Мама Сергея была чистюлей. Никто не имеет ничего против чистоты, но слово чистюля имеет явно отрицательный смысл. Можно понять, что медицинский работник борется с микробами, если бы это борьба не переходила границы разумного. Например, Таню на кухню она не пускала, готовила только сама. Может быть это и хорошо, поначалу думала Таня, – у нее будет больше свободного времени. Но потом оказалось, что даже чаю попить просто так, в неурочное время, нельзя. Однажды они с Сережей, получив стипендию, купили пирожных, конфет и устроили чаепитие, пока матери не было дома. Потом вымыли всю посуду, все убрали. Но Римма Степановна, вернувшись с работы, заметила, что чайник стоит не там, а сахарница вообще сдвинута на край стола. Она отругала обоих, а потом прочитала лекцию о здоровом питании.
Еще раз Таня с Сережей проштрафились, когда торопились в институт и забыли поставить на место стул. Вечером мамаша устроила им разнос – она, видите ли, пришла с приятельницей, а дома жуткий беспорядок. Дорогие дети, стало быть, ее опозорили, и она это терпеть не намерена. Сергей начал было возражать, но мама расплакалась, приговаривая: «Ты зачем привел к нам чужого человека? Ты зачем ее привел? Чтобы над матерью издеваться?»
Слова эти относились, безусловно, к Тане. И если бы она была идеалом или ангелом, то подошла бы к свекрови и сказала: «Да что ты, мама! Я не чужой человек, я член вашей семьи. Я жена вашего сына, нам надо жить дружно». Но Таня была обычной девушкой, в меру обидчивой, и этих слов не сказала. Да и как подойдешь к такой мегере? Ей было неприятно смотреть на свекровь , она молча вышла в другую комнату.
Впоследствии Римма Степановна блеснула еще одной гранью своего характера – ей не нравилось, как Таня моет полы и вытирает пыль. Если сноха заканчивала уборку, свекровь тут же начинала ее снова и демонстративно все переделывала. А дальше по схеме: возмущение сына, истерика мамы и молчаливый уход Тани. Дальше – больше. Римму Степановну вдруг начал раздражать тот факт, что Таня все время молчит. А что она могла сказать – закатить ответную истерику? Сноха продолжала молчать, а свекровь – раздражаться.
Однажды, желая то ли сблизиться с Таней, то ли ее оскорбить, свекровь заявила, что Таня плохо одета, не модно, не красиво. А молодая женщина, по мнению свекрови, должна быть наряжена, как куколка. Доля правды тут была – родители не очень баловали дочь нарядами. Против всяких дорогих одежек особенно возражал отец. Его идеал молодой девушки был таким: «Некрасивая, туфли за пять рублей на ногах, но очень много ума». Конечно, больших денег у Таниных родителей – служащих никогда не было, да и Мише в Ленинград надо было посылать, его одевать, обувать. А тут еще Танина свадьба кучи денег потребовала. Она все понимала.
Но когда тебе вот так заявляют – это не очень приятно. Таня осмотрела свой гардероб – вполне приличный, без заплат, одежда, в основном, спортивного стиля, цвета – однотонные. Всякие рюшечки и букеты на тканях она не любила. А свекровь, желая угодить, принесла откуда-то дефицит – гофрированную юбку как раз всю в букетиках. Таня посмотрела на нее и носить отказалась. Свекровь обиделась. Напряжение в семье нарастало, не хватало только последней капли, но и она вскоре подоспела.
Как-то раз, занимаясь очередной уборкой квартиры, а вернее, вылизыванием и без того чистых углов, Римма Степановна заявила, что «та, которая молчит», совсем совесть потеряла. Вытирая пыль с мебели, невестка якобы ее (мебель) обдирает своими длинными ногтями, причем делает это специально. Она эту мебель не покупала, ей наплевать, что она – память о покойном муже Риммы Степановны, Сереженькином папе… Далее опять по схеме.
