Исток бесчеловечности. Часть 2. Творец, создай себя

6

Души и духи!

У каждого, как выяснилось, было собственное представление о них.

Штиллер, например, путал духов с добротно сработанной нежитью. Бретта в такую чушь не верила вообще: по её мнению, мёртвые становятся плодородной землёй вместе со всеми мыслями, добрыми и злыми. Треан помнила, как мастер Ю говорил в «Слепой рыбе», что некоторые люди (но не все) в конце пути обзаводятся душами. После смерти они целиком превращаются в некую мудрую сущность, «дух», способный давать советы живым. Такие навещают родню в обличье маленького зверька, а не в виде прозрачной тени, какими бабки пугают малышей в долгие зимние ночи.

Шутка! А может, притча. Наставник всё время рассказывает такие. Зюсска, когда ей надоели расспросами, высказалась, что никаких духов не видала, значит, и болтать о них нечего. А любителям поумничать, мол, своих кишок она тоже не видала ни разу – а они есть, был ответ: так и про кишки тоже болтать нечего.

Зал, через который плыли приятели, был удивительным образом полон и пуст одновременно. Они были единственными живыми существами здесь, и другие, чужие твари не крутились под ногами, не шныряли по углам. В то же время присутствие множества людей ощущалось безошибочно, как солнечный свет через закрытые веки. Одна большая группа, кажется, отмечала праздник только для посвящённых. Время от времени в воздухе мелькал платок или кубок, слышались обрывки фраз, песнопений, звон колокола, тихий призрачный смех. Приходилось останавливаться, чтобы не сбить с ног спешащих по делам монашек. Те исчезали прежде, чем их удавалось рассмотреть. Зюсска бранилась сквозь зубы. Штиллер чувствовал себя слишком плотным, живым. Странствия над витыми лестницами, сквозь галереи, уводили дальше в глубину здания, кажущегося бесконечным.

Девушки спорили, не раскрывая ртов и наловчившись пускать пузыри для обозначения наиболее эмоциональных моментов.

– Если бы у нас были души, если бы мысли и чувства были сами по себе, тогда младенцы сразу умели бы говорить, старики не забывали бы имена внуков, а схлопотавший дубинкой по черепу не рисковал бы стать слабоумным! – горячилась Бретта.

– Все окна затворить – жильцы из дома никуда не денутся, просто их видеть перестанут, понимаешь? – доносилось насмешливо из расходящегося потока воды, где проплывала Треан. – Другой пример: куда девается умение ходить у рыбака, которому рыба-лев ноги откусила? Или он и не мог никогда? Пришить ему новые ножки, и он опять побежит по…

– Не знаю, я не некромант, – Штиллер волнообразно помахал руками перед лицом, пытаясь изобразить только что виденных призрачных монашек. – А они – духи?

– Вроде обычные люди, просто по-другому. Ни мы к ним, ни они к нам.

– Блюб-блюб-блюб! – с угрюмой издевкой прокомментировала Зюсска.

Именно после замечания, ошибиться в смысле которого было невозможно, приятели увидели трёх вязальщиц.

В уютных плетёных креслах сидели женщины: высоченные, но тощие, со странными пропорциями: руки – гораздо длиннее, чем полагалось по росту, и гибкие пальцы в половину длины предплечья. Одеты все три были в рубахи до пят, в таких прачки полощут бельё в Запретных Водах. Но полы оставались неподоткнутыми: спасаться от сырости смысла не имело. Первая вязала широкое полотно со сложным узором, стелющееся по воде, как чудовищный скат Мантия Левиафана. Вторая, сидящая пониже, распускала, разнимала петли, высвобождая нить. Третья сматывала нить в клубок, а когда тот достигал размера среднего кота, подкладывала его в деревянную чашу, из которой тянулась нить первой вязальщицы.

– Здоровья! – Зюсске дамы, судя по всему, с первого взгляда не понравились. – Здоровья, многоуважаемые, и многих лет! Не вы ли те самые волшебные мастерицы будете, что наших матушек вязать учили? Нет? Ну, так я и думала, прощения просим… Пошли дальше.

