ГЛАВА IV
Я снова в Петербурге, в комнате, похожей на купе поезда, который идет по жизни и, неизвестно где следующая остановка. По приезде я сразу же позвонила в «Дискавери». Мне предложили подождать две недели, потому что моя прежняя группа уже улетела. Это было несколько неожиданно. Опять ждать у моря погоды. Дни проходили тупо и бездарно, утекало драгоценное время, а деньги, вырученные от продажи дома, постепенно заканчивались.
С тех пор как у меня в руках появились деньги, я находилась в постоянной тревоге. К ним нужно привыкнуть. Помню ощущение страха, когда получила задаток – 20 тысяч рублей от покупателя дома. Я сразу же побежала в сберкассу и положила их на счёт. Ещё смешнее было, когда мой покупатель пришёл под мухой с пачкой купюр и предложил:
– Давай я тебе отдам их и перевезу вещи, надоело ждать.
До регистрации сделки оставалась неделя. Мой покупатель ходил и маялся. Трезвые и запойные дни чередовались у него в зависимости от того, в ссоре он со своей зазнобой или нет. Зазноба – женщина тридцати пяти лет жила вместе с сыном в пятиэтажке, окна которой выходили на наш дом. Николай – так звали моего покупателя, хотел быть к ней поближе и поэтому приобретал дом. Как только они мирились, он строил грандиозные планы по возведению на месте дома двухэтажного особняка. А когда она гнала его в шею, он запивал, предлагал мне деньги и грозился:
– Я ведь могу и передумать.
Я дрожала от страха, но держалась стойко:
– Деньги вы передадите мне через банк, а сейчас лучше спрячьте их подальше, чтобы, не дай бог, не потерять. А вещи можете потихоньку перевозить.
Сейчас деньги лежали в сбербанке у Гостиного двора и беспокоили меня – вдруг дефолт или ещё какая-нибудь пакость. Мне становилось легче, когда мы что-нибудь на них приобретали, например, купили Илье компьютер с клавишным синтезатором, внесли плату за его учёбу.
Немалую сумму я отдала в фирму «Дискавери», которая готовила мне поездку в Великобританию без собеседования. Дело это у них было хорошо отлажено, но при определенных условиях. Большое значение имело присутствие необходимого человека в назначенное время в нужном месте. Благоприятное стечение обстоятельств повторяется нечасто. Отложив поездку из-за похорон, я кое-что нарушила в этой системе и теперь томилась в ожидании. Мне оставалось только проводить дни в нудных размышлениях или воспоминаниях о покинутом доме. Контраст был слишком резок.
Солнце склонялось к закату, золотило листья на ветках берёзы рядом с окном. Комната, которую мы снимали, находилась на первом этаже. После привычки жить на земле меня это немного утешало. На ветке сидел большой и упитанный черно-белый кот. Его звали Тишка. Он посматривал на воробьев, которые беззаботно чирикали на верхушке дерева, и мяукал от досады – слишком высоко. И кот, и береза, и воробьи бередили мои раны от прощания с домом и животными. Картина отъезда, её последние мгновения стояли у меня перед глазами. Когда на машину погружали последние вещи, кошка Альбина выскочила на улицу и металась, не понимая, что происходит. Мы обнялись с соседкой Машей, я едва сдерживала слезы. Она сказала мне на прощание:
– Судьбу не обманешь. – Господи, куда и зачем я еду, какой такой порыв срывает меня с места, которое я люблю и где мы все были так счастливы?
По истечении месяца, а вовсе не двух недель, мне, наконец, сообщили, что я могу выезжать в Москву на собеседование, которое всего лишь формальность, так как момент самый благоприятный, и нужный человек – консул Великобритании, на месте.
Рита оставалась с Ильей. Илья рассудителен, самостоятелен и надёжен, я могла положиться на него. К тому моменту Рита поступила в Петровский колледж. Решение поступать после девяти классов пришло после того, как я поняла, что это лучше, чем мотаться по школам в нашем положении. Мало ли что со мной случится, а у дочери будет специальность. Илья учился на отделении шоу-бизнеса в институте декоративно-прикладного искусства. А я жаждала заработать в Шотландии большие деньги и решить все наши проблемы.