В этот раз Таня не смолчала: «Вы не волнуйтесь, я ваши оскорбления долго терпеть не буду. Я уйду от вас, потому что жить с вами нельзя. Я знаю, почему так рано умер ваш муж. Теперь вы изводите сына, не даете ему жить, потому что вы – эгоистка и думаете только о себе».
Переезд.
В свой очередной приезд на каникулы Миша узнал о Таниных семейных проблемах и посоветовал ей немедленно возвращаться домой и не экспериментировать больше, потому что нервные клетки не восстанавливаются. Через пару дней после разговора с сестрой он сам приехал к Поляковым и привез ей ключи от родительской квартиры. Это означало сигнал к действию.
–
Собирайся, – сказал Миша таким тоном, будто был ей не младшим братом, а старшим, – а твой муж пусть сам думает, можно так жить или нет.
Свекровь и не подозревала, зачем он пришел, поила его чаем и спрашивала о ленинградской жизни. А он очень мило и простодушно рассказывал, потому что был приветлив всегда и со всеми. Римма Степановна даже решила, что характером он гораздо лучше Тани. И в его присутствии вела себя прилично.
А Сергей давно уже решил, что так жить нельзя. Надо было решаться на переезд к теще. Не лучший вариант, но другого пока не было. Два бедных студента могли жить только у родителей. Не зря же существует мнение, что семью надо заводить только тогда, когда встанешь на ноги, будешь полностью самостоятельным. Конечно, стипендию они получали. Но этих денег явно не хватило бы на то, чтобы снять квартиру да еще жить в ней. Сергей решил было перейти учиться на вечернее отделение, чтобы устроиться на работу, но родители этот подвиг не одобрили, решили потерпеть – недолго осталось.
Тане было стыдно возвращаться домой. Вышла замуж, уехала, родители, небось, отдыхают без нее, и вдруг… Получается, вышла она замуж не то чтобы рано, но не вовремя, не закончив вуза. Создала проблемы всем – и свекрови, которой лучше было бы без нее, и родителям, которые были совсем не богаты. Но вот так случилось – встретила свою судьбу. Не из-за спортивного же интереса они с Сергеем женились, а по большой любви или, как в романах пишут, «по страстной любви». Они были уверены, что это на всю жизнь. А если все ясно, то дальнейшая проверка чувств не требуется, а, стало быть, и выжидать еще год ни к чему. Наверное, и родители это поняли, и Миша, который готов был делить с ее семьей совсем небольшую жилплощадь. Фактически он лишался комнаты – на каникулах ему пришлось бы спать на диване в проходном зале.
С переездом, однако, решили не спешить – пусть Миша спокойно отдыхает. Да и Римму Степановну надо было как-то подготовить. Женщина она непредсказуемая, может среагировать неадекватно. Конечно, свекровь будет рада уходу невестки, но как она отнесется к уходу сына? Она, как и многие в ее возрасте, полагает, что сыну мать дороже, потому что она его растила, кормила, лелеяла, а сноха – чужой человек, пришла на готовое. Но это не так, потому что дети вырастают, создают свои семьи, растят своих детей. Именно своим детям, а не родителям, отдают они долги. Заботиться о престарелых родителях, конечно, надо, тут никто спорить не будет. Но иногда милая мамочка входит в экстаз и начинает вопить: «Я тебя вырастила, а ты, неблагодарный, свою семью любишь больше меня!». Тут уж мы имеем дело с психопаткой – раз, эгоисткой – два, ограниченным человеком, не постигшим за долгую жизнь законы природы – три. В данном случае она выступает против законов природы. Если бы все сыночки слушались маму, которой не понравилась его жена, человечество вымерло бы.
Все это Тане и Сереже, их молодой семье пришлось вынести – и при этом не развалиться, не рассыпаться, а еще больше сплотиться. Супруги знали – что бы ни случилось, они не расстанутся. Никогда.
