Нас по-прежнему сопровождали дельфины. Потом очень долго рядом с нами плыл морской лев. Он выныривал из воды, явно рассматривая меня и «Флибустьера» и совсем по-человечески отфыркивался, чтобы вновь уйти под воду. Его блестящее тело скользило параллельно лодке, в трех метрах от нас, его усатая мордочка повернута в нашу сторону. Я подумала, что совсем ничего о них не знаю: как далеко они могут отплывать от берега? Может быть, он потерялся, а теперь ищет любой буек или островок, чтобы передохнуть…Мне вспомнились яхты, стоящие на монтерейском приколе: часто они были сплошь обвязаны сетями, чтобы морские львы не могли на них запрыгнуть. Были случаи, когда оставленные ненадолго лодки были затоплены этими любителями погреться на солнышке на каком-нибудь буйке, лодке или пирсе… Но мой спутник просто молча сопровождал меня, словно соревнуясь в скорости с «Флибустьером». Под парусом, без акустического вмешательства в подводный мир мы, наверное, представлялись ему каким-нибудь странным животным, плывущим на теплый юг.
Ветер начал усиливаться в два часа. Именно в это время мы проходили мыс Сёр. Даже в десяти милях от мыса чувствовалась его мощь: волны запенились белыми барашкам, а ветер усилился узлов на пять. Для легкого геннакера это было слишком. Я уложила огромный парус в специально сшитый мешок, и подумывала о том, что скоро придется брать рифы на люгере. Но пока яхточка слушалась руль, и, похоже, хорошо переносила усиливающийся ветер. Обогнув мыс, «Флибустьер» повернул дальше на восток, идя параллельно береговой линии. Волны теперь накатывали на корму; мы скользили вниз, набирая скорость, и легко забирались на гребень, чтобы снова скатиться вниз. Скорость лодки была небывалая, в шесть узлов: «Флибустьер», несмотря на все законы математики, двигался со скоростью, превосходящую положенную по всем формулах для лодки такого размера и веса… Я умом понимала, что надо брать рифы, потому что ветер усиливается, и вот-вот гребень волны начнет разбиваться об корму «Флибустьера»… Знала, но сидела в кокпите, глядя на игру солнечных лучей в закипающей пене, завороженная скоростью нашего скольжения по волнам… Обрушившаяся на корму волна привела меня в чувства, и я взяла рифы, уменьшив площадь паруса.
Волны все усиливались, и «Флибустьер» раскачивался из стороны в сторону, рыская вдоль волны. Спускаясь вниз с гребня, лодочка не зарывалась носом, а выскакивала вверх, и вновь двигалась вниз и вбок, бросалась вверх и кренилась на другой бок, словно на аттракционе «американские горки». Поначалу каждый пирует вверх и вбок заставлял моё сердце уходить в пятки: ощущение было такое, что «Флибустьер» так и продолжит движение вниз, почти касаясь палубой воды. Но яхточка выкатывалась на гребень волны, как ни в чем не бывало, чтобы снова скользить вниз и вбок, в окружении шипящей пены. Час за часом я проводила в кокпите, оценивая силу волн и силы «Флибустьера», высматривала китов и рыбацкие баркасы, не рискую спускаться вниз, в кабину: внизу меня сразу же начинало мутить. Таблетки меклизина10 у меня были, но принимать их не хотелось: от них я становилась сонливой, а Сан-Симеон был еще очень далеко.
Я с удивлением вспомнила о своей недавней браваде по поводу того, что на «Флибустьере» невозможно хмуриться и плакать. Сейчас мне было страшно. Мою крошечную лодку бросало из стороны в сторону, ежеминутно грозя выбросить меня в шипящие волны. В который раз проверив страховочный линь, я уселась на дно кокпита. Распераясь ногами и спиной между его стенками и держась обеими руками за комингсы, я морщила лоб, мысленно проверяя на крепость свою яхточку: сможет ли она выдержать такой шторм, и если нет, то что сломается в первую очередь: мачта? Руль? Все было построено в расчёте на сильные ветров и волны, но всё же это была маленькая самодельная яхта, построенная по моему собственному проекту. Что, если я ошиблась в своих расчётах водоизмещения, балласта и остойчивости? И потом, хватит ли мне заряда мотора до Сан-Симеона, если моя деревянная мачта не выдержит такой нагрузки и вместе с парусом рухнет в воду?
