Поначалу он проделками и озорством пытался выжать в свою сторону хоть чуточку материнских эмоций: пусть это будет крик или ругань. Потом понял, что бесполезно, и довольствовался скупой мужской лаской и похвалой отчима. От него-то он и «заболел» машинами. Младший брат совсем не интересовался техникой, его водили на музыку и рисование. Так что в гараже они с отчимом пропадали вдвоём. Это был их особый мужской мир.
Потом был картинг и юниорские, а потом уже и взрослые гонки. Сложность в общении со сверстниками и противоположным полом Стас испытывал всегда. Он завидовал лёгкости и уверенности, с какой некоторые пацаны становились душой компании. Он очень хотел быть лидером, но у него не получалось. Бородин не был талантлив, но деловая хватка и трудолюбие дали результаты: он начал выигрывать, хорошо зарабатывать и чуточку успокоился, поверив в себя.
И тут судьба ему подкинула испытание в лице Тараса Остапенко. На его фоне Бородин сразу поблёк, его результаты перешли в категорию средних. Тарас, так же как и Бородин, оказался упёртым и трудолюбивым. Но он обладал редким талантом гонщика, к тому же был умным, красивым, харизматичным парнем, умел легко общаться и собирать вокруг себя других. Настоящий лидер. А ещё у лидера было честолюбие!
Надо ли говорить, как страдал рядом Бородин, испытывая ревность и зависть. Когда Остапенко вылетел на год из-за травмы, Стас впервые почувствовал облегчение. Но его соперник поднялся и сделал такой рывок, что Бородин понял: догнать невозможно. Он, Стас, карабкался как мог, но талант победил.
Ещё одним поводом для ненависти стала Лика. Бородин сначала не поверил, что он может понравиться такой красавице. Потом был период эйфории, когда ему показалось, что они – пара. Но стоило на горизонте появиться Остапенко и поманить её, девушка, не задумываясь, ускользнула. Ревность сжигала его изнутри, и никто об этом не знал.
Тараса ждало участие в мировых гонках, ясное будущее, достаток, любовь и признание. Его, Стаса Бородина, ждало участие в гонках местного разлива, непонятное будущее с весьма умеренным достатком и вечный страх, что он не будет востребован как гонщик. В последнее время эти мысли часто преследовали его. Появилась бессонница и раздражение сначала на себя, а потом и на весь мир. Бородин чувствовал себя неудачником, пытался себе доказать, что это не так, и не мог. Вот и сегодня Остапенко выставил его дураком…
Лику не узнать было невозможно, её точёная фигурка в короткой серой шубке невольно притягивала взгляды. Девушка показалась из-за административного здания и направилась к Тарасу. У мужчин сразу появились срочные дела, и они разошлись, оставили их вдвоём.
– Привезла? Молодец! Давай папку! – сказал Остапенко и забрал у неё документы.
– И всё? А спасибо?!
– Спасибо! – улыбнулся он. – Всё, давай поезжай, а то я тебя и так от работы оторвал.
– А поцелуй?! – кокетничала Лика.
– Какой поцелуй?! На нас народ смотрит!
– Да никто на нас не смотрит, – оглядевшись доложила Ликанцева. – А поцелуй… Вот такой, к примеру, поцелуй!
С этими словами она притянула руками голову Тараса к себе, встала на цыпочки и нежно прильнула к его губам. Потом повернулась и пошла к своей машине, которую оставила на парковке у входа на базу.
Бородин понял, зачем она приезжала. Она привезла паспорта для визы, ещё вчера предупреждали: кто едет в Чехию – принести и сдать документы менеджеру команды. Сейчас Тарас отнесёт паспорта, и им дадут визу. Они вдвоём поедут в Европу. Он будет участвовать в гонках, она – поддерживать его. Они будут наслаждаться красивой жизнью и наслаждаться друг другом, прямо как сейчас… А он, Стас Бородин, будет снова тренироваться на этой чёртовой базе, на этой чёртовой трассе неизвестно для чего. Никем не уважаемый и никому не нужный…
Ярость ослепила Бородина. Ненависть, дремавшая в недрах его души, и отчаяние требовали выхода. Не соображая, что делает, Бородин отъехал задним ходом метров десять и развернул машину в сторону Тараса.