Таня , наконец, решилась и начала складывать вещи. Римма Степановна сначала среагировала нормально, решила, что ей будет жить спокойнее и просторнее – как-никак одна в трехкомнатной остается. Но потом… На другой день сборов она стала вдруг особенно ласковой с Таней, не знала, куда ее посадить, как накормить. А однажды вдруг расплакалась и начала просить прощения, причитая при этом, что одной ей будет совсем плохо. «Ничего, мама, успокойся, – уговаривал ее Сергей, – ничего страшного не случится. Мы будем тебя навещать, и ты к нам будешь приходить».
Таня, наблюдая эту сцену, вообще лишилась дара речи. Надо было бы и ей сказать свекрови что-нибудь утешительное, но ее будто парализовало, и она не могла вымолвить ни слова. Только бы Сергей не передумал, только бы не поддался слабости. Мысль о том, что такое может произойти, приводила ее в ужас. К счастью, этого не случилось. Хотя в день отъезда, когда уже и машина за вещами подошла, Римма Степановна выкинула номер покруче. Она улеглась на пол и начала биться в истерике. При этом выражение «выла белугой» было бы слишком мягким для ее тогдашнего состояния. На этот раз Сергею утешать ее было некогда – он таскал узлы и чемоданы, а Таня принципиально не стала этого делать и быстренько, захватив чемодан, ретировалась. В отсутствие зрителей ее свекровь успокоилась сама.
Машина была грузовая. А в кабине рядом с водителем – только одно место. Решили, что первой поедет Таня, а Сергей, простившись с мамой, следом на такси. Приехав к родному дому на улице Широкой, Таня увидела во дворе зрителей из числа соседей, которые тут же начали помогать таскать вещи, ни о чем не спрашивая Таню. Только Люба шепнула на ухо Таисии Михайловне: «Она что, разошлась с ним? Как я ей сочувствую!» Но вскоре подъехал Сергей – и вопросов больше не было.
Молодые супруги начали устраиваться на новом месте – собрали свой шкаф, купленный на подаренные на свадьбу деньги, – положили в него постельное белье и одежду, включили торшер – тоже подарок и поцеловались. После ужина Сергей с тестем Михаилом Николаевичем уселись у телевизора, а мама с Таней не нашли более увлекательного занятия, чем читать Мишины письма.
На следующее утро, в воскресенье, Сергей проснулся довольно подавленным. Он вяло позавтракал и уставился в одну точку. Переживает, это ясно. Думает, как же там его мама.
–
Ничего с ней не случится, успокоится, – сказала Таня, – ей же не 70 лет, а всего 45, хоть замуж выдавай. Не помрет.
Сергей не ответил, только вздохнул. День был солнечным, и Таня предложила пойти погулять. Ее муж так же безразлично начал собираться. Они вышли на улицу, прошли мимо ближайшей станции метро «Медведково» и не заметили, как дошли до следующей станции – «Бабушкинская». Сергею явно хотелось домой, к маме, и Тане ничего не оставалось, как предложить ему прокатиться до ВДНХ. Доехав до конечной станции, они сели на лавочку в раздумье, куда ехать дальше – то ли погулять в центре Москвы, то ли выйти на Курской и зайти к обиженной маме, у которой увели сына.
Тане очень не хотелось идти к свекрови, от одного воспоминания о которой у нее начинало бешено колотиться сердце. Но что делать с таким несчастным мужем? Он теперь, наверное, думает, что это она во всем виновата. Как же – у его мамы целых два горя – сначала муж умер, а теперь сын ушел, командовать некем. Как же ей теперь жить?
–
Ей сейчас очень тяжело, – вдруг сказал Сергей, – давай зайдем ненадолго.
–
Почему тяжело? Наоборот, в доме некому шуметь и некому сорить, – съязвила Таня.
–
Не говори так. Это все-таки моя мать.
–
Она твоя мать, но жить с ней нельзя. Вы как с ней раньше-то жили? Как отец ее терпел?
–
Отец прощал ей недостатки. Они жили совсем неплохо. Меня же она всегда любила, правда, излишне опекала. Я иногда возмущался.
–
То есть, как я поняла, такой психованной она раньше не была? Это у нее на меня реакция? Ревность?
–
Ты будь с ней поласковей, тогда все наладится.
–
Как я с такой могу быть поласковей? Она же на меня клевещет.