– Погоди, – невидимая рука подёргала Занозу за рукав, мысли Треан «звучали» испуганно. – Осторожненько. Сёстры вяжут Полотно Бытия. Возьмут и тебе что-нибудь нехорошее смастерят…

– А распускают зачем? Или так Полотно Небытия делается?

– Проклятье, – медленно и значительно ответила сматывальщица нити.

– Давным-давно… – начала вязальщица. Зюсска застонала, не разжимая губ, повалилась на ступеньку и потянулась, зевая во весь рот.

Три сестры переглянулись странно. Как деревья в бурю.

– Раз не желаете слушать сказку с самого начала, тогда и рассказывать не станем. Почему мы вяжем, распускаем, сматываем? Когда оно закончится? – кто из троих вёл беседу, теперь было неясно, ни одна не пыталась произнести вслух ни слова, не двигалась, не смотрела. По-видимому, это не имело значения. – Ваш путь ведёт в логово Морской Змеи: спросите у неё.

– Надо помогать в беде, надо, – мысль Зюсски прямо-таки шла ко дну под тяжестью сарказма. – Вдруг и меня такая страшная беда настигнет: вяжу себе, вяжу, а кто-то под стулом сидит и распускает втихаря!

И тоном бесконечного участия Зюсска поинтересовалась:

– Вы, девушки, не пробовали средней сестрице другое поручение дать? Пусть чайку заварит али булок напечёт?

– Мы думали о таком решении, да, – отвечали серьёзно проклятые. – Но тогда ведь придётся распускать за сестру, работы прибавится. Да у неё и нить реже рвётся.

У Зюсски появилось такое выражение, будто её из-за поворота хлестнули лещом.

– Ладно, – сдалась она. – Ещё какие-нибудь вопросы к Морской Змее? А то она обидится, что мы за такой ерундой пришли.

– Ответы, – произнесли вязальщицы насмешливо, а может, язвительно. Они были и вправду непонятными древними созданиями, да и проклятыми к тому же. – Когда получаешь их, не всегда понимаешь, что именно узнал. Спроси, как пропало королевство, оттого что в кузнице не было гвоздя, а от неброского узора на подоле погиб в огне целый город.

– Штиллер? Как – «не понимаешь, что узнаёшь»?

Ключник оглянулся на Бретту. Она выглядела озабоченной. После того, как Зюсска, отчаявшись вникнуть в смысл загадки сестёр-вязальщиц, поплыла прочь, пуская пузыри ярости, приятелям ничего не оставалось, как вежливо проститься. Дамы, увлечённые работой, и голов не подняли, чтобы вслед посмотреть.

– Они – праматушки нашего мастерства?! – Зюсска развернулась и подплыла к Штиллеру с видом «кто-то виноват, значит, им будешь ты». – Вообще, тебе полагается злиться, а не мне. Как собираешься вытащить одну из бабенций наружу?

Рен, раздумывающий над вопросом Бретты, в замешательстве сбился с подводного шага.

– Зачем? – изумился он. – Я на ней королевской медали лучшей рукодельницы не замечал.

Зюсска повращала бирюзовыми глазами.

– Эй, тётки, может, выдумали вязание. Или даже сами нитки! Кроме шуток, большинство гобеленов из подводной жизни в Гильдии – их рук дело… А для чего тебе, кстати? У мастера Ю портки зимние прохудились?

– Дорогой заказ, – объяснил Штиллер. – Король женится, молодые наденут наряды от лучшей рукодельницы Приводья. Кружево, платье, фату, что ещё носят?.. Невеста гостит у Амао, Дракон платит – и мне в том числе.

Вязальщица улыбнулась, попыталась похлопать ключника по плечу. В воде ожидаемого звука не получилось, но Зюсске удалось передать хлопок мыслью не хуже настоящего кота.

– Удачи тебе! – сочувственно произнесла она. – Рада бы помочь. Вы приличная компания, не разбойники какие. Я уж с кем только в дороге хлеб не делила! Но занять место одной из полоумных баб, пусть даже на время? Бр-р!

Штиллер хотел изумлённо возразить: вроде бы, никто и не просил о таком самопожертвовании. Но прикусил язык. В телепатическом исполнении – наступил себе на собственную мысль. Вот, подумал он, пример того случая, когда все слышат одно и то же, но получают разный урок. И посмотрев на нахмурившуюся Бретту, объяснил:

– Представь себе: идёшь мимо королевского дворца и видишь в окошко, как его величество обратился в жабу. А на следующий день по дороге к булочнику, остановившись в толпе на рынке, слышишь объявление глашатая, что Король – та-дам! – стал…

– Жабой?