Остапенко мельком взглянул на «субару» и занялся содержимым папки: все ли бумаги на месте. Когда взревел мотор и машина полетела ему навстречу, его реакции хватило лишь на то, чтобы попытаться отскочить. Но его всё равно зацепило капотом. Удар пришёлся в спину, он отлетел в сторону, потом упал и ещё перевернулся пару раз. Страшная боль пронзила Тараса – такая, что он не смог сдержать крик. Он лежал на снегу, не в силах пошевелиться, и видел, как выскакивают из боксов и бегут к нему люди.
Бородин заглушил машину да так и остался сидеть, в бессилии положив голову на руль… Гнев прошёл. Оцепенение и ужас сковали его. До него только сейчас стало доходить, что он натворил.
* * *
Белый как мел Царёв влетел в кабинет Забелина, оттолкнув секретаршу.
– Что?! – вскочил Забелин, считав панику на лице механика.
– Беда… – выдохнул Царёв, тяжело дыша после бега. – Бородин сбил Тараса.
– Живой?
– Вроде.
– Скорая?
– Уже едет. И полиция.
– А полиция-то зачем? – удивился Дмитрий.
– Стас его сбил возле бокса, не на трассе. Разогнался и ударил машиной.
– Он что, с катушек съехал? Ладно, разберёмся, – ответил Забелин, уже следуя за Царёвым и одеваясь на ходу.
Персонал обеих команд мрачно наблюдал, как Тараса на носилках грузят в машину скорой помощи. Рядом стоял полицейский уазик, Бородина не было видно – очевидно, он был уже внутри. Забелин подошёл к врачу скорой.
– Везите в первую областную, там все его карты, снимки и знакомые врачи.
– Обычно мы в городскую везём, – возразил врач.
– Я позвоню главврачу Симоненко. Везите в областную, он их пациент.
Врачи минуту совещались.
– Хорошо, везём в областную, но вы всё же звонок сделайте. Да, и скажите, пусть готовят МРТ и операционную. Похоже, у парня позвоночник сломан.
Корнеев сам лично спустился с санитарами забрать Остапенко.
– Тарас?! До последнего надеялся, что это ошибка. Как тебя угораздило?! А ещё говорят, что дважды снаряд в одну воронку не падает…
Остапенко через боль слабо улыбнулся:
– Я просто очень везучий, Игорь Борисович.
– Ладно, выкарабкался в прошлый раз – выкарабкаешься и сейчас. Тем более с такой помощницей, – и отвернулся, обращаясь к санитарам: – Везём к нам, в отделение травмы.
Он не видел, как сошла улыбка с лица и потух взгляд Тараса.
«Тем более с такой помощницей…»
– Что скажешь, Игорь Борисович? – спросил главврач. – Прямо дежавю какое-то!
– Операцию буду делать. Тот же самый позвонок пострадал. Правда, на этот раз парню чуть больше повезло: спинной мозг задет, но не сильно. Чувствительность осталась. Опять же, боль дикую испытывает.
– Понял тебя. Удачи тебе, Игорь! Дай-то бог, чтобы без осложнений. Надо парню помочь.
Тараса готовили к операции.
Корнеев зашёл и сел рядом:
– Ну что, готов?
– Готов. Игорь Борисович. Сильно я поломался? Я почему спрашиваю, выкарабкиваться в этот раз самому придётся…
Чуткий хирург всё понял.
– Жаль, Сима бы очень нам помогла… Ладно, прорвёмся. Отдаю тебя в ласковые руки анестезиологов.
* * *
Пылесос гудел, уборка шла полным ходом. Серафима вздрогнула от неожиданности: Волчок незаметно подошёл к ней и ткнулся носом в ногу. В зубах он держал телефон, который трезвонил и требовал ответить на звонок.
– Умница моя! Ты мне телефон принёс! – похвалила она собаку. – Сейчас посмотрим, кому мы понадобились.
Она сняла перчатки и взяла телефон.
– Да, Машуня!..
Но звонила не Маша, звонил Соболев.
– Слушаю тебя, Антон.
– Сим! Там у Остапенко перелом позвоночника, вдруг ты не знаешь…
Пол под ногами закачался, всё поплыло перед глазами. Ей потребовалась минута, чтобы прийти в себя.
– Хороша шутка! – возмутилась она. – Ничего лучшего не могли придумать?!
