Рассвет языка. Путь от обезьяньей болтовни к человеческому слову. История о том, как мы начали говорить

Свойства языка

Среди лингвистов активно обсуждается вопрос, какие общие черты есть у всех 7000 человеческих языков и каковы границы языкового своеобразия. Может ли язык представлять собой что ему вздумается или же существуют некие базовые правила, которых он должен придерживаться?

Лингвист Чарльз Хоккет в 1960 году опубликовал список свойств, которые считал характерными для всех человеческих языков и которые, таким образом, могли бы быть положены в основу определения языка как такового.

Список Хоккета в разных вариантах насчитывает до 16 пунктов и в свое время имел серьезный вес в науке. Ниже предлагается самая распространенная версия из 13 пунктов (в моей формулировке).

1. Коммуникация посредством слуха и голоса.

2. Ненаправленная трансляция (может слышать любой, кто находится поблизости), но направленный прием (слушатель всегда может идентифицировать говорящего).

3. Неустойчивость сообщения – звук исчезает сразу, в отличие, например, от запаха.

4. Вы можете сказать все, что слышите от других, сами. (Самка павлина, к примеру, не может повторить сообщение, которое посылает ей самец, раскрывая хвост.)

5. Вы можете сами воспринимать отправляемые вами сигналы. (В отличие от некоторых оленей, предупреждающих сородичей об опасности с помощью демонстрации белых пятен на задней части тела^[22]. Видеть свой зад олени не могут.)

6. Коммуникация осознанна и намеренна. В отличие от смеха, слез или тех же упомянутых выше оленьих пятен.

7. Коммуникация семантична, то есть конкретный сигнал напрямую связан с каким-либо значением.

8. Коммуникация произвольна. Не существует определенной закономерности, которая привязывала бы сигнал к его значению. Связь сигналов с их значениями условна.

9. Сигнал составной и включает в себя нескольких компонентов, которые четко распознаются. В языке два уровня компонентов. Первый – организация звуков в слова. Второй – слов в высказывания.

10. Сообщение может быть о том, чего нет в настоящий момент здесь и сейчас.

11. Язык можно выучить, и он передается от поколения к поколению внутри человеческих сообществ, то есть является своего рода традицией. Дети могут научиться языку у взрослых. В свою очередь, взрослые могут научиться новым языкам.

12. Ненадежность. На языке можно солгать.

13. Рефлексивность. Язык можно использовать для сообщений о языке.

Хоккет утверждал, что, хотя отдельные характеристики из списка можно обнаружить и в коммуникации животных, только человеческий язык удовлетворяет всем пунктам. При этом у списка есть слабые места. Уже первый его пункт неверный. Язык жестов – человеческий язык, который не использует ни слух, ни голос. И далеко не любое сообщение неустойчиво: высеченное на камне слово сохраняется тысячелетия. Судя по первым пяти пунктам списка, его автор воспринимает только звучащий язык и игнорирует другие языковые формы. Следовательно, предложенные характеристики нельзя рассматривать как общие для всех языков. Существуют языки, нарушающие все пять первых пунктов.

Как правило, Хокетта критиковали за внимание исключительно к внешней стороне языка и игнорирование более глубинных качеств его содержания и структуры, не говоря о том, как работают языковые модули в нашей голове.

При этом многие пункты списка Хокетта поясняют внешние последствия более глубоких и общих характеристик. Практически безграничные возможности языка в плане выражения, способность передавать бесконечное множество смыслов, – один из этих фундаментальных аспектов.

Язык способен принимать в себя новые слова и составлять из слов высказывания, не будучи ограниченным ничем, кроме чисто прагматических соображений его пользователей. И некоторые из подмеченных Хоккетом черт являются всего лишь естественными следствиями этой неисчерпаемости.

Несемантический язык (пункт 7), то есть без конкретной привязки знаков к их означаемым, в принципе не способен выразить такое количество смыслов. То же касается и произвольности (пункт 8). Язык, состоящий из знаков, прямо имитирующих то, что они означают, существенно ограничен в своих возможностях. Прежде всего, потому что способен передать лишь очень ограниченное число смыслов. Таков, к примеру, язык дорожных знаков, в котором изображение лося предупреждает о возможной встрече с лосем, стрелка вправо указывает на правый поворот и так далее. Но и этот язык не смог обойтись без знаков, связь которых с обозначаемым конвенциональна, то есть условна.

