Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

Эпилог

Первое января. Север Америки. Утро.

Я расположился на берегу и смотрю вдаль на восток. Прекрасный прохладный ветер ласкает моё лицо, надуваемый прямо с пустынного побережья. Но сказать, что оно пустынное – сказать, что я вру, немного. Множественные лодки, небольшие катера и есть даже одна яхточка, недалеко от берега.

Всё так спокойно и тихо, что мне кажется, будто я оглох или умиротворился. Но ведь сейчас только раннее утро, примерно часов шесть, если я правильно помню время. Каждый раз и каждый день я его забываю. Сколько мы уже тут?

Восток прекрасен. Я вижу, как золото наступающего дня заливает небесную лазурь, и всё небо озаряется внеземным светом. Да, тут другая заря, совершенно иная. Тут не изливают безумные фанатичные речи граммофоны, как в Рейхе и не долбит ненормальная музыка, словно в Микардо, оплоте либеральной дури на юге. Нет, тут всё спокойно и тихо, полно мира.

Море, оно изумительно. Спокойное и прохладное, как и сущность истинного севера, и такое же чистое, необычно даже. Когда я смотрю в морские пучины, моя душа трепещет, словно я смотрю в очи одной моей знакомой. У неё такие же глубокие и выразительные глаза, смотрящие прямиком в душу. Когда же я её знал? Сколько времени прошло с тех пор?

О, к берегу пошёл бывалый рыбак Джонсон. Седой как сам океан и жизненной мудрости у него наберётся как на Сарагона Мальтийского или какого-нибудь другого философа Континентального Раздора. Интересно, сколько рыбы в этот раз он привезёт нам? Обычно его уловы богаты, и порой только от него зависит, будем ли мы сегодня ложиться спать в сытости.

Похоже, не все сегодня предпочитают валяться в кроватях и нежиться в тепле. Стук молотка по верстаку снова доноситься до ушей. Половина деревни его слышит сейчас, но никто и даже не подумает, сказать что-то против. Франсуа – столяр. Руки у него отменные, наполненные мастерством плотничества до самой клетки. Даже тот стул, откуда я смотрю за рассветом, сколочен им.

Позади меня расположились стройные ряды однотипных зданий. Забавно, но самые лучшие дома, сколоченные из дорогой и крепкой древесины так однотипны. Алые стены, два этажа, крыша из черепицы. Эти дома, и как они стоят, какие улицы образуют, напоминают мне образ тех построек, что возводились вторыми поселенцами на этой земле. Жадными, спесивыми и очень жестокими поселенцами, уничтожившими целые народы.

Но оставим экскурс в историю. Три просторных улицы, образующих букву «П». Четыре ряда, красивых алых построек, окружены менее удивительными и роскошными домами. Я в одном из таких живу. Он похож на огромную уполовиненную цистерну, только благоустроенную внутри. Но даже это лучше дворца в тех местах, где я побывал, ибо тут есть то, чего нет у остальных – свободы.

Где-то на краю поселения расположилась старая православная церковь, где отец Андрей служит и отпевает, крестит, исповедует и причащает. Сколько тут не был, но такого подъёма сил, духовного полёта я не чувствовал как на службе, только там понимаешь сущность бытия, только там можно себя ощутить полноценно, только там можно отдохнуть от обезумевшего мира.

Ветер усиливается. Мои щёки чувствуют нарастающий хлад. Похоже, грядёт буря, но только откуда она придёт? На востоке ни облачка, на юге… оттуда не может прийти ничего хорошего. Всё слишком удручённо, и нет надежды на какое-либо улучшение, ибо тамошние истины празднуют своё сумасбродное торжество.

Но если так, то получается, что весь мир канул в безумие? Как такое получилось? На каком участке истории мы свернули не туда? Как человек превратил добрую часть планеты в одну огромную идейную тюрьму? Хочется спросить у того, кто знает все ответы на любые вопросы, но боюсь, он не ответит.

Здесь же не как во всём мире. Большое поселение, деревня, или даже городище. У нас нет названия, нет объединяющей идеологии или цели построения совершенной системы. Но есть одна единственная цель, почему мы все тут оказались – спрятаться.

Я называю это место «Напев Безмятежности». Тут более чем спокойно и не приходится каждый день жить в опасении, что за мной или того хуже, за людьми, которые мне дороги, придут. Да, это место не иначе, как оплот для здравомыслия, где душа внимает пению успокоения и абсолютного покоя.