– Значит, Забелин тебе не сказал…
– Что не сказал? – уже ловила каждое слово Новицкая.
– Бородин сейчас под следствием, он Остапенко машиной сбил. Тарасу в данный момент операцию делают.
Сима, ошарашенная, молчала, не зная, что сказать. Не дождавшись её ответа, Антон решил закончить разговор.
– Прости, если побеспокоил, я подумал, ты должна знать.
– Спасибо, Антоша, ты всё правильно сделал, – тихо произнесла она и отложила телефон.
Целый день у неё всё валилось из рук. Волчок то и дело подходил к хозяйке и заглядывал в лицо: «Ну ты чего?!» Тогда Новицкая машинально гладила любимца, погружённая в свои мысли.
«Видит Бог, я не желала ему зла!» – то и дело повторяла она про себя, словно оправдываясь перед кем-то.
Забелин с порога посмотрел на неё и хмыкнул:
– А! Ты уже знаешь…
Она с упрёком смотрела на него потемневшими глазами.
– Почему ты не сказал мне?
– Это случилось днём, а с утра мы не виделись, – как можно спокойнее пояснил Дмитрий.
– Почему ты мне не позвонил?! – наседала она.
Забелин видел, что у Симы началась тихая истерика, и решил, что небольшая встряска ей не помешает.
– Да, я не стал тебе звонить. А что б ты сделала?! – сорвался он на неё. – Операцию отправилась делать?!
Шоковая терапия возымела действие.
– Почему ты кричишь на меня? – широко распахнув глаза, пролепетала Серафима.
– Потому что я очень устал и голоден. А ты лезешь ко мне с дурацкими вопросами.
Она резко замолчала и стала собирать на стол. Дмитрий подошёл, забрал тарелки, взял её за плечи и развернул к себе лицом.
– Ты сама знаешь: в том, что случилось, не виноваты ни ты, ни я, – убедительно произнёс он. – Грустно, конечно, всё это. Только это уже не твои с ним разборки.
Большие карие глаза девушки были встревоженны, но внутреннее волнение пошло на убыль.
– Грустно – не то слово! Травма один в один! Выходит, в первый раз он так ничего и не понял, если до него второй раз пытаются достучаться, – озвучила она свои мысли вслух.
– Ты зацени, как наверху ситуацию разыграли – как по нотам! Одним ударом двоих. Ловко, ничего не скажешь. У Бородина тоже будет много времени подумать: закроют лет на пятнадцать.
Серафима опустилась на стул и откинулась на спинку.
– Ну и что ты решила? – в лоб спросил Дмитрий. – Будешь снова вытаскивать своего гонщика?
Новицкая покачала головой.
– Что так?! Ты же его всё ещё любишь? – поддел её Забелин. – Или твоё место в его жизни заняла другая женщина и ущемлена женская гордость?
Она спокойно выслушала его, не вспыхнула, не вскочила со стула. Сохраняя невозмутимость, вздохнула и честно ответила:
– Я долго думала над этим. Своим поступком он дал понять, что я не имею никакой ценности. А своим уходом я с этим не согласилась. Да, я по-прежнему его люблю. Но этого мало, чтобы мы снова стали близкими людьми. И у меня нет теперь сил, чтобы помочь ему. Он давал мне эти силы. Он сам же их и отнял…
Наступила пауза. Больше говорить было не о чем. Она подвела черту. Забелин посмотрел в её бархатные карие глаза, и ему показалось, что они посветлели.
– Вот и умница, – тепло улыбнулся он. – Теперь корми меня, не то умру с голоду!
* * *
На следующий день обе команды – и Fervor, и Battle Skill – срочно вызвали в офис.
– Ну, всё понятно, – угрюмо сплюнул Царёв. – Закрывать нас будут. Кто мы без пилотов?!
– Погоди сеять панику, – одёрнул его Соболев. – Послушаем сначала.
Забелин обвёл взглядом собравшихся мужчин и начал:
– Приветствую всех! Я пригласил вас обсудить наши дальнейшие планы. В связи с последними событиями команда Battle Skill осталась без гонщика накануне важного старта.
– Короче, парни, мы никуда не едем, – шёпотом объявил Косов.
– Почему не едем? – громко возразил босс, услышав реплику Андрея. – Едем, но обновлённым составом.
Мужчины в недоумении переглянулись.
