Мурослава жила долго в большой и дружной семье, всех вынянчила – и своих детёнышей, и человеческих.
Вот и сказочке конец, кто придумал – молодец!
Хлеб говорящий никто больше не ел, это как-то не по-людски. Он вместе со всеми жил, пока не засох, а это не скоро случилось.
Баба-Яга не засохла, каравай просто её пугал.
Вот теперь – конец.
Маленькая кикимора
Жила-была кикиморка. Маленькая такая, тоненькая, головушка с напёрсточек, тулово как соломинка… не кикимора, а шишимора одним словом. Пора ей было в избу подселяться, чтоб выполнять своё предназначение – быть недобрым духом крестьянской семьи. Выходить по ночам проказить с веретенами, пряжу путать, куделю комкать, прялкой свистеть, коклюшками за печкой стучать, деток малых пугать, горшки да миски кидать, столы и лавки переставлять, шуметь, греметь да безобразничать – самые их дела кикиморские. Ну, иногда на передней скамье с прялкой жильцам привидеться – покойников накликать, значит.
Ничего этого кикиморка делать не хотела, несмотря на все угрозы и наставления злых колдунов, которые научали её всякому недоброму волшебству. Подселившись в дом, она, наоборот, пряжу распутывала, нитки в порядок приводила, прялку чинила, утварь кухонную по местам расставляла, печную трубу прочищала, как настоящий трубочист. Детям песенки на коклюшках выстукивала. Даже в огороде помогала, сколь могла, хотя и дворовой, и домовой, и подполяники, баечник да грядочник – словом, всё анчуткино отродье было недовольно и постоянно кикиморку шпыняло за её добрые дела не по чину и не по обязанности.
Но маленькая кикимора не сдавалась: у неё была мечта – стать человеком. Может быть, когда-нибудь она узнает великую тайну или способ или зелье особое вызнает, которое позволит ей превратиться в дитя человеческое. Вот такое упованье у ней было. Ни одной взрослой шишиморе, да и вообще, никакому злому духу она об этом не говорила: мало того на смех поднимут, а может, ещё и кару какую учинят – с этим у нечистой силы строго! Но запретить мечтать ей никто не мог – в чужую голову ведь не залезешь? Вот кикимора и мечтала.
Однажды стояла она задумчиво у крыжовенного куста, ягодки спелые обдирала да о судьбе своей грезила. Любила кикиморка крыжовник, поэтому одну ягоду в корзинку складывала, вторую в рот отправляла – так слаще мечталось, как вдруг услышала:
– Ты зачем наш крыжовник ешь? Ты кто такая вообще? Или такой?
Это сказало существо, мало чем от кикиморы отличавшееся: голова кудлатая, в пшеничных волосах солома торчит, лицо в рыжих солнечных отметинах, рубашонка порванная, босые ноги грязные. Голубые глаза так и шныряют – чего бы нашкодить, руки готовы сцапать, что плохо лежит, или что-то интересное заграбастать. Пока существо спрятало руки за спину: непонятно ведь, кто тут у крыжовника стоит, вдруг укусит или ударит, но глаз с кикиморы не спускало.
– Ты кто?! – повторило. – Отвечай!
«Я-то вот прекрасно знаю, кто ты, – подумала кикимора. – Младшая дочь в семье, Дарина, подаренная то есть».
Хотя правильней было назвать её Неждана – родилась, когда мать уже сменила гордую рогатую кику на безрогую и семья никаких новых детей не ждала. А вот поди ж ты! – родилась девчонка, маленькая, шкодливая, мать с отцом за ней угнаться не могли: они ей скорей в бабку и дедку годились, а не в родителей. Старшие дети были совсем взрослые, со своими семьями, с обзаводом, им и вовсе некогда было за поскрёбышем следить, так что росла Даринка, как трава, на свободе и просторе. Родителям помогала, конечно, без этого никак, но много бегала по полям да лугам, за растениями да живностью всякой любила наблюдать. Никого не боялась, ничего не страшилась. Вот такая бедовая девчонка требовательно смотрела на кикимору.
«Что тебе сказать? – думала кикимора. – Правду? Или ложь?»