План был неплох и вполне реален. Мы вынашивали его не один день, когда продажа дома была только в проекте. Кроме того, мне настоятельно советовали попробовать себя за границей мои преподаватели на курсах английского языка в Самаре. Девять месяцев, по направлению Биржи труда, я была счастлива заниматься тем, что любила, и, разумеется, показала лучшие в группе способности. А мой художественный перевод стихотворения Leisure повесили на видном месте в учительской и считали его достойным того, чтобы напечатать в местной газете.
Один только червь сомнения грыз меня – Рите всего пятнадцать, трудный и опасный возраст, и характер под стать – ершистый, неуступчивый. Страшно оставить её в огромном городе, который пока занимает 4-е место в мире по преступности, в квартире, где рядом живут два алкоголика. Зловоние из их комнаты, вековая грязь, посещения всяких сомнительных личностей – всё это повергало меня в ужас.
Когда я, неискушённая квартирным вопросом, попыталась снять комнату через объявление в газете, то сразу же попала в «классический» лохотрон. Агентство любезно предоставило мне кучу телефонных номеров, по которым я так ничего и не вызвонила. Потеряв сравнительно небольшие деньги, мне, наконец, удалось снять недорогую комнату на окраине Приморского района. Когда я переступила порог нашего нового жилья, меня замутило от амбре, въевшегося в стены и мебель. Я постелила пару газет на матрац сомнительной чистоты и ненадолго прикорнула. Нужно будет срочно сделать ремонт, – решила я, – благо хозяин предложил это в счёт аренды. Открытое окно не спасало от мерзкого запаха, и, едва прогромыхал под окнами первый трамвай, я уехала к сестре и на два дня слегла с температурой.
Неделю я потратила на то, чтобы сделать ремонт и придать всему божеский вид. Потолок и стены в комнате и ванной покрасили две нанятые женщины – маляры, а полы, особенно в местах общего пользования, мне пришлось отдирать с гигантскими усилиями. Внешнюю чистоту я навела, но это не избавляло от попоек в соседней комнате. Иногда оттуда выползал один из алкоголиков, а другой почти не выходил от бессилия, и однажды сделал нужное дело мимо унитаза. Они смотрели на меня как на невиданное существо, которое неизвестно зачем здесь появилось. Инстинктивно я принимала независимый, и даже воинственный вид, мне нельзя было показывать, что я боюсь.
Моей соседкой по площадке оказалась боевая, но добрая женщина, и мне импонировал её стиль поведения. Нередко я звала ее на помощь. Мои горе – жильцы достали её, как слепни корову. Она приходила, руки в бока, и разражалась такой бранью, что пьяная компания в страхе разбегалась. Когда порядок восстанавливался, её серо-голубые глаза лукаво сверкали, и мы хохотали. Как только она поняла, что в лице нас обрела приличных и чистоплотных соседей, то немедленно взяла под свою защиту. Это меня немного утешало.
Стоял тёплый сентябрьский вечер. Всё было готово к отъезду, сумка собрана. Рита сидела на кровати как нахохлившийся воробушек, набросив на плечи древнюю клетчатую шаль прабабушки Насти. Эта шаль была моей реликвией, я верила, что она приносит удачу, и не хотела с ней расстаться. Я поцеловала дочь и отбыла с сильным чувством тревоги.
В Москве для меня была заказана на сутки не самая дешёвая гостиница. Комната показалась мне тесной и неуютной, особенно угнетал красноватый цвет стен. В 10 часов утра я созвонилась со своей протеже, и мы договорились о встрече. В голове не было ни единой мысли, кроме ощущения края и полной неизвестности впереди.
Мартина – так звали мою протеже – оказалась высокой, худой и деловитой особой, она ни на минуту не прекращала говорить по мобильному телефону. По большей части звонили ей. Мне пришлось долго ждать в большой комнате, которая представляла собой нечто среднее между офисом и бухгалтерией. Наконец, когда за окнами уже стемнело, меня пригласили в комнату поменьше, и мы приступили к обсуждению деталей завтрашнего дня. К нам зашёл какой-то мужчина, вероятно, помощник Мартины. Их лица вполне внушали мне доверие, но подспудная тревога не покидала.
– Я уверена, вы пройдёте собеседование, – сказала Мартина. – У вас вполне подходящая, достойная внешность. – Однако, её уверенность не передалась мне. Не пойму – что меня гложет? – висела в воздухе мысль. Мужчина не проронил ни слова.
Затем в комнату вошла клиентка с тёмно-рыжими волосами в сопровождении своей протеже. Еще одна желающая найти свое счастье за границей. Она была чем-то озабочена. Наши «гиды судьбы» вышли посовещаться, а мы остались вдвоем.