В восемь часов солнце закатилось за горизонт. Я сидела, прижавшись спиной к кабине, глядя назад, на запад. На пять минут оно повисло огненным полушарием над водой, и маленькое белое облако над ним отразило последние солнечные лучи. Спускающееся в океан солнце с повисшим над ним облаком походило на зажженную настольную лампу с белым абажуром, – так ярок был отраженный свет. Солнечные сполохи еще минут двадцать стелились вдоль воды, пока совсем не погасли. На небе стали появляется звезды. Молодая луна повисла справа по борту. К ярко горевшему Юпитеру присоединились Орион и Кассиопея; прямо за кормой повис огромный ковш Большой Медведицы. Вид звездного неба привел меня в состояние, близкое к блаженству. Волны все еще накатывали на транец «Флибустьера» и болтали его из стороны в сторону, но порывы ветра уже не были такими угрожающими. Похоже, ветер больше не будет усиливаться. Еще раз проверив все навигационные огни, я закуталась в спальник и погрузилась в полусон, просыпаясь каждые двадцать минут посмотреть, нет ли поблизости судов.
Когда я окончательно открыла глаза, «Флибустьер» все еще раскачивался на волнах, но ветер совсем стих. Лунная дорожка отражалась с блестящих свинцовых волнах, расцвеченных маленькими океанскими «светляками»: биоорганизмами, иллюминирующими в воде и напоминающими рождественские огоньки, по чьей-то прихоти брошенные в воду. Небо стало еще ярче от Млечного пути и мириад звезд. Я сбросила рифы, и скоро под полным парусом мы входили в залив Сан-Симеон. Было четыре часа ночи.
В заливе пахло соснами. Легкий бриз доносил с высокого берега запах нагретой за день хвои. Значит, тумана тут днем не было, подумала я, бросая якорь в кромешной темноте и ориентируясь по глубине да огням машин, редко проезжающим по знаменитому Первому шоссе. Я была безумно уставшей, но меня не покидало ощущение покоя. Сан-Симеон был моим маленьким раем, тихой гаванью после шторма. «Флибустьер» мягко покачивался на волнах, убаюкивая и успокаивая.
Глава четырнадцатая. Сан-Симеон
Я проснулась в десять часов утра. В иллюминаторы ярко светило солнце. Хорошо было слышно рокот волн, набегающих на прибрежную гальку. Я мгновенно запаниковала и тут же выскочила из кабины в кокпит: я не помнила такого рокота! Я подумала, что якорь освободился от держащего его песка, и нас тащит в сторону берега. Но «Флибустьер» стоял в безопасной глубине лазурной бухточки. Слева от нас возвышался пирс на сваях, который я не могла разглядеть вчера вечером – никаких огней на нем не было. За пирсом было видно пляжные зонтики и точки людей, оттуда же доносился и шум перекатываемых волной камушек: очевидно, часть пляжа была галечной. Прямо перед нами и направо, насколько хватало глаз, расстилался шикарный песчаный пляж с невысокими скальными навесами. Людей там почти не было.
Позавтракав, я спустила байдарку на воду. Грести было подозрительно легко; я подумала, что назад к «Флибустьеру» мне придется выгребать против течения. Перед береговой линией было видно листья и крепкие стебли кельпа, и я лавировала между водорослями, стараясь не зацепиться выступающим из днища байдарки пластмассовым плавником-скегом. Эти бурые водоросли , так необходимые для процветания подводной тихоокеанской фауны, часто образует непроходимые заросли, и запутаться в них движком мотора – нечего делать. Я была рада, что накануне не попала в эти дебри. Впрочем, все вчерашние страхи и переживания оплачивались сторицей: красота вокруг была необыкновенная. Сан-Симеон напомнил мне Восточный Крым: те же холмы, широкие дикие пляжи, камни-островки, торчавшие из воды. Вода была обжигающе холодной, но светило солнце, и песок был теплым, почти горячим. Искупавшись, я легла около воды и закрыла глаза, блаженствуя. Я думал о Мишке, оставшемся в Монтерее. После вчерашней болтанки я была рада, что его не было на борту «Флибустьера», и решила, что брать его с собой на такой маленькой подвижной лодке было бы нечестно. Пусть растет себе на воле, гоняет гусей и охраняет молодой сад. Я улыбнулась, вспомнив, как Сережка поцеловал меня на прощание, а Мишка солидно протянул лапу для пожатия.