–
Она зла не держит ни на кого и быстро все забывает.
–
Да? Но у меня-то память хорошая. Кроме прочих глупостей, она сказала, что я обдираю ей мебель ногтями. Кстати, у меня и ногтей-то таких никогда не было. Причем она врет и сама себе верит. Очень странно. Вот и пусть сидит одна со своей мебелью.
–
Ей сейчас хуже, чем тебе… Чем нам с тобой, хотел я сказать.
–
Хватит за нее заступаться, – рассердилась Таня, – может быть, переедешь жить к ней?
–
Вот этого от тебя я не ожидал.
–
Ладно, поехали на Курскую.
Сережина мама жила на улице Чкалова да еще в так называемом чкаловском доме, где когда-то проживал легендарный летчик. Квартиры в этом доме были большими, комфортными, с просторной кухней, огромным коридором и маленькой каморкой для прислуги. Часть таких квартир были заняты под коммуналки, а в других жили знаменитые и заслуженные люди. К последним и относился отец Сергея, который был архитектором.
Татьяна хотела подождать мужа во дворе, но он так обиделся, что она пошла с ним, хотя бы из любопытства. Римма Степановна открыла сразу, изобразила что-то вроде улыбки и пригласила войти.
–
Я вас сейчас чаем напою, – сказала она и пошла на кухню. Таня посмотрела на часы – время для чая по правилам свекрови еще не наступило. Неужели исправляется?
–
Мы решили прогуляться, – сказал Сергей.
–
Да, погода хорошая, – ответила Римма Степановна и тут же пошла в наступление, – как устроились на новом месте? Кровать-то хорошая там есть? Если нет, возьмите отсюда. Мебели вон сколько, а я одна.
–
Спасибо, не надо, – ответила Таня.
–
Тебе, может, и не надо, ты привыкла жить в своем доме. А он у нас к хорошему приучен, на чем попало не уснет.
–
Мама, перестань, мы нормально устроились.
–
Но ведь не так, как дома, правда? Еще неизвестно, как тебя будут там кормить.
–
Да я согласен вообще ничего не есть, лишь бы не слышать того, что ты говоришь. Пойдем!
Сергей взял Таню за руку и быстро вывел в коридор. В лифте они молчали. На улице он задумчиво произнес: «Ничего, это пройдет. Просто она беспокоится за меня». А Таня твердо заявила: «Я сюда больше не приду. Она же оскорбила всех – и меня, и моих родителей. Сама-то она кто? Лауреат Нобелевской премии?»
–
Лауреатом, правда, другой премии, был мой отец. А она всего лишь моя мать.
–
Слава богу, что не моя. Кто бы мог подумать, что у меня жених с таким приданым. Кстати, а почему с тех пор, как мы женились, ты ни разу не пригласил меня на дачу в Малаховке ?
–
На дачу? Так ее больше нет. Продана перед моей свадьбой.
–
Как? Такая дача – и продана. Зачем?
–
Нужны были деньги на свадьбу. После смерти отца сладкая жизнь закончилась. Поэтому и нервы у матери сдали.
–
Все-таки нервы надо держать в узде. Если она будет себя так вести, ее и с работы выгонят.
–
Да нет, на работе она занята работой. Там ничего такого не проявляется.
–
И что ты сам думаешь об этом? Там не проявляется, здесь проявляется. Распущенность, да и только.
–
Давай не будем больше говорить об этом, мне тоже тяжело. Когда умер отец, я решил, что ты не выйдешь за меня замуж. Найдешь более достойного.
–
Это в каком же смысле? Богатого, что ли? Разве ты не знаешь, что я понятия не имела, кто твой отец, пока он не умер. Ты же такой скромный, никогда не хвастался.
–
Я думал, что ты все знаешь от Игоря. Ты с ним дружила, а он такой болтун…
–
Вот оно что. А я думала, что ты передумал на мне жениться.
–
Давай не будем больше об этом говорить, – сказал Сергей. И Таня согласилась.
