Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

Глава семнадцатая. Крысиные идолы

Спустя два дня. Полдень. Город Микардо.

«Для повышения уровня анти семейности в нашем развитом либеральном обществе, руководствуясь Антисемейным кодексом, так же основами законодательства о «Приоритетном развитии прав чайлдфри», мы санкционируем применение в дошкольных, школьных и Вузовских программах применение трудов легендарного мыслителя и философа-растлителя Ароиза «Пошляка». Так же с помощью его трудов мы надеемся до конца разрушить все фундаментальные основы так называемых «традиционно-тоталитарных общественных основ».

– Объяснительная записка министра науки и образования.

«Мы требуем ввести «лайки» как валюту для оплаты товаров и услуг разного рода. Это послужит повышением обзорности многих происшествий, а так же усилит рыночную конкуренцию среди обладателей социальных сетей. Если лайки не будут введены, как оплата, то мы, как активная часть гражданского общества, так же «Вестники Свободы» требуем ввести конвертацию «лайков» в федералы.

Так же мы требуем ввести льготное положение блоггеров в средствах массовой информации, как активных гражданских представителей информации».

– Письмо Культу Конституции, Форуму Свободы и Механизму Свободы от «Общереспубликанского Союза Блоггеров».

Несмотря на время, мрак, серая тень, повисшая над городом, нее спешила отступать. Грузные, серые, тяжёлые и налитые свинцом облака занавесили небесную твердь, накинув пелену и вуаль серости на весь город, расположившийся в глуши от всей Либеральной Капиталистической Республики.

Сквозь городские улочки и проспекты не носилось не единого ветряного потока, вселившего ощущение свежести в бренный народ Микардо. На улице колом встала только морозная атмосфера, щипавшая кожу всякого, кто сегодня покажется снаружи из дома.

Пара дней солнечного океана принесла с собой огромные изменения и порой даже очевидных. Исчезли огромные снежные сугробы, навеянные чёрным, красным и синим снегом, лишь слегка припорошённым грязно-белой массой. Пока высокие трубы заводов Корпораций не выбрасывали тонны отходов в воздух, и небосвод над городом плескался солнечными ваннами, противные сугробы исчезли, растаяв на разноцветные и смердящие лужи.

Изменения в природе такие обширные, что сумел быстро растаять снег, покрывавший дороги у города, и в бесконечных серых, мрачных, покалеченных и покорёженных лесах. Теперь больные, извращённые и свернувшиеся серые лысые деревья стоят в полном бесснежье, открыв на вид покрытую тёмной вуалью землю, такую же чёрную и бесплодную, как и вулканические пустоши.

Тем временем Корпорация заявила, что именно её заводы выбрасывали отходы с концентрацией железа, меди и ещё ряда отравляющих элементов, чтобы, когда выглянет солнечный диск, весь снег в округе быстро растаял. Местный городской совет, во главе с двумя мэрами, тут же отписал «Южному Потоку» в пользование несколько миллионов федералов, под ставку минус сто процентов. Оформлено, как «кредит на выгодных условиях», но фактически выбивание денег из города.

Но пока сияло солнце, произошли и изменения иного характера. Городской совет, с подачи «природы защитников» и Культа Конституции ввёл налог на солнечный свет, обосновав это затратами на «соглашение» с Корпорацией. Однако сделано это снова в угоду классу привилегированных, ибо те, кто именовался и имел удостоверение «Вестника Свободы» избавлялся от всяческой уплаты. Это объяснили «необходимостью увеличить нагрузку на антисвободных элементов и повысить приоритет борющихся за Права и Свободы».

Всё-таки в городе прошли не просто марши, и митинги… их решили объединить в одно огромное шествие, гордо названное «Пикет Вознесённых». А вознесёнными себя считали расфуфыренные и безумно одетые ЛГБТПиИПНА, «Общества защиты от детей» и «Последователи тысячи культов самоудовлетворения и удовольствия».