Пока размышляла да прикидывала: так или этак, Даринка протянула руку и ткнула её пальцем в бок.
– Ай! – вскрикнула кикиморка.
Девчонка засмеялась:
– Щекотки боишься? Ты на человека не похожа, а щекотки трусишь!– глаза Даринки расширились. – А кто же ты? Разговариваешь, крыжовник ешь… Ты нечисть огородная?
– Я человек! – внезапно заявила кикиморка и сама ужаснулась своей смелости, но подбоченилась и голову повыше подняла.
– Человееек! – с недоверием протянула девочка. – Что-то ты не больно на человека похожа! Голова косматая, нечёсаная…
– У тебя самой в волосьях солома торчит! – быстренько парировала кикимора.
– Это я курей гоняла в сарае! – отмахнулась Даринка. – Тоща ты, как кощей бессмертный!
– Мама с тятей худые были! – возразила хитрая нечисть.
– Носище длиннющий какой! – продолжала атаковать девочка.
– Сую его во всё подряд, вот и вырос!
– А ноги у тебя почему как курьи лапы?? – не сдавалась Дарина.
– Потому что… потому что… – ничего кикимора не смогла придумать и замолчала.
– Потому что тятя твой – петух? – хихикнула вредная девчонка.
Видя, что отвертеться не удаётся, кикимора вздохнула и сказала правду:
– Кикимора я.
– Ух ты! – воскликнула Даринка. – Настоящая?
– Самая, что ни на есть.
– А что ты у нас делаешь?
– Всякое… Помаленьку шумлю, гремлю там… мешаю иногда носки вязать…
– Так это ты луковицами из подполья кидалась?
– Ну… я, – вздохнула кикимора.
– А перья у курей тоже ты выдёргивала?
– Тоже я. А чего они кудахчут всё время, спать не дают?! – возмутилась нечисть. – Бестолковые какие-то!
– А это ты у папани волосья выдрала, и он лысый стал?! – с угрозой спросила Дарина.
– Вот это не я, это мне совершенно ни к чему! – отступила от неё кикиморка.
– А кто?? – продолжала допрос девчонка.
– Откуда мне знать? Может, подполяники, на них похоже.
– А звать-то тебя как? – уже мирно спросила Дарина. – Я Дарина, а ты?
– Никто… – грустно ответила нечисть домовая. – Нет у меня имени…
– Как это? Зовут же тебя как-то, к примеру, снедать? Или спать? – не поняла девчонка. – У всех имя есть, у меня даже два! – похвалилась. – Второе при крещении дали! Марьюшка! Ой! – спохватилась и зажала рот руками.
– Не бойся, я тебе ничего не сделаю, – махнула тощей лапкой кикимора. – Никто меня ни есть, ни спать не зовёт… А вот колдуны да лешие кликали… кукимора, шишимора, кривая смерть, убоище, шишига, обменыш… эх! – загрустила она.
– Колдуны?? – вытаращила глаза Дарина-Марьюшка. – Всамделишные?? Они взаправду есть?
– Как не быть, они нас вредительству научают, а потом в дома подселяют, чтобы мы мелкие пакости творили да покойников предвещали.
– Ух ты! – девчонка призадумалась. – А кто такие обменыши?
– Это некрещёный младенец, которого нечистая сила крадёт у нерадивых матерей и оставляет вместо него своего ребенка – обжорливого, глупого, грязного и уродливого.
– А зачем они это делают? – удивилась Дарина.
– Чтобы ихнее дитя росло в сытости и довольстве, а из украденных детей делают кикимор или другую злую нечисть.
– Неужели отец и мать не догадаются, что это не ихний малыш??
– Так нечистая сила чары насылает! – воскликнула кикимора. – Иначе-то любой родитель сразу бы смекнул, что к чему. А колдовство-то им глаза застит, и они не разумеют ничего! Обменыш-то не растет, ходить не учится, все время сидит в люльке и просит есть, ровно кукушонок! А иногда леший или черт вообще могут подкинуть в колыбель березовое полено либо старый веник, а родителям всё одно будет казаться, что это ихний ребенок.
– А несчастные украденные детки мучаются, да? – в голосе прозвенела слеза.