– Угадала. Что нового тебе известно теперь?

– Про кузницу и гвоздь даже спрашивать не буду, – угрюмо прокомментировала наёмница и, прибавив шагу, оставила ключника позади.

Наёмники обошли весь первый этаж Храма, отыскали множество замечательных вещей из дальних уголков Приводья: драгоценности, редкости и диковинки, посвящённые Морской Змее. То и дело казалось, что хозяйка поджидает незваных гостей, свернувшись в темноте. Или того хуже: висит, слившись с рисунком купола. Лениво наблюдает, как её сокровища рассматривают, гадают, зачем ей то или другое, строят непристойные предположения, абсурдные с точки зрения змеиной анатомии.

Наконец, узкая лестница привела приятелей на чердак. Там обнаружились странные механизмы из металла. Штиллеру удалось привести в действие один из них. Ключник повернул кристалл в основании массивной серебристой трубы – и тёмно-зелёная вода в окне осветилась потрясающе правдоподобным лунным светом. В волнах показался нежный, дрожащий рогатый месяц.

Затем они нашли в углу полумёртвого Отика.

Тому изрядно досталось. Неясно, с кем потенциальный наёмник сражался в заколдованном месте. Мастер Ю утверждал: был бы нож, а враг найдётся. Запасливая Бретта хмуро намотала Отику заживляющие повязки на самые скверные раны. У неё оставалась ещё пара штук, большая часть потрачена была уже на Зюсскин бок и собственную лодыжку.

– Жаль хорошую вещь, – доверительно пробулькала Бретта в лицо Отику, приоткрывшему страдающий глаз. – Поумнел, когда лбом лёд проломил? Нашёл… Йетту?

– Если и видел, – скривился раненый, – то не узнал. Больше не помню.

Он приподнялся и сел. Остальные глядели недовольно, но с интересом.

– Я Хуго Келен, – сказал «Отик». – Заданию уже два года. Никто из ваших не брался за грабёж Храма, больше ждать я не мог.

– Погоди-ка, погоди, – Бретта зажмурила один глаз, и выставила зуб, будто собралась пообедать собеседником (не вполне конвенциональная практика, но в Городе Ночь, например, нередкая). – Два года назад ты был младенец… Не младенец, так сопливый подмастерье. Бред, тебя в твои одиннадцать разве что подметать бы взяли. Или в двенадцать? Чтоб обратиться в нашу гильдию, нужен солидный залог…

– Мне шестьдесят восемь лет, – сообщил прыщавый, мосластый Келен. – Йетта – моя жена. Я был на Острове и там потерял всё.

И он продемонстрировал приятелям настоящие преимущества телепатии. Коты бы ему поаплодировали. Уже в следующее мгновение спутники Келена знали, что…

7

Коренной еремаец, архивариус-учётчик рыб и монстров Запретных Вод, он проводил дни по колено в воде или в лодке, ночи – над пергаментами. Зарисовывал рыбьи плавники, благородные профили угрей, переводил на человеческий изящные лимерики каракатиц. Твари Вод были его страстью до преклонных лет, делом всей жизни. В столице удалось заинтересовать исследованиями многих коллег-рыбоведов. Написал две книжки о способах приручения морских ежей. И вдруг случилось чудо. Он влюбился.

Как малёк безголовый, в совсем юную девочку. Хуго повезло в тот день встретить «пенную лошадь», легендарное полудемоническое создание, которое оппоненты в научных кругах считали выдумкой. Дивное существо выпрыгнуло из воды – сияющее, как свеча, видение. Промчалось галопом мимо, потопив ему лодку. Мокрый и совершенно счастливый, выбрался он, задыхаясь и хохоча, на берег, и увидел Йетту. Она ещё имени не назвала, а уже повисла на шее. Сиротку воспитывали дальние родственники-мельники, родители сгорели вместе с Лиодом. Семейство строгих правил стало запирать племянницу. Постепенно настроило против ухажёра соседей. Тут как раз случилась сапфировая чума, сожравшая сбережения горожан, да и сети приносили лишь утопленников. Беды за которыми неизбежно следовал поиск и наказание «виновных».

