Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии

4
Психически здоровые на месте сумасшедших

Я часто представляю как Блай на пароме возвращается на Манхэттен с острова Блэквелл: ветер в волосах, зловоние реки и волнительное облегчение. Но мыслями она все еще с оставленными ей женщинами.

«В течение десяти дней я была одной из них. Как бы глупо это ни было, мне казалось очень жестоким оставлять их страдать там, – писала Блай. – Я бросила их заживо похороненными в этом аду на земле и вновь стала свободной девушкой».

Именно так я чувствовала себя каждый раз, когда думала о своем зеркальном отражении, о тех, кого не спасли, как меня, обо всех, кому не помогла психиатрия.

Через месяц или два после моего выступления в психиатрической больнице я ужинала с доктором Деборой Леви, психологом больницы Маклина, которая среди прочего изучает гены, по-видимому, приводящие людей к риску развития серьезных психических заболеваний, и ее коллегой, доктором Джозефом Койлом, психиатром больницы Маклина и одним из ведущих экспертов по NMDA-рецепторам – части мозга, которая подвержена поразившей меня болезни. Следить за беседой двух исследователей нейробиологии – все равно что следить за хоккейным матчем. Хоть на секунду оторви взгляд от шайбы, и ты уже потерялся. Мы говорили об истериях прошлого и о конверсионных расстройствах настоящего, о различиях между симуляцией и синдромом Мюнхгаузена. Первое описывает имитацию болезни ради какой-либо пользы (например, для победы в суде), а второе – психическое расстройство, при котором человек притворяется больным без очевидных причин. Знаменитый случай Джипси Роуз Бланшар – яркий пример делегированного синдрома Мюнхгаузена, когда болезни придумывают другим, часто детям^[18]. Речь заходила и о великих притворщиках – болезнях, размывающих грань между психиатрией и неврологией; о том, как сложно врачам их анализировать; о том, как моя болезнь оказалась мостом между двумя мирами, когда «физическое» расстройство маскировалось под «психиатрическое».

Я рассказала им недавно услышанную историю о моем зеркальном отражении. Между нами не должно было быть никакой разницы: она должна была получить то же самое лечение, в ее случае должно было быть столь же срочное и неотложное вмешательство. У нее должна была быть такая же возможность выздороветь, как у меня. Но у нее все пошло не так из-за одного принципиального различия: ее психический диагноз застрял. А мой – нет. Проникнувшись моей историей, доктор Леви спросила, знаю ли я об исследовании профессора Дэвида Розенхана из Стэнфорда.

«Вы слышали об этом? Люди специально притворялись, что слышат голоса, и их госпитализировали в психиатрические больницы, где им диагностировали шизофрению», – рассказала она.

Спустя почти пятьдесят лет после публикации исследование Розенхана остается одной из самых переиздаваемых и цитируемых работ в истории психиатрии (несмотря на то что это работа психолога, а не психиатра). В январе 1973 года знаменитый журнал «Science» опубликовал девятистраничную статью «Психически здоровые на месте сумасшедших», суть которой заключалась в том, что психиатрия не имеет надежного критерия для отличия психически здорового от сумасшедшего. «Давно известно, что диагнозы часто не подходят, они не надежны, но мы все же продолжаем их использовать. Теперь мы знаем, что не можем отличить здоровых от нездоровых». Драматические выводы Розенхана, подкрепленные детальными эмпирическими данными и опубликованные в главном научном издании, оказались «мечом, пронзившим самое сердце психиатрии», как через три десятилетия напишет «Journal of Nervous and Mental Diseases».

Розенхан, профессор психологии и права, сделал первый залп, задав вопрос: «Если вменяемость и невменяемость существуют, как нам отличить их друг от друга?» Оказалось, что у психиатрии нет ответа на этот вопрос и его не было веками. Это исследование «буквально выпотрошило все остатки правомерности психиатрических диагнозов», – сказал Джеффри А. Либерман, глава факультета психологии Колумбийского университета. С распространением результатов эксперимента «психиатры стали выглядеть как ненадежные и старомодные шарлатаны, неспособные присоединиться к научной революции», – добавляет психиатр Аллен Фрэнсис.

Люди специально притворялись, что слышат голоса, и их госпитализировали в психиатрические больницы.