– Вскоре после переезда в Крым мне позвонил Илья Дружинин с просьбой посмотреть местного самородка-гонщика из-под Севастополя. Родом он из крымских татар, зовут парня Тимур Кангиев. Не сомневаясь в компетенции Дружинина, я пригласил Тимура в гости. Сказать, что у парня талант гонщика, – ничего не сказать. Редкий дар от Бога! Такие рождаются один на миллион. Он принял моё предложение и всё это время тренировался на другой базе. Я планировал его дебют не раньше ноября, команду под него только начал подбирать. Но в силу сложившихся обстоятельств он сможет заменить Остапенко, если команда, конечно, не против.
Гул одобрения прокатился по офису: Забелин с его хваткой и прозорливостью поразил всех.
– Дмитрий Николаевич, а что с нашей командой? – обратился к Забелину Иван Крайнов, когда шум стих. – Бородина-то нет.
Наступила тягостная тишина: у всех из памяти не выходила история с наездом.
– Бородина освободили.
– Как?! – вытянулись лица у присутствующих.
– Вчера Остапенко пригласил в палату меня и следователя и написал бумаги, что претензии к Бородину не имеет, что он сам неудачно шагнул под машину, дескать, проверял документы для визы и не увидел, как Стас начал манёвр. Дело закрыли ввиду отсутствия состава преступления. Сейчас Бородин под наблюдением врачей-психиатров и психологов в клинике неврозов.
– Да как так-то?! – послышались недовольные реплики. – Тарасу спину сломал, и ему за это ничего не будет?!
– Если Остапенко его простил, значит, посчитал, что так будет правильно. Мы не вправе обсуждать его решение. А насчёт того, что Бородину ничего за это не будет, почему вы о совести-то забыли? Угрызения совести порой бывают пострашнее всяких мук. Скажу одно: когда Стас узнал, что Тарас взял вину на себя, он заплакал. Вы когда-нибудь видели плачущего Бородина? Я – нет!
Все молчали, переваривая услышанное.
– А нам как после этого к нему относиться? – задал вопрос Никита Авдеев.
– Рано ещё думать об этом. Если он вернётся в команду, тогда и будете головы ломать. А пока продолжайте тренироваться. Из вас троих Крайнов лучше всех машину чувствует – не хуже Бородина на трассе, сам видел, а где-то даже стабильнее. А на месте штурмана пусть Макс посидит.
– Я? – округлил глаза Богачёв.
– Ты, ты! А что, ты планировал всю жизнь только гайки крутить?!
– Дмитрий Николаевич, я так понял, нам сейчас нужно «субару» готовить? – задумчиво перебил Соболев.
Забелин покачал головой.
– Нет, Антон. «Субару» не успеешь приготовить, и все документы для гонок оформлены на машину Остапенко. Надо с ним поговорить. Что-то мне подсказывает, что он даст машину на гонку.
Так и получилось. Тарас сам заговорил о поездке.
– Получается, из-за нас с Бородиным вся команда без Чехии остаётся? – с грустью и досадой подытожил он.
– Пилота нашли, но я не успею «субару» подготовить, даже если буду ночами колупаться. Ты же сам знаешь, сколько времени на это уходит, – мрачно усмехнулся Антон.
– Зачем «субару»? – с ноткой обиды произнёс Тарас. – Мою берите! Зря, что ли, готовили? Она в лучшей форме, чем когда-либо!
– Твою? – повторил, не веря своему счастью Соболев.
– Ну да, пусть хоть моя крошка пороху понюхает, она не виновата, что хозяин опять отдыхает… – с иронией добавил Тарас.
Соболев протянул руку, и Тарас крепко её пожал.
* * *
Ликанцева каждый день ходила в больницу. Как на работу. Высиживала час и уходила. Рассказывала новости, развлекала как могла.
Один раз, когда она привычно щебетала о чём-то, Тарас, не особо слушая, смотрел на неё. Вдруг он поймал себя на мысли, что ждёт, чтобы она поскорее ушла. И тогда не нужно будет поддерживать пустые разговоры, он останется один, и ему станет спокойно и уютно на душе. Он не мог с ней рядом молчать, и оставаться самим собой тоже не мог.
