Игра снайперов

План был настолько простым, что его, считай, не было вовсе. Птички садятся в трех точках, каждая в сотне ярдов от цели, и парни из Тринадцатого отдела стремительно продвигаются к месту. Классическое Г-образное расположение: два отряда идут впереди под разными углами, а третий подходит к дому сзади, чтобы блокировать пути отступления. Если кто-нибудь пустится бежать, его пристрелят. Если кто-нибудь поднимет руки, его поставят на колени, наденут на него гибкие наручники и продолжат операцию. Все три группы сойдутся через одну минуту, каждая будет продвигаться под прикрытием двух остальных. Группа командира вышибает дверь, первым входит сам Гади, за ним остальные, дом зачищают, Свэггера с собой не берут. Его задача – ждать у входа, пока не проверят все комнаты, а потом войти со второй группой, в то время как третья охраняет периметр, держа под прицелом дорогу на Ирию. До города семь километров, и там нет сирийских войск, только ополчение. Дело сделано, Джуба или мертв, или взят живьем, пленников грузят в вертолеты, потом домой, в Тель-Авив, где парни с утра пораньше садятся пить пиво и закусывать чизбургерами.

На бумаге все было гладко, но про овраги, разумеется, никто не вспомнил: караульный, подлец, караулил на совесть, и гостям не удалось застать его врасплох. Такое чувство, что он только их и ждал. Не успели птички коснуться земли, как из дома начали стрелять. Ночь озарилась вспышками, в воздух взметнулись облачка пыли, по фюзеляжу застучали пули. Значит, прогулки не будет. Будет пробежка под огнем.

Гади рванул вперед. Свэггер не отставал. Он не имел права снимать свой «узи» с предохранителя – не ровен час, споткнется, рефлекторно нажмет на спусковой крючок и пристрелит пару-тройку израильтян. По ним лупили из трех окон второго этажа, но стрелки не видели целей и вели огонь по всей площади, выдавая свое местоположение вспышками, а парни из Тринадцатого не упускали возможности ответить пулей-другой.

Да, война – это ад, но Свэггер, мать его за ногу и благослови Господь его душу, считал, что война – это еще и невероятно круто. Пули задорно свистят над головой, пронзают воздух, оставляя после себя полоску вакуума, жара, вспышки, шум, пыль, грязь, адреналин, давно забытые ощущения вмиг распускаются, словно прекрасная орхидея, а Свэггер ломится вперед и высматривает, кого бы пристрелить. Матерь Божья, как же офигенно!

Гади упал. Свэггер упал на него.

– С-сука, нога, – прошипел Гади.

Свэггер глянул ему на ногу и в очередной раз убедился, что Бог хранит храбрецов: пуля попала в левую икру, рана сквозная, вход и выход некрасивые, но кровь не хлещет.

– Жить будешь.

– Скажи им, чтоб не топтались на месте.

– Что сказать, какую фразу?

– Ну, это…

К ним подбежали двое мужчин, склонились над Гади, тот заговорил на иврите. Один из двоих, сержант, выпрямился и махнул рукой – мол, продолжаем. Теперь, когда Гади вышел из игры, Свэггер почувствовал, что никому ничего не должен, бросился к дому вместе с остальными, услышал чей-то крик – наверное, «Граната!» – и тут же упал ничком. Земля трижды содрогнулась, воздух наполнился осколками. Свэггера засыпало песком, но он остался цел. Плотность огня возросла, по земле зашлепали пули, прилетая куда попало – защитники дома по-прежнему палили наугад. Оказавшись у двери, Свэггер понял – эй, ку-ку, эврика! – что пора снимать «узи» с предохранителя. Дернул затвор, почувствовал, как тот встал на место, сдвинул рычажок вперед, до упора, переведя оружие в режим стрельбы очередями, и выдвинул приклад – эргономика сомнительная, но хотя бы есть что зажать под мышкой. Проделав все эти манипуляции, он оценил обстановку. Рядом никого не было. Он потянулся за гранатой, вспомнил, что ему не выдали ни одной, и приготовился войти, пуская очереди, но тут из темноты выплыли двое спецназовцев, один – с осколочной гранатой в руке. Он кивнул Свэггеру, тот кивнул в ответ и отодвинулся в сторонку. Граната улетела за дверь и тут же превратилась в мощную волну чистой энергии.