К концу 1980-х годов, чуть больше чем через десять лет после публикации, почти 80 % учебников по введению в психологию содержали исследование Розенхана. Большинство пособий по истории психиатрии посвятили ему не менее раздела – даже карманный учебник «Психиатрия: Очень краткое введение»^[19] (из разряда «психиатрии для чайников»), в котором всего 133 страницы, почти всю страницу посвящает «психиатрической легковерности». И сегодня текст «Психически здоровые на месте сумасшедших» изучают на 101 курсе психиатрии – настоящий прорыв для исследования 40-летней давности, обусловленный его научной достоверностью. Журналисты, писатели и даже психиатры проникли в мир душевнобольных задолго до Розенхана, освещая окружающие их ужасы, но никто не делал этого с такой настойчивостью, с таким широким набором данных, с такими обширными цитатами, таким привлекающим внимание способом в нужное время и в нужном издании. «Эти исследователи не были “кучкой легкомысленных искателей сенсаций”», – писал один репортер. – Это смешанная группа, собранная Розенханом, очень уважаемым человеком, который мог похвастаться званием профессора и права и психологии Стэнфордского университета». В его исследовании, опубликованном в одном из самых престижных академических журналов мира, подсчитали количество препаратов и минут в день, которые персонал проводил с пациентами, и даже качество этих взаимодействий. В отличие от Нелли Блай и других, кто был до и после этого эксперимента, данные Дэвида Розенхана были, наконец, безупречны.

Группа состояла из восьми разных человек, включая самого Розенхана, трех женщин и пятерых мужчин: аспиранта, трех психологов, двоих врачей, художника и домохозяйку. Все они добровольно согласились под прикрытием отправиться в двенадцать учреждений в пяти штатах на Восточном и Западном побережьях США. Они поступали в психбольницы, называя одни и те же симптомы: посторонние голоса, которые говорили: «Стук. Пустой. Полый». (Как сказано в примечании, один из потенциальных псевдопациентов не следовал строгому методу сбора данных Розенхана и выбыл из эксперимента). Следуя этой стандартизированной структуре, исследование проверило, возможна ли госпитализация здорового человека. Основываясь только на этих симптомах, психиатрические учреждения диагностировали всем псевдопациентам серьезные психические заболевания. Во всех случаях – шизофрению, кроме одного, у которого обнаружили маниакально-депрессивный психоз. Госпитализации продлились от 7 до 52 дней, в среднем 19 дней. За это время психически здоровым людям назначили 210 таблеток – сильных психотропных препаратов. Псевдопациентов научили прятать таблетки за щекой или в карманы, чтобы они могли их выбросить или выплюнуть в унитаз, а не проглотить.

Не считая нескольких биографических изменений из соображений конфиденциальности, псевдопациенты описывали собственную жизнь. Оказавшись за стенами учреждения, они должны были сами выбраться оттуда. «Каждому было сказано, что выбираться придется самостоятельно. Это означало, что нужно было убедить персонал в собственном здравомыслии», – писал Розенхан. Как и Нелли Блай почти сто лет назад, они перестали симулировать галлюцинации сразу после госпитализации и вели себя нормально или настолько нормально, насколько позволяли необычные условия. С самого первого дня врачи психиатрической больницы смотрели на поведение псевдопациентов только через призму предполагаемой психической болезни. Ни один из них не был разоблачен персоналом, но 30 % других пациентов в первых трех случаях заметили, что-то странное: «Ты не сумасшедший. Ты журналист или профессор. Ты проверяешь больницу», – отзывались об одном из них. Медсестры писали в отчетах что «пациент увлечен графоманией», в то время как участник эксперимента просто документировал деятельность своего тайного исследования. «Однажды названный шизофреником больше ничего не может сделать, чтобы избавиться от этого ярлыка. Эта метка сильно влияет на восприятие человека и его поведения окружающими», – пишет Розенхан.