С Серафимой было всё по-другому. Находясь рядом с ней, Тарас, не напрягаясь, легко занимался своими делами: её присутствие ничуть не мешало ему. Она могла подойти, молча обнять и посидеть рядом, и это доставляло обоим необъяснимое блаженство. С этой женщиной он обрёл душевный покой. Обрёл и потерял.
Корнеев, увидав как-то раз Лику, выходящую из палаты Тараса, бросил:
– Красивая девочка, эффектная.
И замолчал. Тарас понял, что Корнеев пожалел его, прозорливо усмотрев истинную суть девушки.
«А интересно, на сколько её хватит в этот раз?» – с сарказмом подумал он.
Приближалась дата отъезда команды. Соболев и Косов пришли в палату Остапенко вдвоём, нового пилота из деликатности знакомить с Тарасом не стали.
– О! А Царёв где?!
– Так он уже на границе должен быть, он же машину сопровождает.
– А, точно… – вспомнил Тарас. – А Антон, значит, бросил мою машинку, на самолёте летит.
Друзья переглянулись: Тарас на удивление держался молодцом, даже шутил.
– Я бы с удовольствием с Царёвым прокатился: пиво, девочки… – усмехнулся Соболев. – Только поручение у меня.
– Что, Забелин, небось, загрузил?
– Нет. Серафима…
– Серафима?! – шутливый тон Тараса сразу прекратился, он даже замер.
Антон почувствовал, что Тарас не решится спросить, но очень хочет знать о ней всё.
– Сима Волчка Меро отдаёт. Насовсем. Я отвожу с оказией.
– Зачем?! – вытянулось лицо у Остапенко.
– Тарас, спроси что полегче, – взмолился Антон. – Маша сказала, уезжает она из России навсегда. Не в Европу, а куда-то совсем далеко. Может, не климат там для собаки, может, ещё что… Короче, не знаю я. Жена тоже не знает.
– Слушайте, – вдруг вклинился в разговор Косов. – Я тут краем уха услышал, как Забелин все дела передаёт своему заместителю. Поговаривают, что он совсем нас бросает.
– Понятно… – Тарас сразу сник, от былого оживления не осталось и следа.
Косов уже проклинал свой болтливый язык.
– Ладно, мужики, что-то я устал, – выдавил из себя Остапенко. – Наверное, посплю. Спасибо, что заскочили. Давайте там, не подкачайте! Буду ждать вестей и трансляцию смотреть. Меня послезавтра на домашнее лечение переводят, а там у меня канал настроен. И ещё… привет от меня передайте Натану. Не получается у нас с ним свидеться.
Друзья уходили в смешанных чувствах. Конечно, они отлично всё поняли: он не будет спать, ему просто сейчас позарез нужно побыть одному. Потому что только так он сможет справиться с лютой тоской и тяжелейшим ударом судьбы, обрушившимся на него.
После вести, что Симу он больше не увидит никогда, новость, что Лика, оказывается, улетает с командой, лишь развеселила его. Видимо, она тщательно подготовилась, потому как долго и красиво говорила, что ей совершенно необходимо закрепиться в Европе и обрасти связями, что только так она сможет хоть чем-то помочь ему. Тарас старательно делал вид, что верит той ахинее, которую она несла.
– Конечно, поезжай, – с плохо скрываемой издёвкой произнёс он. – Очень взвешенное решение. Сам бы я никогда не додумался.
– Правда?! Ты действительно так считаешь? – обрадовалась она.
– Ну конечно!
Перед тем как уйти, она остановилась в дверях.
– Ты справишься! Ты обязательно встанешь на ноги! Я верю в тебя! У тебя уже один раз получилось!
И она скрылась за дверью, очевидно очень довольная собой.
– Я справлюсь, даже не сомневайся! – принял Тарас вызов, потом тихо добавил: – Только это не у меня, это у Неё получилось…
* * *
Волчок был на верху блаженства: сегодня она не отсылала его на место, после долгой прогулки по лесу заботливо вычесала, потом покормила и даже разрешила поваляться на диване. И всё гладила, гладила не переставая. Только пёс не понимал, почему хозяйка плачет. Ему было невдомёк, что завтра, шестого марта, он навсегда потеряет из виду любимого человека…
Но в конце дня неясное беспокойство проникло и в его собачье сердце. Волчок, предчувствуя недоброе, то и дело поднимал морду, словно просил: «Пожалуйста, скажи мне что-нибудь!» Сима молчала, откладывая их последний разговор.