Полежав на песке, я отправилась на исследование окрестностей. Сан-Симеон – это маленькая деревушка с парой домов вдоль шоссе, выглядевшими скорее как дачи. На пляже под церковью Святого Симеона сдавали на почасовую аренду байдарки, доски для бодисёрфинга и детские бугиборды. Наверху у автобусной остановки красовался стенд с описание экскурсионных туров к замку Хёрст Касл. Замок расположился на седловине горы между двумя зелеными холмами; именно иллюминацию этого замка я видела еще в десяти милях на подходе к Сан-Симеону, и, приняв их сначала на навигационный огонь, тщетно пыталась найти его на карте. К замку шла отдельная дорога. В километре по этой дороге от основного шоссе располагался информационный центр и кассы, где можно было купить экскурсии к замку. Дорога для всех машин, за исключением экскурсионных автобусов, была перекрыта: «просто посмотреть» на замок было нельзя. В маленьком магазинчике на перекрестке дорог мне рассказали, что в замке более ста комнат, увешенными картинами европейских мастеров и обставленными самой дорогой мебелью. Там есть зоопарк и два огромных бассейна. Замок, а точнее, многоэтажный особняк в стиле средневекового замка, был построен в двадцатом веке медиа-могулом Рудольфом Хёрстом, и сейчас это одна из калифорнийских достопримечательностей. Всего предлагается четыре экскурсионных тура, каждый из которых стоит двадцать пять долларов. Один тур – это одна четвёртая часть замка. Получается, если хочешь посмотреть весь замок, готовь сто долларов. Приличных отелей и ресторанов поблизости нет, так что туристы останавливаются в соседней Кембрии, всего в десяти минутах езды отсюда: огни Кембрии я хорошо видела вчера ночью, справа по борту. Кембрия предположительно была чистеньким курортным городком с каким-то то ли самостоятельным научным центром, то ли частью «КалПоли», – знаменитого политехнического института Центральной Калифорнии. Пляж Сан-Симеона, – это так, на любителя уединения и дикой природы. Как раз для меня!
Поблагодарив разговорчивого продавца, я отправилась исследовать берег. Широкий песчаный пляж был сразу под церковью. Над пляжем возвышался обрыв, сложенный из конгломерата: что-то вроде песчаника вперемежку с мелкими камушками-окатышами. В обрыве волны прорезали небольшие гроты, около которых резвились морские котики. Недалеко от них радостно плескались и переговаривались с полдюжины юных пловцов в гидрокостюмах. Над обрывом возвышались сосны: их стройные рядки наверняка высадили здесь специально, для защиты от оползня. Именно запах этого сосняка я почувствовала, когда приближалась к своей якорной стоянке накануне ночью. Рядом с соснами росли более типичные для этих мест кипарисы и эвкалипты. Чем дальше я отходила в сторону «дикого» пляжа, тем сильнее чувствовался запах океанского побережья: скрученные жгуты огромного кельпа, высыхающего под солнцем и источающие специфических водорослевый запах; чайки, расковыривающие бурые повядшие листья в поисках запутавшихся рачков, сидящие на скалистых островках желтоклювые коммодоры, ныряющие в прибой за морским окунем пеликаны… На пляже возвышались огромные валуны с дырками, просверленными океанским соленым бризом в мягком конгломерате. Я вложила туда пальцы и подтянулась: в Крыму, в Симеизе мы с Денисом когда-то лазали по подобным дыркам. Пальцы с непривычки отозвались приятным покалыванием. Я вздохнула, но тут же отогнала прочь мысли о прошлом, отдаваясь плену дикой красоты Сан-Симеона.