Так, треугольник обозначает опасность, а круг предупреждает, что в этом месте делать можно, а чего нельзя. То есть в этих случаях связь между формой дорожного знака и его значением совершенно произвольна.

В нашем обычном языке есть слова, которые являются иконическими знаками, то есть имитируют то, что обозначают. Но их очень немного. Прежде всего, это междометия, подражающие разным звукам: «мяу», «бумс» и тому подобные. Язык жестов в этом плане богаче, потому что взмахом руки можно сымитировать гораздо больше понятий, чем словом. Но и язык жестов по большей части состоит из конвенциональных, то есть произвольных, знаков.

Если бы знаки нашего языка не были составными (пункт 9), это также сильно ограничило бы его выразительные возможности. В этом случае каждое слово представляло бы собой отдельный звук, а не комбинацию звуков. Но человеческое горло неспособно породить такое количество звуков – много десятков тысяч, – сколько слов в нашем языке.

А если бы каждое высказывание не представляло собой составную конструкцию и количество высказываний было бы равным количеству слов? В этом случае нам понадобилось бы запоминать миллионы слов, на что, конечно, не хватило бы ни времени, ни ресурсов человеческой памяти.

Язык, который нельзя было бы выучить (пункт 10), должен был бы передаваться из поколения в поколение каким-то другим способом. У животных обычное дело, когда довольно сложные поведенческие комплексы являются врожденными, то есть передаются не путем обучения, а генетически. Но есть предел сложности системы, которая может отложиться в генах вследствие эволюции, и человеческий язык со всеми его словами и множеством грамматических ухищрений намного превышает этот предел.

То же мы наблюдаем у птиц. Способность издавать незамысловатые звуки, как правило, врожденная, но певчие птицы обучают птенцов своему умению. Вместо врожденного щебета у соловья развита врожденная способность (и потребность) учить свое потомство выводить сложные трели.

И, разумеется, человеческий язык с его практически неисчерпаемыми возможностями выражения может использоваться для обсуждения проблем языка. То есть пункт 13 является таким же естественным следствием того же основополагающего качества, что и остальные.

* * *

Два бонобо – карликовых шимпанзе – занимаются сексом в кустах на южном берегу реки Конго. Это самец и самка, что далеко не так очевидно, как может показаться, потому что бисексуальность у бонобо распространена не меньше, чем у людей.

Судя по громкому звуку, который издает самка, ей нравится, что делает альфа-самец. Другие бонобо в стае оборачиваются, реагируя на крик, и это то, на что рассчитывала самка. Очевидно, она хотела донести до всех, с кем она занимается сексом. При этом стая не замечает альфа-самку, развлекающуюся с другой молодой самкой в других кустах. Потому что альфа-самка молчит – секс с партнером низкого статуса не афишируется^[23].

* * *

Эти вопли мало чем напоминают язык. Скорее звуки, которые издают люди в аналогичных ситуациях. При этом они соответствуют пункту 12 в списке Хокетта, так как сами по себе являются тактическим приемом. Бонобо могут «лгать» при помощи своих воплей или молчания, лишь немногие животные способны на это. Точнее, только очень немногие животные демонстрируют признаки намеренной лжи, то есть могут выбирать между ложью и правдой.

С другой стороны, обман в форме ложного сигнала не такая уж редкость в животном мире. Оса не лжет, сигнализируя об опасности своим полосатым тельцем, но лжет цветочная муха, имеющая точно такую же окраску и при этом совершенно безобидная. При этом она не выбирает, лгать или нет, и пребывает, можно сказать, в счастливом неведении, плавая под чужим флагом.

Тема лжи для нас особенно важна. Возможность лгать – действительно очень интересное качество языка, которое должно быть рассмотрено в связи с эволюцией языковых способностей человека.