– Их жизнь – это вечные муки, – подтвердила кикимора. – Дитя уже не может само вернуться домой, но оно же и не умерло? Поэтому оно живёт на границе живых и мёртвых. Ежели бедненький ребёнок скитается где-то совсем рядом со своим родным домом, он все равно не может к нему подойти… И родителей не может кликнуть… Ничего не может! Так и мучается…
– Ты сама из таких бедняжек? – большие голубые глаза были полны слёз.
– Нет… я из других… Я от огненного змея рождена.
– Это как? – слёзы мгновенно высохли.
– Ну, – замялась кикиморка, не зная, можно ли ребёнку такое рассказывать. – Прилетал к одной молодке огненный змей под видом её мужа. А муж-то далеко был, в городе на заработках. А уж она так тосковала по нём, так тосковала, что поверила, что это он. Ну и… я у неё родилась. Она-то как меня увидала, испугалась да и прокляла, а сама побегла и утопилась. Вот меня леший и забрал.
– Вона как… – задумалась девчонка. – А зачем ты наврала, что человек?
– Эх… – опять вздохнула кикиморка, но решила всё Даринке рассказать, чего уж там, раз начала. – Мечта у меня есть – человеком я стать хочу, вот.
– А как это сделать? – девочка приняла живое участие в судьбе кикиморы.
– Да не знаю я, – расстроенно сказала нечисть. – Колдуны да лешие и ведают, да не скажут, а где про это вызнать, я и помыслить не могу… Думала, добрые дела мне помогут человеком стать – ан нет, не получается…
– Про это надо у деда Белуна спросить! Он про всё на свете ведает! Мама с тятей всегда к нему ходят за советом! Только они с собой обычно снедь несут: пироги, блины, яйца. У тебя есть что-нибудь? – осмотрела она тощую собеседницу и сама же решила. – Нет у тебя ничего. Ладно, сама достану! Жди меня здесь! – и умчалась, сверкая босыми пятками.
– Погоди, постой! – воскликнула кикиморка и замолчала.
Такое необыкновенное чувство разлилось в душе или что там у неё внутри находилось: кто-то решил о ней позаботиться, принял участие в её горькой судьбинушке, пусть дитя малое, но ой как приятно ей стало! Кикимора носом шмыгнула и глаза утёрла – так расчувствовалась.
– Вот, смотри! – запыхавшаяся Дарина прибежала с десятком яиц в подоле.
– Ты где взяла?
– У курей! У них яичек много!
– У родителей спросилась? – строго сдвинула почти невидимые бровки кикимора.
– Нет.
– Значит, украла? Красть – грех! – твёрдо сказала нечисть домовая.
– Я потом мамане скажу! Она не заругает! Пошли уже к деду! Побегли! – и девчонка побежала, стуча яйцами в подоле.
– Да погоди ты, егоза! Яйца-то все переколотишь! – кикиморка аккуратно сложила яички в лукошко поверх крыжовника. – Неси теперь!
Дед Белун жил один в большой избе недалеко от деревенского колодца. Был он старенький, но не немощный, и по дому, и по огороду работу делал сам, не жаловался. Никто не знал, была ли у него когда-то семья или он так и вековал свой век – бобылём. В деревне его любили, почитали и немного побаивались: уж больно много всего он знал! За любым советом можно было к нему обратиться: он и знахарем слыл, людей и скотину мог врачевать, и про приметы всё знал, про травы да деревья и всякую живность лесную и полевую многое ведал, и когда дело начинать, чтобы прибыль была, да обо всём и не упомнишь! А ещё дед был грамотен, детей читать и считать учил, говорил, что в грамоте – свет и что учёный водит, а неучёный следом ходит. За обучение ничего не брал, говорил, что это ему в радость, но деревенские по-всякому дедушку старались отблагодарить: кто снедь сготовит и принесёт, кто в дому и на огороде порядок наведёт, кто обновы ему справит, словом, не скупились. И у деда было диво дивное, невиданное – книги! Большие, старинные, толстые, с деревянными крышками, которые закрывали собой с двух сторон плотные жёлтые листы, сплошь разрисованные буквицами чёрными и красными. А ещё у него были свитки и деревянные и каменные дощечки, тоже испещрённые письменами. В общем, дед был чародейным и непостижимым. К нему-то Дарина и кикиморка и пошли совет спросить.