Подождав пару секунд, чтобы ошметки комнаты осели, Боб первым вошел в кипящую атмосферу. Напротив него был дверной проем. Когда там замаячила человеческая фигура, Боб всадил в нее шесть «девяток». Автомат забился в руке, дуло выплюнуло шесть вспышек, шесть гильз отлетели вбок, и парень рухнул как подкошенный. За спиной зашумели: ребята отправились разбираться с сопротивлением на втором этаже, но Боб должен был осмотреть комнаты на предмет полезных зацепок.

Он метнулся к двери напротив, обнаружил, что стрелять больше не в кого, увидел еще одну дверь, распахнул ее ударом ноги и узрел мастерскую снайпера: на стенах – мишени, на полках – всякие нужные железки, на полу – тяжелый верстак для перезарядки патронов и дорновый пресс. На верстаке стоял разбитый ноутбук с экраном, похожим на ветровое стекло машины, в которой расстреляли Бонни и Клайда. Над верстаком склонился человек. В одной руке у него была трехлитровая пластиковая банка с наклейкой «Ходгдон Х1000» – бездымный порох для перезарядки патронов, воспламеняющийся с чрезвычайной легкостью. Банка была открыта. Человек лихорадочно чиркал зажигалкой.

Боб наставил на него «узи», положил палец на спусковой крючок, но стрелять не стал. Вместо этого крикнул:

– Нет! – и еще раз: – Нет!

За плечом у него появился боец спецназа. Он держал человека с порохом на мушке и тоже что-то кричал – к счастью, по-арабски.

Вспыхнул огонек зажигалки. Человек засмеялся. Зубы у него были белые-белые.

– Аллах ак… – выкрикнул он и уронил зажигалку в банку с порохом, наверное ожидая, что произойдет взрыв. Этого не случилось: бездымный порох горит с чудовищной быстротой, но не взрывается. Вместо взрыва произошла мгновенная трансформация вселенной, и фигура в ее центре превратилась в дьявольский факел самого Повелителя мух. Мифические фурии смертоносного огня заявили о своем присутствии за сотую долю наносекунды. Человек с зажигалкой облачился в пламя. Огонь окутал его, точно плащ, разобрал тело на атомы – все восемь фунтов «Х1000» вспыхнули разом. Человек не просто горел, он превратился в живой огонь, но, находясь в сердце бушующего пламени, все еще был способен мыслить логически: развернувшись, он бросился в угол, к коллекции трехлитровых банок с порохом.

Вспыхнули еще десять инфернальных факелов, таких ярких, что больно было смотреть. Огонь объял всю комнату. Несколько секунд, и здесь ничего не останется, а еще через несколько секунд пламя охватит весь дом. Спецназовец схватил Боба за плечо, но тот вырвался и заорал по-английски:

– Нужно осмотреться!

Обычно люди не бросаются в огонь, но Боб сделал исключение из этого правила. Не обращая внимания на жар, от которого кожа пошла волдырями, он продвинулся на три-четыре фута, потом на пять-шесть, сдернул очки, чтобы получше все рассмотреть, и устремил взгляд на полки, прежде чем их поглотило пламя. Зеленые коробки с пулями «Сьерра», желтые с пулями «Бергер», желто-черные с пулями «Свифт» и еще какие-то. Дотянуться до полок он не мог, но, похоже, все это были пули под снайперский патрон 8,6 × 70.