– Я буду сто процентов судиться, – процедила сквозь зубы женщина. – Пусть возвращают деньги. Я платила за то, чтобы не проходить собеседование, а теперь они мне заявляют, что оно будет.
У нее был до предела возмущённый вид. Мой лоб покрылся испариной – а вдруг я не пройду собеседование? Кому я там нужна? У меня ни дома, ни какой-либо другой собственности, а мои деньги просто смех. Там нужны богатые. Вся моя затея выглядит по меньшей мере авантюрой. Надо поговорить с Мартиной, прощупать ситуацию с деньгами, но очень уж щекотливо и неприятно.
Вскоре «гиды» вернулись, и рыжеволосая ушла. Помявшись, я заикнулась о том, что не худо бы получить какие-нибудь гарантии. Лучше бы я этого не делала. Мартину словно подменили. Из приветливой и интеллигентной дамы она вдруг превратилась в манекена, из которого вылетала одна и та же фраза:
– Вы готовы прямо сейчас заплатить 27 тысяч?
Как я ни уходила от ответа и пыталась задать ей свой совершенно естественный вопрос, она продолжала в том же духе, как на допросе. Ничего, кроме денег, её со спутником не волновало.
– Если не готовы, я отменяю все договорённости и до свидания.
Я вспомнила заповедь моего рачительного сына – никогда не спешить выкладывать денежки – и подавила искушение достать из своей сумочки треть всей нашей наличности.
– Я готова, но деньги у меня в гостинице.
– Хорошо. Завтра утром я заеду за вами, будьте готовы к девяти утра, и чтобы никаких фокусов. Постарайтесь выспаться, по дороге в машине повторим все детали ещё раз. В консульстве – ни-ни, там может быть прослушка. – И зачем такие предосторожности, если всё так просто и собеседование всего лишь формальность?
У меня страшно болела голова. Я возвращалась в гостиницу пешком. В свете фонарей улицы казались призрачными. Ещё более фантастичной была моя ситуация – что я здесь делаю? Моросил дождь, и пока я добиралась до гостиницы, у меня зуб на зуб не попадал, но не от холода, а от внутренней дрожи.
Впервые в жизни я приблизилась к совершенно незнакомому миру и ощутила чужой дух. А что же будет за границей, если уже здесь мне плохо?
В гостинице легче не стало. Маленькая комната показалась ещё неприветливее, чем утром. Шторы на окнах приобрели зловещий багровый цвет. Я включила телевизор, но он казался чужеродным предметом и не воспринимался моей воспаленной психикой. Я решила отвлечься и повторить фразы, которые дала мне Мартина, но голова совсем отказывала – было лишь одно ощущение тесноты. Я выключила свет и попыталась уснуть. Воздух уплотнился, стало трудно дышать. Всю ночь я металась в бреду как перед казнью, и мне приснилось, что моя иконка, которую я неизменно брала с собой, горит.
Наутро я взглянула на себя в зеркало – серое осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, взлохмаченные волосы. В следующее мгновение пришло решение – я никуда не еду. Я ощущаю стену и не в силах прыгнуть на другую сторону пропасти.
Внизу в холле заметно нервничала Мартина. Она уставилась на меня, как на привидение.
– Я не могу, я решила не ехать, верните мой паспорт. Извините, – только и сказала я обессилевшим голосом.
Мартина была ошарашена, она не произнесла ни слова, вернула мне паспорт и удалилась. Тягостный момент закончился, и я была рада этому.
Что-то вмешалось и почти физически меня не пустило. Причину своего состояния после мистической ночи я была склонна приписать духу тёти Киры, которая для того и умерла, чтобы я никуда не уехала. Судьбу не обманешь.
По дороге на вокзал я постепенно успокоилась, так действует полная определенность. Слетело с плеч всё, что давило и угнетало в последнее время. Я прошла над пропастью, ощутила её смертельный холод и вновь вернулась к себе прежней. Ну и ладно, всё, что ни делается – к лучшему. Зато теперь дочка будет не одна, и это уже хорошо. Завтра мы вместе с Ильей и Ритой подумаем о том, как нам жить в Петербурге. Дети – вот моё достояние и счастье. А сейчас нужно срочно переключиться на что-нибудь другое. Заграница отошла на задний план.