В конце бухточки полоска пляжа обрывалась, заканчиваясь скалой, ступенями спускающейся в воду. Волны с грохотом разбивались о каменную стену; лезть туда мне совсем не хотелось. Осмотревшись, я нашла расселину в скалистом обрыве, по которому можно было подняться наверх. Я надеялась также спуститься с другой стороны, сверху обойдя скалистый мыс. Аккуратно ступая босыми ногами по крутой осыпи, я вдруг замерла от неожиданности: над моей головой кто-то бубнил. Выглянув из-за камня, я увидела мужчину с видеокамерой и стоящую на обрыве ко мне спиной женщину. Она красиво жестикулировала и что-то говорила, обращаясь к камере и показывая руками на залив; меня они не видели. Я выбралась наверх и оказалась на тропинке, петляющей вдоль обрыва. У дороги я заметила микроавтобус с логотипом местной телекомпании. Все стало ясно: скорее всего, клип покажут по новостям в разделе погоды, привлекая туристов к пляжам и экскурсиям Центральной Калифорнии.
Вид с тропинки над обрывом и правда был совершенно потрясающий, – оператор и журналистка выбрали подходящий момент для съёмок. К берегу только-только стал подступать туман, едва пропуская солнечные лучи и создавая сюрреалистическую картину океанского берега. Замыкающий залив скалистый высокий мыс с соснами и пирс почти растворились в золотистой дымке. Мачта и крутые бока «Флибустьера» ярко вырисовывались на границе между синевой неба и играющими бликами волн. Сам берег все ещё был ярко освещён солнцем. Параллельно берегу шла темная полоса кельпа; перед ней, в пене прибоя, виднелись камни-островки с навершием в виде черных силуэтов пеликанов…
Налюбовавшись открывшейся панорамой , я прошла немного по тропинке, нашла расселину и спустилась по осыпи вниз, к пляжу. Он изогнуто тянулся на восток бесконечной чередой песчаных кос, изредка прерываемых скалистыми мысками, спускающимися к воде. Идти по нагретому песку было приятно до изнеможения: я так устала от холода, штормового ветра и тумана, что такой вот массаж ног воспринимался как верх блаженства… Вспомнив о подступающем тумане, я вскоре поспешила тем же путем назад, к свой надувной лодочке : у меня с собой не было даже компаса, и я легко могла заблудиться в тумане в поисках «Флибустьера» . Пообещав себе приобрести небольшой «байдарочный» компас, я еще раз бросила прощальный взгляд на полумесяц пляжа и принялась грести в сторону плавучего дома.
«Флибустьер» почти совсем не раскачивался, обещая мне крепкий сон. Пообедав «мисо по-русски» – моё собственное изобретение: соевая паста с томатами, вяленый тунец, гречка и лук, – я вытянулась с электронным экранчиком-планшеткой и принялась листать названия скаченных фильмов. Остановившись на романтической комедии, я приготовила чай и конфетами и зарылась в спальник с ногами. От неожиданной телефонной трели я вздрогнула, уронив арахисину в шоколаде на подушку. По скайпу звонил Сережка.
– Алло, Сережа! Как я рада тебя слышать! Я тебе звонила, но ты трубку не брал!!!, – закричала я в в экран.
– Мам, привет, – услышала я как всегда очень спокойный и размеренный Сережкин голос, и на экранчике телефона показалось его размытое, в цветных кубиках, лицо. – Как ты там, еще не превратилась в русалку?
– Скорее, в морскую свинку! – хрюкнула я в телефон. – Только и делаю, что ем и сплю. Сейчас вот кино буду смотреть, с конфетками. Я на якоре в Сан-Симеоне, тут так красиво! Я тебе сейчас фотку пошлю!
– Не, подожди, сейчас я включу свои экстрасенсорные способности… Вижу!! Ты там напротив желтого пляжа, со стороны пирса к тебе подходит туман… Пирс высокий, на сваях…– Сережкин голос задрожал от смеха.
– Меня что, по новостям показывали?! – дошло до меня после секундного ступора.
– Ну, не совсем тебя, а «Флибустьера». Он сейчас звезда экрана: на него зазумили, даже дракончика было немного видно. Сказали, какой романтичный кораблик, так хорошо вписывается в «атмосферу средневековья». И замок показали. Слушай, замок суперский, я на нашей фазенде хочу такой построить. Ты в нем уже была?