Одно только шествие повергло бы в шок любого нормального человека, жившего в докризисной эпохе. Люди и звероформированные, в бандажах, перьях, латексе, под звуки плёток и стоны, шагали по колено в дерьме, которое раскидывали чайлдфри, убеждая всех, что иметь детей всё равно, что окунуться в деревенский сортир, и вся это процессия утопала в «продуктах» само удовлетворяющихся гедонистов и без конца срыгивающие внутренности от передозировки токсинами.

Но люди, пришедшие посмотреть на такое проявление гражданской активности, только радовались и ликовали такому положению дел, с энтузиазмом вливаясь в бурный поток.

После окончания празднества, половина дорог Микардо была так уделана, что по ним невозможно проехать на автомобиле, ибо добрая часть проспектов и путей усеивалась сотнями трупов граждан, погибших от наркотиков, плавающих в смердящих нечистотах. Уборочным командам пришлось несколько часов беспрестанной работы, чтобы отчистить улицы.

Ну и последним значимым событием последних дней стало образование Микардской Церкви Солнца. Горожане, вступившие в неё, ассоциировали себя с солнцем и его проявлением, выкрашивая себя полностью в жёлтый цвет, несмываемой краской. Так же эти люди предпочитали ходить без всякой одежды, ассоциируя себя с солнцем, которое наго.

Трое сейчас спешили на учёбу и как раз смотрели на процессию жёлтых и голых людей, ставших в круг и призывающих на импровизированном алтаре солнце. Десять голых, но ярко жёлтых, сияющих фосфорной краской, горожан, собрались в круг, во дворе между зданиями, и, приплясывая, заклинали о появлении духа света.

– Вот сумасшедшие. – Кинул паренёк в тёмно-синей ветровке, засунув руку в карман чёрных джинсов.

– Да ладно, они радуются солнцу. Это же так мило. – Сказала высокая беловолосая девушка, поправляя кожаную, отчётливо видно, женскую куртку. – Они же теперь его увидят через год, наверное.

От сказанного девушкой, парень в ветровке цвета ночи, слегка вздрогнул, и переглянулся, словно не верит услышанному от прекрасной дамы, как будто это прозвучало странное, доселе неведомое звучание и произошло фундаментально невозможное.

– Габриель, – вновь заговорил хлопец в чернявой куртке, – а ты что замолчал. Мне нужна поддержка.

Юноша в длинном пальто, идущий рядом с высокой дамой, придерживая её за руку, лишь усмехнулся, края его губ потянулись, создавая лёгкую улыбку, а в зелено-болотистых очах промелькнула искра лукавства:

– Пускай порадуются, Лютер. Может и безумие, но безумие милое.

Калгар не слышимо усмехнулся. Он обратил свой взор направо, и ему на глаза попалось истинное чудо этих проклятых мест: закоренелая феминистка в прошлом, абсолютная мужененавистница несколько дней назад, сейчас, в этот момент времени и бытия спокойно шагала рядом с Габриелем, держа его за руку, отпуская конечность, если только впереди попадётся Феминистский Патруль, который может и дубинками отделать за такой проступок, являющийся «предтечей перед одним из видов эксплуатации и угнетения женщин – отношений».

Девушка шла рядом с Габриелем, и сам её лик отражал весь свет и радость этого бренного мира. Светло-голубые глаза девушки так и лучились пёстрой палитрой тысячи всевозможных отрад.

Лёгкий, будто бы нанесённый вуалью ушедшей моды, макияж, так и подчёркивал все достоинства Хельги, не делая их вызывающими и броскими, дабы не привлечь ненужное внимание. Тот, ради кого этот макияж наметён на светлый лик девушки, уже оценил его.

Лютер невольно вспомнил, как Габриель рассказал ему про тот самый поход в кинотеатр, ставший вершителем новых отношений. Как ни странно, но Хельга выбрала мелодраму. Причём это не фильм про то, как два влюблённых мужско-ориентированных гендера влюбляются друг в друга. Нет, фильм пестрел изобилием нормальной и древней любви…. Конечно, это вызвало бурю негодований у сектантов ЛГБТПАиПНА, которые брызгая слюной во все стороны, обкидав голограмму-экран мусором, покинули кинотеатр, прикрикивая, что будут жаловаться.