Вскоре молодоженам стало не до козней мамаши – приближались защита дипломного проекта и распределение на работу. Сергей мечтал стать конструктором – разработчиком, а Тане было все равно. Ничего хорошего от своей будущей работы она не ожидала. Когда ее мама Таисия Михайловна спросила, не помочь ли ей с распределением, она поначалу не знала, что ответить. Где она хочет работать? Да нигде не хочет. Она понимала, что не только отвечать, но и думать так нельзя, но это была правда.
–
Вот Сергей хочет в хорошее конструкторское бюро с космической тематикой, а я пойду туда, куда распределят – на серийный завод, – ответила Таня.
–
На завод? Зачем?
–
Ты же знаешь, что оценки у меня не ахти, в разработчики не возьмут. Да и не хочу я голову ломать. Буду внедрять их разработки в производство.
–
А если тебя распределят на Раменский приборостроительный завод? Будешь полдня тратить на проезд туда и обратно.
–
Не распределят. Там тематика другая.
–
Я к примеру говорю. Ты рассуждаешь неправильно. Когда институт закончен, оценки уже не имеют значения.
–
Мама, так я еще диплом не защитила…
–
Защитишь, не глупее других. О распределении надо думать заранее. Я узнаю по своим каналам.
–
Ладно, узнавай. Но нас уже всех распределили, на той неделе скажут.
–
Если не понравится, можно будет скорректировать, пока не поздно.
Студенты сдали последнюю сессию и приступили непосредственно к подготовке дипломного проекта. Татьяну действительно распределили на завод, в отдел Главного конструктора (ОГК). Она не возражала – завод был чистенький, культурный и, конечно, секретный. В цехах все работали в белых халатах, и это очень понравилось Тане. К тому же руководителем ее дипломной работы оказался сам Главный конструктор завода – очень респектабельный мужчина, которого звали Константин Львович Руденский. Татьяне выписали пропуск на завод, и она ходила к своему руководителю на консультации. Ему, собственно, было не до нее – своей работы хватало. Поэтому некоторые расчеты по диплому он давал ей готовые, когда-то сделанные специалистами, что было совсем неплохо. Еще кое-какие расчеты и выкладки по ее работе принес ей муж из солидного конструкторского бюро, куда его распределили-таки по протекции знакомых Таисии Михайловны. Да, теща постаралась для зятя, а Таня – для мужа. Фактически она отдала ему свое блатное место.
Если у Тани во время подготовки диплома был свободный график работы, то Сергей с утра до вечера работал в КБ и даже получал небольшую зарплату. Из солидного вуза, который заканчивали молодожены, распределяли на солидные предприятия. Но протекция Таниной мамы была нужна для того, чтобы работа была ближе территориально, не в подмосковном Жуковском, куда тоже нужны были хорошие специалисты. Как и Танино, предприятие Сергея было секретным или, как это еще называлось, закрытым, адрес обозначался: «почтовый ящик номер такой-то». Так что заимствованные Сергеем документы для жены (которые потом были возвращены на место), хотя и не содержали никаких секретов, все-таки свидетельствовали о том, что он нарушил режим. Таня оценила это как подвиг.
И вот, наконец, наступил счастливый день 16 июня 1972 года, когда Таня почти блестяще, с оценкой «хорошо» защитила свой диплом по модернизации блока, название которого она тут же забыла. Через пару дней у себя в КБ отлично защитился и ее муж. Победу праздновали всем курсом в ресторане. На следующий день пошли фотографироваться на память. Таня с Сергеем заказали одну фотографию на двоих. Тамара очень удивилась: «Почему одну? А если вы не всегда будете вместе, если разойдетесь?». Молодожены почти одновременно ответили, что каждый из них тогда подарит фото супругу. После этих слов возмущению однокурсников не было предела.
–
Как это так? – кричали они, – подарить супругу и остаться ни с чем? Забыть однокурсников, плюнуть на пятилетнюю дружбу?!