– Дедушка Белун! – вытягивая шею, крикнула девочка через ограду. – Ты дома?
– Дома, дома, где ж мне быть? – послышался старческий голос. – А это кто ко мне внаведался? Дарина? Ты, озорница?
– Я, дедушка!
– Ну, заходи, чего там стоишь, – абсолютно белый как лунь, высокий и крепкий, но немного согбенный годами старик выглянул из сарая. – Так ты не одна, вот оно что! Кто это с тобой? – серые глаза в оплётке добрых морщин прищурились от яркого солнца.
– Это, деда… – начала было Дарина, но Белун опередил её:
– Кикимору, что ли, с собой привела?
– А как ты догадался, дедушка Белун? – девчонка опешила.
– А чего догадываться-то? Кикимора, она кикимора и есть. Что я, кикимор никогда не видел? – дед улыбнулся в белейшую бороду.
– Я вот никогда…
– Ну, твой век как у воробья пока, а вот поживёшь с моё, тогда и поговорим! Заходите, чада, в дом, медком вас угощу.
У Белуна ещё и пасека была, мёд он добывал вкусный-превкусный! Никогда его не продавал, угощал только, и пчёлы у него были кудесные: никогда никого не ужалили.
Собачка Хорсик, беленькая с чёрным ушком, обрадованно заскакала около Дарины, выпрашивая ласку, на кикимору она рыкнула разок, показав, что видит её, но больше и внимания не обращала.
– Ну, гости дорогие, присаживайтесь к столу, сейчас я вам медку дам.
В избе было прохладно, пахло сухими травами и хлебом. Старик поставил на стол мису с нарезанными ломтями сотами, вручил по куску хлеба:
– Сейчас ягодный взвар налью, мёд запивать.
Гости с удовольствием принялись уплетать и мёд, и хлеб и взвар большими глотками пить. Дед не отвлекал от важного дела, ждал. Вот Даринка наелась, напилась и про яйца вспомнила:
– Дедушка, это тебе! – передала ему лукошко.
– А за что это? – удивился старик.
– За совет.
– Да я не ведаю, смогу беде вашей помочь или нет, а ты уж меня гостинцами даришь, – улыбнулся он.
– Деда, ты всё на свете знаешь! – уверенно сказала девочка.
– Ну, коли ты так думаешь… – дед опять улыбнулся и усами, и глазами. – Какой совет надобен?
– Вот она, – Даринка пальцем показала на притихшую и скукоженную кикимору, – хочет человеком стать!
– Неужели? – старик внимательно посмотрел на оробевшее существо.
Кикиморка кивнула.
– А зачем тебе?
– Я, – хрипло начала она и откашлялась. – Я не хочу зло людям делать, я мечтаю жить как обычный человек, как все!
– Как все ты будешь жить человеческий недолгий век, а кикиморы живут дооолго, палкой не докинешь, – возразил Белун.
– Я не хочу жить дооолго! – с отчаянием сказала кикимора. – Я мечтаю, чтоб у меня друзья были, хочу добро творить и помогать всем… хочу, чтоб имя у меня человеческое было! – она почти заплакала.
– Ну, ладно, – пожал плечом дед. – Это я запросто.
– Да?! – хором воскликнули Даринка и кикиморка.
– Да, – подтвердил старик. – Вот сейчас я тебя схвачу, крест в волосах тебе выстригу, на шею крестик надену – и станешь ты человеком.
Дарина захлопала в ладоши:
– Ой, как здорово, дедушка, давай быстрее!
– Но ты будешь тощая, косая, заикаться будешь и хромать, – добавил Белун.
Девочка перестала хлопать и нахмурилась:
– Это что-то неправильно, дедушка! Пусть она станет обычной девочкой, как я!
– Не получится, – вздохнул он. – Быстрый способ, он такой, не совсем верный.
– А есть небыстрый? – с надеждой спросила кикимора, которой тоже не очень-то хотелось быть кривой да косой, хромой да заикой.
