Точно. Их же полно на вокзалах! У меня мелькнула мысль сбить своих преследователей со следа, и я попросила у продавца путеводитель по Сан-Франциско. Полистала его и купила, попутно поинтересовавшись, откуда отправляются автобусы.

– В Сан-Франциско? – парень кивнул на путеводитель.

Я улыбнулась.

– Да, именно туда.

6. Монтерей

Я вновь увидела и уже не могла покинуть его. Океан – первая любовь моей жизни. Как я тосковала по нему в пустыне Нью-Мексики и на равнинах Калифорнии! Теперь же я вновь встретилась с ним и уже никуда не хотела уезжать. Прибрежный городок Монтерей я выбрала из-за названия, но, попав в него, поняла, что именно в нем хочу жить.

Приняв такое решение, я вдруг увидела себя рядом с черноволосой высокой девушкой, живущей в трейлере. Видение было как раз кстати: из него я подробно поняла, где смогу найти жилье. Девушку звали Дороти Хоуп*, и она совсем не удивилась, когда я обратилась к ней. О том, что и ей нужна компаньонка, она повесила объявление на местном сайте неделю назад. Но желающих поселиться в трейлере рядом со стоянкой да еще около кладбища не находилось. О цене мы договорились быстро.

Работу я нашла тоже быстро: на большом складе. Работа начиналась рано, изматывала сильнее, чем на ферме, но и к ней я привыкла. К тому же работать надо было только до четырех и все вечера я проводила у береговой линии.

Жизнь наладилась. Утро – кофе без сахара и кусочек сыра без хлеба. Работа. Обед. Работа.

Вечер – пробежка вдоль берега, купание. Книга перед сном. Сон.

Вокруг кипела жизнь. Дороти ссорилась со своим дружком, потом бурно примирялась, переезжала к нему и через неделю возвращалась, побитая. Или через две недели. Я не запоминала.

Мне хватало информации на работе. Платили нормально, но снимать жилье в одиночку я бы не потянула, поэтому предпочитала жить с Дороти. Опасалась только, что она все же выйдет замуж, и тогда уже мне придется искать новую компаньонку.

Но недели сменялись неделями, ничего не менялось.

– Заведи себе парня! – твердила Дороти, когда ее отношения были на подъеме. – Разве это не классно, когда тебя любят и делают разные приятные вещи? Давай, Софи, не кисни! Я плохих вещей не посоветую.

Когда же отношения с дружком были на грани разрыва, Дороти твердила:

– Они все – придурки! Даже самые лучшие из них! Правильно, что ты одна. Никто не трахает тебе мозг и не лезет под юбку. Как я тебе завидую!

И тот и другой монолог я слушала молча, давая Дороти выговориться, а сама думала:

«Неужели вся моя жизнь пройдет вот так, между двумя монологами соседки по квартире, работой, спортом и книгами по вечерам? И больше в моей жизни не будет ничего интересного и стоящего?»

В такие времена меня начинала мучить депрессия.

Зачем я живу? С какой целью?

Ведь даже мои видения – результат жутких экспериментов – отступили и почти не появлялись. Я вспоминала свое безмятежное детство и бурную юность, и мне казалось, что в моей жизни уже было всё: любовь, дружба, предательство, чудесное спасение. Я уже получила от жизни столько, что хватило бы на несколько человек.

Взять хотя бы Дороти. Она родилась в Ситке, на Аляске, и всю жизнь мечтала переехать в Калифорнию, чтобы проводить время на пляже. Переехала. И это событие стало главным пунктом в ее жизни. Теперь она хотела свадьбу и белое платье, но с кем бы ни встречалась, толку не было. Не знаю, о чем мечтал ее нынешний дружок, но свадьба в его планы явно не входила. В его жизни главным событием была тюрьма, куда он попал по глупости, убив кого-то на ринге.

А что значительного было в моей жизни? Слишком много всего. Может быть, события просто неправильно распределились? Поэтому все сконцентрировалось от восьми до двадцати одного. У кого-то эти тринадцать лет будут тянуться всю жизнь.