Редьярд Киплинг был прав, когда писал в 1928 году: «Следует помнить, что он <человек> был вне конкуренции по части любого камуфляжа, на которые были способны в то время животные… Другими словами, мог лгать всеми доступными тогда средствами. Именно поэтому я утверждаю, что первое использование вновь приобретенной возможности выражаться было ложью, холодной и расчетливой ложью» (Киплинг, 1928 «Книга слов: отрывки из выступлений 1906–1929»).

Животные могут коммуницировать множеством разных способов, но по большей части их общение честно. И не потому, что они более честны, чем люди. Просто отправляемые ими сигналы совершенствовались в ходе эволюции в том направлении, в котором невозможно солгать.

Лось сообщает своими раскидистыми рогами: «Смотри, какой я большой и сильный. Не каждый может носить такую корону. Если ты самка, я буду лучшим отцом твоим детям. Если самец – тебе нет смысла тягаться со мной, потому что ты все равно проиграешь».

Лоси не могут лгать своими рогами, потому что не мощному зверю и в самом деле не под силу достаточно раскидистая «корона». То же касается токования тетерева или трелей соловья. Тяжело заливаться часами напролет, и самец должен быть в отличной форме, чтобы выдержать это испытание.

«Да, но зачем такие затратные сигналы? – спросите вы. – Разве не разумней было бы заявить о себе как-нибудь проще, сэкономив при этом массу энергии?» Все так, но штука в том, что менее энергозатратные сигналы никто не воспринимает всерьез.

Давайте представим себе, что в ходе эволюции у лосей сформировался менее энергозатратный признак, который подтверждает их силу. Не тяжелые рога, а, скажем, пятна на груди, количество которых соответствует числу ответвлений у рогов.

Пятна ничего не весят. Конечно, этот вариант куда практичнее. И они не хуже рогов удостоверяли бы силу, пока… однажды эволюция не сжалилась бы над слабым и больным зверем, снабдив его таким количеством пятен, которого он не заслуживал.

И тогда великаны расступились бы перед карликом, и самки ринулись бы к нему со всех сторон… за фальшивыми пятнами, которые быстро распространились бы по популяции. Спустя всего несколько поколений все самцы украсились бы множеством пятен, которые тут же утратили бы всякий смысл. На пятна перестали бы обращать внимание, и самцам пришлось бы пробовать другие способы состязаться в силе. Поэтому испытание эволюцией выдержал самый энергозатратный сигнал, тот, который не может солгать.

С языком же все иначе. Говорить ничего не стоит, и мы лжем как дышим, но человеческую коммуникацию это не разрушает, как в случае с пятнистыми лосями.

Мы слушаем и доверяем друг другу, хотя солгать так легко. И в этом смысле человеческий язык – эволюционный парадокс, требующий какого-то другого объяснения. Как бы он ни развивался, это происходило как-то иначе, нежели с рогами лосей, птичьим пением и прочими способами животной коммуникации.

То есть двенадцатым пунктом в списке Хокетт поставил и в самом деле очень важное свойство языка. Оно тесно связано с тем, что язык нам ничего не стоит. Человеческий язык со всем его звуковым потенциалом не мог развиться раньше, чем мы стали доверять друг другу.

Пункт 6 – осознанное использование языка, и пункт 10 – язык способен сообщать о вещах, которых нет здесь и сейчас, – еще два важных свойства, которые стоит прокомментировать. При этом по шестому пункту особенно глубоких пояснений не требуется, поскольку большинство других обезьян также общаются вполне сознательно. Скорее, представляет сложность вопрос о сущности самого сознания, но это тема отдельной книги.

А вот то, что язык способен сообщать о том, чего нет здесь и сейчас, безусловно, важное наблюдение. Его можно обобщить, сведя человеческий язык к так называемому триадному (трехстороннему) общению. Коммуникация в мире животных, как правило, двухсторонняя (диадная). Она предполагает говорящего и слушающего и редко затрагивает третью сторону, помимо этих двух.

Человеческая коммуникация, напротив, почти всегда выходит за рамки круга непосредственных участников. По крайней мере каждая вторая наша реплика обращена к третьей стороне – кому-то или чему-то не вовлеченному непосредственно в общение.