Но это не иной мир, не другая его сторона и не другой идейный абсолют. Больше тысячи человек здесь прячутся от «Солнц» нового мира. Да, «Напев Безмятежности» это коморка, где можно затаиться в тени от всего остального мира, под ласковую руку Создателя. Проклятье, но Сарагон был прав. Кто мог думать, что старик, которого прозвали «Чёрный Оракул», даст такие точные предсказания, которые сбудутся с устрашающей верностью.

По крайней мере, тут спокойно и хорошо. Два простых слова, но именно они наилучшим образом дают мне понять, что душа моя наконец-то начинает обретать умиротворение. Не нужно больше каждый день присматривать за Габриелем, внимая тому, какие угрозы вьются возле него. Парень теперь взрослый, у него есть люди, который за ним присмотрят. Как и в принципе за Лютером и его отцом – Эрнестом.

Моё сердце настолько огрубело от бесконечных воин, жестокости и злобы и ненависти, что я усмотрел тот момент, когда Габриель нашёл себе человека, который о нём присмотрит. Да, я говорю о тех трёх дамах, что пленили сердца парней – Хельге, Амалии и Эбигейл. Я долго не мог понять, как так всё произошло и до сих пор мой разум не может постичь сути произошедшего в душах и сердцах парней.

Наш мир, это ведь не мыльная опера, не мелодрама, где весь сюжет был закружен вокруг отношений. Сей мироздание превратилось в самую жестокую и безумную вселенную, поделённую, растерзанную между идейными концепциями, возвещающими о своей истинности. Но так почему их чувства полыхали ярче, чем сердца звёзд? Трудно найти ответ на этот вопрос и осознать, почему их чувства крепче, чем титановая пластина или гранёный алмаз.

Но всё же, в мире, который наполнен фальшью, в городах и деревнях, где льётся через край сумасшествие, истинные, настоящие чувства на вес платины или вообще не имеют цены. Там, где мрак идеологического фундаментального идиотизма сгущается над душой, сердце требует опоры, искренности и, наверное… любви. Как бы банально это не звучит, но скорее всего это так, ибо что есть наш мир, прошедший через огонь ада, рождённого из всеобщего развращения, если не мир, отвергший любовь Того, кто пролил свою кровь на кресте ради нас грешных ради мимолётных вещей, суть которых – лживая свобода?

Хельга и Габриель, Лютер и Амалия, Верн и Элен Эрнест и Эбигейл: все эти имена связывает одно чувство, одна мысль, одно понимание любви. Их души нуждались в нечто светлом, тёплом и дарующим приятный покой и они их получили. В том, что стало бы светом, посреди сгущающегося мрака, прообразом великой любви Его. Да, кто бы мог подумать, что две озябшие души, смогут греть друг друга.

Я до сих пор не могу понять, различить ту грань времени, когда Габриель и Хельга воспылали друг к другу самыми яркими эмоции и чувствами. Может быть, моя душа настолько загрубела, что я больше не могу различить этих граней?

Что ж зато, больше я не чувствую того долга. Мне не нужно тратить своё время преимущественно на защиту Габриеля и заботу о нём. Страх потери, ужас перед клятвопреступничеством исчезли. Теперь у него есть верные друзья, девушка и отряды народной милиции, готовые позаботиться о нём. Мы оба решили, что мою клятву можно считать исполненной.

Его родители ликовали бы при виде того, как он сейчас живёт. Им было бы неважно, где он живёт, и с кем встречается. Хватает наличия самого необходимого… Марк и Сцилла на седьмом небе пребывают от того, что их сын скрылся в недосягаемости для безумия. Если Рай есть, то они сейчас там и радуются тому, что рассказывают им ангелы о Габриеле.

Понимаю, как это звучит. Сей мир отбивает саму надежду, но хочется верить в нечто лучшее, нечто совершенное. У меня душа горит, но я не способен изменить одну единственную деталь реальности, не значимую для миллиардов, но столь важную для меня – нет таких сил, чтобы вернуть Марка и Сциллу к жизни… нет. Может моя вера, это спасение от потери рассудка, вера, что я смогу с ними встретится там, за филигранью этого грубого мира.

Мне остаётся только восседать на деревянном стуле и созерцать вокруг. В месте, что я прозвал «Напев Безмятежности» есть много того, что остальной мир давно потерял, в бесконечной погоне за идеалами. В поселении, стоящем на отшибе мира, есть множества того чём не знает большинство людей, не расскажет ни одна историческая хроника, разве что легенды, исходящие от людей, уходящих отсюда. Однако это такие обыденные и банальные вещи, утерянные в забытую эру, недоступны для большинства Земли.