– Нет еще, завтра пойду. С утра выдвину, до тумана… Покажи Мишку!
Мишка появился на экране, тоже весь в цифровых кубиках медленного видео. Запрыгнув на Сережкины колени, он забавно наклонял голову вправо и влево, пытаясь понять, откуда идет звук моего голоса. Ничего не поняв, он лизнул Сережкин подбородок и бросился играть с Альмой.
– Ну ладно, я пришлю фотку, а то видеосвязь не очень хорошая. Давай, мам, аккуратно там, чтобы я не переживал. Я за тобой приеду в Авилу, как договорились. Все, пока, – и он нажал отбой.
Экранчик телефона поменялся на голубой «скайповский» фон, и я проверила, кто из моих друзей и родственников на связи. Никого, все спят или работают. Все еще улыбаясь после разговора с сыном, я подумала о том, что он непременно построит небольшой замок семейного типа, окруженный фонтанами, глициниями и розами. Вместо скучных американских лужаек замок будут окружать привычные грядки клубники, дынь и арбузов, а со штакетника будут свисать грозди помидоров. Земли у нас было достаточно, в идеях отказа не было: Алёшка с Сережкой не раз обсуждали проект большого дома, в котором для всех хватит места. Я вспомнила, как много времени, энергии и денег я потратила на строительство своей миниатюрной яхты, и внутренне содрогнулась. Впрочем, дом, – это другое дело. Дом строится надолго, с перспективой на семью, детей, гостей. Моя лодка – это детская мечта, мой дорогой каприз. Хотя Алёшиным и Сережкиным детям, пожалуй, будет интересно управлять маленьким, но настоящим корабликом. Может быть, со временем им захочется побывать не только на островках залива Сан-Франциско, но и на тропических атоллах, увидеть китов и летучих рыб… А однажды мы купим настоящий большой корабль и всей семьей отправимся в Большое Плаванье к теплому морю Кортеса, или еще дальше, к архипелагу Туамоту…
Размечтавшись о тихих вечерах у камина в окружении собак, лежащих на пушистом ковре, и детей, с интересом выискивающих на глобусе названия островов и атоллов, я надвинула капюшон спальника на голову и закрыла глаза. «Флибустьер» мерно раскачивался на волнах, нежно баюкая меня в колыбели океана. Я доверялась синеве вод и вцепившемуся метрвой хваткой в плотный песок дна якорю. «Флибустьер» разворачивало на якорной цепи, и каждые тридцать минут волны начинали толкать его в борт. Я, своими руками построившая эту похожую на гигантский орех лодку, точно знала толщину борта-скорлупки, отделяющую меня от соленой воды. Огромный Тихий океан жил своей подводной жизнью в нескольких сантиметрах от меня – и я тихо лежала в кабине лодки в толще его воды. Если бы борта лодки были прозрачные, я была бы «аквариумным человеком» для всех обитателей этих глубин. Я представила себе морского котика в шляпе и с тростью, огородившего мою лодку забором из водорослей и созывающего океанских жителей на экскурсию: «Дамы и господа! Небывалое шоу в аквариуме! Смотрите на чудо спящего человека! Последняя ночь в нашей программе! Покупайте билеты, дамы и господа!». Я засмеялась, погрозила усатому котику пальцем и провалилась в глубокий сон.
***
Утро было великолепным. Ярко светило солнце. Волны поблескивали в солнечных лучах, напоминая мне о теплом Черном море, так и маня окунуться в синеву воды. Ощущение было очень обманчивым: вода была по-прежнему ледяной. В Ялте море становиться таким холодным в марте, когда реки приносят с гор растаявший снег. Упаковав кошелек с телефоном в непромокаемый рюкзачок, и принялась грести в сторону берега. Судя по всему, туман ложится на Сан-Симеон где-то в три-четыре часа. У меня было достаточно времени, чтобы съездить на экскурсию в замок и вернуться назад. Байдарку я планировала оставить под присмотром молодых ребят, работающих на лодочном прокате.