В ожидании поезда я бесцельно бродила по вокзалу, подошла к книжному киоску, и мой блуждающий взгляд упал на небольшую книжку в мягком переплете – «Воин света» Пауло Коэльо. Кажется, моя тольяттинская подруга упоминала это имя и страстно рекомендовала прочесть. Сейчас был хороший повод скоротать время до поезда. Ничего более подходящего для меня в тот момент не могло и быть. Я проглотила книжку в мгновение ока, тут же купила ещё одну – «Алхимик» и читала запоем всю дорогу, словно пила успокаивающий бальзам. Что-то отстраненное вроде философской сказки для взрослых, но очень полезное тому, кто находится на перепутье. В книжке говорилось о том, что всё в жизни неслучайно, и нужно смело смотреть в лицо своей судьбе.
Мысли мои были далеко от Москвы и несостоявшейся Великобритании. Проблема отъезда отпала сама собой и больше не мучила меня. Я вновь была свободным человеком в своей привычной, хоть и неустроенной среде. – «Заграница нам поможет» – посмеялась я над словами Остапа Бендера, а заодно и над собой.
Все пассажиры спали, и я им завидовала, потому что не могла спать сидя. О, как я не люблю сидячие места в долгой дороге, но у них есть одно достоинство – они дешёвые. В тёмное окно врезались лучи света от проносящихся мимо станций. Под мерный стук колёс хорошо думалось и по привычке, которая появилась у меня в последнее время, я снова ушла мыслями в прошлое.
Я отрабатывала последний год по направлению и мечтала все изменить. Но как? Мне 24 года и я не люблю свою профессию. Я не знала, что любимая работа – редкая роскошь, особенно для женщины. Далее – никакой личной жизни и ужасное одиночество. Я научилась жить сама с собой, книги по-прежнему были моими лучшими друзьями. Восемь лет самого цветущего возраста я высушила ненужной мне наукой и делала то, что не хотела. Во имя чего? И что для меня главное в жизни?
Я вспомнила, как услышала новость от тёти Киры, и как больно она меня ударила.
– Таечка, Вадим женился.
Что же в этом удивительного? Он ведь не монах. Внутри меня установилась тишина, которой нет названия, и только зеркало узнало мою боль и безотрадность.
Я стала вспоминать все мелочи, слова и подробности, чтобы составить картину происшедшего и хоть что-нибудь понять.
Надька не раз говорила о той, с которой Вадим якобы по временам встречался, но настолько пренебрежительно, что я не придавала этому значения.
– Зачем ты связался со старой бабой? – рассказывала она со слов его друзей.
А однажды мы с Иркой увидели ее, когда прогуливались по городу. Вадим шёл с ней под ручку нам навстречу. Мы все друг другу едва кивнули, а Ирка прошептала:
– Какой ужас!
Девушка была худой и щуплой, что ещё больше подчёркивалось сильно облегающим её платьем из розового кримплена. Тёмные волосы были высоко взбиты в виде львиной головы. На наш вкус это было слишком претенциозно. Она была далеко не красавицей, несколько грубоватой, но странным образом, я и эта девушка были чем-то похожи, одного типа внешности.
В третий раз я видела их вдвоём уже глубокой осенью на вокзале. Мама провожала меня в Минск, и я показала ей Вадима, о котором она только слышала от тёти Киры, но никогда не видела.
– Да, он настоящий, в смысле видный, парень, а она?!… – только и сказала мама.
Я знала, что мать Вадима строга и осуждает девушек, которые вешаются на шею парням. Однажды она спросила тётю Киру:
– Говорят, у вас есть племянница?
– Есть и живёт у меня.
– Вадим так удивил меня вчера, говорит за ужином, – Мама, мне, наверное, нужно жениться, чтобы не свихнуться. – Надо же! Прямо насмешил. А вообще, у него хороший характер, им легко руководить.
Я думала, что бы это могло значить. В сердце вспыхивала робкая надежда, но, по какому-то заговору судьбы, мы были недосягаемы один другому.
После его женитьбы тётя Кира периодически заводила о нем речь, не зная, какую рану наносит мне каждый раз.
– У Вадима родилась дочь, а он не поехал даже в роддом за ребёнком, забирал его отец. Но они приличная семья, и не могли допустить, чтобы девочка росла сиротой.
В следующий раз она восхищалась:
– Он оказался таким хорошим семьянином. Я видела, как он гулял с дочкой – и попрыгает с ней, и на руки возьмёт, и все с прибаутками.