Успокоились друзья – товарищи только тогда, когда Таня и Сережа заверили их, что никогда не разойдутся. Может быть, не все поверили в это, но спорить не стали. Разводиться им, в самом деле, резона не было. Никто еще не знал, что в последнее время Таня чувствовала себя отвратительно – ее тошнило, ей все время хотелось пить и целый день спать. Когда она обратилась к врачу, он только подтвердил ее догадку – она была беременна. Наследник должен был появиться на свет в декабре.
Эта потрясающая новость Таню скорее напугала, чем обрадовала. Она боялась рожать, боялась, когда у нее брали кровь из вены для анализов, боялась осмотра гинеколога. Почему она вдруг оказалась такой пугливой, Таня не знала. Она всегда считала себя храброй – раз, любящей детей – два.
Муж ее тоже испугался и не знал, радоваться ему или смириться с необходимостью. Но они оба, раз уж так случилось, начали добросовестно готовиться к появлению на свет сына или дочки. Таня хотела дочку, но почему-то была уверена, что родится сын. Сергей был согласен на дочку, а сын родится потом, вторым ребенком. Это было его мнением, которое говорило о том, что он взял за основу модель Таниной семьи, а не своей, где он был единственным ребенком. Что касается будущих бабушек, то они искренне радовались предстоящим переменам в жизни и новому статусу.
Однако, прежде чем стать мамой, Таня должна была устроиться на работу по распределению. Собственно, устройство на работу ей и обеспечит оплачиваемый декретный отпуск. Хорошо, что у нее еще ничего не заметно, а то не очень приятно при первом знакомстве демонстрировать коллегам свой живот. На работу надо являться первого августа, а впереди весь июль. Таня решила было вместе с мужем съездить на недельку к Мише в Ленинград, но состояние ее здоровья заставило отказаться от всех планов. Так и провела она свой отпуск дома, гуляя в сквере и регулярно посещая поликлинику. Сергей не стал использовать свой отпуск, он вышел на работу в КБ. А вскоре Миша приехал домой на каникулы.
Таня училась в своем вузе пять лет, а Мише предстояло получить высшее образование за четыре года. Поэтому разговоры в семье велись вокруг Мишиных планов. Мама размечталась, что он будет заниматься тренерской работой в Москве, и обещала поспособствовать насчет места. После института Мише предстояла и служба в армии в течение года. На этот счет у Таисии Михайловны было тоже свое мнение.
–
Служить ты будешь только в нашем полку, он сейчас стоит в Тбилиси, – заявила она, – там еще остался кое-кто из тех, с кем мы воевали. Я думаю, они не откажут однополчанам.
Миша не возражал, улыбался, потому что он был дома, и у него было хорошее настроение. Очередная сессия сдана на «отлично», его ждал отдых и развлечения. Но потом, когда Таня мыла на кухне посуду, он сказал: «Я точно решил остаться в Ленинграде, но пока не хочу расстраивать родителей».
–
Где это ты там останешься?
–
Я женюсь на ленинградке.
–
На Лене, что ли?
–
Не исключено. Но пока никому не говори, впереди еще три года.
Таня подумала, что за это время еще многое может измениться, поэтому ничего не сказала. У нее было много и своих забот. Она вышла на работу в конструкторский отдел, где ее встретили доброжелательно. Таня с тоской посмотрела на обшарпанные столы, среди которых выделялся своими размерами стол начальника, на скучную публику, и села на предложенное место. Ей сразу положили на стол кипу чертежей, где она должна была проверить, прошли ли в них согласно каким-то извещениям разработчиков изменения. Так началась ее трудовая жизнь.
Наследник.
Стремительно летело время, и Таня, маскируя под свободной одеждой свою беременность, с удовольствием думала, что скоро- в декрет. Не надо будет так рано вставать и бежать на работу, а это в ее положении очень даже неплохо. Она уже совсем освоилась в своем конструкторском отделе – одном из подразделений отдела Главного конструктора, подружилась с женщинами, которых здесь было большинство, и все вместе они обсуждали беременность Тани. Мужчины же ничего не замечали – Таня пришла на работу уже пухленькой, а не «глистой в корсете», какой была всегда. Они решили, что это и есть ее форма.
