Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии

3
Вместилище безумия

Острова Блэквелл больше не существует. В 1973 году его переименовали в честь Франклина Д. Рузвельта, а там, где Блай провела десять мучительных дней, теперь стоит роскошный жилой комплекс. Но увиденные ею мучения никуда не делись. Вопросы, на которые она пыталась ответить: что значит быть вменяемым или невменяемым и что значит заботиться о страдающем человеке, который часто пугает нас, – остаются открытыми.

Безумие преследует человечество, сколько люди записывают свою историю. И столько же времени от нас ускользает, что его вызывает, где оно находится (если можно так сказать). Всю историю объяснение передается как мяч тремя игроками: разумом и душой, мозгом и окружающей средой. Сначала считалось, что это сверхъестественное состояние – прямое следствие вмешательства Бога или дьявола. Благодаря раскопанным черепам, датированным примерно 5000 годом до нашей эры, нам известно, что одним из ранних методов лечения было сверление отверстия в голове ради освобождения поселившихся там демонов. Эта процедура называется трепанацией. Другой способ избавиться от внутренних демонов – принести в жертву ребенка или животное, чтобы злой дух обменял одну душу на другую. Древние индусы считали, что в припадках виноваты грахи – духи, чье имя буквально переводится как «те, кто захватывает». Древние греки считали, что безумие снизошло на них с гневом и местью богов. Это же убеждение, продолжилось в иудаизме и христианстве. «Потеряй веру или стань надменным, и поразит тебя Господь», – гласит Ветхий Завет. В книге пророка Даниила Бог наказывает Навуходоносора («Силен смирить ходящих гордо»), наделяя его безумием, превратившим того в бредящего зверя, лишенного человеческой способности рационально мыслить. Экзорцизм, ритуальные пытки и даже сожжение на костре – вот способы, использовавшиеся для освобождения беспокойных умов от дьявола. Тех, кто неудачно пытался покончить с собой (а это рассматривали как действие, подстегнутое самим дьяволом), протаскивали по улицам и подвешивали за ноги.

Мыслители эпохи Просвещения обратили безумие в иррациональность: о нем стали думать скорее как о побочном продукте распада разума, чем об итоге одержимости. Рене Декарт утверждал, что разум и душа нематериальны, изначально рациональны и совершенно отличаются от физических тел. Хотя религия все еще играла важную роль в этих размышлениях, такая дихотомия позволила безумию стать «однозначно законным объектом философского и медицинского исследования», – пишет Рой Портер в «Краткой истории безумия».

Благодаря немецкому врачу Иоганну Христиану Рейлю в 1808 году эта область медицинского исследования стала называться психиатрией. Новое направление медицины «должно привлекать только самых прогрессивно мыслящих практикующих врачей», – писал Рейль. Оно должно лечить мозг, душу и тело – сегодня это называют целостным подходом. «Мы никогда не найдем исключительно психическое, исключительно химическое или механическое заболевание. В каждом из них есть сразу все». Изложенные им принципы актуальны и сейчас: психические заболевания универсальны, к пациентам нужно относиться гуманно; лечением должны заниматься врачи, а не философы и богословы.

Психиатрия Рейля ничуть не остановила многих врачей, увлеченных поиском «места безумия». Они продолжали размышлять над тем, что вызывает душевную болезнь, одна ли это область или их множество; о том, можно ли нас довести до безумия обстоятельствами и окружением, или же его причины кроются исключительно в мозге. Алиенисты стали исследовать тело, полагая, что сумасшествие может быть изолированным и целенаправленным. Для этого они создавали ужасающие методы лечения: от вращающихся стульев, разработанных Эразмом Дарвином, дедушкой Чарльза Дарвина, вызывающих головокружение и рвоту, якобы успокаивающих пациента, вводя его в состояние ступора, до «неожиданных ванн», при которых пол обваливался и люди падали в холодную воду, чтобы из них вышло дурное. Но как бы ни были жестоки эти новые методы, они считались шагом вперед. По крайней мере, мы больше не списывали безумие на бесов и демонов.