Забелин, видя её состояние, хотел поговорить, но передумал. Он только положил руку ей на плечо и, наклонившись к самому уху, прошептал:
– Переноску я купил, она в машине. Ляг сегодня пораньше, завтра трудный день. Если хочешь, я принесу снотворное…
Она покачала головой:
– Не нужно снотворное.
В доме стояла тишина. Забрав с кровати одеяло, Сима расстелила его рядом с лежанкой Волчка. Накрывшись пледом и свернувшись калачиком, она обняла собаку и уткнулась влажным от слёз лицом в густую мягкую шерсть, как в подушку. Пёс благоговейно положил морду ей на спину. Так они и заснули, две родные души, упрятанные в тела собаки и человека.
Всю дорогу в аэропорт пёс сидел на заднем сиденье как на иголках. Сима держалась из последних сил, чтобы не разреветься, потом пересела к нему. В терминале к ним присоединился Антон. Он подал свой билет, Сима протянула документы Волчка.
Девушка за стойкой улыбнулась:
– Всё в порядке, можете поместить собаку в переноску и отвезти в пункт приёма негабаритного багажа. Знаете, где это?
– Знаем, – сказал Забелин и взял Серафиму за локоть.
Они отошли от стойки регистрации к стене, где не было народа. Новицкая смотрела на мужчин безумными глазами.
– Ну всё, мы с Антоном отойдём, а вы попрощайтесь… – произнёс Забелин глухо и отвёл глаза.
Вот и всё… Серафима опустилась на колени перед Волчком и крепко обняла его за шею.
– Ты должен понять. Понять меня и простить. Тебе может показаться, что я предала тебя. Но это не так! Я не могу тебя взять с собой, как бы мне этого ни хотелось. Я бы многое отдала, чтобы там, куда я ухожу, ты был рядом, но это физически невозможно!
Горло её перехватило.
– Ты поедешь к Натану. Помнишь Натана?
Услышав знакомое имя, Волчок вильнул хвостом.
– Ты помнишь! – улыбнулась Серафима. – Он очень хороший! Он любит тебя! И я тебя тоже очень люблю! Вам будет хорошо вместе…
Больше она не могла держаться, слёзы полились из глаз. Волчок стал слизывать солоноватые струйки с её щёк, едва успевая работать языком.
– Ты утешаешь меня… Ты всегда меня утешал. Прости, я больше так на могу!.. Надо прощаться.
Она ещё раз крепко обняла собаку и встала с колен. Волчок внезапно замер, как будто понял: он никогда её больше не увидит, страшное неотвратимое расставание – это не розыгрыш, это всерьёз! И он заскулил, словно маленький щенок, стал прыгать ей на грудь.
– Антон! – не выдержала она.
Соболев подскочил и с трудом затолкал его в переноску. Дверца захлопнулась. Пёс бился и скулил, сражаясь за право быть с нею, дышать рядом с нею и умереть, когда придёт время, около её ног.
Какой-то ребёнок, привлечённый лаем Волчка, затормозил у переноски:
– Собачку везёте?!
Серафима окинула больным взглядом собирающуюся вокруг них толпу и, внезапно побелев, стала оседать. Кто-то звал врача, но она уже не слышала этого и не видела ни Забелина, бегущего к ней, ни Соболева, быстро уносящего переноску прочь.
* * *
Получив багаж, Ликанцева тут же затерялась в толпе. Соболев с Косовым с облегчением вздохнули: общаться с ней им вовсе не хотелось. Вот наконец вынесли переноску.
– Эй, дружище, как ты долетел? – Антон участливо склонился над временным жилищем собаки.
– Отстань ты от него! – вмешался Косов. – У него и так стресс! Пошли лучше на выход, нас встречать должны.
Меро они заметили не сразу, в тёмно-синей лёгкой куртке и джинсах он мало отличался от других мужчин в толпе. Друзья уже стояли в зале прилёта, выискивая глазами организаторов.
– Соболев! Антон! – взмахнул рукой и окликнул механика Натан.
Улыбка и тёплые рукопожатия рассеяли все волнения: их ждали. Меро по-прежнему выискивал кого-то в толпе.
– Что-то Остапенко долго нет… Неужели багаж потеряли?