Он задается вопросом: «Интересно, сколько здоровых людей не признаются таковыми, как в наших случаях? Сколько «вменяемых» вне психиатрических диспансеров пациентов выглядят безумными в больницах не из-за живущего в них сумасшествия, а из-за давления странной обстановки?» То же и с замечанием медсестры о «графомании», когда нормальное поведение было принято за продиктованное болезнью. Обычно статьи с таким содержанием не выходят в журнале «Science», одном из самых читаемых научных журналов с экспертной оценкой мировых специалистов, который спонсировали Томас Эдисон, а затем Александр Грейам Белл. Самые известные выпуски включают работы о первом секвенировании генома человека, ранние описания вируса иммунодефицита человека, исследование Альберта Эйнштейна о гравитационном линзировании и исследование астронома Эдвина Хаббла о спиральной туманности. Вот что публиковалось в столь почитаемом общенаучном академическом журнале, о печати в котором никто, может, даже сам Дэвид Розенхан, не мог и мечтать.

Сразу после публикации «Психически здоровых на месте сумасшедших» статья встала в один ряд с более теоретическими упреками, исходившими из внутренних кругов психиатрии, утверждавшими, что психических заболеваний вовсе не существует. В третий раз маятник качнулся, перейдя от идеи, что психическое заболевание находится в мозге как осязаемое заболевание вроде рака, к теории психических болезней как результата неразрешенных конфликтов в уме и к новым убеждениям, что «болезнь» есть лишь в глазах смотрящего. Специально или нет, но исследование Розенхана в конечном счете построено на том, что здоровые добровольцы были признаны сумасшедшими, потому что они находились в сумасшедшем доме, а не по объективным внешним причинам, на которые могла бы ссылаться психиатрия для постановки диагноза. Розенхан предоставил недостающий ключевой элемент в спорах с психиатрией – доказательство своих убеждений.

Время проведения исследования было худшим для психиатрии – это были первые тревожные годы, когда стали появляться отрезвляющие исследования, представляющие ее в самом неэффективном свете. В 1971 году масштабное исследование в США и Великобритании показало разницу в понимании шизофрении в этих странах. Американские психиатры работали с более широким понятием расстройства и предпочитали именно этот диагноз, в то время как британские врачи упирали на маниакально-депрессивное расстройство, ныне известное как биполярное. Два психиатра по одну сторону Атлантики, как показали результаты, соглашались с диагнозами друг друга меньше чем в половине случаев, – это даже меньше, чем шансы выиграть в блэкджек^[20]. Американский психиатр Аарон Т. Бек, который позже станет основателем когнитивной психотерапии, опубликовал две статьи о недостатках психиатрической диагностики, в 1962 году заключив, что психиатры, работающие с одним пациентом, приходят к единому мнению только в 54 % случаев.

Тем временем психиатрические отделения быстро закрывались по всей стране. К моменту вступления Рональда Рейгана в должность губернатора Калифорнии в 1967 году больницы штата выписали половину своих пациентов. Под руководством Рейгана Калифорния приняла несколько законов, ускоривших закрытие этих учреждений по всему штату, и этому примеру последовала вся страна. Но даже после этого влияние психиатрии как ползучий сорняк разошлось далеко за пределы лечебниц. Она проникала в Голливуд, в правительство, в образование, в воспитание детей, в политику и крупный бизнес. Психиатрия наслаждалась свалившейся славой, не обращая внимания на нуждавшихся в помощи людей с серьезными психическими заболеваниями.

В целом же общество казалось готовым противостоять этому влиянию. Благодаря своему исследованию Дэвид Розенхан стал научной знаменитостью и любимцем журналистов, его работы широко освещались по всей стране. Это привело к появлению множества статей, некоторые из которых были откровенно враждебными. Повсюду, от «New York Times» до «Journal of Abnormal Psychology», люди обсуждали пределы психиатрии как медицинской специальности. На многих посвященных исследованию страницах Reddit и сегодня общаются тысячи людей, обсуждающих существование проверенной научной статьи, которую они могут использовать против медицинских специальностей, игнорирующих, пользующихся или злоупотребляющих ими. В семидесятых была даже вспышка псевдопациентов-подражателей, включая студента колледжа, оказавшегося в государственной больнице Джексонвилла и разоблаченного персоналом в 1973 году. Он был вторым псевдопациентом, который появился в этой больнице за полгода.

Именно критика принесла Розенхану известность как уважаемому специалисту в области диагностики. Это произошло несмотря на то, что он работал в больнице лишь полгода на заре своей карьеры, где исследовал, но никогда не лечил людей с серьезными психическими заболеваниями. Будучи психологом-консультантом в администрации по делам ветеранов, он давал показания на флотском слушании о диагнозе шизофрении и принудительной госпитализации шкипера и стал символом недостатков психиатрии на бессчетных научных конференциях. Адвокаты использовали эксперимент Розенхана как доказательство того, что психиатр, выступающий в суде как свидетель-эксперт, – это оксюморон. Они утверждали, что такие показания перед лицом суда не обоснованнее подбрасывания монетки.