Среди первых практикующих врачей был Бенджамин Раш, один из тех, кто подписал Декларацию о независимости. Он полагал, что причина безумия кроется в кровеносных сосудах мозга. Это вдохновило его придумать несколько безумных видов лечения, включая «успокоительный стул» (худшая недобросовестная реклама в истории) – ужасающий аппарат сенсорной депривации. Пациентов привязывали к стулу, на голову надевали деревянную коробку, чтобы изолировать от внешней среды, ограничить движение и уменьшить приток крови к мозгу. Их удерживали в кресле так долго, что позже пришлось добавить большое отверстие, которое могло служить туалетом. Безумцев не просто игнорировали или пренебрегали ими, с ними жестоко обращались, пытали. «Инаковость» психических заболеваний делала их легкой добычей откровенных садистов.

Изобретение микроскопа привело к описанию контуров мозга и нервной системы на клеточном уровне. В 1874 году немецкий врач Карл Вернике точно определил область мозга, повреждение которой мешает понять смысл чужих слов. Это состояние называется афазией Вернике. В 1901 году доктор Алоис Альцгеймер из Франкфурта лечил 51-летнюю женщину с выраженными симптомами психоза и деменции. После ее смерти в 1906 году Альцгеймер вскрыл череп погибшей и обнаружил причину заболевания: отложения бляшек, выглядящих как спутанные куски волокнистого струнного сыра. Что же получается, ее психическое заболевание – всего лишь нехорошие накопления?

Величайший триумф принесло изучение сифилиса, почти забытой сегодня болезни, тем не менее имеющей новый всплеск^[8]. Он возник около 1400 года. Известные люди, у которых подозревали сифилис, могут заполнить Зал славы Западной цивилизации: Винсент Ван Гог, Оскар Уайльд, Фридрих Ницше, Генрих VIII, Лев Толстой, Скотт Джоплин^[9], Авраам Линкольн, Людвиг ван Бетховен и Аль Капоне.

О самой разрушительной из всех болезней многое известно еще с позднего Средневековья. Затем врачи назовут это заболевание «прогрессивным параличом сумасшедшего» – в начале XX века им страдал каждый пятый мужчина, поступавший в психиатрические больницы. В больницах они постепенно теряли душевное и физическое равновесие. Некоторые из них, ошибочно полагая, что чрезмерно богаты, могли спустить все деньги на нелепые вещи, например модные шляпы. Говорили отрывисто, запинались. За несколько месяцев или лет они полностью исчезали, теряя свою индивидуальность и память, утрачивая способность ходить и говорить и проводя свои последние дни в отдаленных палатах местного приюта душевнобольных. В их историях болезни, если таковые имеются, прослеживается закономерность: у многих из этих мужчин и женщин при жизни появились сифилитические язвы. Но может ли это заболевание, передающееся половым путем, быть скрытой причиной безумия?

Ответ нашелся, когда два исследователя идентифицировали спиралевидную бледную спирохету, бактерию в мозге сумасшедших с общим параличом после их смерти. По-видимому, болезнь могла находиться в спячке долгие годы, а позже проникала в мозг, вызывая комплекс симптомов, известных нам как третичный сифилис. Сифилис называли «великой оспой», «безграничным заболеванием», «болезнью леди», «великим имитатором». Это еще один пример великого притворщика среди болезней, содержащего множество других симптомов, включая безумие. По словам современного психолога Криса Фрита, это было «эдаким шелушением диагностического лука». Мы определили, что болезнь, принимавшаяся за «безумие», имела физическую причину и что ее можно вылечить, если обнаружить на ранней стадии.

«Инаковость» психических заболеваний делала пациентов легкой добычей откровенных садистов.

Несмотря на разные причины, симптомы сифилиса очень похожи на симптомы аутоиммунного энцефалита – болезни, с которой столкнулась я. Поэтому я думаю, что аутоиммунный энцефалит заслуживает сомнительной славы сифилиса моего поколения.

Чем больше мы узнаем о науке разума, тем туманнее становится граница между неврологией и психиатрией. В XX веке неврология выделилась в самостоятельную медицинскую отрасль, заявив об исключительном превосходстве над органическими болезнями нервной системы, такими как инсульт, рассеянный склероз и болезнь Паркинсона. Тем временем психиатры занялись такими заболеваниями, которые невозможно точно выявить при помощи лабораторных исследований: шизофренией, депрессией и тревожными расстройствами. Стоило случиться прорыву в биологии, как болезнь перешла из области психиатрии в остальную медицину. Задача неврологов – обнаружить, как повреждение мозга ухудшает физические функции. Задача психиатров – понять, как мозг порождает эмоции, мотивацию и самость. Несмотря на то что эти области медицины во многом пересекаются, такое разделение отражает дуализм тела и разума. Так продолжается и сегодня.