Как вообще смогла появиться Либеральная Капиталистическая Республика? Если Рейх скован в горниле крестовых походов и войн, а люди сами шли за Канцлером, ибо считали, что он избавление от их бед, то страна абсолютной свободы появлялась иначе. Тут можно сказать о том, что становлении империи либерального ада было постепенным. Сначала необходимо приготовить сознание граждан к идейной трансформации. Работа психоинженерии была активной между первой и второй фазой, ввиду того, что нужно было подготовить, (размягчить мозг) гражданам перед полной либерализацией. Превращение народа в мешанину – дело долгое и кропотливое, требующие множества ресурсов. Главное – подменять ценности по малому. Новая мода, новые стили, периодическое обновление искусства на более деградированное, снижение качества умственной продукции и вы получите мир, освобождённый от нужды стыда, и полностью подчиняющий тем, кто его ложно «освободил». Сначала Партия Сохранения Свободы и Веры в Конституцию пустила корни в окружающие её страны и проросла там пышным цветом, а затем на пару с Корпорациями стянула десятки различных государств в единый монолит.

Однако что же из себя представляют Рейх и Либеральная Капиталистическая Республика? Для Рейха давно утеряны обычные человеческие отношения, лишённые «праведно-моральной» окраски: Спокойная размеренная жизнь, доверие к людям, дружба, свобода. Для Либеральной Капиталистической Республики утрачены банальные основы духа: нормальная семья, сдержанность, мораль и тоже свобода. А в «Напеве Безмятежности» всё есть и оно вокруг. Истинно, всё, что меня окружает – чудо из чудес, которое многие никогда не обретут вновь.

Господи, как мы дошли до такого, что на всей Земле есть всего пара мест, где можно спрятаться от гнетущих «Сарагоновых Солнц»? История, как мрачный обладатель знания, его источник даёт нам понять ту истину.

Давным-давно, потерянные державы человечества, истинные лидеры и вершители судьбы утраченного общества, нагло заявили права на обладание Землёй и её жителями, как своей собственностью, обратив глянцевитые, наполненные жадностью и безумием глаза и разум к вящей славе обладателей целого мира и его свободопросветителей, но нас ждала иная судьба. Мы забежали свыше меры далеко в своих размышлениях о свободе, слишком рано для столь молодого вида, слишком жадно и были практически истреблены самим собой.

Спесивостью? Или что ещё хуже… невежественностью?

Мало кто знает и практически уже никто не помнит, что повергло всё человечество на грань вселенского забытья. Одни учёные, историки и философы утверждают, что человек пошёл против естественного порядка вещей, положенного природой, за что едва не вымер, другие, нам вещают о том, что человек настолько заигрался в «божество», что по его неспособности к контролю и склонности к разрушению, мир обескровил и ушёл в ужасающий кризис.

Какой бы ни была причина, она принесла больше вреда, чем способен представить любой из живущих.

Из великого времени благоденствия, просвещения и великого прогресса мы опустились в эпоху тьмы, из которой нет надежды, вырваться. Забудьте об обещаниях прогресса, говорят нам в Империи. Забудьте былую славу морали, твердят в «Республике». Цепляйтесь за тот тусклый свет идеологии, что нам остался, и довольствуйтесь его гнилостным сиянием, и адским жаром, что сожжёт всех недовольных.

Нас поработили догмы и ритуалы с одной стороны, закабалили антиморалье и либеральное безумие с другой; ослепили суеверия и полное отсутствие нравственности, ставшие кандалами даже самой возможности понимать, что существуют вопросы, которые заслуживают того, чтобы их задать.

Такова действительность этого мира, от которой нигде не скрыться, но мне приходится отложить в сторону свои мысли…

Хм, я вижу, как вдалеке, на востоке, практически на самой грани багрянистого горизонта возникает чёрная точка. Над уровнем моря, метров двадцать, наверное, и стремительно червоточина расширяется в размерах, становясь всё более различимей.

Я опускаю руку к сапогу, где покоится длинный нож. Вторую руку я ложу на кобуру и спускаю предохранитель, вновь готовя пистолет к бою, не отрываясь от созерцания того, как к материку приближается чёрный вертолёт.

Через десять минут всё побережье, начиная от мелких животных и заканчивая людьми, разбежалось прочь от места посадки небесной машины. Небольшой в своём размере, реактивный вертолёт, способный превращаться и в самолёт, обтекаемых форм, чёрный, аккуратно садится на прибрежные пески, поднимая в воздух стены пыли и песочным масс.

Дверь хищной кабины отварилась и оттуда выходит довольно высокий человек. Кожаное пальто, сапоги, чёрные штаны. Я узнаю его форму. Народная милиция, передёргивая автоматы, спешит к берегу.