Однако дождаться декрета Тане было не суждено. Несмотря на то, что она сейчас чувствовала себя лучше, чем в самом начале, тошнота прошла, врачиха сказала, что анализы ее очень плохие – в крови чего-то не хватает, в моче – лишнее, артериальное давление повышено. И за месяц до декретного срока ее убедили лечь в больницу, напугав тем, что при родах могут отказать почки. Она сначала огорчилась, а потом успокоилась, решила, что это даже хорошо: отдохнет, подлечится, почитает книжки.
В палате, куда ее привела медсестра, она стала четвертой. Четыре женщины с разными сроками беременности и со своими собственными недугами. Двадцатилетняя Надя ждала первенца, а сорокалетняя Люда пришла за четвертым ребенком. У окна на кровати сидела совсем молодая, семнадцатилетняя Оля, у которой предполагали неправильное положение плода.
Пролежав в больнице полмесяца, Таня обогатилась новыми знаниями о жизни. Старшая из женщин Люда удивила ее тем, что имела мужа-алкоголика, тем не менее продолжала рожать детей. Наряду с другими лекарствами женщинам в больнице давали димедрол – наверное, чтобы были спокойными и больше спали.
Таня димедрол не пила – она и так все время хотела спать. Так вот Люда забирала все ненужные таблетки себе и рассказывала соседкам, что усыпляет ими нетрезвого мужа.
–
Учитесь, девчонки, – говорила она, – когда мужчина спит, он просто ангел.
–
Как же он там без тебя, – спросила Таня.
–
Без меня он больно-то не разгуляется, денег-то я ему не оставила. Ха – ха!
–
А жить на что?
–
Мама его накормит и за детьми посмотрит. Старшей у меня уже 16 лет, самостоятельная, а младшему – 7 лет. Средней доченьке – 13. Кто будет в этот раз, не знаю.
–
А муж кого ждет?
–
Никого не ждет, ему лишь бы бутылку…
–
Да как же ты решилась? – у Тани буквально перехватило горло.
–
Я не для него, для себя. Да и он никуда не денется. Я его в ежовых рукавицах держу, зарплату забираю. Нет денег – и пить не на что. Им, мужикам, денег давать нельзя… Вот ты своему сколько оставила?
–
Мне здесь, в больнице, деньги не нужны. Сколько было, столько и оставила, – сказала Таня.
–
Ну и дура! Он же может загулять!
–
Некогда ему гулять, – заступилась за мужа Таня, – он работает, да и ко мне ходить надо, фрукты носить.
–
Ну, к нам они в последнюю очередь.
Таня пожала плечами. Зачем спорить с такой устоявшейся идеологией? У самой в семье проблемы – учит жить других. Чему учить-то, если у самой не получается? Правда, с годами Таня убедилась, что это в порядке вещей. Тем, у кого все хорошо, и в голову не придет учить других. Зато уж если не получается – приходите на лекцию.
Муж Люды так и не появился в больнице, а Сергей ходил к Тане каждый день по будням и два раза в день по выходным. Он неизменно спрашивал, что принести в следующий раз. И если уж Тане чего-то хотелось, то не дожидался следующего дня, а бежал в магазин тут же и возвращался с покупкой. Это было уже лишнее, и будущая мама пыталась объяснять будущему папе, что так быстро выполнять ее желания необязательно. Но у него была на этот счет своя точка зрения.
В больнице Таня читала рассказы Мопассана, которые любила больше, чем его романы. Но в тихий час она обязательно спала, а рассказы читала соседка Надя, которая тоже оценила их по достоинству. К ней тоже каждый день ходил муж, они нежно ворковали и не сходились только в одном вопросе: кого же им лучше ждать, мальчика или девочку? Надя хотела девочку, а муж, естественно, мальчика. И никто не хотел уступить. В этом случае, считала Таня, уступать надо мужчине, женщине и так тяжело. Но ума у сильного пола не всегда хватает.