Нам так нравится судачить друг у друга за спиной, чем животные занимаются крайне редко. В их среде примеры триадной коммуникации единичны. Самый распространенный, наверное, – крик, предупреждающий сородича об опасности, которая и есть третья сторона триады. Но это скорее исключение. Ведь полная свобода выбора намерения – свобода воли – не свойственна животным, кроме человека.

Говорящий и слушающий всегда здесь и сейчас, поэтому диадная коммуникация ограничена рамками настоящего момента. Таким образом, триадная коммуникация является предпосылкой способности говорить о том, чего нет здесь и сейчас.

Универсалии

Все предложенные Хокеттом характеристики слишком общи и абстрактны. Существуют ли какие-нибудь более специфические качества, свойственные всем языкам, – вот вопрос, который до сих пор волнует лингвистов. Множество ученых предлагали свои пункты и списки, и для всех рано или поздно находились исключения. Вот несколько примеров.

Считалось, что во всех языках есть гласные и согласные.

Исключение: язык жестов. Возможно, это справедливо для всех языков, существующих в звуковой форме. Хотя, в некоторых берберийских языках в Северной Африке гласные почти отсутствуют.

Считалось, что во всех существующих языках слоги могут начинаться с согласных.

Исключения: кроме языка жестов, австралийский язык аранта, где слоги никогда не начинаются с согласных.

Считалось, что во всех языках допустимы структуры с главными предложениями, к которым присоединяются придаточные и при-придаточные и так далее до бесконечного числа уровней.

Пример: «Эта книга написана автором, который живет в Фалуне, который находится в Даларне, которая часть Швеции, которая государство в Европе, которая…»

Исключение: возможно, бразильский язык пирахан, в котором, если верить исследователю Дэниелу Эверетту, отсутствуют придаточные предложения и аналогичные структуры.

При этом отмечались закономерности, которые как будто имеют больше оснований претендовать на универсальность. Ниже некоторые из них.

Во всех языках слова могут употребляться в разных формах, при этом формы могут сильно варьироваться, так что бывает трудно провести границу между формой слова и новым словом.

Во всех языках различаются существительные и глаголы.

Это утверждение не бесспорно, здесь многое зависит от того, как различать существительные и глаголы. При этом в каждом языке, так или иначе, существуют слова для обозначения предметов и действий.

Во всех языках есть междометия – Ой! Фу! Бумс! – выходящие за рамки системы грамматики.

Все языки иерархичны. Простейшие компоненты – звуки или движения, положение кисти руки в языке жестов – объединяются в слова, слова в словосочетания, а те, в свою очередь, в предложения. Структура большинства языков многоуровневая, но по крайней мере три уровня есть у всех. Собственно, эту универсалию отметил еще Хоккет и вывел ее под номером 9 своего списка.

Во всех языках есть правила, по которым строительные кирпичики каждого уровня складываются в блоки. То есть язык – не просто совокупность звуков и слов, а структура.

Язык – открытая система. Поэтому любой, кто им пользуется, может придумывать новые слова и не только слова. (Не факт, правда, что нововведения приживутся.)

Любой язык – гибкая система, поэтому у каждого говорящего есть выбор, как именно облечь свою мысль в слова.

Девушка ведет машину

За рулем сидит девушка

Машина управляется девушкой и т. д.

Все эти варианты в принципе описывают одно и то же событие и примерно одним и теми же словами, акцентируя внимание на разных аспектах и выражая точку зрения с разной перспективы. В разных языках гибкость достигается различными средствами, но, так или иначе, она должна быть.

Синтаксис оперирует не отдельными словами, а комплексами слов.

К примеру, в предложении Девочка придет завтра вечером логическое ударение падает на фразу завтра вечером, тем самым это предложение отвечает на вопрос Когда придет девочка?

Чтобы изменить логическое ударение, нам нужно переставить слова.

Завтра придет девочка.

Теперь речь в предложении идет не о том, когда придет девочка, а о том, кто придет завтра.

Допустим, что в предложении говорится не просто о девочке, а о маленькой кареглазой девочке.