Архивариуса объявили чернокнижником, не пускали ни в одну таверну, плевали вслед. Йетта сбегала от суровой тётки, чтобы с любимым мечтать о домике с садом в Амао или даже в столице, хотя дальше Невера не бывала. Вскоре известные особенности её самочувствия навели его, старого дурака, на мысль, которая, по-хорошему-то, должна была посетить значительно раньше. В полном смятении он отправился в Лена Игел. Ему хотелось сперва напиться – а потом уж идти с повинной в семью мельников, умолять, добровольно вываляться в смоле и перьях.

В «Слепой рыбе» оказалось слишком людно. Ноги понесли Келена по ночному городу. Опомнился он в «Маяке». Там около полуночи уже почти не было посетителей. Но хозяин любезно предложил вина и партию в кости. Рыбовед согласился, и ему повезло.

Сумасшедшая полоса удачи! Ещё и не рассвело, а у него в карманах оказалось достаточно плотвы, чтобы купить домик на берегу в Забуролесье. Там Йетта могла бы спокойно родить, и никто не задавал бы нехороших вопросов. Например: «Не тяжело ли дедушке держать внучка?»

Хуго уже вставал из-за стола. Тогда хозяин, некий Родигер, предложил в качестве ставки отправить удачливого противника на Остров. И обратно.

Кто же отказывается от такого? Келен, как всякий учёный, искал путь на Остров, но не был уверен, что хочет попасть туда. В конце концов, никто из вернувшихся не рассказывал, что там хорошего. В голове у гостя трубили пьяные морские коньки, враги логических выводов. «Может быть, не всем стоит стремиться на Остров, – добродушно произнёс Родигер. – Но… Не пожалеете?»

Соглашусь или нет, пожалею в любом случае, думал учёный. Но ловушка уже захлопнулась. От возможности узнать не отказываются.

Он отправился на Остров.

От путешествия у Келена не осталось никаких воспоминаний. Чары Острова сделали его ровесником возлюбленной. Точнее, он взял из сокровищницы молодости даже слишком много: Йетта могла оказаться на год-другой старше. Келен стал лучшим колдуном, чем был. Жителям одного уютного домика за Бурым Лесом стоило только увидеть его у калитки, – и те сразу засобирались прочь. Через некоторое время память стала возвращаться – отрывками, бессмысленными клочками. Он узнал, что прежнее имя его – не Келен. Что в Еремайе не знают, куда подевалась Йетта. И даже в доме мельников жили приезжие, неверцы.

Через кота он обратился к жрицам Храма Морской Змеи, принимающим роды и ведущим записи о семьях в Приводье. Нашлась запись о рождении младенца мужского пола, но обязательная пометка, в какой день роженица покинула Храм, отсутствовала. Значит, Йетта так и осталась в Храме. Превратилась в «морскую монашку» без прошлого, без воспоминаний.

Хуго сделал заказ мастеру Ю, стал ждать. Ошибка! Чем больше проходило времени, тем мизернее казался шанс разыскать прежнюю жизнь. Он нашёл свои книги в лавке Константа Понедельника, но ничего в них не понял. Учёт рыб казался ему теперь бессмысленным занятием. Ни силы не было в нём, ни величия. Имя автора на обложке – Фауст – звучало нелепо, по-старомирски. Он решил остаться Келеном. А Йетта…

– Не Йетта. Бретта.

Друзья переглянулись – и вышли, оставив двоих поговорить без помех.

Спускаясь по лестнице, погружённый в невесёлые мысли, Штиллер позвал:

– Треан? Ты здесь?

– О! Приятно, что ты обо мне подумал, – послышался насмешливый голосок невидимки. На мгновение приподнялась шляпа-спрятка. Ключник успел заметить только весёлые глаза, кудряшки и спокойную улыбку. Рен обрадовался. Ему доводилось видеть девушку испуганной, печальной, рыдающей в приступе самоуничижения. Или всецело поглощённой обожанием их наставника. Подводная Треан к той, прежней, не имела никакого отношения.