Пристроив свою «надувнушку» рядом с желтыми пластмассовыми байдарками, я натянула кроссовки и направилась в сторону остановки экскурсионного автобуса. Я с удовольствием вышагивала по пустынной узкой дороге, ведущей в сторону гор; виды отсюда были превосходные. Моё сердце на секунду сжалось: крошечный «Флибустьер» одиноко танцевал на волнах залива, белая краска его бортов отсвечивала бликами на солнце. Всего пять минут от пляжа вверх по дороге, и совершенно другие запахи и звуки. Казалось странным не слышать постоянного плеска волн и завывания ветра в переплетении такелажа «Флибустьера». Становилась все жарче; от прогретых холмов терпко пахло сухой полынью. То и дело тишину прерывали трещотки цикад. Мне снова вспомнился Крым, акварели Волошина, и наши с Денисом долгие походы по безлюдным холмам Восточного побережья.
Я подумала, что ни разу не выбиралась в многодневный поход по горам Сьерра Невады, и мне вдруг захотелось позвонить Дэну и пригласить его пойти со мной. Идея побродить одной по горам меня почему-то пугала; на земле быть одинокой путешественницей мне совсем не хотелось. Мысль о том, что я все-таки ухитрилась влюбиться в Дэна и всё испортить, на секунду обожгла меня изнутри. Мне вдруг захотелось плакать. Скуксившись, чтобы не разреветься прямо перед экскурсионным бюро, я развернулась лицом в сторону океана, и сквозь пелену слез увидела приближающуюся ко мне троицу.
Я мгновенно узнала расхлябанную походку Вована. Он шёл, покачиваясь и загребая длинными руками, крупные ладони сложены ковшиком: нагловатая походка «нормальных» пацанов в девяностых. Сквозь быстро высыхающие слезы я всматривалась в его изрезанное глубокими морщинами лицо: последний раз я с ним виделась двадцать лет назад. Я испытывала смешанные чувства: тревога за Серёжку сплеталось с непреходящим ощущением комизма ситуации: так нелепо смотрелась эта троица в благополучном туристическом Сан-Симеоне. Я была не совсем уверена в том, что смогу адекватно, без американизмов, на доступном языке девяностых разговаривать с Вованом. Рядом с ним шли два гражданина помоложе; сосульки волос свешивались на лица, и я разглядела только тонкие, растянутые в улыбке губы одного из них. Они были совсем не похожи на современную российскую молодежь; откуда он их только выкопал? Тонкогубый мне не понравился: почему-то подумалось о спрятанном у него в кармане пистолете. Я вдруг вспомнила, что оставила горизонтально развернутыми для подзарядки солнечные панели: если ветер поднимется, то они превратятся в подобие паруса и могут сорвать крепеж. Очень сильно хотелось побежать вниз, к «Флибустьеру», но не убегать же мне всю жизнь!
Развернувшись лицом к троице, я молча ждала. Вован, приблизившись, тихо присвистнул:
–Сколько лет, сколько зим, дорогуша. Где мои пятнадцать лет… А ты, я смотрю, всё под девочку косишь?
Вован снисходительно глядел на меня сверху вниз. Я с болью узнавала в Воване Сережкины черты, и моё сердце тоскливо ныло. Я пожала плечами:
– Маленькая собачка – до старости щенок.
Тонкогубый неожиданно заржал:
– А по мне так ничё, мне так нравится…
Я уже слышала этот смех по телефону.
– Помолчи, мальчик, когда старшие разговаривают, – пожурила я тонкогубого. Второй, пониже и поздоровее, неожиданно расхохотался. Ненормальные какие-то, обкуренные, наверное. Вован не улыбался.
– Отойдем? – я смотрела ему в глаза, пытаясь взять ситуацию под контроль.
– Ждите в машине, – кивнул он парням. От дороги уходить мне не хотелось, поэтому я, чуть приблизившись к зданию экскурсбюро, остановилась.
– Что тебе от меня надо, Вован? – спросила я.
– Гражданство, – сказал он.
– Что? – не поняла я.
– Американское гражданство, – терпеливо разъяснил Вован, разглядывая меня прищурившись.
–Так в чем проблема? – я решительно ничего не понимала. – Заплати кому надо и получи гражданство.