Но сие старая история, древних, забытых под тленом «Свободы» чувств словно разожгла из искры внутри девушки самое настоящее пламя, забытое под постулатами «феминисткой независимости». И после сеанса, Габриель решил проводить восхитительную Хельгу до дверей её дома. Оба человека неистово дрожали, но это не сотрясания страха и не хандра от болезни…. Нет, нечто совершенное и лучшее. Огонь пламенеющих чувств схватил в оборот две души, закрутив их в бесконечном вихре заливающей дух страсти. Да, всё закончилось признанием двух душ в неистовстве собственных чувств и пламенным поцелуем. А сегодня они уже вместе шли и спокойно разговаривали.

Триада быстро прошла через всевозможные улицы, выйдя практически к ВУЗу, увидела довольно встречающуюся в центре «Цивилизации» картину: непонятно, мужчина или женщина, во фривольных одеждах, найденных, словно на помойке, выполняет некое омерзительное действо, а именно оно ело старые тухлые яйца, задорно причмокивая, поглощая одно за другим, при этом сложив пальцы в знаке «ОК».

– Эй-эй-вэй! – Раздался истошный визг сумасшедшего, снимавшего сей странное действо на широкий, но тонкий, как игральная карта и гибкий телефон. – Жри яйца активней! Моя подписота не оценит такого отстойника!

– Я больше не могу. – На грани издыханий и обморока жалобно кинул горожанин, бомжеватого вида. – Не могу. У меня болит живот, тошнит. У меня кружится голова. Ещё немного и меня стошнит, или я сдохну.

– Как ты смеешь скулить! – Вспылил, по-видимому, парень, в блистающих одеждах, покрытых серебряными блёстками и, не убирая телефона пнул бездомного под дых. – У тебя контракт сволочь. Если ты его нарушишь, у меня сорвутся десятки тысяч «лайков». А это несколько десятков федералов. Жри поскуда, у тебя ещё одна крыса на очереди! Если ты её не проглотишь, я тебя на органы распилю!

– Я помру сейчас! – Вскрикнул бомж. – У меня руки немеют!

– Хм… смерть в эфире… Да это же возможно миллион «лайков»! – Повернувшись к бомжу, с рдеющей яростью в зенках, плюя слюной через фиолетовые зубы, блоггер заорал. – Жри сволота! – И нанеся удар прямо в челюсть бомжу, нагло заявил. – Если ты сдохнешь, представь, какие меня ждут прибыли.

Габриель, Лютер и Хельга уставились взглядом, наполненным негодованием и осуждением, на сей противную картину. В душе каждого кипела ярость, бил адреналин и сердце стучалось в праведной ярости об стенки рёбер. Каждый желал подойти к блоггеру и его самого заставить поедать тухлые яйца.

– Может…

– Нет, не «может», Габриель, – сурово оборвала своего парня Хельга. – Он защищён контрактом и делает всё для утверждения саморегуляции среди субъектов гражданского общества.

– Он, наверное, не понял. – Голос Лютера пылал яростью.

– Не понял.

– Ну конечно, прожить на отшибе цивилизации, в лесу, как йети, – но тут же, почувствовав лёгкий, но колкий удар в руку, нанесённый длинными женскими пальцами, ослабленно и потерянно заговорил иначе. – Прости меня, я… я сорвался. Не должен был.… Слишком тяжело на это смотреть. – Оставив позади омерзительную картину, переходя через дорогу, извинялся Лютер.

– Всё нормально. – Габриель как всегда прибывал в своём не многословии и мрачной речи. – Просто расскажите про это всё.

– А у вас в Федеральной Швейцарской Конфедерации этого разве нет? – Голос Хельги преисполнился крапинами удивления. – Почему ты так мало мне рассказывал о своём доме?

– Нет, – и, руководствуясь интуицией, обняв свою девушку за талию, облегчённым, не угрюмым голосом добавил. – Вот будем сегодня гулять, я тебе расскажу о доме.