– Есть очень трудный путь, чтобы из нечисти в человека обратиться. Вот тогда и жизнь хорошую проживёшь, и мужа найти сможешь, и деток родить.
Глаза кикиморы, крохотные да болотные, вдруг засияли, как звёзды.
– Вижу, хочешь по трудному пути пойти? – усмехнулся дед.
– Да, дедушка, очень хочу!
– И я с ней! – крикнула Дарина.
– И ты, озорница? Это ведь не в бирюльки играть; ежели я говорю, что путь трудный, значит, будут препоны да опасности.
– Ну, и ладно! Не одной же ей идти! – кивнула на соседку девочка. – Ветер дунет – и унесёт её за тридевять земель в тридесятое царство! Так что делать-то надо? – заторопилась она.
– Ты, егоза, не суетись, мне в книги заглянуть надо, – задумчиво сказал Белун. – Посидите пока.
И пошёл книги ворошить. Пока нужное искал, гости разморились да и заснули на лавке, кикиморка всхрапывала, Дарина посапывала, Хорсик рядом сидел, хвостом вертел – стерёг.
– Ну, просыпайтесь, сони! – скомандовал Белун.
Жучка звонко тявкнула – и детвора пробудилась, глаза руками протёрла, на деда с надеждой уставилась.
– Ну что, деда? Нашёл ответ? – беспокойная Даринка не могла молчать.
Кикимора просто смотрела, но вся жизнь была в её взгляде.
– И нашёл, и не нашёл, – спокойно ответил дед. – Я узнал, как тебе человеческий облик обрести и судьбу в книгу Рода вписать, потому как сейчас ты там не записана, нечисть ты мелкая, пакостливая. А вот как тебе душу вернуть да где её взять – этого и в помине в ведах нет, – сказав, Белун замолчал.
– Дедушка, а как же быть? – расстроилась кикиморка. – Ведь без души человек и не человек вовсе!
– Верно ты говоришь: душа – светоч наш, солнечные лучи человеческого естества, частица небесного огня. Без неё никакая жизнь на земле невозможна. Что ж, попробуем спросить у Зеркалицы. Приходите к колодцу, как луна взойдёт, она сегодня полная будет, нам это на руку. Не проспите?
– Нет! Я спать не буду! – Дарина и кикимора одновременно ответили.
Конечно, девчонка уснула, как сурок, и кикиморе долго будить её пришлось: в трубе гудела, половицами скрипела, ложками стучала – без толку. Проснулась Дарина, лишь когда нечисть домовая ей в ухо крикнула:
– Вставай!
Домашние ничего не услышали – и слава Богу!
Прибежали стремглав к колодцу, а дед их уже ждёт, в руке держит зеркало круглое.
– Я уж думал, проспали, – улыбнулся. – Сейчас Зеркалицу попробуем попытать. Станьте у колодца и в зеркало смотрите, но молчите, говорить я буду.
Так и сделали. Увидели в зеркале полную луну, лик её удивительно напоминал человеческий. Дарина что-то сказать хотела, да Белун цыкнул на неё, и она вспомнила, что молчать должна.
– Семеро посылов, один отсыл, не словом, а зеркальной гладью, – медленно начал говорить дед. – Нас, Зеркалица, не сурочь, не спровадь, на наши вопросы ответы дай. Щит зеркальный нас да убережет!
Сначала ничего не происходило, потом водная гладь содрогнулась, глаза луны открылись, уста разомкнулись, и она спросила:
– Кто меня звал, кто вопросами пытал?
– Это я, Зеркалица, я, Белун, – спокойно ответил старик. – Хочу совета у тебя спросить.
– Ужели в твоих книгах не все ответы есть? – в голосе Зеркалицы послышалась насмешка.
– Увы, не все, – вздохнул дед.
– Спрашивай, так уж и быть! – милостиво разрешила она. – Коли смогу – помогу.
– Как кикиморе душу вернуть? – спросил он. – Где её найти?
– Про то колдун знает, что душу её себе забрал.
– Как колдуна заставить душу отдать?
– А что мне будет за советы? Вопросам твоим конца краю нет, какова цена? – спросила Зеркалица.