– Невидимость тебе к лицу, – ляпнул ключник, и сам ужаснулся тому, что сказал. Но наёмница лишь расхохоталась. Стайка пёстрых рыбёшек у её лица прыснула в разные стороны.

– Штиллер, злодея кусок, пора бы тебе прикупить галантности на Рыбном Базаре! Невидимая, но вполне осязаемая ладонь обхватила шею ключника – и сразу отпустила, прежде чем он успел вспомнить о таинственной удавке и слегка встревожиться.

– Я хотел сказать… Ты не прячешься… – пояснил он невидимке. И почувствовал себя полнейшим дураком.

– Вот именно, – наёмницу развеселили сомнения ключника. – Жалко, что мы раньше не встретились, я и Шляпа!

– Совет да любовь, – проворковала ехидная Зюсска.

– Девочкам полезна невидимость, – убеждённо заявила Треан, не обращая внимания на иронию.

– Чепуховина, – Зюсска самодовольно оглядела свой продуманный наряд, подобрала подол и перекинула косички за плечи.

Из пустоты послышался вздох, гроздь пузырей устремилась вверх.

– Иногда, время от времени! Наёмниц и так не слишком внимательно рассматривают, конечно: с гильдией не ссорятся даже идиоты. Но, даже если знаешь, что всякие скользкие типы из переулков не потащатся за тобой, всё равно получишь этакий взгляд пониже спины или прилетит вслед известное словечко на гномьем, которого бы лучше и не расслышать…

Девушки немножко поспорили о незаметности.

– Стащить котлетку с вилки у Короля! – предлагала Треан.

– Воровство и мелкие пакости, – отмахивалась вязальщица. – Незаметно в чужом добре шариться… Уж больно картинка неприглядная, хоть её никто и не видит.

– Хорошо, а свобода? Не тратишь магию на пустяки вроде подцветки глаз, в шкафу всегда есть, что надеть. Но одёжке тебя не встречают, а по скорости отлёта злодейских голов. И почесать, скажем, в носу по ходу представления – не проблема. Ребекка-трактирщица, я уверена, своё волшебство ни на что не променяла бы.

– Но сам-то от себя не отвернёшься! Я, знаешь, в лесу выросла, и дядьки-лесорубы совсем не в ночеградском бархате ходили, никто особенно ни к кому не присматривался. Но без штанов ни один не разгуливал, не пакостил, в сапоги червей без повода не совал.

– А ещё удобно, – не сдавалась Треан, – работать под носом у чудовищ. Те чуят, бесятся, рычат, а поймать не могут.

Зюсска как раз добралась до «зала подношений» и остановилась: место показалось странно незнакомым. А ведь они перед тем, как подняться на чердак, рассмотрели здесь каждый угол.

– А поймать, значит, не могут… – повторила мастерица, явно думая о другом. – Здорово, конечно, но при чём тут именно девочки? Вот, чего я никак не пойму… И ещё одного. Куда мы забрели?

Здесь было совсем другое, нехорошее место. Серая, мутная вода, поросшие песчаником и ракушками стены. Мозаика пола распадалась, утрачивала узор, соскальзывала в глубокую подводную долину под панцирем скалы. А на дне, в полумраке сонно покачивалось в медленном потоке нечто плотное, далёкое, состоящее из множества колеблющихся фрагментов.

– Змея? – прошептал Штиллер.

– Скорее уж, черепаха, – послышалось выше и дальше. Треан поплыла смотреть.

– Или черепашье семейство…

Вдруг тот же голос наёмницы раздался из-за спины Зюсски.

– О! Нет. Не пойдём туда, хорошо?

Поздно. Сильный, невесть откуда взявшийся поток, подобно ладони небрежной хозяйки, что сметает крошки со стола, снёс Штиллера и Зюсску с порога, закружил и повлёк по длинной дуге всё ближе к твари или причудливому подводному растению. Из карманов посыпались гоблины: пищащие мочёные бублики, солонки, перечницы и глиняные кружечки. Тварюшки поражали своим конспираторскими талантами: безо всяких мистических шляп оставались незамеченными. И чем они издавали свои непереносимые вопли?! Гоблины быстро опередили неповоротливых в воде наёмников. Штиллер оторопело проводил взглядом монетку в полплотвы, которую проглотила шипастая полупрозрачная рыба. В желудке её волнообразно перекатывалась небольшая, но впечатляющая сокровищница: три «кости», кольцо с камнем и частично переваренный шушун.