Очевидно, что сифилис и болезнь Альцгеймера не были единственными причинами сумасшествия. Чтобы отследить и вылечить остальные, если их можно найти, психиатрам еще предстоит разработать диагностический язык, который поможет определять различные типы и причины психических заболеваний.

С конца XIX века этим занимался немецкий психиатр Эмиль Крепелин. И хотя вы, возможно, никогда о нем не слышали, его работа оказала большее влияние на путь практикующейся сегодня психиатрии, чем труды знаменитого Зигмунда Фрейда, родившегося в том же, 1856 году. Будучи сыном бродячего актера, декламатора и оперного певца, Крепелин посвятил свою жизнь упорядочению психических заболеваний. Таким образом, он наделил формирующуюся область медицины нозологией, то есть системой диагнозов. Позже эта работа вдохновила его на создание «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» (DSM) – библии современной психиатрии. Крепелин изучил тысячи случаев и разделил те, что можно было описать как «сумасшествие», на конкретные категории с указанными симптомами. Это привело к появлению медицинского термина деменция прекокс. В своем учебнике «Психиатрия» 1893 года Крепелин определил его как раннее начало постоянного слабоумия, биологическое заболевание, вызывающее психозы и имеющее неблагоприятный исход с небольшой надеждой на улучшение состояния, «вызывающее неизлечимую и постоянную недееспособность». Крепелин отделил пациентов с деменцией прекокс от больных «маниакально-депрессивным психозом» – расстройством настроения и эмоций, варьирущихся от депрессии до мании. Страдающие им имели благоприятные долговременные прогнозы. Это разделение шизофрении, биполярного расстройства и их компонентов актуально и сегодня. В 1908 году, почти через два десятилетия после того, как Крепелин представил общественности деменцию прекокс, швейцарский психиатр Эйген Блейлер ввел новый термин шизофрения, то есть «расщепление сознания», что вызвало продолжительную путаницу^[10] между двумя терминами. Позже психиатр Курт Шнайдер дополнил шизофрению списком «симптомов первого ранга». Он включал слуховые галлюцинации, бред и синдром открытости мыслей.

Теперь психиатры наконец могли делать прогнозы относительно курса и результата. А самое главное – они смогли дать название страданиям пациентов. Лично я считаю, что это одна из самых важных вещей, на которые способен врач, даже если от болезни не существует лекарства. Однако причина заболеваний все еще ускользала, впрочем, как и в наши дни.

Врачи начали вдоль и попрек изучать свой путь через «безумный» мозг. Они вырезали у живых людей щитовидную железу, женские яичники и мужские семенные железы на основании сырых теорий о генетическом происхождении безумия. Американский психиатр Генри Коттон, возглавлявший государственную больницу Трентона в Нью-Джерси, предложил «теорию очаговой инфекции» психических заболеваний. Она гласила, что токсичный побочный продукт бактериальной инфекции мигрирует в мозг и вызывает безумие. В теории идея была не так уж и плоха, инфекции действительно могут вызывать психоз, но решения, предлагаемые Коттоном, – настоящий кошмар. Чтобы побороть инфекцию, он начал выдергивать зубы, и когда это не помогло, он не стал пересматривать свои методы. Вместо этого он перешел на миндалины, кишечник и селезенку, что часто заканчивалось инвалидностью или смертью. Пациенты его больницы не могли прекратить зверства – у них не было ни средств, ни веса в обществе.

Практикующие врачи и исследователи присоединились и к новому движению евгеники, утверждавшему, что безумие является наследственным состоянием и передается через неполноценные гены. С 1907 по 1937 год 32 штата США приняли законы о принудительной стерилизации. «Почему бы не остановить распространение нежелательных, лишив их способности размножаться?» – думали они. Американский научно доказанный садизм подхватили и нацисты, с 1934 по 1939 год стерелизовавшие не менее трехсот тысяч пациентов немецких психиатров (самый распространенный диагноз – слабоумие, а следом за ним шизофрения и эпилепсия), прежде чем они сделали следующий шаг и начали истребление «недостойных жизни». К концу Второй мировой войны нацисты казнили более двухсот тысяч психически больных людей в Германии.