Я снова начала рисовать. Это произошло внезапно, когда после работы я пила кофе в ближайшей от склада забегаловке. Пятно на салфетке напомнило силуэт дельфина. Я достала из сумочки ручку и завершила рисунок. Дельфин у меня улыбался. Я дорисовала ему морскую фуражку.

В ближайшем магазине я купила альбом, карандаши и пастель. Сначала класть на белоснежную бумагу первую линию было страшно. Словно она выползает из моего прошлого.

«Ты бездарна!» – слышались мне слова Диего, и судорога сводила руку. Неужели я так и не избавлюсь от этого «наследства»? Но ведь в сексе получилось? К сожалению, оценить мои рисунки было некому и я решила: пусть я бездарна, я буду рисовать просто для удовольствия. Я рисовала Монтерей, каким он представлялся мне в прошлом, силуэты деревьев на закатном небе, береговую линию и паруса прекрасных яхт в лазурной дали.

Дороти вздыхала:

– Вот бы хоть раз покататься на такой яхте! А ты бы хотела, Софи?

Я качала головой:

– Нет. Мне хорошо на суше.

Но это была неправда. Я вспоминала нашу «Нику» и родителей, и нашу кочевую жизнь…

Иногда я плакала. Тихо-тихо, чтобы никто не узнал. Плакала по моей тяжелой, трагичной, сумасбродной, ослепительной жизни. Прошедшей жизни.

То, что происходило со мной теперь, жизнью называть не хотелось. Работа – спорт – книга – сон – работа. А ведь кто-то так живет всю свою жизнь. И считает это жизнью. Не знаю почему, но праздничная легкость, с которой я жила на ферме, куда-то улетучилась, и остались только унылые будни.

Даже рисунки не спасали меня от них.

У меня не было друзей, я боялась пускать кого-то в свою жизнь. Дороти знала обо мне только то, что я приехала с фермы и была замужем. Больше я ничего не рассказывала.

Но все-таки один дружок из прошлого у меня остался. Это был Сэм Найколайски. Мы не виделись с ним Бог знает сколько лет. Он не мог приехать ко мне на суд, потому, что в то время поступил на службу в армию. А потом я не смогла встретиться с ним, потому, что он уехал на похороны отца. Когда я была замужем, Диего очень ревностно относился к моей переписке и читал все письма, и я ничего не писала Сэму о том, как мне плохо. И одиноко. И так не хватает его.

После того как я сбежала от Диего, мы переписывались с Сэмом довольно откровенно. Я писала ему обо всем, что чувствую. Я очень боялась, что мою почту могут взломать, поэтому никогда не упоминала, где я живу и чем занимаюсь. Я писала только, что адвокаты занимаются разводом и что, похоже, я останусь совсем без денег. Сэм тоже мало что рассказывал о себе. Он все еще служил в армии, но в подробности меня не посвящал, видимо, это было запрещено. Сэм писал о разных мелочах, об общих знакомых, о своих многочисленных родственниках и о своих девушках.

В девушках Сэма я запуталась. Каждые два месяца Сэм присылал мне очередную фотографию с длинноногой красоткой и спрашивал: «Ну как?» и уже через месяц писал: «Мы решили остаться друзьями». Судя по тому, что такие письма я получала с завидной регулярностью, список «друзей» Сэма Найколайски неуклонно расширялся. Почему Сэм не мог остановиться? Зная легкий характер Сэма, мне казалось, что дело в девушках. Сэм был настолько прост, что ужиться мог бы с любой. Что ему нужно? Приласкать, накормить, выслушать, похвалить. И все: душа Сэма, выросшего без матери, откликалась на любую ласку. Почему же он их бросал? То, что инициатором разрывов был Сэм, я не сомневалась. По собственной воле Сэма бросить нельзя, в этом я была уверена. Или надо быть полной дурой, чтобы отказаться от такого красивого, сильного, покладистого парня. «Ну, ничего, – думала я, читая про очередную подружку, – Сэм еще слишком молод, чтобы заводить серьезные отношения».