Поток пронёс приятелей над загадочной массой. То, что казалось издалека гигантским морским монстром, представляло собой кучу оружия, сохранившего даже под водой свой блеск и остроту клинков. Ещё валялись там скелеты рыб, птиц, животных и рыбаков, лодки и сети. Что было спрятано или потеряно в Запретных Водах, нашло свой путь сюда, улеглось на кость и железо, обняло более древние находки, обросло ракушками да травой и уснуло чутким, тревожным сном. В глубокой таинственной дрёме чудовище росло, призывая к себе гоблинов-обитателей суши.

Вещи из трактира воспользовались наёмниками, как блохи, отправляющиеся на попутной крысе навестить родичей в соседнем городе. В гигантском подводном рое водились невообразимо древние гоблины, знакомые ещё с Вёллем Маленьким. Посещение этого места для оживших предметов было, вероятно, как для людей – паломничество в Храм Морской Змеи. Или визит в «Книгу судьбы». Там тоже в обманчивом покое дремала старина.

Но через мгновение всякое сходство с мирным книжным кладбищем пропало. Десятки пустоглазых призраков тварей, что сдохли во славу Левиафана в последней Запретноводной Войне, поднялись с гигантской мусорной кучи, оскалившись или сжимая в кистях-плавниках короткие копья и ножи. Рен выхватил Сепаратор. Зюсска давно уже держала Слоновью Память – свой меч-полуторник – наизготовку. Рен нырнул под вращающийся клинок и отрубил противнику, меняющему цвет из белёсого в тёмно-коричневый, две из шести змееобразных ног. Шершавый плавник врага содрал ему изрядный кусок кожи под ухом. Соль обожгла свежую рану, заставила держать голову под неудобнейшим углом, а врагу потеря конечностей не доставляла неудобства. Более того, присмотревшись, ключник убедился, что все части у чудовища вновь на своих местах.

Тогда Рен, отчаянно молотя ногами по рогатому клюву монстра, бросил меч, мысленно попросив прощения у Горрина-оружейника. Ящер не ответил, что было совсем неплохо – Штиллер мог себе представить его ответ. Не теряя времени, Рен выудил из сумки нож-ключ Хоффхарда, нашёл поблизости подходящую подводную скалу. Зюсска удачно метнулась поближе: она только что зарубила двоих, но обнаружила, что и её замечательная сталь призрачным аксолотлям не вредит.

– Бесчестное фехтование! – упрекнул ключник ненавидящую морду чудовища, дёрнул Зюсску за рукав, и они провалились в раскрытую Штиллером дверь.

Задумывалось вернуться в зал со змеиными трофеями, но оба оказались в той же мутной, кишащей рыбами-оборотнями воде, только ближе к лестнице, по которой вошли. Твари, следящие за чужаками неподвижными тёмными глазницами, ринулись следом. В кое-каких пастях сидели клыки совершенно неправдоподобные, которые просто не поместились бы внутри, не пробив верхнюю челюсть хозяина. Ключник устало пожелал им сожрать самих себя и снова отворил дверь, втащив упирающуюся вязальщицу следом. «Вот откуда пришёл Отик!» – во внезапном озарении подумал Рен.

И оказался на вершине рукотворного свода. Чудовищный склад немёртвого мяса и злобной стали кишел над ними. Зюсска и Рен покинули Тупик Хоффхарда (несуществующее пространство между входом и выходом, термин из «ключниковой зауми») вниз головой. Зюсска сразу оценила преимущества нападения сверху, но даже в такой позиции твари оставались неуязвимыми для их атак.

И тогда Штиллер раскрыл дверь в туше самого толстого ската.

Ключ Хоффхарда задумывался как оператор сути, не плоти. С его помощью умелый мастер мог выяснить намерения, убедиться в искренности, распознать скрытый мотив поступков врага или компаньона. Штиллер был, наверное, первым, кто в отчаяньи применил инструмент таким образом. Теперь нарушителя традиций ожидал специальный ключниковый ад.

Зюсска толкнула товарища в дверь.

И сама прыгнула следом.