Андрей с Антоном переглянулись: Меро ничего не знал.
– Натан! Тараса не будет…
Новость шокировала бельгийца, он сразу замолчал. Потом подошёл к переноске и открыл её.
– Вылезай, путешественник, здороваться будем!
Пёс тихо вышагнул из переноски и лёг, положив голову на лапы. Взгляд был безучастным, а сам пёс – вялым.
– Вы идите, мужики, к выходу. Там белый минивэн ждёт. А я с собакой поговорю, – на полном серьёзе сказал Натан.
– Ну ты чего раскис, парень? – обратился он к Волчку, когда те ушли. – Не всегда бывает как мы хотим. Это, брат, жизнь! Я, может, тоже хотел бы, чтобы Серафима ко мне приехала.
Услышав родное имя, пёс заскулил. Меро присел на корточки и обнял Волчка. Он обнял его совсем как Серафима! Пару часов назад она точно так же обнимала его! Пёс поднял морду, и Натан прочёл в глазах собаки невыразимую боль утраты любимого человека. Он снова обнял Волчка и тихо сказал: «Даже не думай, что она тебя бросила. Выхода у неё не было, понимаешь? Ей самой сейчас несладко, мы-то хоть мужики, а она – девочка! Она сама, небось, белугой ревёт. Сима очень тебя любит! Я, брат, тебе даже завидую…»
Пёс внимательно слушал Натана, и постепенно его взгляд стал меняться. В конце он прижался к ноге своего лучшего друга.
– Так-то лучше, – улыбнулся Меро и потрепал Волчка по загривку. – Ну что, пойдём? Мужики в машине нас заждались. Ты чудесная собака! И я очень рад, что ты теперь со мной.
Волчок ответил однократным лаем, присягая в дружбе и верности этому человеку.
* * *
Сразу после аэропорта Серафима наготовила Забелину на несколько дней и уехала к Маше. Дмитрий завершал свои дела и теперь приезжал домой поздно, а оставаться в пустом доме ей было невыносимо. У Соболевых, отвлекаясь на Мишку, Серафима забывалась: младший Соболев шустро ползал и норовил куда-нибудь залезть, так что за ним нужно было постоянно следить. Девушки каждый день включали спортивный канал, но репортажи о подготовке к гонке ещё не велись. Восьмого марта в пять утра, разбудив и вручив Маше подарок и огромный букет роз, Забелин забрал Серафиму, неожиданно отвёз её в Рим и вернул утром девятого марта.
– Про наших ничего не слышно? – с порога спросила Новицкая.
– Вчера! Вчера вечером начали их показывать! Прямо подарок на Восьмое марта! – пританцовывала Маша. – Я и Антона, и Косова видела. Ну а Натан с Волчком – вообще звёзды!
Глаза Серафимы радостно заблестели.
– Натан с Волчком?
– Да! Волчок нормальный! Глаза грустные, конечно, но он не лежит, как у меня, Сим! Он бегает, встаёт на задние лапы и даже немного мешает Меро! Скоро трансляция будет – сама увидишь.
Новицкая считала минуты и не могла дождаться начала видеорепортажа. Наконец трансляция началась. Внимательным взглядом впилась она в экран, выискивая знакомые лица. Масштаб и уровень предстоящей гонки впечатляли. Десятки именитых пилотов, современнейшие, доведённые до технического совершенства машины, вид сверху предстоящей трассы. Мелькнула машина Тараса и жёлтый комбинезон Соболева. Потом начались интервью с гонщиками. Серафима их не знала, догадывалась только, что это – фавориты гонки. И вдруг сердце её бешено забилось: на экране в сине-жёлтой машине Ford Fiesta WRC сидел Меро. Потом он вышел из неё, чтобы дать интервью. Серафима мысленно поблагодарила телевизионщиков за перевод, потому что говорил Натан по-французски.
– Месьё Меро, говорят, для вас привезли из России очередной талисман? Сначала сова, теперь собака. Ваши поклонники в восторге, вы не перестаёте удивлять! Как вы оцениваете свой шанс на победу в первом этапе чемпионата Европы?
– Шанс есть у всех, – пожал плечами Меро. – Но с таким помощником он в разы увеличивается.
Тут он кивнул в сторону, и камера выхватила картину, где Волчок облаивает и атакует колесо, которое механик катит к машине для замены.