Я долго не могла освободиться от этой своей непонятной любви и в студенческие годы теряла поклонников. Мама говорила,
– Надо бы подумать о замужестве. Хорошо, чтобы муж был хозяйственным. А любовь – что? Главное, чтобы в подоле не принесла, а то мне тогда хоть в петлю.
Мне было тошно, и я избегала разговоров на эту тему.
Конец августа 1976 года. Смысл моей жизни определялся теперь ближайшими целями, отдалённое будущее было покрыто мраком и не сулило ничего хорошего.
Посвежевшая от летнего отдыха, я с удовлетворением осмотрела себя в зеркале – синий костюм, сшитый своими руками, ловко сидел на фигуре, красивый белый воротник с вышивкой ришелье обрамлял круглый вырез – в этом наряде я пойду на последнюю линейку 1 сентября. Чистые блестящие волосы были схвачены высоко надо лбом шарфиком из тонкого шелка, открывая четкий изгиб бровей. На ногах в тон костюму – белые с синим босоножки.
– Скорей бы уже доработать этот последний год, – вздохнула я и поехала на Полесский вокзал, который был неотъемлемой частью моей жизни уже несколько лет. В электричке я держала на коленях толстый иллюстрированный словарь французско-русского языка – моё очередное увлечение.
В Столбцах все пассажиры обычно пересаживались на другой поезд, который шел до Минска. При выходе я зацепилась случайным взглядом за окошко соседнего тамбура и увидела… лицо Вадима! Какая неподдельная радость отразилась, вероятно, на моем лице, ведь я почти научилась не скрывать свои чувства.
На перроне я протянула ему руку.
– Здравствуй.
Вадим широко улыбался – он тоже был рад. Почти два часа до Минска, вдвоём – какой подарок судьбы! Вот для кого я так тщательно одевалась. Учительское ремесло научило меня заполнять нежелательные паузы, и разговор между нами потёк легко и непринуждённо. Вадим немного отяжелел фигурой и выглядел солиднее. Я посмотрела на его правую руку, там красовалось широкое обручальное кольцо.
– Вот женился, – смущаясь или оправдываясь, произнёс он, глядя в пол.
– Поздравляю.
Я перевела разговор в более безобидное русло, о его учебе, он три года уже был в студентах на своем электротехническом факультете. Потом похвасталась,
– А мне остался последний учебный год, и я буду свободна, как птица.
– Да, не каждый так сможет – взять и поехать на периферию, – польстил мне Вадим.
– А куда было деваться? Спасает хобби, – я показала ему французский словарь. – А когда подступают воспоминания, то и бокал хорошего вина. При этих словах я посмотрела Вадиму прямо в глаза. Его вопрошающий взгляд поглотил все моё существо, но в нем нечего было прочесть, как и в моем сердце.
К чему это, – опомнилась я, стряхивая наваждение. Все уже в прошлом. Неужели в прошлом? Что за загадка для меня Вадим? Нет, это не он, а я для себя загадка, в том, что не узнала, не смогла, не захотела узнать его. Почему? Гордость, трусость, страх или что-то другое?
Весь остаток пути мы молчали. Это немного тяготило, и я встала у открытого окна. Лёгкий, ещё тёплый августовский ветерок и нежаркое солнце расслабили меня, мне снова стало легко, и я улыбнулась Вадиму.
В Минске мы ещё некоторое время ехали в трамвае и попрощались долгим непонятным взглядом. Ещё один кусочек счастья, которым я жила вплоть до весны.
Год пролетел незаметно, отзвенел последний звонок и впереди остались только выпускные экзамены. Я ликовала, что больше не придется вести уроки, ломать себя и играть роль учительницы. Вопреки всему ученики стали мне дороги, но я старалась об этом не думать, дабы не впасть в сентиментальность.
У меня появилось больше свободного времени. В мае мой день рождения, и тётя Кира всегда дарила мне что-нибудь красивое и полезное. Я ехала домой, чтобы, как обычно отметить этот день в семейном кругу. В Минске я решила, что спешить ни к чему, можно приехать домой вечерней электричкой, а напоследок прогуляться по городу, который особенно хорош в это время года.
Я прошлась вдоль корпусов химфака, завернула на улицу Октябрьскую к своему бывшему общежитию – все навевало воспоминания весёлых студенческих лет. Веселья хватало, потому что великая сила молодости перемалывала все невзгоды. Мне было хорошо – впереди желанная свобода, я будто прощалась с каким-то этапом жизни.