– Что ж, давай я Габри, просвещу на эту тему. – Лютер гневливо сплюнул в лужу, и от тут же с испугом отпрянул, когда одна из внезапно выскочивших «телодательниц» потянулась к нему.

– А это что за женщины?

– Индивидуальные предпринимательницы без образования юридического лица. Торгуют своим телом на все стороны. А иногда умудряются и, увеличивая территорию прогулок, охватывать новые рынки сбыта, когда появляются в школах и государственных институтах

– Ох, лучше расскажи мне про…

– Я понял, – резко оборвал Лютер Габриеля. – То, что ты видел, называется «Становление развития социальных сетей и сферы гражданского развлечения». Блоггеры добились того, чтобы за их… «репортажи» и выходки количество поставленных «лайков» переводилось в деньги… Ну ты же должен это знать.

Габриель напрягся. За время жизни в Рейхе он никогда не сталкивался с какими-то «лайками», некими «блоггерами» и развлечением в социальных сетях. Юноша даже не подозревал этого, но каждый день, проведённый в Либеральной Капиталистической Республике, он сталкивался со странными явлениями. Парень наблюдал, как сотни человек ходят с телефонами в руках, словно они вросли в их организм и превратились в органы. Бесконечная съёмка всего и вся, око народа постоянно следило за самим этим народом через прямые трансляции и блоггерские «репортажи». Порой происходила съёмка каких-то нелепых и безумных явлений, за которые в Рейхе сулила каторга на мануфактории.

Юноша не понимал, как можно проводить полжизни с телефоном в руках и всё о своей жизни выкладывать в так называемом интернете. И тем более его душа сотрясалась при каждой мысли, что друзья раскроют его истинный дом. Поймут, заподозрят неладное, задав какой-нибудь наводящий вопрос.

– Что-то припоминаю. – Пытаясь создать вуаль понимания и причастности к этому миру, кинул юноша.

– Габриель, так это ещё не всё. Ты, наверное, не слышал про закон «О блоггерском капитале».

– Ну, это не совсем закон. – Вмешалась Хельга. – Скорее выброшенный в действие недоработанный недозакон.

– Да ладно. – Махнул рукой Лютер. – Все его недостатки и противоречия концепции «Развитого Либерализма» отлично покрываются архизаконом об «Интернет-деятельности». Вот там отлично рассказывается про «права и свободы групп блоггерской деятельности».

– Ох, у меня с законами сложно, – тяжко, с хмурым лицом, выдал воздух Габриель. – Может, расскажите о них подробнее? А я вам потом за это в следующий раз проезд оплачу?

– И только? – голос передавал в пространстве игривое и демонстративное возмущение.

– Хорошо, моя дорогая, – слова чувств, сказанные таким суровым гласом, показались Лютеру слишком топорными, и он в мыслях усмехнулся, – тебе я куплю ещё тот медальон.

– Я люблю тебя. – На пике счастья и глубоко душевного ликования промолвила Хельга. – А про законы пусть тебе расскажет Лютер. Честно говоря, я в них мало что понимаю. Читала разве что «Феминистский Кодекс», но… – обратив свой взгляд, полный радости, первобытного счастья, полностью срывающему голос разума, девушка прошептала – нахожу его не актуальным и слишком предвзятым.

– Вот оно как, – затянул Лютер. – Хорошо, расскажу.

– Пожалуйста, напомни мне, кто такие «блоггеры»?

– Хорошо, Габр. Это не просто граждане, ведущие блог в интернете, социальной сети, как это было в докризисной эпохе. Культ Конституции представил это как «почётную работу, находящуюся на первых рубежах великой народной битвы за свободу и демократическое устройство общества».

– Какие помпезные слова. – Усмехнувшись, подметил юноша. – Твои?

– Упаси Боже. Это показывали по телевизору, и как член Культа Конституции распалялся на эту тему. Так же их там назвали передовыми элементами электро-экономики и рекламной деятельности.

– Я пока не понимаю, что в них особенного.

– Они как главные крысы в огромной стае, – юноша взял театральную паузу, осмысливая речь. – По крайней мере, стали такими. Я не знаю, как то было до меня. Законы их положение так возвысили, что они теперь больше схожи по положению с «Вестниками Свободы», а некоторые даже совмещают.

– По сути.

– К примеру, закон о «Блоггерском капитале» позволяет им устраивать такие выходки, которые не доступны большинству простым гражданам. Если он заставит… есть дерьмо прохожего и это заметит полиция, то, как только блоггер предъявит своё паршивое удостоверение, его отпустят, ибо, как говорит сам закон: «для достижения большей аудитории, а значит и развития рыночной интернет-экономики и завоевания достижений либералистской демократии, блоггеру позволено безнаказанно исполнять шокирующие и эпатирующие поступки и вещи, а так же принуждать к этому и остальных граждан, за исключением «Вестников Свободы». – Процитировав строки нормы права, Лютер, на срыве голоса вспылил духом. – Теперь ты понимаешь, что ними не так? Для завоевания аудитории они могут тебя заставить делать всё что угодно, а если об этом посмеет подумать обычный гражданин, то его упекут за решётку, за «принижение чести и достоинства».

– Паршиво с ними дело.

– Ох, ещё как! Ты не читал весь закон. Знаешь, почему я их назваю главными «крысами» в стаях?

– Нет.

– Они формируют мнение той безумной толпы, что зовётся свободными гражданами. За ними, их идеями и воззрениями готовы пойти в ад. Они стали новыми кумирами этого мира. Не учёные, ни творцы, как было сотни лет тому назад, а люди с игрушкой в руках. Помню случай, был он ещё в Норманнском Свободном Княжестве. К нам приехал один из самых знаменитых блоггеров во всей стране. На его выступление собралось сто двадцать тысяч человек и тридцать пять тысяч… звероформированных. Они смотрели на него, как на живого бога во плоти, повинуясь всему тому, что он скажет и веря каждому слову. Так тот блоггер, чтобы собрать миллиард «лайков», сначала прыгал и кривлялся как сумасшедший на сцене, а потом, почувствовав себя королём толпы, стал им отдавать такие… поручения. Часть собравшихся он заставил драться насмерть, ещё часть окунул в омут оргии, некоторых заставил кушать землю и пить воду из канализации, а кого-то и нападать на прохожих. В общем, погибло больше тридцати тысяч посетителей его концерта.

– Его осудили?

– А за что? В архизаконе по прямому записано: «для создания демократичного духа, блоггеру дозволяется устраивать всякий эпатаж без наказания, ибо так реализуется его священное Право на предпринимательскую, интернет и социально-общественную деятельность». И будь прокляты их «блоггерские контракты».

– Контракты? – Вопрос Габриеля прозвучал с удивлением, раздавшимся эхом среди двора, в котором шли ребята.

– Кабальный договор. Подписав его, ты становишься буквально рабом для блоггера и он, чтобы «реализовать свой возможности в развитии интернет-демократии», ну и конечно, для получения максимального количества «лайков» будет выжимать тебя по полной, пока не будут выполнены все договорённости по нему. А контракт вещь такая.… Как утверждает Культ Конституции – нет ничего выше договорённостей, запечатлённых в договоре. Иначе говоря, подмахнул бумагу и тут же превратился в раба.

Габриель погрузился в собственные рассуждения, но его глаза заметили двух девушек впереди на расстоянии пятидесяти метров, с яркими блестящими нашивками, ведущими милую беседу. Юноша памятовал о словах своей возлюбленной, поэтому опустил руку с её талии и продолжил путь, делая вид, что они с Хельгой друг другу никто. Девушки понятен такой порыв. Но феминистский патруль снял дубинки с бёдер и грозным шагом направился к парням.

– Стой! – крикнула одна из девушек в чёрной военной форме. – Почему этот женско-ориентированный гендер в компании двух мужеподобных червяков? А ну-ка, решили «шланги» эмоционально-визуально эксплуатировать женщин?!

– Ох, нет. – Мягко воспротивилась Хельга, приняв инициативу полностью на себя. – Я не против того, чтобы они шли рядом. К тому же, знаете блоггершу «Чайка»?

– Конечно. – Восхищённо встрепенулись дамы. – Мы её подписчицы. Столько блогов про женские права и столько репортажей о природе. Как её можно не знать? – Удивлённо заключили дамы.

– Так вот, она советовала при такой встрече с мужчинами не набрасываться на них сразу, ибо они могут идти с позволение женско-ориентированного гендера. А лучше пропустить их и пойти искать реальные факты нарушения равноправия. – Издевательски вымолвила Хельга, с ещё большим удовольствием смотря на то, как патруль, с удивлением и неистовством в глазах исполнил это и быстро ретировался прочь.

– Мда, эти блоггеры точно, как царьки среди мешанины. – Мрачно констатировал действительность Габриель.

– Практически Габр, – смотря на массивное здание ВУЗа, молвил Лютер, – они короли среди крыс, не иначе. Боги среди толпы, которые служат самым низменным порокам общества «Развитого Либерализма».

Глава восемнадцатая. Безумие на конвейере

Тем временем. «Центр Свободы»

«Наш род, род свободы может выродиться. Мы понимаем это, ибо принятие Свободы, в её чистом, совершенном и непререкаемом виде, губительна для такого ничтожного и тираничного вида, как люди. Но мы же не хотим, чтобы великий замысел утверждения Свободы не прервался вместе с последним, живущим в Либеральной Капиталистической Республике?

Именно для этого мы требуем учредить Инкубатории, продляющие жизнь нашим великолепным свершениям, по утверждению Свободы в этом несвободном мире. Не думаю, что найдутся те, кто будут протестовать такому решению.

К тому же, для ограждения всех детей от тлетворного влияния семейной тирании (что является само собой разумеющееся в таком свободе противном поганом институте, как семья) мы требуем совершенствование Ювенальной юстиции, и превратить её в Гранд-Ювенальное правосудие».

– Требование от Культа Конституции к комитетам Форума Свободы.

В городе вечного пиршества снова шли парламентские прения, заканчивающиеся лишь одним – принятием пакета документов «продвигающих общество развитого либерализма к установлению абсолютной свободы». И каждый день, а точнее его завершение, отмечался целым празднеством, где все радуясь прославляли утверждение новых элементов «разложения государственности» и усилению всего гражданско-либерального.

Но правовая система такова, что новые законы ложились на старые акты, а давнопрошедшие никто не отменял, и получалось копирование норм. Так статьи закона могли попадаться в различных документах и законах вплоть до трёх тысяч раз, с абсолютной схожестью текста.

Однако никто не спешил отменять старые законы и различные нормативные документы, ибо это могло «задеть, разрушить и ослабить уже утверждённые Права и Свободы, что неминуемо приведёт ко всему срыву концепции Развитого Либерализма, а это строго недопустимо». В Федеральном Сенате никто и не решался поднимать вопрос об отмене старых законов, ибо за «покушение на установленную Свободу» можно и отправиться в тюрьму на шестнадцать лет.

Все ветви власти захламлялись сотнями тысяч одновременно действующих постановлений, решений, законов, указания и всему подобному. Все правовые бумажонки стали подобны ковру, засеивающему правовое поле, и чем больше их становилось, то тем больше закрывалось дыр в законах.

Именно так и предполагалось, в правовой системе, принявшей фантасмагорию юридического засорения, именуемой «Либерально-демократической правовой структурой». Чем больше законов, утверждающих Права и Свободы, то тем больше правовых дыр, которые они закроют, а все противоречащие друг другу нормы применялись по одному условию – если статья утверждает большую свободу, то значит и действовать будет она.

Но вся система стала настолько громоздкой и неповоротливой, что всем судам, начиная от судов сообществ и заканчивая государственными, дозволялось принимать решения на основании «Либеральной Традиции». Если деяние или преступление не противоречило концепции «Развитого Либерализма» и всего лишь помогала в утверждении свободомыслия, то всё решалось в сторону того, кто изволил применить «свободный выбор».

И всё бы хорошо, но проблема, появившаяся со временем, поставила всю Либеральную Капиталистическую Республику, на грань жизни и смерти. Как и любой край старой Европы, во время полыхающего апофеоза кризиса, вся Республика встала перед вопросом вымирания, которое с жестокой логичностью ударило по всей стране, поставив её перед суровой действительностью, из которой был найден один из самых эффективных, но не двухзначных методов…

О нём знали все и принимали, как должное, но мало кто ведал об его составляющим. Но любому парламентарию диктовала законная необходимость посетить места, где «куётся будущее всего свободного мира».

– И куда это мы сейчас едем? – Прозвучал вопрос в салоне автомобиля. – Надеюсь не в Федеральный Сенат?

– Нет, Эрнест. Мне Культом Конституции поручено показать тебе одно очень важное место и рассказать о сути глубинной Республики.

– Ох, Эбигейл, – лицо мужчины исказилось в недовольстве, – мне хватило прошлого «просвещения» про ветви власти. Не думаю, что ещё что-то сможет меня удивить. – Парень прикрыл тонированное окно, чтобы не видеть плескающийся Садом на улицах. – А куда мы точно едем?

– В глубины города. – Переключив передачу, поправив локон, скоротечно ответила Эбигейл. – Там нас ждёт послушник Культа Конституции. Он нам и устроит экскурсию по Инкубаторию.

– По чему? – Вопрос пробежал с особой въедливостью. – Эби, ты наверное помнишь, где я работал и не разбираюсь в особых словах.

– Подожди, скоро узнаешь.

После произнесённых слов, двигатель машины взревел и устремился по дорогам с удвоенной скоростью, довозя пару до места назначения с двойным рвением. Но парень даже не почувствовал, как сердце машины заработало. Конструкция автомобиля глушила всякую тряску и дрожь корпуса, не то, что грубые машины в Восточной Бюрократии, больше похожие на квадратные трактора, созданные лишь для того, чтобы проламывать леса и давить сугробы.

Эрнест не смотрел в окна, ибо не хотел вновь чувствовать под горлом и испытывать желудком тошнотворные рефлексы. Парень смирился к тому, что творится на заседаниях Форума Свобода, как тамошние «парламентарии» без конца пребывают в наркотическом угаре, утопают в собственных нечистотах и делают всё, что им позволил «Кодекс Потребления», горделиво, с напыщенной мордой называя это «само инициативностью в сфере принятия законов». Но вот что стелилось на улицах «Центра Свободы» невозможно сравнить с тем, что вытворяли в парламенте, ибо всё «баловство» парламентариев это детские шалости с уличной Гоморрой. Тысячи одинаковых фриков в своём безумстве устраивали тысячи извращений над собственным телом, порой со смертельным исходом. А стайки блоггеров это всё запечатлевали и получали «лайки», которыми потом расплачивались. Всё сводилось к тому, что подписчики выставляли своему блоггеру регламент, в котором какое-нибудь действие или эпатажное видео оценивались в определённое количество «лайков» и блоггер шёл на всё, чтобы исполнить бесконечные просьбы свих подписчиков и удовлетворить неутолимый голод безумной толпы.

Внезапно машина резко повернула в сторону, да потом ещё, пока не подъехала к одному из высоких, в сто этажей, постройке, исполненной стеклянными панелями, сверкающими как бриллианты.

Эрнест приоткрыл окно, чтобы на него посмотреть. Вход в здание чем-то напоминал широкий и роскошный проход в отель. Такой же помпезный ковёр, расстеленный, словно для богатых толстосумов и пара человек частной охраны, с автоматами наперевес.

– Я совсем забыла. Сначала нам нужно было сюда заехать. – Покорила себя Эбигейл.

– Так мы сюда и приехали? – Поправив белый рукав на рубашке, слабо улыбаясь, проговорил Эрнест.

– Я забыла предупредить об этом того послушника. – Девушка почесала голову. – Надо позвонить и предупредить его.

– Кого?

– Жди здесь. – Очень быстротечно кинула девушка и покинула автомобиль, взяв небольшую бежевую кожаную сумочку, хлопнув дверью.

Эрнест остался сидеть один в машине, лишь слегка припустив стекло машины и просушиваясь к разговору:

– Алло, здравствуйте. – Приложив пластинку к уху, обратила в приёмник свою речь Эбигейл. – Я звоню предупредить, что мы опоздаем ровно на час.

Затем целых полминуты дама стояла и выслушивала импульсивную тираду, доносившуюся из трубки.

– Я всё понимаю, но мне об этом сказали в последний момент и я забыла. – Вновь губы Эбигейл смолкли, но через десяток секунд разверзлись с искренней благодарностью. – Спасибо вам.

Девушка застучала каблуками по бетонным плитам, костяшкой пальца постучала в стекло, приговаривая:

– Выходи, всё в порядке. Можем спокойно идти. Нам позволили задержаться. – И припустив губы к небольшой щёлки между краем тонированного стекла и корпуса двери, полушёпотом промолвила. – Давай скорее, тут нет ни одного «Вестника Свободы». Но это пока.

Эрнест вцепился в дверную ручку и постарался как можно быстрее её отодвинуть. Хлопок и дверь потянулась наружу, а за ней и мужчина, цеплявшийся остроносыми туфлями за небольшой порог, и всё же задевши чёрными брюками небольшой металлический заусенец.

– Вот чёрт. – Выругался парень.

– Что случилось? С заботой и настороженностью прозвучал в пространстве вопрос от Эбигейл.

– Штанину порвал.

– Ничего страшного. Если порвёшь и вторую, то сможешь сойти за модника. Сейчас популярно так ходить. Один модный дом даже выпустил коллекцию рваных брюк из шёлка. – Губы изумительной дамы разошлись в улыбке. – Только не знаю, кому эта коллекция нужна.

– Я читал про это. – Задирая голову вверх, ища конец стоэтажного небоскрёба. – В «Новостях». Её раскупили меньше чем за час.

– Вот как. А ты и за новостями следишь?

– Пойдём уже. Как говорится, раньше начнём, раньше выйдем.

Пара быстро стала продвигаться к входу. Эрнест оглядывался по сторонам, в поисках неприятных ему граждан, но первые двадцать метров он наблюдал только людей одетых в более-менее приемлемые одежды. Штаны, словно стянутые у венецианского шута времён средневековья, и такой же костюм казались ещё самым безобидным повседневным костюмом в «Центре Свободы».

Следующие двадцать метров стали всё чаще попадаться люди в чёрных, но расшитых золотой нитью, балахонах. Красивые узоры, так и ложились на атласную ткань цвета бездны.

– Стоять! – Громоподобно произнёс один из бойцов, передёрнув затвор. – Документы или проваливайте отсюда!

Эбигейл залезла в сумочку, покопалась в ней несколько секунд и протянула два прозрачных диска, протянув их охраннику, который медленно, размашисто и непринуждённо взял их из рук и подключил к какому-то устройству, похожему на древний секундомер.

– Можете пройти. Оба. – Голос бойца витал в звуковых образах, напоминая раскат грома или оглушительный рык медведя.

Эрнест и Эбигейл проскользнули мимо двух громил-солдат из частной Компании и проникли в здание.

Приёмная представилась мужчине слишком помпезной и нагло, надменно полыхающей роскошью. Это огромное помещение, облицованное мраморной плиткой из розового минерала и усеянная по различным уголкам множеством серебряных статуй с изображениями счастливых детей, которых под ручку ведёт однополая пара.

– Вот это домина. – Голос Эрнеста разбежался эхом по всему холлу, наполняя его сотрясением звуковых волн каждый уголочек. – Мы в Восточной Бюрократии умирали от холода, а здесь вон – всё мраморе.