Маленькая кареглазая девочка придет завтра.

Логическое ударение падает на «завтра».

Но чтобы перенести его на «девочку», нам надо переставить не одно слово, а целый блок слов, относящихся к «девочке»:

Завтра придет маленькая кареглазая девочка.

Вариант Маленькая кареглазая придет завтра девочка – в этом варианте сильно нарушен порядок слов, который мешает восприятию.

Но даже если строгих универсалий не так много, их нужно объяснить, и это не в последнюю очередь важно для того, кто хочет разобраться с происхождением языка.

Кроме универсалий, работающих во всех без исключения языках, существуют закономерности, справедливые для большинства языков, в том числе множество грамматических шаблонов и устойчивых связей между грамматическими правилами.

К примеру, прилагательное обычно сочетается с существительным («красный дом»), предлог также обычно относится к существительному (к дому), а при глаголе нередко стоит слово, обозначающее объект действия. В предложении Женщина ведет автомобиль слово «автомобиль» обозначает объект действия, выраженного глаголом «ведет».

В разных языках эти пары слов организуются по-разному. В шведском принято говорить Женщина ведет автомобиль, но примерно в половине всех языков нашей планеты в паре объект-глагол соблюдается другой порядок: Женщина машину ведет^[24].

Примерно так же обстоят дела с парами существительное + прилагательное и предлог + существительное. Интересно, что наблюдается связь между тем, какой порядок слов принят в языке в каждом из этих сочетаний. Так, порядок глагол + объект действия часто сочетается с вариантами предлог + существительное и существительное + прилагательное. А вариант объект действия + глагол – с комбинациями существительное + предлог и прилагательное + существительное. Шведский, как мы видим, – исключение из этого правила. Но большинство языков следуют либо первому, либо второму варианту. И это явление также нуждается в объяснении. Оно слишком часто повторяется, чтобы быть случайностью.

Пазлы, письмо и звучащая речь

Центральный вопрос, касающийся природы языка, состоит в том, как функционирует языковая коммуникация. Мнения ученых на этот счет расходятся по двум основным линиям. Одни полагают, что язык – это код. Другие – визуально-выводная коммуникация.

Если язык – код, языковое высказывание несет всю передаваемую при общении информацию. Говорящий преобразует свое сообщение в лингвистический код, слушающий декодирует сказанное и таким образом воспринимает сообщение.

Визульно-выводимая коммуникация работает совершенно иначе, нежели код. Большая часть фактического сообщения передается не языковым высказыванием, а всей совокупностью внешних обстоятельств коммуникации, и слушателю в этом случае приходится складывать пазл, чтобы понять говорящего.

Все, что «визуально», имеет отношение к говорящему. Уже тот факт, что он говорит, сам по себе свидетельствует о намерении общаться. И все, что бы ни делал говорящий в процессе общения, так или иначе способствует тому, чтобы раскрыть то, что он хочет сказать, – помимо содержания собственно языкового сообщения. Кроме того, любое общение происходит в контексте неких внешних обстоятельств, и говорящий использует контекст ситуации, чтобы дополнить сообщение.

«Выводная» сторона, напротив, целиком и полностью в компетенции слушающего, который не просто пассивно декодирует языковое сообщение говорящего, но принимает во внимание и поведение собеседника, и контекст ситуации общения в целом. Слушатель делает выводы (умозаключения) из всей полученной им информации, а не только содержащейся непосредственно в сообщении – о намерениях говорящего относительно того, что должно быть передано.

Говорящий, в свою очередь, может использовать это и выстроить сообщение так, чтобы слушающий сделал из всего правильные выводы.

На практике это часто используется для упрощения коммуникации, когда говорящий пропускает те части сообщения, которые слушающий предположительно может восстановить сам.

Это можно сравнить с двумя способами передачи изображения. В случае кода говорящий просто пересылает слушающему готовую картинку – в том виде, какая она есть. В случае визуально-выводной коммуникации пересылается пазл, причем не весь, а такое количество фрагментов, которое потребуется слушающему, чтобы восстановить картину целиком, но не более того.