Пройдя через стадион Динамо, я вышла на главную улицу Ленинский проспект и долго шла, пока не оказалась перед общежитием Политехнического института. Потом, подчиняясь все той же молодой силе, я купила в ближайшем магазине бутылку шампанского и прошла мимо вахтера, словно так было задумано давно. Ноги несли меня сами, и я оказалась на четвёртом этаже именно в ту минуту, когда по коридору навстречу мне шёл Вадим. Он не удивился – как будто мы заранее договорились. Что это? Совпадение или он увидел меня из окна?
– О, Таиса! – он деловито взял бутылку, и повёл меня в комнату. Мы были одни.
– Я пришла отметить своё освобождение и заодно попрощаться, – объяснила я.
– Ты куда-то уезжаешь?
– Да, далеко, – соврала я. Если бы я знала, как это было близко к правде.
Вадим не спросил, куда именно я собираюсь. Он был не любопытен, даже деликатен и не задавал лишних вопросов. В мгновение ока шампанское было открыто и пенилось в больших бокалах. Мы не стали чокаться – это было бы пошло. Не стали вести и светских разговоров, как тогда в электричке. Я посмотрела на гитару над кроватью.
– Ты ещё играешь? – он кивнул.
– Сыграй, – попросила я.
Он тронул струны и стал негромко напевать известную песню «Есть только миг между прошлым и будущим…».
– Это моя любимая песня, раньше не нравилась, а теперь нравится, – сказал Вадим и снова наполнил бокалы.
А ведь он поёт о своем теперешнем ощущении жизни. Счастлив ли он, хотелось бы мне знать?
Тут вдруг открылась дверь, и чары были разрушены. На пороге стоял сосед Вадима по комнате Виталий и широко улыбался. Вадим представил меня как свою одноклассницу, и я состроила подобие вежливой улыбки. Вслед за этим пришли парень с девушкой – партнёры по бальным танцам. Потом Вадима позвали. Он вышел, а когда вернулся, то извинился и стал куда-то собираться. Приятели позвали его поиграть в волейбол на Минском море, чтобы не терять прекрасные деньки. Мне стало обидно, ведь до моей электрички ещё четыре часа. Вадим попрощался и препоручил меня заботам Виталия, чему тот был несказанно рад.
Это был симпатичный голубоглазый шатен, крепкого сложения и среднего роста, с располагающей белозубой улыбкой. В голове у меня бродило шампанское, звучала песня Демиса Руссоса «Сувенир», мы сидели и о чем-то беспрерывно говорили. За разговором я совершенно потеряла чувство времени, а когда хватилась, поняла, что опоздала на последнюю электричку.
– Оставайся здесь, куда ты пойдёшь? – предложил Виталий.
Я сидела, схватившись за голову – что скажет Вадим? Так мы и сидели в неловком ожидании.
Вадим и в самом деле был очень удивлён, но потом всё решил очень просто и неожиданно – он предложил мне свою койку, а сам ушёл ночевать к сокурснику. Что же это? Я буду спать в постели… Вадима?
Когда Вадим уходил он несколько раз объяснил мне, каким полотенцем вытираться. Что он тогда думал и чувствовал, я не узнаю никогда. Я осторожно присела на край кровати, мне хотелось плакать. Виталий уловил моё настроение.
– Я знаю про тебя и Вадима.
– Расскажи что-нибудь о нём.
– Что рассказывать? Приходит тут к нему одна.
– Какая она?
– Такая же, как ты. – Надо же, все на меня похожи, и жена, и любовница.
Виталий подошёл и погладил мои волосы, потом прикоснулся губами к щеке, словно хотел утешить. Какой славный парень, почему бы мне его не полюбить? Но разве так бывает? Мне теперь все равно.
В ту ночь я сгорела дотла и ушла на рассвете, так и не тронув постель Вадима. Больше я никогда его не видела.
В конце лета я покинула Белоруссию и разом освободилась от всего – от нелюбимой работы, от Зиновия и от чувства. Если бы я знала тогда, каким игрушечным было это первое чувство по сравнению с тем, что ожидало меня впереди.
Мы проезжали Детское село, и среди пассажиров началось движение. В детстве я увидела проездом Ленинград и мечтала когда-нибудь во взрослой жизни оказаться в этом красивом городе. Что ж, хочу я этого или нет, но моё желание осуществилось.
В прошлом остались одни миражи, и теперь лицом к лицу меня ждала жизнь, такая, какая она есть.