Надя, кроме больничной еды, каждый день съедала по курочке, которую приносили из дома. У Тани такого аппетита не было, чрезмерно ей хотелось только пить. На ногах образовались отеки, а мочегонные таблетки, которые назначали врачи, вызывали еще большую жажду. Но надо было терпеть все это ради неведомого маленького человечка. К тому же вскоре в больнице произошел неприятный инцидент, и Таня пришла к выводу, что ей еще не так плохо, бывает хуже.
Женщины проснулись ночью, потому что услышали чей-то стон и включили свет. Плохо было семнадцатилетней Ольге. Таня побежала за сестрой, та, в свою очередь, вызвала дежурного врача. У Оли начались преждевременные роды, и ее увезли в родильное отделение. А утром медсестра сказала, что ребенок родился мертвым.
Да, страхов в больнице Таня насмотрелась. В соседней палате готовили к операции девушку-десятиклассницу, девственницу, у которой на школьном медосмотре обнаружили на яичнике огромную кисту. А рядом лежали пятнадцатилетние сестры-близнецы с небывалым диагнозом, также требующим хирургического вмешательства. В девственной плеве у них не было отверстий, поэтому, когда начались месячные, кровь скапливалась в матке, вызывая сильные боли. Девочек прооперировали вовремя. Еще бы чуть-чуть, и начался сепсис, тогда их вряд ли удалось бы спасти. Страданья людские, особенно женские, беспрерывны. Недаром многие женщины хотели бы быть мужчинами, но ни один мужчина не хочет быть женщиной.
Вскоре увезли рожать Надю, и ее муж дождался-таки мальчика. А через пару дней Таню выписали из больницы, чтобы она погуляла перед родами, подышала воздухом. Когда она пришла домой, заканчивался ноябрь. На улице было мрачно, шли дожди, и гулять совсем не хотелось. Ребенок давно шевелился внутри и толкался ножками – это заставляло ее хоть ненадолго выходить на улицу, чтобы добавить кислорода в легкие.
Свекровь повадилась ее навещать с гостинцами и читала лекции по правильному питанию. Она завоевывала свое право на будущего внука, а может и беспрекословное право.
Таня ждала ребенка к концу декабря, но уже 15 числа вечером у нее появилась боль внизу живота, а потом начали сочиться околоплодные воды. «Неужели пора?» – подумала она и зажмурилась от страха. Но потом вспомнила, что уже давно нашла способ себя успокаивать. Чем раньше это начнется, тем быстрее и закончится. Она избавится от своей тяжести, станет снова стройной и красивой.
–
Кажется, начинается, – сказала она мужу, – надо звонить в «скорую».
–
Не может быть, – ответил он, – еще рано.
–
Как не может быть, когда уже вода течет. Я же читала, что на сухую рожать нельзя, ребенок может задохнуться.
–
Да, надо ехать, – сказала прибежавшая с кухни мама, – там все-таки врачи.
Она позвонила в «скорую помощь», и Таню увезли в дежурный роддом. Часы у нее на руке показывали час ночи. Родовых схваток еще не было, только ныл живот, поэтому в приемном покое Таня спокойно перенесла процедуры по подготовке к родам. Добрая женщина в белом халате ее побрила и поставила клизму. Неприятно, но надо.
Когда роженицу положили на кровать, в палату вошла женщина-врач и сказала: «Воды отошли, а схваток нет. Это плохо. Будем вызывать вам искусственные роды. Выпейте вот это прямо с бумажкой, иначе очень горько».
Таня поняла, что ей дали хину. Выбора у нее не было, и она выпила. Ей давали эти порошки еще несколько раз, а потом она уснула. Схватки начались только к утру. Их сила с каждым разом нарастала, и Таня, психологически готовя себя к родам, все-таки не ожидала, что боль будет такой сильной. Она металась по кровати, не находя себе места, любая поза казалась неудобной. Когда очередная схватка заканчивалась и начинался двухминутный перерыв, она засыпала от бессилия до следующей схватки. Медсестры за столом пили чай, не обращая на нее никакого внимания, а врач сказала: «Схватки начались? Очень хорошо». И ушла, потому что ее ночное дежурство закончилось.