– Каждый день буду солнечных зайчиков пускать, чтобы ты успела оглядеть безмерные дали Земли и Вселенной и вернуться домой счастливой! Годится?
– Годится! – обрадовалась она. – Заставь его в зеркало посмотреть, тогда он лукавить не сможет и выпустит душу или скажет, где она хранится.
– Как найти колдуна?
– В колодец упади, – зевнула Зеркалица. – Всё, я устала! Очень много вопросов!
Отражение луны стало неподвижным и мертвенным. Старик вздохнул:
– Боле ничего не скажет! Капризная стала… Всё слышали? Всё запомнили?
– Да, – ответила Дарина. – Только я не поняла, как мы колдуна узнаем?
– Я узнаю, – сказала кикиморка. – Он меня учил людям вредить и пакостничать. Значит, это он и душу мою забрал.
– Деда, а ты ведь не сказал, как ей человеком-то настоящим стать? – вспомнила девочка.
– Сейчас-сейчас. В избу идёмте.
И дед Белун рассказал им про Рода, творца Вселенной, и его дочерей Рожаниц – Живу, Ладу, Мокошь, Долю, Недолю.
– Род, милые мои, это отец и мать всех богов, это священное начало начал, из которого всё исходит и куда всё возвращается. Вот появляется на свет человек, и вся его судьба записывается в книгу Рода, поэтому никому не миновать, чего на роду написано. А Рожаницы присутствуют при рождении человека и определяют его долю и нрав. Тебя, кикимора, в этой книге нет, потому как ты наполовину нечисть. Надо, чтобы Род тебя туда вписал, вот ты и обретёшь человеческую судьбу.
– И стану по обличью человеком? – радостно спросила кикимора.
– Ещё нет, это ведь не кожу старую сбросить, как змея делает, надо облик благостный приобрести.
– А как?
– А вот тут тебе помогут Рожаницы, особенно Лада. Она покровительствует сиротам, вдовам, матерям и детям – сердце у неё мягкое, слёзной просьбой можно его разжалобить.
– Как же нам к ним попасть, деда? – притихла Дарина.
– В обитель богов? – он покачал головой. – Никак. Смертный, исторгнутый из небытия по воле божественной Прави, может вернуться туда, но для этого надобно вести жизнь праведную и безгреховную, поднимаясь по лествице совершенства. Но вы, чада, можете поднести требы богине. Идут русалии, и божества тоже любят повеселиться да полакомиться, поэтому вы пойдёте в берёзовую рощу, повяжете яркие ленточки, отнесёте мёд, оладьи, пироги да сурицу и свою просьбу выскажете. Но сначала песню споёте!
И грудным красивым басом, от которого у Даринки побежали по коже мурашки, запел:
– Гой-ма, богородица Ладо!
Благослови, боже, благослови, мати,
требу подавати, Ладо призывати!
Помоги мне, мати!
– Пойте до тех пор, пока не услышите! – велел старик.
– Что не услышим, дедушка?
– Сами поймёте, чада!
– А когда идти в берёзовую рощу? – Дарина посмотрела в окно, за которым только-только начинало светать.
– Вот сейчас и пойдёте.
– Ой, – девочка испугалась. – Маманя запрещает в лес ходить, говорит, русалки могут утащить…
– Ну, не ходи, – пожал плечами дед. – Кикимора одна пойдёт.
Нечисть согласно кивнула.
– Только вот богини её не послушают… она для них пустое место. А человек – творение божье, просьбу из его уст, особенно дитя человеческого, услышат…
– Дарина! – кикимора к девочке обернулась, ручонки к груди прижала, из глаз вот-вот слёзы готовы брызнуть. – Не бросай меня! Прошу!
– Ладно, – нахмурилась та.
– Не бойся, егоза, помыслы у тебя праведные, ни одна русалка и близко к тебе не подойдёт, – спокойно сказал Белун.
Говорить, что следом за девчонками решил пойти, на всякий случай присмотреть, не стал.
Нагруженные подношениями, Дарина и кикимора направились в берёзовую рощу. Уже розовые нити Зари начали пронизывать светлеющее небо, обещая вскорости превратиться в покрывало богини и застлать весь небосвод.