И слушающий собирает картину по кусочкам, при этом подсказками ему служат не только переданные фрагменты, но и все остальное, что делает говорящий, включая сам выбор фрагментов.

Поэтому визуально-выводная коммуникация может быть названа пазл-коммуникацией или общением-головоломкой. Именно так я и намерен называть ее впредь. У нас еще будет множество поводов вернуться в мир головоломок.

Рассуждая о языке в целом и о грамматике в частности, важно помнить о разнице между звучащим и письменным языком. Звучащий язык, в особенности тот, который мы используем в повседневном общении, существенно отличается от формализованного письменного варианта. Сказанное (в том числе и на языке жестов) слово обычно обращено непосредственно к слушающему, при этом говорящий и слушающий общаются в некой обстановке, создающей контекст разговора. Это идеальные условия для пазл-коммуникации. Слушающему есть из чего складывать пазл, помимо самих слов, и говорящий хорошо понимает, какие части общей картины уже есть в распоряжении слушающего. Поэтому в разговоре можно опускать большие фрагменты сообщения, не сомневаясь, что слушающему удастся восполнить недостающее. Неудивительно, что в звучащей речи всегда так много того, что в грамматике называется неполным, или эллиптическим, предложением. В устной речи эти фрагменты работают идеально, поскольку все остальные необходимые слушающему детали картины у него уже есть. И это происходит в соответствии с правилами грамматики.

Письменное слово, напротив, более-менее постоянно в своем значении и нередко используется при условии известной дистанции между пишущим и читающим. Зачастую пишущий не подозревает о том, кто будет читать его текст, равно как и читающий не имеет представления об обстоятельствах создания текста.

Взять, к примеру, эту книгу, которую читает и будет читать множество людей, не имеющих со мной никаких отношений вне этого текста. Вы не знаете меня, я не знаю вас и не буду даже пытаться строить догадки относительно того, какие части пазла у вас уже имеются, помимо того, что я пишу в книге. Это обстоятельство существенно затрудняет нашу с вами пазл-коммуникацию. Следовательно, в письменной форме – а также в передачах по телевидению, публичных выступлениях и других случаях безличного общения – язык должен быть более кодифицирован. Все сообщение должно целиком и полностью содержаться в словах, которые говорятся или пишутся, и подчиняться более строгим правилам.

Грамматики для кодовой и пазл-коммуникации также должны различаться в силу различности самих информационных структур. Пазл-коммуникация, к примеру, должна предусматривать более либеральные правила относительно сокращений и пропусков слов. Поэтому разговорной речи бывает так трудно вписаться в реалии письменного языка, не жертвуя при этом своей «разговорностью».

О какой же из двух разновидностей языка мы рассуждаем, когда поднимаем тему его происхождения? Вопрос, очевидно, сводится к тому, какая из этих форм существовала в языке изначально. Двух мнений на этот счет быть не может, потому что письменный язык, равно как и телепередачи, явление довольно позднее. 99 % всего времени, пока существует человеческий язык, приходится на разговорную эпоху и преимущественно на общение лицом к лицу. Еще какую-нибудь сотню лет назад письмо оставалось явлением маргинальным, которое было распространено лишь в узком элитарном кругу. Как относительно новая, искусственно созданная форма письменный язык не представляет большого интереса для нашей темы.

Еще одно отличие письменной речи от устной заключается в том, что предпосылки умения говорить как будто заложены в человеке с рождения, поэтому люди выучиваются этому быстро, в то время как владение письменной речью природой, похоже, не предусмотрено. Искусство письма, в отличие от говорения, дается детям ценой упорного труда. Кроме того, письменная речь разных людей обнаруживает больше стилистических различий, чем устная. Умение безличностного общения более индивидуально.

Каждый может вести беседу лицом к лицу, но, чтобы управляться с формальным, структурированным письменным языком, нужен талант и немалая выучка.

Итак, почти на протяжении всей истории языка общение было почти исключительно устным, лицом к лицу, между людьми, хорошо знающими друг друга, поэтому беседа предполагала богатый контекст. Этой форме быстро обучаются дети, собственно, она и и есть язык, происхождение которого нам предстоит объяснить.