– Не получится. Я в розыске, назад мне нельзя. Еле сюда проскочил. А здесь у меня, – он стал загибать пальцы, – родной сын, дом, машина, кредит хороший да жена законопослушная, в тюрьме медсестрой работает. Адвокат всё обстряпает как надо, и гринкарта мне обеспечена.
–Ты чё, рехнулся, Вован? Какая я тебе жена?
Вован достал ксерокопию заключения о браке, помахал ею перед моим носом:
–Ты думаешь, так трудно нарисовать корочку из ЗАГСа? Ты, Динка, моя жена вот уже тринадцать лет. А я тебя из-за бугра поддерживал материально, и все заверенные переводы по вестерн юнион на твоё имя у меня имеются. А доказывать будешь, так надо тебе будет адвоката нанимать, а денег у тебя нет. А что касается сына, так тест на ДНК докажет, что я его отец. Так что давай договариваться по-хорошему.
Он был прав: никто в США не станет проверять на подлинность документы чужой страны. Мой маленький мирок, все мое благополучие, выстраиваемое по кирпичику ночными дежурствами, занятиями за одной партой с молодыми и сообразительными студентами – Алёшкиными ровесниками, постройкой «Флибустьера» после долгих смен стало осыпаться глиняными комочками на обрыве холмов Сан-Симеона. У меня закружилась голова. Сережка не должен узнать, что этот наглый и опасный тип из моего прошлого – его родной отец. Я понятия не имела, как мой обычно уравновешенный сын отреагирует на эту новость. Я молча смотрела на Вована во все глаза, не понимая, откуда он свалился на мою голову через столько лет. Как он вообще на меня вышел?
– Как Катюшка? – спросила я наконец.
– Нормально, живет себе, – сказал Вован. Пашка её помер, – Вован усмехнулся, но как-то нерадостно. – Печень всю пропил. Жёлтый весь ходил, живот раздулся, как у бегемота…
Я поёжилась. Коротка жизнь человека… Сколько ему было, сорок, чуть больше? Успел ли он воплотить в жизнь свою мечту: купить свой необычный дом в еловом бору? Или так и умер, мечтая? Хотя какие там мечты, с разрушенной печенью…
– Катька сейчас с дочкой живет, – продолжал Вован. – Деньги есть, она в крутой фирме работает. Все такая же красивая, совсем не изменилась… – похоже, он все также по- своему любил Катюху.
– Она знает, что ты здесь? – спросила я Вована.
– Догадывается, может, – пожал плечами Вован. – Она меня от ментов у брата прятала. Про сына мне рассказала… Его до сих пор Серегой зовут, или ты поменяла имя?
– Нет, не меняла… Дай подумать, Вов, – я устало помассировала голову, отошла от дороги и попросила у Вовану сигарету. Он щелчком выбил из пачки две «мальборины», раскурил свою сигарету и и предложил мне огня.
– Спасибо, – затягиваясь, сказала я ему. – Кто на меня навёл, Терехов?
– Щерба навёл, – кивнул Вован,– он у нас голова. К тому же новости смотрит. Жаль,что братан без тормозов.
– А ты? – спросила я, – Ты – с тормозами?
Проезжающие мимо туристы с удивлением посмотрели в нашу сторону. Я подумала, что мы выглядим крайне странно: явно европейского типа мужчина, с давно не стриженными растрепанными волосами, в обтягивающих джинсах и черной футболке, и я, в шортах и майке, с выбеленными солнцем волосами, с рюкзачком за плечами, стоим тут, курим… Может быть, так и надо сделать. Надо согласиться и помочь Вовану найти убежище в этой стране, чисто по-христиански. Вот Катюха его, похоже, простила. Что я-то имею против него? Он – часть моего прошлого, от которого я не имею права отказываться. Но Сережка… Он же может лишить его всего, он же искалечит его будущее. Это невозможно, абсолютно невозможно! Я внутренне приободрилась, принимая решение не уступать Вовану ни в чем, чтобы мне это не стоило. Вован затянулся сигаретой и развел руками, словно отдавая себя на суд всему миру:
–Так я же вот перед тобой стою, а не гнию на нарах. Ты чё, Дин? Мне, дураку, сорок пять стукнуло, я, может, с внуками нянчиться готовлюсь. Чист, как слеза, бля буду!