В послевоенные годы, когда весь ужас нацистских злодеяний обрушился на американскую общественность, казалось, что время для переоценки психиатрии и ее одержимости поиском биологических причин психических расстройств пришло. Особенно в 1955 году, когда в психиатрических больницах страны проживало более полумиллиона человек – больше, чем когда либо.

По странному стечению обстоятельств в том же году, когда Крепелин популяризировал деменцию прекокс, Фрейд выдвинул новую теорию лечения разума, названную психоанализом. Пока психиатры исследовали тело в больницах, их коллеги психоаналитики так далеко ушли от поиска ответа в физическом мире, что по факту создали совершенно иную дисциплину. Психиатрия вне психбольниц имела мало общего с тем, что практиковалось внутри. За пределами лечебницы царила идея, что вместилище всех душевных страданий – разум, а не серое вещество мозга. Для кого-то вроде меня, привыкшей говорить о нейромедиаторах, дофаминергических путях и NMDA-рецепторах, популярные термины той эпохи, такие как зависть к пенису, фаллическая стадия и Эдипов комплекс, вызывают неловкость как чудные пережитки прошлого. Но еще совсем недавно это было нормой. Каждый современный беби-бумер родился, когда в психиатрии доминировали такие термины.

Самое главное – дать имя страданиям пациентов.

Психоанализ вторгся в США из Европы прямо перед началом Второй мировой, предложив свежую теорию, обеспечившую новое понимание душевных мук и даже настоящее лекарство, в то время как измученные войной солдаты возвращались с поля боя физически здоровыми, но эмоционально не способными вернуться к работе и семейной жизни. В первый раз за всю историю было зарегистрировано больше случаев, связанных с болезнью разума, а не тела. Это была отрезвляющая мысль: если здоровый молодой человек мог стать дрожащим, испуганным и истеричным без каких-либо физических на то причин, может ли это произойти с любым из нас?

Фрейд, умерший раньше, чем психоанализ покорил Америку, показал нам путь из этого темного леса неопределенности. Согласно ему, наши умы разделены на три части: Оно (бессознательное, наполненное подавленными и неудовлетворенными желаниями); Эго (самость); и Супер-Эго (совесть), участвующие в борьбе друг с другом. Задача психоаналитика: «сделать бессознательное сознательным» и с хирургической точностью оперировать основной конфликт – либидо, подавленные желания, влечение к смерти, проекции и воображение исполнения желаний. Извлечь из детства все это глубокое, темное, мрачное. «В наших действиях нет ничего произвольного, или бессистемного, или случайного, или бессмысленного», – пишет Джанет Малкольм в книге «Психоанализ: Невозможная профессия»^[11].

Да и кто бы не хотел такого пристального внимания и обещания излечения от суровой неизбежности, которую предлагала биология (как Эмиль Крепелин)? Рассмотрим две интерпретации истории болезни пациента последователями Крепелина и Фрейда. В 1893 году 51-летний судья из Германии Даниэль Пауль Шребер становится одержим идеей, что для спасения мира ему нужно стать женщиной и породить новую человеческую расу. Он обвинял в этих навязчивых мыслях своего психиатра, которого называл «душегубом», считая, что врач внушил ему их с помощью «божественных лучей». Шреберу диагностировали деменцию прекокс Крепелина и госпитализировали в психиатрическую больницу, где он впоследствии скончался. Когда Фрейд ознакомился с делом судьи в его «Мемуарах больного, страдающего нервной болезнью», он предположил, что поведение Шребера вызвано подавлением гомосексуальных импульсов, а не неизлечимой болезнью мозга. Вылечите лежащий в основе конфликт, и вы сможете вылечить человека. Если бы можно было выбирать, какое лечение вы бы предпочли? Абсолютное большинство американцев выбрали Фрейда, а Крепелина и его последователей сослали на задворки профессиональной медицины.