– Не страшно уже! – Дарина храбро топала впереди.
– Ага! – кикиморка меленькими шажками поспевала сзади.
Поодаль неслышно шёл Белун, приглядывая за путешественницами. Не то чтобы он не верил в успех задуманного предприятия, но в случае чего готов был прийти маленьким просительницам на помощь.
– Вот красивая берёзка, на ней много ленточек. Давай и мы свои сюда повяжем! – скомандовала Даринка, сложив на травку всё, что они принесли.
Завязав наузы, взялись за руки и пошли кругом дерева, распевая песню, как учил дед Белун. Сначала пели тихо, потом, осмелев, всё громче и громче.
Тем временем красавица и покровительница любви и брака светлоокая Лада развлекалась на пиру. Тут была и Жива, воплощение плодородия, юности, расцветающей весны, со своей помощницей Сейвиной, и Мокошь, мать всего живого, подательница земного изобилия, олицетворение Матери Сырой Земли, Доля и Недоля, девы судьбы, на время празднования отвлёкшиеся от своих прямых обязанностей – прядения нитей жизни человеческих, Дидилия, покровительствующая благополучным родам и воспитанию младенцев, Додола, богиня лета и молодости, и птица Алконост, и Арысь-поле, и Белые девы, покровительницы облаков и дождевых источников, – словом, целая плеяда богинь предавалась пиршеству и удовольствиям.
Непременными спутниками Лады были её сыновья Лель, Полеля и Дид, всегда молодые и прекрасноликие. Лель то и дело метал из рук искры, веселя богинь и поражая сердца людей страстью, Полеля воздымал рог, в котором пенилось хмельное, как счастье молодожёнов, вино, Дид, более спокойный, чем его братья, поглаживал рыжего кота – своё воплощение.
И конечно же, верховодил пиром Ослад – бог веселья и всяческого блаженства, гуляний и наслаждений. Он и яствами и питиями стол украсил, и сделал так, чтобы беспрепятственно доносились до слуха богинь хвалебные песни, которые исполнял род людской, прославляя Сварога, Перуна, Ладу и весь сонм богов.
Ослад неустанно подливал медвяные напитки и следил, чтобы все были радостны и довольны – в этом видел своё предназначение.
Богини беспрестанно разговаривали, шутили и смеялись, было им весело и ладно. Песни человеческие развлекали, кот рыжий мурлыкал, Лель искрился и зажигал – праздник был хоть куда!
Но вот сквозь стройный хор людской стали доноситься какие-то крики. Ослад поморщился:
– Что такое?
– Ты о чём? – златокудрая Лада отвлеклась от беседы с Живой, с которой они обсуждали роль кукушки в подсчёте часов рождения и смерти.
– Да кричит кто-то, – скривился Ослад. – Совсем не в лад и невпопад!
Лада прислушалась.
– Гой-ма, богородица Ладо!
Благослови, боже, благослови, мати,
требу подавати, Ладо призывати!
Помоги мне, мати!
– Это мне поют, – удивилась она.
– Да что ж так нестройно-то! – опять поморщился Ослад. – Посмотрю-ка я, кто это, да и прикажу не петь!
– Подожди, – остановила его богиня. – Мне поют, я и посмотрю.
– Заскучала, богиня? – испугался бог утех. – Невесело тебе?
– Не переживай, Ослад! – одарила его лучезарной улыбкой Лада. – Кажется мне, что это детские голоса. Я туда и обратно, мигом обернусь!
– Сестрица, я с тобой! – Жива с интересом прислушивалась к их разговору.
Богини исчезли, но пир продолжался. Ослад чуть помедлил и отправился за ними.
Дарина и кикимора продолжали голосить и водить хоровод вокруг берёзы, хотя уже слегка осипли. Дед Белун утомился и присел в кустах, прислонившись спиной к толстому стволу.
Лада, Жива и Ослад, невидимые, наблюдали за девочкой и нечистью.
– Интересно, что им от нас надо? – спросила Лада.
– Одна – это ребёнок, а вторая кто? – удивилась Жива.
– Кикимора это, – брезгливо сказал Ослад. – Нечистый домовый дух. Анчуткино отродье.