–Так ты поэтому с малолетними придурками разъезжаешь, отцовские чувства к пацанам испытываешь? – не сдержалась я. Нервы эта троица потрепала мне основательно.
Что он знает про меня? Вначале я подумала, что знает он абсолютно все. Но сейчас я решила, что он, скорее всего, блефует, – ведь он не знал даже Сережкино имя! Я решила во что бы то ни стало оттягивать Сережкино знакомство с Вованом, подключить частного сыщика, о котором мне рассказывала бывшая сослуживица, нанять адвоката… Мне надо уйти сейчас от Вована, но как? Пообещать ему что-либо было невозможно, надо было конкретно что-то предлагать, но что?
Я уже выкурила сигарету и кусала ногти. Вован молча смотрел на меня, пиная шарик слипшейся земли острым носом ботинка. В России его искали, здесь скоро тоже начнут искать… Какие у него варианты? Можно, конечно, спрятаться куда-нибудь, изменить внешность, подделать паспорт какого-нибудь поляка… Мы, похоже, для него самый простой и дешёвый вариант.
– Вов, а у тебя что, денег нет на фальшивый паспорт? – спросила я.
– Есть, – осклабился он. – А зачем, если мне можно все по закону сделать? Щерба вон добегался, сидит теперь. Давно мне надо было приехать! Да только мне ни одна сука не сказала, что у меня сын растет. Вы же меня просто слили по-тихому, твари! А я, может, сына от Катьки всегда хотел. Ты чё, думаешь, ты мне нужна? Да живи ты на своей лодке. Только сначала мы к сыну моему поедем. Думаешь, не найду его? Найду. И сделает он то, что я захочу, и все бумаги мне подмахнет, потому что ты будешь сидеть с братишками и не вякать… Давай говори, куда ехать. Для тебя же лучше, если представишь меня по-взрослому, скажешь: вот батя твой нашелся, будет жить с тобой…
– Ты чё, Вован, больной на голову?! – не выдержала я. – Неужели ты думаешь, что можешь вот так, запросто, поселиться в чужом доме, в чужой семье?
– А чё, комнат мало у буржуев? – заржал Вован
На дороге появлялось все больше и больше машин. В одной из них показалась голова собаки, очень похожей на Мишкину. Голова проехала мимо, даже не повернувшись в мою сторону. Я тоскливо проводила её взглядом и уставилась на Вована. Он смотрел в сторону своей машины. Оттуда вылезли «братишки» и медленно приближались к мне. Я оказалась между ними и Вованом. Если они меня сейчас схватят, то беспрепятственно засунут в свою машину. Никто и не увидит. Никто никогда не найдет.
Я закричала и со всего маха ударила Вована в пах. Он как-то слишком быстро, по-картинному, согнулся. Я в недоумении отпрянула в сторону и вдруг почувствовала, как со всего размаха налетела левым бок на что-то острое. Я не могла дышать; я не могла сделать шаг назад, чтобы уйти от этого острого предмета. Я просто стояла согнувшись, не в силах вздохнуть, и чувствовала пульсирование в боку. Становилось все больнее, и я вдруг увидела кровь на своей руке. Вдруг вспомнился Пашка, лежащий на асфальте и беспомощно уставившийся на меня круглыми от ужаса глазами. В меня что, стреляли?
Я услышала топот сзади, и меня кто-то грубо схватил за локоть, разворачивая к машине. Вован, – догадалась я, и изо всех сил дернула руку. К своему изумлению, я услышала своё злое рычание и сумела освободиться от его хвата. Потеряв равновесие, я все же упала на траву, рядом с окурками «Мальборо». От удара о землю острый предмет во мне немного развернулся, и я вдруг поняла, что во мне торчит нож. Я лежала на правом боку, скорчившись от боли, не в силах пошевелиться, и смотрела на дорогу. Я видела людей в одинаковой серой униформе, бегущих в нашу сторону. Я вдруг увидела Сережку и еще какого-то мужчину, дерущихся с «братками». «Это глюки, – поняла я. – Умираю, что ли?»