Когда доктор Дебора Леви рассказала мне об этом исследовании, я и не представляла, что щупальца данной научной работы почти полувековой давности протянулись в самых невероятных направлениях, включая биоцентрическую модель психических заболеваний, деинституционализацию психиатрии, антипсихиатрию и борьбу за права психически больных. Также я не подозревала, что оно изменит мои взгляды на то, что я, как мне казалось, прекрасно понимала. Читая статью впервые, я (как и многие до меня) просто узнавала в словах Розенхана многое из собственного опыта. Я видела, как ярлыки врачей меняли их отношение ко мне: например, во время госпитализации один психиатр описал мою простую белую рубашку и черные леггинсы как «разоблачающие», использовав это в качестве доказательства моей гиперсексуальности – симптома, подтверждавшего биполярное расстройство. Вызванные такими метками суждения нелегко игнорировать. Как только врачи поняли, что моя проблема неврологическая, качество ухода тут же улучшилось, хотя я несколько недель прожила с психиатрическим диагнозом. Сочувствие и понимание пришли на смену полному отстранению, определившему мое лечение. Будто психическое заболевание – моя вина, а физическая болезнь что-то незаслуженное, что-то «реальное». Точно так же психиатры лечили и псевдопациентов, причина предполагаемого несчастного положения могла быть только «психической».

«Неизвестно, почему такие черты личности, как “сумасшедший” или “безумный”, вызывают столь сильные впечатления, – писал Розенхан. – Сломанную ногу можно вылечить, а психическое заболевание может быть неизлечимым. Сломанная нога не грозит стороннему наблюдателю, а сумасшедший шизофреник? Сегодня есть множество доказательств того, что отношение к психически больным характеризуется страхом, враждебностью, отчужденностью и подозрительностью. Для общества душевнобольные – это прокаженные».

Психиатрия наслаждалась свалившейся славой, не обращая внимания на нуждавшихся в помощи людей с серьезными психическими заболеваниями.

Я увидела и полную потерю собственного «я», испытанную всеми восемью псевдопациентами во время госпитализации, и рассердилась на то, что они словно не заслуживали сочувствия или заботы. «Временами деперсонализация достигала таких масштабов, что псевдопациенты ощущали себя невидимыми или, по крайней мере, недостойными внимания», – утверждал Розенхан. Я ощутила, как они возмущались вопиющим высокомерием врачей, которые даже перед лицом неопределенности оставались уверены в своей правоте. «Вместо того чтобы признать, что мы только приближаемся к пониманию, мы продолжаем навешивать пациентам ярлыки “маниакально-депрессивных”, “шизофреников” и “безумцев”, как будто в этих словах мы уловили самую суть. Суть же в том, что… мы не можем отличить здоровых от нездоровых».

Когдя я впервые читала «Психически здоровых на месте сумасшедших», первый из сотни предстоящих мне текстов, в тихом номере бостонского отеля, я сразу же поняла, почему широкая публика восхищалась этим исследованием и почему психиатры презирали его. Я увидела одобрение труда Розенхана в письме того мужчины с сыном-шизофреником, который написал мне по электронной почте. Я осознала все разочарование и фрустрацию, испытанные мной в прошлом. Почувствовала скрытый поток гнева, прошедший через всю его работу. То же самое я чувствую, когда представляю себе лицо моего зеркального отражения, той неизвестной девушки, попавшей в ловушку психиатрического диагноза, которая уже никогда не станет прежней.

«Вы современный псевдопациент», – сказала мне доктор Леви в тот вечер, имея в виду, что я тоже была ошибочно принята за психически больную.

Однако я восприняла это по-другому: это был вызов, призыв узнать больше и понять, как это исследование и резкие вопросы Розенхана, поднятые почти пятьдесят лет назад, могли бы помочь несчетному числу иных – тем, кого наше здравоохранение оставляет за бортом.