Сэм действительно был очень и очень молод, ему едва исполнилось двадцать три, а вот я в свои двадцать два чувствовала себя не то чтобы старой, но уже достаточно потрепанной. И мне не хотелось больше ничего: ни отношений, ни семьи, ни новых друзей.

Вообще в семье Найколайски женились рано. Все братья Сэма были уже женаты, и я давно запуталась в его племянниках и их русских именах. Русские имена это тоже была традиция.

Еще Сэм писал, что учит русский язык и что французский, по сравнению с ним, вообще легкотня. Я вспомнила, как Сэм страдал на уроках французского. Он с трудом осиливал английскую грамматику, куда ему было до французской! А если русский язык еще сложнее – Сэму не позавидуешь.

Завидовать можно было мне: французский язык был для меня родным, папа рассказал и прочел мне столько французских сказок! К сожалению, я сама мало читала на французском, поэтому при письме могла пропустить непроизносимые буквы или, наоборот, от усердия написать лишние. На уроках французского в школе я не очень-то выделялась. Вторым моим языком был английский. Мы всегда говорили на нем, общаясь с целым светом. Он был везде. И даже папа, отдавая нам приказания на Нике, говорил именно на английском. Четкий и лаконичный, этот язык был хорош там, где требовалась логика и трезвый ум. Мне нравился английский, и я тоже считала его родным.

Итальянский язык был для души, он завораживал, в нем было столько экспрессии! К сожалению, мне не с кем было говорить на нем. Я с удовольствием слушала итальянские песни, читала книги и представляла, что именно на этом языке говорили мои предки. Если брать точнее, то не только на этом, но и на корсиканском. Но корсиканский язык, так же как и галлейский, канули в прошлое. Умерли, лишившись своих носителей. Хорошо, что Россия большая страна и их язык не умрет, даже если Сэм так его и не выучит.

У Сэма в его письмах проскакивали ошибки даже в тех словах, которые безграмотно написать просто невозможно, но Сэм умудрялся. К тому же он вовсе игнорировал знаки препинания, он считал, что это лишнее, и писал, как говорил. Зато его письма были живые, наполненные жизненной силой, которой мне так не хватало.

С тех пор как я поселилась в Монтере, я отправляла Сэму письма с рабочего компьютера. Менеджер иногда разрешал мне пользоваться им в личных целях.

Когда от Сэма в положенный срок не пришло письмо, я поначалу не придала этому значения. Ну, загулял братишка, или очередная командировка. Про свои «командировки» Сэм упоминал вскользь. Просто предупреждал, что месяц или два он будет не на связи. В этот раз он тоже предупредил меня, но у меня почему-то сильно тянуло сердце и я все время думала о Сэме. Я даже сходила в православный храм и поставила свечку за него. Так делается у русских. Я не нашла святого с именем Семен, поэтому поставила свечку к иконе Девы Марии.

Два месяца я пребывала в неведении и, в конце концов, решила позвонить на Аляску. Мне повезло, я дозвонилась сразу. Мне ответил Фрол.

– Софи? Как же, помню… Сэм просил тебя найти, но я не знал – как, а тут ты сама звонишь – чудо!

Фрол оказался очень разговорчивым.

– Где Сэм? – перебила я.

Если соблюдать все вежливости, то я так все деньги потрачу на телефонные разговоры.

– А ты не знаешь? – удивился Фрол. – Сэм в госпитале, я только что вернулся от него.

У меня потемнело в глазах, я стала опускаться на пол, трубка вырвалась из рук и повисла на шнуре. Сэм! Мой самый лучший друг! Все что у меня осталось от счастливого детства!

– Алло! Алло! – орала трубка. – Софи, куда ты пропала?

Я пришла в себя и схватила трубку.

– Что с ним?

– Не могу сказать, что и как, – замялся Фрол, – не по телефону. Сама увидишь.