– Он очень разряжает атмосферу! Моя команда чаще улыбается и уже не так напряжена. Волчок, иди ко мне! – позвал он собаку.
Пёс подбежал и стал вьюном крутиться возле ног гонщика. Натан присел, обнял и похлопал собаку по бокам.
– Вот так мы и готовимся. Надеюсь, порвём всех как Тузик грелку, правда, Волчок?! Лапу дай! И привет всем, кто за нас болеет…
Потом началось интервью со следующим пилотом. На душе Серафимы потеплело.
– Спасибо тебе, Натан, – прошептала она. – Спасибо тебе за всё!
* * *
Тарас поправил подушку. С кухни пахло куриным бульоном: Вера Ивановна готовила обед. После операции он позвонил ей сам и попросил вновь стать его сиделкой. Она согласилась. Он очень боялся расспросов о Серафиме, но мудрая женщина не стала ни о чём спрашивать. Закончилось тем, что он сам ей всё рассказал.
Вера Ивановна только вздохнула и погладила его по голове:
– Перемелется – мука будет. Нужно жить дальше…
Её поразило и обрадовало, что в этот раз парень не был сломлен, не бился в истерике. В нём чувствовалась сила и желание бороться. Он старался обихаживать себя сам, от неё лишь требовалась помощь в бытовом плане и в некоторых медицинских процедурах – поставить капельницу или укол.
Один он не оставался, к нему то и дело приходили друзья, заезжали врачи из областной больницы. Навещали все, кроме Симы…
– Вера Ивановна! – позвал Тарас.
– Что, мой хороший?
– Вы отдохните десятого и одиннадцатого марта. У меня друзья соберутся: два дня будем спортивный канал смотреть, там моя команда выступает.
– Хорошо, как скажешь. Тогда я вам побольше блинов напеку, а лучше пирог с рыбой.
* * *
Натан попросил знакомых, друзей и родных его не беспокоить. Сегодня, девятого марта, был последний вечер перед стартом. Кто близко не знал Натана, наверняка считал его честолюбивым, одержимым фанатиком, готовым жизнь положить ради победы. Но это было не так. Меро был просто увлечённым человеком. Ему нравилась скорость и тот момент, когда пилот сливается с машиной. Нравилось рисовать и слушать музыку. Нравились весна и красивые люди, книги и аромат чая. И ещё много чего.
Он выигрывал не потому, что хотел выиграть, а потому, что целиком отдавался процессу. Как и любви, как и творчеству… По-другому Натан не мог. «Везунчиком» он себя не считал. Всегда благодарный Богу, таланты свои считал неким авансом, который он должен вернуть в мир, желательно преумноженным.
По-хорошему он сейчас должен был продумывать завтрашний старт, просчитывать риски схода, изыскивать возможность прибавить в скорости. Но нет, сердце его щемило от непонятной и светлой тоски, и думал он далеко не о гонке. Он чувствовал, что Волчок стал невидимым мостом, соединившим их с Серафимой: ещё недавно её руки касались его шерсти, теперь гладил его он…
С появлением в его доме Волчка Натан словно незримо ощущал её присутствие рядом. Вот и сейчас она как будто расположилась рядом с ним на диване, подобрала ноги, привалилась на широкий подлокотник и тянет руку к собаке. Меро даже встряхнул головой, прогоняя наваждение. Впрочем, тут же очаровательное «наваждение» стало оживать на бумаге, превращаясь в очередную картину.
– Нравится? – обратился он к Волчку, показав набросок.
Тот возвратился к своему месту, взял подстилку и перетащил её ближе к дивану, на то самое место, где в его видении сидела Она. По телу Натана побежали мурашки.
– Ты меня иногда пугаешь!
Пёс оставил лежанку в покое и переместился к ногам Натана, всем видом показывая, что он не пугает, а, наоборот, охраняет его.
Волчок с момента их встречи в аэропорту не отходил от Меро ни на шаг. Натану пришлось снять небольшой домик вместо отеля. Волчок быстро разобрался, что и где находится, на всякий случай не пустил приходящую горничную, которая готовила и убирала для гостей. Натану пришлось извиниться и познакомить их. После того как они были друг другу представлены, пёс осторожно взял её сумочку и галантно перенёс на кухню, чем вызвал восторг и расположение женщины.