5
Загадка внутри головоломки, окутанной тайной

Я многое хотела спросить у Дэвида Розенхана: о его опыте, о псевдопациентах, о создании эксперимента и сложностях в его реализации. Но он умер в 2012 году, как раз когда я готовилась к публикации моей книги «Разум в огне». Я отчаянно искала другие его работы, но за исключением одного дополнительного материала, в котором он разъяснял некоторые моменты своего исследования и краткой отсылки к нему во введении к его учебнику патопсихологии, Розенхан ничего не публиковал по этой теме. Как я выяснила, он даже заключил сделку на публикацию книги, но так и не передал рукопись в печать, из-за чего судился с издательством. Он просто попрощался с этой темой, когда ей так нужен был герой. Что же заставило его замолчать?

К сожалению, ответ дался мне нелегко. Google и простой поиск не рассказали мне ничего нового о создании «Психически здоровых на месте сумасшедших». От новостей тоже не было толку. Казалось, за пределами первоисточника нет почти ничего – только 8 псевдопациентов, 12 больниц, «Стук. Пустой. Полый». Ни один из псевдопациентов не раскрыл себя, их настоящие имена не были названы. То же касалось и больниц, в которые они проникли. Розенхан хранил молчание до конца своих дней и не рассказывал никаких подробностей об этих учреждениях (не считая того, что убедил руководителя государственной больницы Делевара что, несмотря на слухи, он не отправлял туда испытуемых). Розенхан писал, что будет решительно защищать эту информацию, потому что обвинял не отдельных врачей или больницы, а систему в целом.

Учитывая, каким прорывом стал этот эксперимент, удивительно, что столь значительная его часть оставалась загадкой и спустя почти полвека.

В секретности дело или нет, но исследование явно задело за живое многих, правда не так, как меня. В апрельском номере журнала «Science», после январской публикации «Психически здоровых на месте сумасшедших», яростные письма в редакцию заняли целых 12 страниц. «Учитывая интерес общественности к этому методу, – писал один психиатр из Йеля, – похоже, Розенхан дал миру еще одно оправдание нынешнему тренду на очернение психиатрического лечения и пренебрежения его потенциальными положительными эффектами». Другой утверждал: «Это может привести к необоснованному страху и недоверию нуждающихся в психиатрической помощи, что значительно усложнит работу тем, кто стремится предоставить качественный уход и обучает этому других». Вполне понятно, что они стали защищаться, но почва уже уходила у них из-под ног.

Начатый Розенханом спор продолжался десятилетиями. В 2004 году писательница и психолог Лорен Слейтер заявила, что она воспроизвела его исследование. Ее работа вызвала яростную критику тех же членов психиатрического сообщества, которые кидались на исследование Розенхана за тридцать лет до этого. Я не понимала, как психиатрия может быть настолько консервативной, если многие признавали наличие проблем еще до того, как Розенхан предоставил достоверные данные. Зачем рубить голову гонцу?

Наконец, я наткнулась на ссылку, которая немного приблизила меня к этому самому гонцу: в радиорепортаже BBC, вышедшем еще до смерти Дэвида Розенхана, говорилось, что личные документы ученого хранились у его близкого друга и коллеги Ли Росса, выдающегося социального психолога из Стэнфорда. Вскоре я уже ехала в арендованной машине, пытаясь отыскать здание факультета психологии Стэнфордского университета.

«Прошу прощения, я опоздала», – слушаю я диктофонную запись своего голоса, обращенного к Ли Россу. По тону я слышу, что отлично осознаю авторитет человека, у которого беру интервью. Ли Росс написал более ста научных работ и три книги, а также редактировал пять влиятельных академических трудов. Когда я приехала, он как раз работал над написанным в соавторстве «Мудрейшим человеком в комнате»^[21], в котором предлагает читателям использовать результаты лучших исследований социальной психологии в своей жизни. Также Ли Росс основал Стэнфордский центр по международным конфликтам и переговорам, в чем ему помогал, в числе прочих, Амос Тверски (герой недавнего «Отмененного проекта» Майкла Льюиса).

Кроме того, Ли ввел термин фундаментальной ошибки атрибуции, согласно которой люди склонны списывать чужие недостатки на внутренние причины («Она опоздала, потому что у нее топографический кретинизм и нет чувства времени»), но доверяют внешним факторам, думая о себе («Я опоздала, потому что кампус Стэнфорда запутан и здесь невозможно найти место для парковки»). Его научные интересы варьируются от недостатков в интуитивном суждении и принятии решений до источников межличностных и межгрупповых недопониманий и «наивного реализма» – мировоззрения, при котором человек отказывается признать, что все воспринимают реальность по-разному. В одной из своих ранних работ он задокументировал недостатки «интуитивного психолога», показав, как предвзятость исследователей влияет на интерпретацию данных. Он изучал непоколебимость веры и склонность отстаивать свои принципы, даже когда людям предоставляют доказательства, опровергающие их убеждения. Помимо прочего, он ввел термин эффекта ложного консенсуса, чтобы описать, как люди переоценивают свои убеждения, считая их общепринятыми, что особенно опасно для придерживающихся экстремистских взглядов.

В общем, если описать круг интересов Росса в двух словах, это «ошибочность убеждений». А ведь он был близким другом Дэвида Розенхана, о прошлом которого я приехала разузнать.

Ли Росс – человек мягкий, но, по словам коллеги, «терпеть не может дураков». Он медленно говорит, у него большие притягательные глаза, мягкий голос и доброжеательный наклон головы в вашу сторону, когда вы пытаетесь что-то объяснить. Казалось, он видит меня насквозь, так что я не на шутку разнервничалась.

Пока я бессвязно рассказывала Ли, что привело меня к Дэвиду Розенхану, он перебил:

Он просто попрощался с этой темой, когда ей так нужен был герой. Что же заставило его замолчать?

– У меня был синдром Гийена – Барре и тоже были галлюцинации. Но они возникали у меня, потому что я страдал от жуткой нехватки сна из-за того, что не мог закрыть глаза. Говорят, мы все находимся в паре шагов от галлюцинаций.

Слуховые галлюцинации – симптом, который чаще всего связывают с серьезными психическими заболеваниями, но на самом деле они свойственны многим людям. Согласно некоторым исследованиям, они распространены не меньше леворукости. Галлюцинации могут вызываться различными состояниями здоровья: высокой температурой, потерей слуха, эпилепсией, алкогольной ломкой, тяжелой утратой и сильным стрессом. Если вы слышите голоса, то вы входите в почтенную группу из Сократа, Зигмунда Фрейда, Жанны д’Арк, Мартина Лютера Кинга и Уинстона Черчилля.

Синдром Гийена – Барре – аутоиммунное заболевание, которое возникает, когда иммунная система организма атакует нервы, что может закончиться параличом. С Ли Россом это произошло за пять лет до нашей встречи. Одно время он не мог ни глотать, ни говорить. Трудно представить худшую участь для человека, так заинтересованного в общении с миром. После нескольких месяцев, проведенных на аппарате искусственного дыхания и кормления через трубку, Ли выздоровел, и остаточные явления незначительны, если вообще имеются.

Так совпало, что Дэвид Розенхан тоже страдал от синдрома Гийена – Барре. Ли упомянул об этом, указывая на кабинет, где Розенхан проработал более тридцати лет. То, что два человека, работавшие на одном этаже небольшого офисного здания, имели одно и то же редкое аутоиммунное заболевание, шокировало врача, которому я рассказала об этом. По его словам, это один шанс на миллион. И все же это было правдой. Позже данное совпадение подтвердили родственники и друзья Розенхана. Это стало первой из множества небольших и неожиданных деталей, которые я узнала в ходе расследования.

Перед моим приездом Ли собрал стопку книг, которые когда-то принадлежали Розенхану. Ли считал их ключом к его мышлению: «Миф душевной болезни» Томаса Саса, «Я и другие» Р. Д. Лэйнга и «Приюты»^[22] Ирвинга Гофмана – все эти работы связаны с антипсихиатрическим движением.

Пока я листала книги Розенхана, Ли рассказал историю их дружбы. Они познакомились в начале 1970-х, когда Розенхан пришел на факультет психологии Стэнфордского университета, покинув Суортмор-колледж. В то время Стэнфорд был обителью всех звездных психологов, включая Филипа Зимбардо, возглавившего широко известный Стэнфордский тюремный эксперимент 1971 года. Наблюдательное исследование, по которому недавно сняли фильм, имитировало тюрьму в подвале факультета психологии. Роли охранников и заключенных исполняли добровольцы. Через несколько дней охранники, упиваясь собственной властью, издевались над заключенными, которые сдались и смирились со своей судьбой. Исследование Зимбардо было опубликовано в 1973 году, следом за Розенханом. Стэнфордский тюремный эксперимент прославил Зимбардо так же, как и Розенхана его «Психически здоровые на месте сумасшедших».

Два человека, работавшие на одном этаже небольшого офисного здания, страдали от одного и того же редкого аутоиммунного заболевания.

Через несколько минут после начала беседы Ли вдруг встал и достал со шкафа набитую бумагами коробку. Пробежав пальцами по папкам, он остановился на одной толстенной.

Я моргнула: если там находится то, о чем я думаю, – мне неслыханно повезло, это сокровище столь же бесценно, как интервью с самим Розенханом. Из папок «вменяемые» и «псевдопациенты» в разные стороны торчали страницы. Документы были организованы или, скорее, дезорганизованы именно так, как их оставил Розенхан. Но как только я начала перебирать бумаги, стало ясно, что беспорядок говорит о складе ума этого человека больше, чем любой труд архивариуса. В этой копании было что-то вуайеристичное, даже неприличное, но, так или иначе, годы работы в редакции отучили меня стыдиться рыться в чужом грязном белье.

Иногда содержание соответствовало описанию папки, но чаще наоборот. Например, открываешь работу Розенхана по детскому альтруизму и находишь договор о купле-продаже «Мерседеса». В папках находились черновики «Психически здоровых на месте сумасшедших», которые Розенхан вырезал по кусочкам и склеивал как огромный пазл, и десятки страниц рукописных дневников времен госпитализации.

Папка «Критика» содержала жестокие комментарии коллег: «лженаука выдается за науку», «необоснованно», «совершенно бездоказательно». Если эта папка и указывала на что-то, так это на то, что Розенхан вывел психиатров из себя. И, видимо, он так этим гордился, что сохранил доказательства.

Я добралась до стопки бумаг, скрепленной толстой потрепанной резинкой, и прочитала первую страницу.

ГЛАВА 1

Мы понятия не имеем, откуда берутся мысли. Только как и когда. И хотя происхождение едва ли имеет значение, когда мысли уже полностью сформулированы и озвучены, конечно, оно важно в момент их формирования. То, что остается в тени сегодня, может ударить из нее завтра.

Я не могу объяснить, почему это исследование начинается с описания мыслей. Возможно, обстоятельства скажут вам больше, чем мне. Позвольте же мне их описать.

Это была его неопубликованная книга, не меньше двухсот страниц. Мое сердце бешено колотилось. Это была именно та рукопись, из-за которой на него подало в суд издательство «Doubleday», страницы, за которые они боролись, но так и не получили, страницы, которые никогда не видел мир. Я старалась сохранять спокойствие, отложила бумаги в сторону и продолжила лихорадочно искать информацию. Я не смогу успокоиться, пока не разберусь в исследовании со всех сторон, включая то, что привело к его созданию и что было связано с его последствиями. Мне хотелось проникнуть в головы каждого участника эксперимента. И вот мой шанс. Я с трудом держала себя в руках, открывая папку «Псевдопациенты».

Открываешь работу Розенхана по детскому альтруизму и находишь договор о купле-продаже «Мерседеса».

Вот оно. Мой Розеттский камень^[23]. Имена всех псевдопациентов.

y. Дэвид Лури, псевдопациент № 1, 39 лет, психолог, притворяющийся экономистом. Госпитализирован на 10 дней в государственную больницу Биллингтона, выписан с шизофренией шизоаффективного типа в ремиссии.

y. Джон и Сара Бизли, псевдопациенты № 2 и № 3, муж и жена, психиатр и психолог под прикрытием. Джон участвовал дважды. В первый раз в государственной больнице Картера, где он провел три недели. Затем в больнице Маунтин-Вью, где его продержали еще две. Джон описывал свое пребывание там как «кафкианское». Сару госпитализировали в окружную больницу Уэстерли, где она провела 18 дней. Обоих выписали с шизофренией в ремиссии.

y. Марта Котс, сестра Джона, псевдопациентка № 4, вдова, выдававшая себя за домохозяйку. Присоединилась к эксперименту вслед за братом и невесткой. Провела две недели в государственной больнице Кеньона, став четвертым псевдопациентом с диагностированной шизофренией.