К 1970-м годам почти каждого профессора психиатрии нужно было обучать как психоаналитика, и они же писали большинство учебников. Казалось, психоанализ в одночасье получил «власть, огромную власть, которой не обладал раньше и не обладает с тех пор», – рассказал мне психиатр Аллен Фрэнсис. Больше не нужно идти к священнику или к родителям – вы платите психоаналитику, чтобы он вправил вам мозги. Теперь «мозгоправы» копаются в ваших семейных отношениях, культурных традициях, рабочем графике, взаимоотношениях, заботе о детях и сексуальных желаниях. Психиатры с радостью покинули больничные палаты психиатрических лечебниц со сложными и трудноизлечимыми пациентами. Вместо этого они обучились психоанализу и занялись прибыльными терапевтическими беседами (пять раз в неделю!) с людьми, озабоченными своей нервозностью, вызванной ритмом современной жизни. А большинство действительно нуждавшихся в помощи остались без нее, пока психоаналитики придирчиво выбирали пациентов – обычно состоятельных, белых и не очень больных.

Американцы прыгают на диваны, в объятия «белых экранов»^[12] своих терапевтов и мысли о том, что можно вылечить разум. Спустя десятилетия после смерти Фрейда его метод вдруг оказался повсюду: женские журналы, реклама (племянника Фрейда Эдварда Бернейса называют отцом пиара), психоналитиков нанимает даже ЦРУ. В Америке вторым бестселлером после Библии становится книга доктора Бенджамина Спока «Ребенок и уход за ним», основанная на теориях Фрейда. Еще одна популярная книга того времени – «Жизнь против смерти: Психоаналитическое значение истории» ^[13]Нормана О. Брауна, в которой он попытался переосмыслить прошлое по Фрейду, через битву свободы и подавление эмоций. Голливуд приглашает психоаналитиков для работы на съемочных площадках. Страховые компании оплачивают месяцы разговорной психотерапии и возмещают расходы на нее наравне с другими серьезными медицинскими процедурами.

Но сколько бы ни было психиатров, их всегда не хватает. К 1970 году спрос уже превышал ее предложение, несмотря на приток врачей. Пришедшие на смену тюремщикам психоаналитики обещают слушать больных, и порой благодаря им пациенты открывают глаза. Вместо патологизации людей психоаналитики смотрели на каждого как на уникального в своих душевных страданиях. Они дали нам более глубокое понимание того, как велик и многослоен наш внутренний мир: сложности сексуальности; ключевая роль детства во взрослой жизни; как бессознательное проявляется в поведении. Как сказал Фрейд, через обмен словами между пациентом и врачом можно открыть, постичь и даже исцелить сокрытое внутри нас. «Когда-то слова были колдовством, слово и теперь во многом сохранило свою прежнюю чудодейственную силу, – писал он в 1920 году, – не будем же недооценивать использование слова в психотерапии»^[14].

Америка снова стала выглядеть во многом так же, как и во времена Нелли Блай – где любому могли поставить и часто ставили ошибочный диагноз.

Одним из многих недостатков было то, что врачи яро обвиняли своих пациентов (и семьи пациентов), особенно матерей^[15]. Венский «психоаналитик масштабного влияния» Бруно Беттельгейм^[16] в своей книге 1967 года «Пустая крепость» сравнивал структуру семей психически больных, особенно аутистов, с концентрационными лагерями. Это самый важный аргумент, так как Беттельгейм два года провел в Дахау и Бухенвальде. Поэтому единственный способ вылечиться – полностью разорвать отношения с семьей.

Вот чего мы не получили от Фрейда, так это точных диагнозов. Напротив, его последователям свойственен «крайний диагностический нигилизм». Терминология, общий язык диагностики – все это не имело большого значения для психоаналитиков. Психиатры же расширили сферу социальных отклонений, определяя почти все как патологию и эффективно заполняя пропасть между вменяемостью и невменяемостью. Они показали, что «истинное психическое здоровье было иллюзией», как писала антрополог Таня Мари Лурманн в своем исследовании профессии под названием «Из двух умов»^[17]. Согласно печально известному исследованию центра Манхэттена 1962 года, основанному на двухчасовом интервью 1600 человек в самом центре города, только 5 % населения были признаны психически «здоровыми». Весь мир вдруг сошел с ума, и психиатры стали его супергероями.

Америка снова стала выглядеть во многом так же, как и во времена Нелли Блай – где любому могли поставить и часто ставили ошибочный диагноз.

А потом, в феврале 1969 года, «Дэвид Лури» пришел в некую больницу Пенсильвании и произвел фурор. Он наконец доказал то, что многие давно подозревали: психиатрия обладала слишком большой властью и не представляла, что с ней делать.