– Стой! – моя рука касается ремня Капитана Милиции, заставляя его перестать бежать. – Это союзник.

– Да какой уж тут союзник будет распугивать народ поутру? – Округлое лицо капитана исказилось в непонимании. – Да и спускаться на боевом вертолёте.

Я ничего не хочу отвечать. Рука уходит от рукояти ножа, а пистолет остаётся в кобуре. Придётся встречать гостей.

Стул остался позади меня, и медленно иду к человеку. Спиной и нутром я ощущаю, как мне в спину уставились удивлённые и испуганные взгляды милиционеров, рыбаков, утренних работников и просто тех, кого разбудила посадка вертолёта.

– Здравствуйте, житель. – Шевеля тонкими губами, обращается ко мне человек. – Вы не знаете, где можно найти Эстебана Каммарана?

Имя, фамилия, они отдались с такой ностальгией в моей душе, как будто я их не слышал столько лет, времени, а ветер, трепещущий волосы только усиливает глубокодушевный эффект. Люди, которые называли меня так либо умерли, либо за тысячи километров отсюда и только жалкая горстка здесь. Я знаю, откуда этот человек, посему решаю просто ответить:

– Это я, что вы хотите? – Надо требовать. – И представьтесь, пожалуйста.

– Я консул нашего великого Императора, тирана Иллирии, верховного понтификария Рима. – На лице посла проскользнула улыбка. – Не я требую, но сам великий Архиканцлер.

Как нас смог найти тот предатель? Проклятье, если он смог выследить меня, то и все жители в опасности. Если я смогу попасть в место схождения винта и корпуса, выдав усиленный заряд, я их просто приварю, друг к другу, и он не сможет взлететь. Скорее всего, консул после этого меня убьёт, но это спасёт жителей.

– И что же от меня хочет Рафаэль? Чтобы я сдался? И почему полк-орден у него на посылках?

– Ах, вы не в курсе. – Загадочно промолвил консул. – В Риме всю власть, после недолгих боёв и решения Департаментов Власти получил новый император – Данте Валерон. И теперь он к вам взывает, чтобы вновь призвать на праведную службу.

– Данте? Император? – Задаю я растеряно вопросы, ибо от одной такой мысли шок и изумления начинает брать разум.

– Он вам так же шлёт подарок. – Длинные пальцы консула разошлись в щелчке и из вертолёта показался боец, ведущий под руку худущего парня-подростка, облачённого в рваные серые одежды.

Я-то его лика не узнаю, но вот до моих ушей доносится пронзительный женский крик, заключённый в одном имени:

– Давиан!

Тот самый парнишка ринувшийся в край победившего коммунизма, явившийся из того мира, как мрачное предупреждение ко всем ревнителям равенства.

– Как вы его нашли? Как вы обнаружили нас? – Смотря на то, как Элен помогает старому товарищу.

– У Имперской Разведки свои секреты. – Лукаво улыбаясь, молвит консул. – А теперь решайтесь, вы с нами?

Я обращаю взгляд назад и вижу их: Габриель с друзьями, Ротмайр, Антоний, Эбигейл и Эрнест. Все они пристально смотрят на нас, детально изучая ситуацию. А винтовки и автоматы милиционеров как напоминание о соблюдении порядка. В лицах знакомых, друзей я вижу только растерянность. Но по печали в очах я понимаю, что они догадываются, о чём мы говорим.

– Послушайте, Командор. – Бровадно завёл консул. – Близятся великие перемены, и вы нужны своему императору. Мы возможно на пороге великой войны, за которой последует грандиозный передел. Родина в опасности, подумайте о ней. Подумайте о миллионах гражданах, которые могут сгинуть в вихре войны. Вы хотите остаться в стороне, когда ваша родина будет страдать? Решайте, пока не поздно.

Печаль и боль льются по сердцу. Всех, окинув взглядом, меланхолия выскакивает со словами:

– Вы сможете обеспечить защиту им?

Консул радостно и помпезно мне говорит:

– Нет ничего невозможного перед слугами императора!

По разуму бежит уныние, грусть и мысли, с отчаяния, обращённые к тому, в кого осталось верить в кромешном полоумии:

– Господи, ты архитектор моей жизни, скажи, сколько мне ещё придется идти сквозь безумство этого мира, стиснув зубы? – и с криком вырывается. – Господи!

– Это согласие? Так вы с нами, Командор?

Об обложке и иллюстрациях

В оформлении обложки и иллюстраций использована фотография с https://imgur.com/ по лицензии CC0

В оформлении обложки и иллюстраций использована фотография с https://ru.depositphotos.com по лицензии CC0