Загорелись еще несколько банок с порохом, и дьявол опалил Свэггера своим дыханием. Боб заметил, что у него горит рукав, развернулся, хотел выйти из пламени, которое было теперь повсюду, но тут вспомнил про ноутбук, снова развернулся лицом к пеклу и, хотя каждая частичка кожи вопила от боли, выбросил руку вперед и схватил компьютер. Боб попятился, случайно вдохнул раскаленный воздух и, закашлявшись, потерял еще одну секунду. Отходя от приступа кашля, он поднял глаза и заметил у дальней стены стальной кейс для винтовки – здоровенный, дорогущий, бедняку такой не по карману. Кейс уже начинал коробиться от огня, но Боб успел заметить два-три изящно выгравированных инициала, каждый высотой дюймов в шесть – один вроде бы «А», а другой «У», – и тут их пожрало пламя.

Казалось, путь к выходу длился несколько часов. Наконец Боб вывалился за дверь. Комната перед ним была пуста, хотя в ней тоже занимался пожар. Свэггер выскочил из дома и почувствовал на лице свежесть чистого воздуха. Двое схватили его за плечи и отвели подальше от огня – туда, где собрались остальные.

– Мы уж думали, тебе конец, братишка! – крикнул Гади.

– Сам не знаю, как жив остался.

Измученный кислородным голоданием, Боб растянулся на земле, не переставая хватать ртом воздух, чтобы прийти в себя. Кто-то забрал у него ноутбук, кто-то еще снял с него «узи», а потом и бронежилет. В горло полилась прохладная вода, и Боб жадно проглотил ее. Все, наигрался – на сегодня, а то и на год вперед.

– Санитар! – позвал Гади. – Намажь его какой-нибудь мазью.

Его быстро привели в норму. Гади подал сигнал, отряд вернулся к зоне высадки, кто-то пустил красную ракету, и птички тут же ринулись вниз. В сознании Свэггера по-прежнему полыхал пожар, левое плечо и вся рука горели огнем, ночное зрение было испорчено – может быть, навсегда – из-за контакта с ослепительным пламенем, а мозги работали хуже обычного. Обернувшись, он увидел, что весь дом объят огнем. Ничего не осталось.

Потом он почувствовал, как ребята затаскивают его в вертолет и укладывают на пол. После короткой радиопереклички выяснилось, что внизу никого не забыли, и птички с ревом взмыли в воздух. Тринадцатый отдел отправился домой.

Глава 11

Южная Сирия, пшеничное поле

Джуба наблюдал за происходящим. Три «Черных ястреба», пилоты, разумеется, профессионалы высокого класса, потому что это израильтяне. Всё делают на совесть, не сдаются, не опускают руки, идеально рассчитывают время. При всей своей ненависти к этим исчадиям ада, да будут они обречены на вечные муки, Джуба вынужден был признать, что израильтяне – отличные вояки.

Вертолеты приземлились, выгрузили бойцов, взмыли в небо и скрылись из виду, разумеется зависнув над местом операции. Нападающие двигались стремительно; осталось узнать, как быстро отреагируют люди Джубы. Он знал, что исход сражения решается за долю секунды между действием и противодействием. Дом стерегли отборные ветераны специальных сил Республиканской гвардии, и они не подкачали.

Плотность огня стремительно возрастала, в ночи полыхали разрывы гранат. Даже с трех сотен ярдов было ясно, что стреляют преимущественно из автоматического оружия. Охранники не стали тратить время и разбираться, что стряслось. Вместо этого они сразу принялись поливать врага свинцом. Само собой, израильтяне одержат победу, на их стороне – фактор внезапности и численное превосходство. Вопрос только в том, какие данные им удастся собрать в результате рейда. Охрана знает свое дело: сдерживать нападающих, пока Адид не подожжет бездымный порох, чтобы уничтожить все улики.

Дело плохо. В доме раздался взрыв, значит израильтяне уже начали зачистку комнат. У Джубы было превосходное зрение, и он видел, как люди, пригнувшись, вбегают в дверь. За стенами началась стрельба.

«Адид, – думал он, – Адид, ты поклялся, что все сделаешь, и я на тебя положился». Но, может, Адид уже получил пулю в голову и его веры, рвения, ненависти к кафирам оказалось недостаточно, чтобы разыграть последний акт этой пьесы.