– Так что они вместе тут делают? – поразилась Лада. – Давайте им явимся и спросим!
– Любопытно, – согласилась Жива.
– Ой, ну не знаю… – засомневался Ослад.
– Ты, Осладушка, не показывайся, ты не совсем… ммм… одет, – улыбнулась Лада. – А это девочка! Не смущай её!
– Ладно, богиня, – Ослад чуть надулся, – будь по-твоему.
– Не обижайся, – мягко попросила она.
– Дети, – звонко сказала Лада, становясь видимой. – Что вы хотите? Зачем меня призываете?
– Ой! – испугалась Дарина, а кикимора за её спину быстро юркнула.
– Не бойтесь, мы не причиним вам зла, – показалась Жива.
– А вы кто? – трясущимися губами спросила девочка.
– Я Лада, а это Жива, богиня весны и плодородия, – с улыбкой представилась Лада.
– Это точно, не обманываете? – уточнила Дарина.
– Ах вы, неблагодарные, ещё и сомневаться смеете! – возмутился Ослад, постаравшийся максимально запахнуть свои одежды.
– А ты кто? – страх Дарины потихоньку прошёл, да и вообще она была не из пугливых.
– Я Ослад, бог веселья и наслаждения! – гордо сказал он.
– А! Ну, ты нам не нужен, – невежливо подытожила девчонка. – Мы богинь призывали!
Белун в кустах усмехнулся в усы. Ослад потерял дар речи. Лада и Жива звонко расхохотались.
– Не обижайся, Ослад, она же совсем несмышлёныш! – со смехом сказала Лада.
– Что же вам нужно от нас, дети? – мягко спросила Жива.
– Сначала примите наше угощенье и ленточки! – поклонилась Дарина.
– Ослад, забери, пожалуйста!
Всё ещё обиженно ворча, бог щёлкнул пальцами, и дары исчезли.
– Вот она, – храбро начала Дарина, выталкивая из-за себя кикимору, – хочет человеком стать! Настоящим! Мы просим, великие богини Лада и Жива, нам помочь!
– А почему же ты за неё говоришь? – поинтересовалась Лада. – Какой твой интерес?
– Да у нечисти язык, видимо, отсох в нашем присутствии, – съязвил Ослад.
– Вот и нет! – возразила девочка. – Она боится, что вы её не услышите и не пожалеете, поэтому и молчит!
– Кому нужно слушать нечисть домовую, – ехидно сказал Ослад, но Лада жестом остановила его:
– Значит, для себя ты ничего не просишь?
– Конечно, нет! – удивилась девочка. – У меня всё есть!
Богини с улыбкой переглянулись.
– Ну, хорошо, дети, поможем мы вашей беде! – улыбнулась Лада.– Для начала нужно тебе облик человеческий придать. Ослад, принеси-ка кубок с сурицей, что девочки нам поднесли.
– Как скажешь, богиня! – поклонился Ослад, пропал и через мгновение вернулся с кубком.
Лада ступила босой ногой на сыру землю, пролила напиток в след и, когда земля впитала влагу, щёлкнула пальцами – сурица вновь оказалась в кубке.
– Выпей это, – богиня протянула сосуд кикиморе. – Выпей до дна, ни капельки не пролей!
Кикиморка трясущимися лапками приняла кубок, поднесла его ко рту и начала пить мелкими глотками. С каждым глотком её обличье менялось, когда же она допила, то превратилась в девочку, невысокую, зеленоглазую, розовощёкую, с востреньким аккуратным носиком и тёмно-русыми волосами, заплетёнными в тугие косы. Кикиморка ахнула и приподняла сарафан, который совершенно чудесным образом заменил её рванину, – вместо курьих лап были обычные босые загорелые девчачьи ножки.
– Ой! – огромные глаза Дарины смотрели на неё с восторгом, в них кикимора увидела своё отражение – самая настоящая девочка.
– Благодарю вас, богини! – пробормотала кикимора, слёзы потекли по румяным щекам.
– Эй, эй! – воскликнул Ослад. – Только не плакать! Только не при мне! Не при боге веселья!
Лада склонилась и нежным пальчиком отёрла прозрачные слёзы: