Собрав все подарки, я вернулся на Светлогорский проезд и провёл остаток дня в предвкушении грядущего праздника. Я специально лёг уже под утро, чтобы поспать до середины дня и быть бодрым всю ночь, которая предвещала бурный кутёж.
Человек – существо коллективное. Он приходит в этот мир, чтобы развиваться через взаимодействие с другими людьми. И любое взаимодействие есть благо для него с точки зрения высшей мудрости, однако она не всегда открыта самому человеку, и оттого иные взаимодействия вводят его в уныние.
Для всестороннего развития человек должен общаться не только с добрыми людьми, но и со злыми, не только с вежливыми, но и с грубыми, не только с чистыми, но и с грязными, с друзьями и врагами, теми, кто его любит, и теми, кто его ненавидит.
Познать презрение к себе порой не менее важно, чем познать восхищение. И всё же любой человек стремится к гармонии, ищет её, и поиск этот порой занимает не одну жизнь.
Гармония не означает покой и умиротворение. Гармония – есть тождественность состояния души и окружающей действительности. Гармония отшельников – в аскетичном изгнании, гармония верующих – в молитве, гармония берсерков – на поле брани.
Как же часто люди пытаются насадить другим собственное понятие гармонии, тщетно прельщая окружающих тем, что им отнюдь не близко. Это деспотичное принуждение к радости встречается сплошь и рядом.
Гармония панков заключалась в протесте против норм общества, проявлявшемся через мелкие хулиганства, вандализм, курение и распитие спиртных напитков.
И самое интересное, что эти действия всегда несли групповой характер. Никому из нас и в голову не пришло бы переворачивать мусорки или писать о своей независимости на стенах в чужом подъезде: если бы эти эмоции не с кем было разделить, они были бы бессмысленными. По большому счёту, мы не верили в собственную свободу, никто из нас не чувствовал себя по-настоящему крутым, и эти крутые парни, которыми мы так хотели себе казаться, существовали лишь в восприятии окружающих.
Эго каждого из нас работает как система зеркал в Древнем Египте: каждый воспринимал себя через призму восприятия окружающих. И именно потому мы были так сильно нужны друг другу. Именно потому я больше всего на свете хотел встретить 2008 год с крутыми ребятами, в компании которых я и сам чувствовал себя крутым.
Вежливо уступив место бабушке в метро, что я делал всегда автоматически, я подумал: интересно, а что бы сказали ребята, если бы увидели это? Наверное, ничего. Ведь одно дело – выражать протест против прогнившей системы, а другое дело – в знак доброй воли уступить место человеку, которому тяжело ехать стоя. «Так или иначе, – думал я, – главное – это иметь возможность объяснить свои действия, иначе они просто бессмысленны».
Из метро я вышел на Баррикадной. Слушать панк-рок не было совершенно никакого настроения, и потому я впервые за долгое время шёл по улице без наушников.
Под ногами хрустел снег, – в ту пору мэром был Юрий Михайлович, а он не баловал жителей реагентом, разъедающим снег и заодно хорошую обувь.
Многочисленные палатки возле метро горели спектром огней, словно китайские фейерверки. В свете красно-зелёно-сине-жёлто-фиолетовых фонарей моя апатия заиграла новыми красками. По брусчатке проехал автомобиль, из окна которого струилась рождественская музыка. Я остановился и вдохнул прохладный воздух уходящего 2007 года.
Со стороны Красной Пресни вверх по брусчатке проехал красный фургончик, раскрашенный эмблемой Coca-Cola, за рулём сидел мужик в шапке Деда Мороза. Гирлянда светофора переливалась зелёно-жёлто-красными огоньками, а над всем этим, словно главная ёлка страны, пылала златом высотка Кудринской площади.
Я мерным шагом двигался к переходу под Садово-Кудринской. Прежде чем спуститься в сырой туннель, я остановился и окинул взглядом Садовое кольцо. Многочисленные машины спешили куда-то, чтобы успеть к Новому году, и злато-красные света их фар струились в двух направлениях, подобно перекатывающимся водам Стикса. Из всех московских колец Садовое – самое вычурное и строгое. Здесь полно дорогих ресторанов и бутиков. Идя по улице, можно зайти за чашкой кофе и заодно купить себе Maseratti. Садовое кольцо никогда не останавливается, оно всегда в движении – Левиафан, что пожирает свой багряно-жёлтый хвост. Я спустился в подземелье, как в утробу страшного зверя, клокотанье которой есть эхо бурлящей в нём жизни.
Я шёл по Большой Никитской и думал: когда я буду идти здесь в следующий раз, на дворе будет уже 2008 високосный год.
Мы отчего-то придаём очень большое значение времени, хотя время – есть лишь величина измерения нашей жизни. А вот самой жизни мы обычно придаём слишком мало значения и зачастую подстраиваем её под время, что так же нелепо, как пытаться потолстеть, чтобы одежда удобнее сидела на теле.
Когда я вошёл к Илюхе в квартиру, было пять часов вечера.
В восемь часов, закончив уборку, мы сели на кухне, открыли по банке пива и закурили.
– За панк-рок! – предложил Илюха.
– За панк-рок! – отозвался я.
Мы чокнулись и сделали по большому глотку.
– Вот скажи, – обратился я к другу, затянувшись сигаретой, – мы только что вылизали твою квартиру до такого блеска, что, если тебе на пол упадёт торт, я готов языком слизывать его с кафеля.
– Вполне себе в панковском духе, – усмехнулся Илюха.
– Да, весьма, – согласился я. – А вот твоя квартира, напротив, не соответствует ГОСТу, принятому в панк-движении.
Илюха рассмеялся над моей шуткой, а потом достаточно серьёзно ответил:
– Ну а что, по-твоему, у меня здесь на полу должны валяться засохшие кучи говна, из которых будут торчать затушенные о них бычки?
– Но панки ведь не приемлют такого чистоплюйства, – сказал я.
– Ну а вот тебе было бы приятно встречать Новый год в грязи? – спросил Илюха.
Я терпеть не мог грязь и вполне понимал, почему мы потратили три часа на генеральную уборку квартиры. Однако я не мог не завести этого разговора, поскольку мне необходимо было понять, почему Илюха идёт против основ панк-движения.
– Неприятно, – ответил я. – Но ведь ты же панк! Панки ведь не обращают внимание на такие мелочи, как пыль и беспорядок.
– На эти мелочи не обращают внимание панки, которые живут с родителями, – произнёс Илюха. – Если я не буду следить за чистотой и порядком, здесь очень быстро станет невозможно жить. Очень легко презирать грязь, когда вместо тебя убирается мама. Это офигеть какая удобная позиция. Но как только ты начинаешь жить сам для себя, сразу пересматриваешь своё отношение к уборке.
В дверь позвонили.
Это оказался Шрек. Он был уже не совсем трезв и к тому же привёл с собой незнакомую девушку по имени Маша. Я отметил, что Илюху немного смутило её присутствие, однако он пожал плечами и пригласил их в квартиру. Потихоньку стали подтягиваться другие гости: сначала Димка, вот-вот должна была приехать Ленор, однако её опередили Колян и Луис. Ленор приехала только в одиннадцать. Вместе с ней, к всеобщему удовольствию, была её сестра Оля. Я не разделял всеобщей радости, что девчонок у нас оказалось почти столько же, сколько парней, – это означало, что подарков на всех мне не хватит. От этого обстоятельства мне стало несколько неудобно, и лишь когда мы все уже сидели за столом, меня осенила мысль, что они тоже ничего для меня не приготовили.
Илюха, Шрек с Машей, Димка, Ленор, Оля, Колян, Луис и я собрались на кухне, возле праздничного стола. Мы все презирали систему и поэтому дружно выразили свой протест против традиций: оливье, который принесла к общему столу Оля, был предан анафеме и выброшен из окна кухни вместе с миской. Крабовый салат также было решено отвергнуть: вместо него в центре стола высилась тарелка с горой крабовых палочек.
Луис разложила мандарины по всей квартире, – они, словно ёлочные игрушки, наполняли дом цитрусовым духом Нового года. Шрек был за бармена: наливал всем желающим «крышесносящие коктейли», комбинируя в одном стакане жидкости, смешать которые осмелился бы только алхимик-недоучка. Тем временем Колян внёс свою лепту в праздничный новогодний стол: сварил относительно мытую картошку «в мундире». Оля и Ленор взяли всё, что было в холодильнике у Ильи, и, нарезав это, подали в виде салатов к праздничному столу.
Наконец, за пару минут до полуночи все набились в небольшой кухне, включили крохотный телевизор.
– Какой канал? – спросил Колян, которому достался символ семейной власти – пульт от телевизора.
– Да по хрену, – ответил Илюха. – На любом будут показывать одно и то же.
И действительно: через несколько секунд на экране появился Владимир Путин.
– Уважаемые граждане России, дорогие друзья, – начал свою речь президент.
– Он хоть раз может сказать что-нибудь оригинальное? – спросила Ленор.
– Сегодня мне хочется сказать вам особые слова… – продолжал вещать президент из экрана телевизора.
– Спасибо, что горбатились в этом году, в следующем придётся горбатиться ещё больше, – произнёс Димка.
Я знал, что Димка учится в институте на втором курсе и деньги ему даёт мама.
– …И, провожая уходящий год, сердечно поблагодарить вас за всё, что мы вместе сделали за последние восемь лет… – подводил итоги своего первого царствия Путин.
– Вместе в месте, да не многие знают, в каком, – передразнил Шрек. – Интересно, что вот он конкретно сделал за восемь лет.
Шреку было девятнадцать лет, и он как избиратель, большая часть жизни которого прошла не при Путине, бесспорно, имел право задать этот вопрос.
– …Мы не только восстановили территориальную целостность России, но и вновь почувствовали себя единым народом… – говорил президент.
– Какую территориальную целостность? – возмутилась Луис. – А Крым? А Севастополь? Что за херню он несёт?
– Мне больше понравилось, как он за всех сказал про чувство единого народа, – отметил Илюха.
Ребята начали спорить.
– Ну хватит, дайте послушать! – в какой-то момент воскликнула Оля.
Все на секунду замолчали.
– …Через несколько мгновений наступит Новый год… – продолжал человек из телевизора.
– Давай! Жги! – внезапно проснулся Колян. – «Я устал! Я ухожу!».
Но вместо этого президент произнёс речь о том, что в этом празднике заключены любовь к близким, тепло домашнего очага, надежда и вера, что всё сложится, что мы будем жить лучше… все эти слова были встречены с пренебрежением и улюлюканием. А я внезапно поймал себя на мысли, что мечтаю, чтобы Новый год принёс мне новую жизнь: без ненавистной школы, без мамы и Игоря, с новыми людьми, новыми приключениями, новой жизнью. Я бы так хотел всего этого, а ребята во всю глотку кричали:
– Уходи! Долой Володьку!
Они наивно думали, что это последний раз, когда они видят поздравление Владимира Путина с Новым годом. А тот поздравил россиян с Новым годом, и куранты на Спасской башне начали отмерять дюжину.
«Хочу кардинально новую жизнь в Новом году! – подумал я. – Хочу быть счастливым, хочу жить в доме, где меня никто не унижает, хочу ходить на учёбу с радостью, хочу море приятных друзей, хочу любить и чтобы меня тоже любили!»
– С Новым годом, ребята! – воскликнул я.
– С Новым годом! – отозвалась Оля.
– На хуй Новый год! – провозгласил Илюха.
– На хуй! – отозвались ребята.
Все разом выпили. Я – за свои мечты, Оля – за Новый год, а ребята – за неприятие общепринятых праздников и устоев. Я прекрасно всё понимал: это были панки, они отрицали социальные нормы и установленные рамки морали, они смеялись над добрыми рождественскими фильмами, их не трогала история про дядюшку Скруджа, да и сам Скрудж представлялся им добрым селезнем-миллиардером из диснеевских мультиков. Но всё-таки было несколько обидно, что они взяли и испортили мне тот волшебный миг, когда я почти почувствовал прикосновение мечты, – она была совсем рядом и обдавала меня ультрамариновым блеском надежды.
Куранты ударили в двенадцатый раз, заиграл гимн.
– Нет ничего более уёбищного, чем Новый год, – сказал Колян.
– Это почему? – спросила у него Луис.
– Новый год – это искусственно созданный праздник, – авторитетно заявил Димка.
– Аргументы? – затребовала Луис.
– Ну, во-первых, что такое Новый год? – Димка напустил на себя учёный вид знатока и, забыв, что при этом в важном споре следует хранить молчанье, пустился в подробные рассуждения. – Новый год – это альтернатива, предложенная гражданам большевиками, чтобы народ, отойдя от канонов веры, имел праздник, который согреет их зимними вечерами.
– А почему это плохо? – спросила Оля.
– Ты что, не понимаешь? – удивился Димка. – Этот праздник людям навязали, чтобы те отвлеклись от проблем, которые их окружают. На хуй он нужен?
– Потому что это самый светлый и чистый праздник в году. Он полон теплоты и добра, вот зачем он нужен, – ответила Оля.
– Какие штампы: «теплоты и добра!», – пренебрежительно воскликнул Димка. – Ленор, ты слышала, что говорит твоя сестра?
– Она, вообще, очень романтичная натура, – засмеялась Ленор.
– Теплота и добро, свет, чистота – это всё говно собачье, – заключил Колян. – Отбрось всё это и увидишь реальный мир. Он неказист и уродлив, но зато честен и лишён лицемерия.
Оля не торопилась с ответом. Она смотрела на Коляна, Димку, Ленор, Илюху, меня, а потом произнесла:
– Да пошли вы! Какое же у вас убогое представление об этом мире, если он неказист и уродлив.
– Такова жизнь, – пожал плечами Колян.
– Это твоя жизнь такова, – ответила Оля. – Потому что ты так всё воспринимаешь!
– Лучше воспринимать мир таким, каков он есть, чем смотреть на него через розовые очки, – сказал Димка.
– Да при чём тут розовые очки?! – воскликнула Оля. – Я же просто говорю про праздник, про Новый год. Без всяких очков: почему в эту ночь не забыть обо всех проблемах и невзгодах и просто не окунуться в атмосферу праздника?
– Это тебе нужно забывать о проблемах и невзгодах, – Колян скорее выбросил из себя слова, нежели произнёс их. – А у нас всё в порядке. Мы и так живём без забот.
– Ну да, живёте без забот в неказистом, уродливом мире, – кивнула Оля.
– Оль, ты вообще не понимаешь, о чём они говорят, да? – с недоумением спросила Ленор.
– Иди в жопу, Саш, – навзрыд ответила ей сестра и убежала из комнаты.
Ленор оглядела нас всех и виновато произнесла:
– Ребят, вы извините, что я притащила её с собой.
– Нет, Саш, спасибо тебе, – неожиданно для самого себя отозвался я. – Твоя сестра – отличное начало этого года.
Сказав это, я не стал дожидаться ответа и вышел, так и не узнав, что мои слова были восприняты как ирония.
В поисках Оли, я зашёл в спальню, где кто-то предавался любовным утехам: по густому сопению я догадался, откуда Шрек получил своё прозвище; стараясь остаться незамеченным, я поспешил закрыть за собой дверь.
Оля сидела в гостиной и курила сигарету. Когда я вошёл, она подняла на меня взгляд, выплывающий из-под груза краски, покрывающей глаза, и вновь отвернулась.
– Привет, – приветливо произнёс я.
– Чего тебе?
– Я лишь хотел сказать, что согласен с тобой.
– Да ну?
– Я тоже считаю, что в этом мире должно быть что-то, ради чего следует жить, на что надеяться и во что верить. Что-то светлое, чистое и доброе. Как Новый год.
– Ты это серьёзно или поглумиться пришёл? – спросила она.
– С чего вдруг мне над тобой глумиться?
– Они все смеялись надо мной. Даже Сашка, даже моя сестра! – срывающимся голосом произнесла Оля.
– Твоя сестра просто хочет быть крутой в глазах друзей, – сказал я.
– Ага. А этот Димка! Какой же он напыщенный, самодовольный козёл! – заключила Оля. – Он ведь ничего не понимает! Ничего!
– Ну ладно тебе, – примирительно сказал я. – Может, Димка просто хорохорится. И вообще, ты не думала, что ты ему нравишься?
Я заговорщически подмигнул ей.
– Не может быть! – воскликнула она.
– Почему же не может? – я продолжал гнуть свою линию. – А из-за чего, ты думаешь, он так возбудился?
– Из-за Сашки. Хочет казаться ей крутым.
– А может, из-за тебя? – я улыбнулся.
Я знал, что это неправда, но мне ужасно не хотелось, чтобы Оля переживала и сидела одна в этот Новый год.
Из коридора послышались шаги, и я неожиданно оказался в объятиях Оли. Спустя мгновение мы с ней целовались.
«Что, чёрт возьми, происходит?» – только и успел подумать я, когда у меня из-за спины раздался голос Димки:
– Ой, не хотел вам мешать.
– Ничего-ничего, заходи, мы уже закончили, – беззаботным голосом отозвалась Оля.
– Э-э-э, да, – промямлил Димка. – Слушай, в общем, я хотел вернуться к этому разговору про Новый год…
– Я, пожалуй, проведаю обстановку в гальюне, – сообщил я и отправился в туалет, после посещения которого вернулся на кухню. Там Колян, Ленор, Луис и Илюха спорили об идеальном устройстве государства. А в углу пылала огнём короткая стрижка Насти.
«Чёрт, – подумал я, вспомнив инцидент в гостиной. – Надо же было так вляпаться!»
Я уже открыл рот, чтобы поздороваться с ней, но стоило мне войти, как я немедленно был вовлечён в дискуссию.
– А, по-твоему, каким должно быть идеальное государство? – спросил меня Илюха.
– Да государство в принципе на хуй не нужно, – ответил ему Колян.
– Но как же мы будем существовать без государства? – поинтересовался я.
– Государство – это лишь одна из тех форм, которые общество принимало в течение своей истории, – многозначительно сказала Ленор. – При этом оно основано на подавлении форм самоорганизации населения.
Меня поразила точность, с которой она, несмотря на выпитое, формулировала мысли, – возможно, решил я, эта точность обусловлена тем, что мысли заимствованы.
Я взглянул на Настю. Она обезоруживающе улыбнулась. Я знал, что мои друзья ждут от меня ответа, и, быть может, я согласился бы с ними, но отчего-то мне категорически этого не хотелось.
– Мне кажется, государство – это естественная вещь, – спокойно произнёс я. – Оно было создано людьми для удобства. Во-первых, им нужен был некий арбитр, который разрешал бы их споры. Во-вторых, государство обеспечивало порядок в обществе, не позволяя сильным отнимать у слабых то, что они добыли потом и кровью. Ну, и кроме того, государство защищало людей от внешних угроз.
Дело было не столько в том, что я хотел отстоять институт государства, но в том, что я сейчас не мог просто спасовать. Не мог просто так признать то, с чем не согласен.
– То есть, ты хочешь сказать, что государство появилось, чтобы защитить людей от внешних интервенций и друг от друга? – уточнил Илюха.
– В целом, да.
– А за это люди отдавали государству часть того, что имеют?
– Конечно, – кивнул я. – Для обеспечения порядка нужно было обладать каким-то ресурсом.
– Бармалей, да ты чё? – воскликнул Колян. – Ты говоришь так, словно думаешь, что обществу государство необходимо.
– Ну а как общество будет существовать без государства?
– Общество должно само определять своё существование, – заявил Колян. – Государство нужно упразднить.
Ленор закивала. Настя продолжала молча сидеть в углу и наблюдать за дискуссией. Илюха улыбнулся и прикурил сигарету.
– Я не совсем согласен с тобой, – сказал он, затянувшись. – В первую очередь, государство появилось совершенно не так, как ты говоришь.
– Ну а как же?
– Государство создали вооружённые люди, которые покорили тех, кто не мог сопротивляться. И заставили их служить себе. Все феодалы и рыцари – это воины. А князья и короли – это вожди, военачальники, – сказал Илюха. – Государство – это социально-воплощённая модель естественного отбора, торжества сильного над слабым. В этом плане государство – вещь естественная. Но создавалось оно путём насилия.
Колян, Луис и Ленор заголосили в знак согласия, и лишь Настя внимательно смотрела на меня, ожидая, что я отвечу.
– Я не согласен! – отрезал я. Признаюсь, я совсем не собирался спорить так горячо – это получилось против моих ожиданий. И всё же я сделал вдох и продолжил: – Вспомни хотя бы, как появилось наше государство. Русичи были крестьянами. Возделывали землю, собирали урожаи, разводили скот. Такие добрые работяги. А кругом была куча менее трудолюбивых ребят: половцы, печенеги, древляне, кривичи. Все они были не дураки сожрать душистого хлеба и зажарить откормленную свинью. Но работать в поте лица ради этого не хотели. Да и зачем, когда рядом есть безобидные парни, к которым можно прийти и просто забрать всё силой. А попутно трахнуть пару приглянувшихся женщин, – чего уж греха таить? Русичам это не нравилось, они пытались отбиваться, но чаще всего безуспешно. И в какой-то момент им пришло в голову, что не нужно брать в руки вилы и топоры, когда издали доносится стук копыт, а можно просто доверить охрану профессионалам.
– Ну да, – кивнула Луис, – ЧОП «Варяг».
Все рассмеялись.
– Можно и так, – кивнул я. – Однако нельзя отрицать, что варяги не пришли в Новгород как завоеватели. Их пригласили. И это был жест доброй воли народа, за который голосовали на городском вече.
– Да, но варяги были те ещё отморозки, – кивнул Илюха. – По сравнению с ними и половцы, и печенеги были просто уличными хулиганами. А вот варяги были настоящие головорезы.
– Как бы то ни было, эти головорезы навели порядок, – отметил я. – И при этом без грабежей и изнасилований.
– Ну правильно: зачем грабежи, когда тебе и так всё принесут? – кивнул Илюха. – И, придя на княжение, они тут же установили диктатуру Севера. Демократия, которую давало вече, на этом закончилась. И чем дальше, тем сильнее укреплялось господство варягов и усиливался разрыв между правящим классом и простым народом, который через несколько веков вылился в крепостное право. Ты же не станешь отрицать, что крепостное право является порождением государства?
– Нет, не стану, – ответил я.
– Ну тогда ответь, как можно защищать институт, который превращает людей в рабов?
– Я думаю, вопрос в подходе, – вступила в разговор Настя. – Ядерная физика дала и даст людям очень многое. Но именно физики-ядерщики разработали атомную бомбу. Всё, что угодно, – особенно что-то важное, можно использовать как во благо, так и во вред. Что теперь – сворачивать все ядерные программы?
– Погоди, мы же договорились, что ты не участвуешь в дискуссии! – воскликнула Ленор.
– Ладно-ладно, не удержалась, – Настя с улыбкой подняла руки вверх. – Всё, молчу.
– Настя принесла подарок, – пояснила мне Луис. – Но поскольку он только один, мы договорились, что его получит тот, кто лучше всех ответит на вопрос: каким должно быть идеальное государство.
Только теперь я всё понял.
– А кто решает, чей ответ лучший? – спросил я.
– Настя, – безразлично пожала плечами Ленор. – Это ж её подарок.
– Ну что, Бармалей, каким должно быть идеальное государство? – спросил Илюха. – И главное, нужно ли оно вообще?
– Государство нужно, – ответил я. – Но не такое, как при Иване Грозном. И не такое, как было позже, с тем же крепостным правом. И не Советский Союз с его равенством в нищете. Мне кажется, главное, о чём все забыли: государство существует для граждан, а не граждане для государства. И не народ должен обеспечивать государство, а государство должно обеспечивать народ, улучшая качество его жизни и при этом давая каждому гражданину право находиться в своём естественном состоянии.
– И каково же его естественное состояние?
Я на секунду задумался, а потом произнёс:
– Состояние абсолютной свободы.
– Ну, что ты скажешь? – спросил Илюха, обращаясь к Насте.
– Победил Василий, – сказала она.
– Кто бы сомневался! – воскликнула Ленор.
– И победителю викторины достаётся новогодний подарок: трактат Джона Локка «О Государстве» 1905 года издания.
– Ого! – удивился Илюха. – Это же раритет.
– Это же Новый год, – улыбнулась Настя. – Подарки, чудеса, праздник.
Илюха повернулся к ней и уже хотел что-то сказать, – внутри у меня всё сжалось, что он сейчас снова начнёт хулить Новый год, – но в итоге мой друг просто кивнул.
Когда все посмотрели книгу, Настя взяла её и вручила мне.
– Спасибо! – после мне делали много новогодних подарков, и, смею корыстно надеяться, сделают мне их ещё немало. Но этот новогодний подарок был и останется самым дорогим и самым важным моим подарком на Новый год.
– Она по праву твоя, – одарив меня тёплой волной ультрамариновых лучей, сказала Настя.
– А знаете, ребята! У меня ведь тоже есть подарки! – внезапно сказал я. – Для всех.
– Ого! Да Бармалей у нас Дед Мороз! – воскликнула Луис.
Я принёс из прихожей свою торбу и начал раздавать: Илюха, как хозяин квартиры и лидер нашей тусовки получил флаг анархиста, Колян – нашивку со своим именем, а Луис и Ленор – булавки. Заклёпки для Шрека и димкины шнурки так и остались в сумке. Я решил отдать их позже. Было очень кстати, что Оли и Маши здесь не было: не пришлось неловко объяснять, почему у меня нет подарков для них.
У меня ещё был браслет, который я купил Насте. Но дарить его при всех было не очень удобно. Я положил браслет в карман, чтобы улучить удачный момент.
Вскоре он наступил: языки Коляна и Луис переплелись кельтской вязью, Илюха вышел в туалет, Ленор тоже вышла. Я подошёл к Насте и произнёс:
– Ты же понимаешь, что я не могу не ответить подарком на подарок?
– Неожиданно!
– Как и Джон Локк, – ответил я и достал браслет.
– Боже, какая прелесть! – воскликнула Настя. – Какое брутальное очарование!
– Как раз для тебя.
– Мне очень нравится! Наденешь его? – она протянула мне руку.
Я услышал бой, словно приглушённый бой часов, но он раздавался внутри меня. Я замкнул браслет на руке Насти и посмотрел ей в глаза.
– Теперь ты сковал меня колючей проволокой. – Я не знаю, как объяснить это состояние, когда ты смотришь и видишь не радужную оболочку, а целую Вселенную, и эта Вселенная приветливо тянется к тебе. Я словно летел через миллионы световых лет – к самому источнику первозданного света, и уже почти…
– Бармалей! – громогласно проревел Шрек, ввалившийся в кухню. – Ого! Настя! С Новым годом!
– Привет, Шрек, – сказала она.
– Бармалей, ребята! Давайте выпьем! – заголосил Шрек. – И мне срочно нужна сигарета.
Так, грубым, как солдатские сапоги, первобытным желанием Шрек превратил новогоднюю сказку в обыкновенную панковскую попойку.
Часа через полтора Настя начала собираться.
– Мне пора, – сказала она. – Такси приехало.
– Ты не хочешь остаться? – предложил я.
– Не могу дать тебе однозначного ответа, – она слегка наклонила голову и пламя чёлки скользнуло по её тонкой шее.
– Я тебя провожу.
– Давай.
Мы спустились на лифте. Я чертовски хотел, чтобы она предложила мне поехать с ней. Но, когда мы спустились и дошли до машины, она посмотрела на меня и сказала:
– Ну что, ты будешь продолжать веселиться?
– Ну, в общем, да… – ответил я и сразу осознал идиотизм своих слов. – Конечно, это уже будет не так весело.
Она хотела что-то сказать, но не говорила.
Она просто молча смотрела на меня, и я был благодарен ей, что она не опошляет вечер дежурными, ничего не значащими фразами.
– Надо будет ещё увидеться, – наконец произнёс я.
– Ты по-прежнему не хочешь записать мой номер?
– Хочу, но это уже становится принципом.
– Я уважаю твои принципы, какие бы они ни были. Но как ты найдёшь меня?
– Найду, – с тошнотворным беспечным мачизмом ответил я и посадил её в машину.
Поднявшись обратно к Илюхе, я сразу облюбовал прозрачную бутылку с мутной жидкостью внутри и уже скоро был достаточно пьян, чтобы не осмысливать свои ошибки.
В какой-то момент мне надоело сидеть с ребятами, и я снова начал корить себя, что не записал номер Насти и не могу написать ей или позвонить. Я был уверен, что Илюха знает её телефон, но он почему-то застрял в своей спальне, да и мне было неловко заговаривать с ним о Насте. В итоге я просто взял книгу, которую она мне подарила, пошёл в гостиную и начал читать. Так, с книгой в руках и бутылкой палёной водки, я ушёл в мой первый сон в 2008 году.
Меня разбудил запах поджаренного бекона.
Когда к нему добавился аромат яичницы с оттенками перца и зелени, я открыл глаза и даже сделал ленивое движение в сторону края дивана. Но силы, вытянутые дешёвой водкой, трудно было собрать даже для такой благородной цели, как крестовый поход к фаянсовому унитазу: если бы мне в тот момент приспичило опорожнить свой мочевой пузырь, я, чувствуя страшные угрызения совести, сделал бы это прямо в постели.
Но вот Илюха открыл дверь в гостиную, куда вместе с ним вторгся «Последний герой» в исполнении Виктора Цоя и стойкий смрад приготовленной пищи, вызвавший в моём организме категорический протест. Взбунтовавшаяся еда, явно не желающая иметь соседей в моём желудке, решила немедленно эмигрировать. Почувствовав, как к горлу подступает поток идеологических беженцев, я инстинктивно свесился с края кровати, и праздничный ужин успешно репатриировался в таз, который Илюха предусмотрительно здесь оставил.
– Я думал, тебе нравится группа «Кино», – усмехнулся он.
Я хотел ответить что-нибудь из серии «это была реакция на твоё появление», но нечто подобное звучало бы слишком неэкстравагантно, тогда как я уверенно решил провести свой день в наиболее куртуазной манере. В итоге я просто повернулся на голос друга, и мой расфокусировавшийся взгляд сосредоточился на чашке крепкого чаю с четырьмя ложками сахара. Я чувствовал, как вместе с горячим напитком ко мне возвращается жизнь.
Через пять минут я уже стоял в туалете, судорожно пытаясь прицелиться, но в итоге крепкая, жёлтая, как подлежавший лимон, струя, ударила мне в левую ногу.
Застегнув ширинку, я оторвал туалетной бумаги и принялся вытирать ею пол, но поскольку не успел окончательно вернуться к жизни, потерял равновесие и с размаху приложился лицом к немного мокрому ободу унитаза.
Сорок минут спустя, успевший за это время убраться в туалете, отстирать одежду и принять душ, я в полном мушкетёрском великолепии вошёл в кухню.
Все ребята уже разъехались по домам.
На столе стояла чашка остывшего чаю и миска негорячего риса. Подумав немного над выбором между ложкой и палочками, я решил не выпендриваться, взял ложку и аккуратно опустил в рот мягкий комок белого цвета. Признаюсь, я никогда не думал, что рис может оказаться таким вкусным, но в тот момент я почувствовал себя на вершине блаженства оттого, что мог есть.
Так, я чувствовал возвращение жизненных сил и ощущал себя Иисусом, который после страданий вознёсся на небеса. Не преминув сообщить об этом Илюхе, я узнал, что если сорок минут назад я действительно весьма смахивал на заправского зомби, то теперь человеческое начало во мне окончательно взяло верх.
– Я наконец-то возвращаюсь к своему естественному состоянию, – удовлетворённо произнёс я.
– К состоянию совершенной свободы?
Лёгкий толчок со стороны Илюхи дал удивительное ускорение моему похмельному разуму, и следующие два часа мы с Илюхой провели в обсуждении трактата Джона Локка «О государстве», который я прочитал накануне.
Согласные в общих вопросах, мы спорили о мелочах, имеющих ключевое значение, и этот идеологический поединок, как и все подобные наши споры, был намного яростнее и красноречивее, чем в ту лихую годину, когда Дума ещё пыталась принимать законы во благо общества и народа.