«Адид, молю Аллаха, чтобы жизнь твоя не пропала зря, прими мученическую смерть, ты стольким пожертвовал за все эти годы, ты…»

И тут загорелся порох. Адид! Мученик Адид исхитрился и сдержал свою клятву прямо под носом у атакующих. Ослепительно-белая вспышка в окне мастерской, молния Аллаха, через миг другая, еще более яркая, озверевшая от голода, – эта пронзила весь дом, он загорелся во многих местах и за несколько секунд был объят пламенем.

«Пора, – подумал он. – Может, меня высматривают в тепловизор и вот-вот накроют пулеметным огнем с воздуха. С них станется, евреи любят убивать издали, а не душить шарфом или закалывать кинжалом. Убожества, а не люди».

Развернувшись, он побежал по пшеничному полю.

Глава 12

Черный куб.

Несколько дней спустя

Он считал, что кресло-каталка – это уж слишком, но врачи настаивали, а с израильскими врачами попробуй поспорь, особенно в военном госпитале. Нянечка Шошана выкатила Боба из «скорой» и провезла через охрану, где его проверили ручным металлодетектором. Эти ребята не имели ни малейшего желания рисковать.

Он помылся и переоделся в чистое, но по-прежнему мучился от боли. Обожженную руку щедро покрыли слоем мази с каким-то антибиотиком, чтобы снизить вероятность инфекции. Ожоги второй степени, пересадка кожи не потребуется, само зарастет. На второй день он уже смог позвонить жене и сказал, что ничего страшного, так бывает, когда опалит фейерверком или пересидишь на пляже, только и всего. Судя по кислому голосу, жена не купилась, но тут уж ничего не поделаешь.

Как говорится, не было печали: его одели в хирургический костюм, побрили, постригли, причесали и вкатили в прежний конференц-зал, где собрались все те же раввиноподобные личности, немногословные люди дела. Как и в прошлый раз, парадом командовал Гершон Гольд. Директор сидел во главе стола с самой невозмутимой физиономией, а Коэн ломал комедию:

– Вот и наш герой, предположительно спятивший комендор-сержант Свэггер, Корпус морской пехоты США. Только что вернулся из рейда в преисподнюю. Как вам тамошняя погодка, сержант Свэггер?

– Влажность нормальная, – сказал Боб, – а вот жара мне не очень понравилась.

– Отлично, – кивнул Коэн. – Если есть силы шутить, значит готов к раввинскому консилиуму.

– Итак, – начал Гольд, – не вижу необходимости вдаваться в тактические нюансы, поскольку лейтенант-коммандер Моттер и остальные подробно отчитались перед нами и расхождений в их словах не замечено. Предлагаю выслушать мнение сержанта Свэггера относительно сложившейся ситуации. Думаю, в конце концов останется лишь один вопрос. Той ночью наши бойцы – включая вас, сэр, – уничтожили одиннадцать человек. С десяти удалось снять отпечатки, и ни один не совпал с отпечатком Джубы. Скажите, есть ли у вас причины полагать, что Джуба сгорел на ваших глазах? Как понимаете, с одиннадцатого трупа отпечатков снять не удалось.

Об этом Свэггер еще не думал. Через секунду он сообразил, что к чему.

– Никак нет. Кем бы ни был тот парень, он умер счастливейшим человеком на свете. Видели бы вы его физиономию. Когда зажигалка дала огонь, он понял, что победил. Сделал свое дело. Пожалуй, ему поручили уничтожить все улики. Еще он знал, что Джуба сумел уйти, и поэтому был рад предстать перед своим богом. Западные люди нечасто так ликуют. А потом он взял и сгорел. Последствий я оценить не могу, но кое-какие соображения имеются. Рассказать?

– Именно для этого мы вас и пригласили, сержант Свэггер.

– Да, не вопрос. Близко подойти не удалось, и записей я не делал – было жарковато, и авторучка бы расплавилась, – но кое-что приметил. Я не раз бывал в подобных помещениях. Это мастерская серьезного стрелка, и он трудился над каким-то крупным проектом. Может, даже успел его закончить.

– И что это за проект?

– Он вычислял идеальный заряд.

– Вы говорите загадками, – заметил Гольд. – Нельзя ли подробнее? Представьте, что перед вами люди, не состоящие в Национальной стрелковой ассоциации.

– Запросто. Существует расхожее мнение, что у стрельбы две составляющие: берете патрон – это раз; вставляете его в винтовку – это два; потом жмете на спуск, и в нужном или ненужном месте образуется дырка.

– Предположу, что не все так просто.

– Ну да, чуть посложнее, – согласился Свэггер.

– Теперь начнете занудствовать? – спросил Коэн.

– Уж постараюсь, сэр, – ответил Боб. – Дело в том, что у всякого оружия – не у каждого типа, а у каждой отдельно взятой единицы – есть конструктивные особенности. Степень затяжки винтов, погрешности настройки станка, металл ствола, подгонка движущихся деталей и так далее и тому подобное. Здесь я могу уйти в настоящее занудство, мистер Коэн, но не стану.

– Вы очень гуманны, – сказал Коэн.

– Все эти мелочи влияют на точность выстрела, но в большинстве случаев не имеют значения. Как правило, стрелок хочет просто попасть в цель – в бумажку, зверя или человека. Но есть три занятия, требующие самого пристального внимания к этим мелочам: охота, пристрелочная стрельба и снайперское дело.

– Очаровательно, – скривился Коэн.

– Специалистам известно – смею напомнить, что поведение человека лучше всего изучено в той части, которая касается оружия и баллистики, – что эти мелочи оказывают огромное влияние на точность выстрела. Если мы говорим о винтовке, следует рассматривать ствол, нарезку, ход спускового крючка, особенности контакта ложи с казенной частью ствола и затворной коробкой. В зависимости от этих мелочей винтовки бывают умеренно точными, точными и суперточными. Вопросы будут? – Раввины слушали его с большим вниманием, но вопросов не задавали. – В еще большей степени все вышесказанное относится к боеприпасам. Поэтому многие снаряжают патроны самостоятельно, чтобы контролировать множество факторов. Берут использованную гильзу, чистят, придают ей нужную форму, меняют старый капсюль на новый, насыпают правильное количество пороха, ставят нужную пулю – калибр тот же, но производитель, форма, вес или материал будут другими, – после чего запрессовывают патрон. И всё тщательно записывают. Главное, задокументировать все этапы процесса. Затем делают несколько серий выстрелов, обычно по пять зараз. Все пять пуль должны лечь в одно и то же место или совсем рядом друг с другом. Результаты стрельбы тоже идут под запись: количество выстрелов, начальная скорость, дульная энергия, реакция на ветер. Потом сравнивают с фабричным патроном, а чаще – с другими самоделками. Смотрят, как ведет себя новый боеприпас, хуже или лучше. Методом тыка выясняют, как раскрыть потенциал винтовки по максимуму. Это вроде музыки, когда композитор ищет нужный аккорд. Обычно один из зарядов оказывается идеальным: гильза такого-то производителя, такая-то последовательность снаряжения, такой-то вес пули, такая-то форма, такой-то порох, такое-то его количество, такая-то длина готового патрона, такая-то степень соосности и еще штук шесть факторов, которые выясняют опытным путем. Идеальный заряд – тот, который подходит для выполнения боевой задачи снайпера по точности, скорости и, пожалуй, уменьшению дульной вспышки. При прочих равных такой патрон намного лучше любого фабричного.

– И что, для таких забав существует целая промышленная отрасль? – поинтересовался Гольд.

– Ага. Химические компании производят десятки видов пороха с различной скоростью горения, кристаллами разной формы, всевозможными присадками. Изготовители оружейных принадлежностей продают измерительные приборы, весы для пороха, матрицы для перезарядки, капсюли, приспособления для их установки. Производители боеприпасов выпускают пули разного веса и формы, с различной внутренней структурой, головной частью и добавлением всевозможных композиционных материалов. Все для того, чтобы найти правильный аккорд и выстроить вокруг него свою гармонию.

– Прекрасно, – сказал Коэн. – Выходит, Джуба – Моцарт в мире снайперов. Ну а по делу вам есть что сказать?

– С учетом того, что у него в мастерской были многие фунты бездымного пороха различных видов, множество коробок с пулями, коробки с матрицами для переснаряжения патронов фирмы «Уилсон» и дорновый пресс для сборки патронов, могу сделать вывод, что Джуба методично искал идеальный заряд для очередного задания. То есть патрон, который будет гораздо эффективнее тех, что продают в магазине.

– Он готовится к чрезвычайно сложному и высокоточному выстрелу? – спросил Гольд.

– Сейчас начнется настоящее занудство, – предупредил Свэггер. – Вы так и не спросили про калибр. Я уверен, ну, или почти уверен – все-таки я побывал в аду, где сам дьявол пытался зажарить меня, словно зефирку, – что видел коробки с пулями диаметром триста тридцать восемь сотых дюйма. Отсюда вывод: Джуба трудился над патроном «Лапуа магнум» такого же калибра. Сейчас это самый популярный снайперский патрон в Афганистане. Там, как правило, стреляют на дальние расстояния. В две тысячи девятом году английский снайпер по имени Крэйг Харрисон сделал самый дальний выстрел в истории из задокументированных. Пользовался именно таким патроном. Снял пулеметчика-талиба с двадцати трех сотен ярдов, это полторы мили. Вот в чем особенность патрона «Лапуа»: им можно стрелять из соседнего часового пояса. Я бы сказал так: Джуба собирает «Лапуа магнум», чтобы уложить кого-то с огромного расстояния. Собирает методично, со знанием дела. Работает как положено. Да, он конченый джихадист, но еще и профессиональный стрелок, изобретательный и хладнокровный. Он не ищет легких путей и не собирается рисковать. Те, кто за ним стоит, уже потратили на этот проект немало денег, а кошельки у них, похоже, бездонные. Предположу, что Джуба раздобыл краденую или восстановленную «Экьюрэси интернэшнл магнум» со всеми причиндалами, лучшую в мире снайперскую винтовку. Все это нужно было где-то найти и тайком переправить в Сирию, так что здесь, похоже, не обошлось без разведуправления какой-то страны. В заключение скажу, что Джуба готовится убить очень важную персону.

– Это крайне прискорбно, – сказал Гольд.

– У нас, пожалуй, есть небольшая фора. Если мне не изменяет память, Джуба тренировался на дистанции чуть больше тысячи ярдов, где у «Лапуа» нет никаких преимуществ перед десятком других дальнобойных патронов. «Лапуа» придуман для очень дальних, по-настоящему дальних выстрелов, и если Джуба планирует стрелять на тысячу, незачем было так заморачиваться. Поэтому предположу, что он еще не закончил подготовку. Ему нужно найти полигон для проверки своего патрона в тех же условиях, в которых стрелял Харрисон, две тысячи ярдов или около того, и произвести сотню пробных выстрелов, а потом уже приступать к выполнению задания. Думаю, это дает нам немного времени. Он будет искать место с нужным расстоянием, климатом, розой ветров и погодными условиями – все должно быть так же, как в зоне выстрела. Но даже чтобы выйти на тысячу ярдов – напомню, нам неизвестно, насколько он продвинулся в своей подготовке, – ему понадобилось некоторое время. Если он планирует перейти на следующий уровень, если будет стрелять по цели с расстояния больше тысячи ярдов, ему опять придется пошаманить. Думаю, в Сирии он без проблем найдет открытое пространство в полторы-две тысячи ярдов.

– Да, но не забывайте про климат, – сказал Гольд. – Сирия – это пустыня, ничем не лучше Израиля. Низкая влажность, сильный ветер, перепады температуры. Что, если в Сирии ему нет смысла стрелять дальше, чем на тысячу ярдов? Предполагаю, теперь он отправится туда, где собирается поразить свою цель. Или в какое-то место с таким же климатом и схожими погодными условиями.

– Жалко, что мы не знаем, куда он сбежал, – посетовал Свэггер.

– Ну как же не знаем? – возразил Коэн. – Мы, моссадовцы, знаем все на свете. Такая у нас работа.