В осенних декорациях, укутавшись в меланхолию, я ждал просверка света в возвращении Илюхи и появлении Насти.
Мне важно было не просто сходить на рок-концерт, а разделить эти эмоции с людьми, которым я больше всего симпатизировал. Но вышло иначе. Первым концертом, на котором я побывал, оказалось выступление группы «Сыны хаоса», в которой играл Димка.
Стоял холодный ноябрь, вторая четверть в школе была в самом разгаре, но тем не менее после уроков я бросил рюкзак, быстро сделал домашку, переоделся и поехал на Павелецкую. Оттуда можно было пешком дойти до широко известного в узких кругах клуба «Тень».
Выступление «Сынов хаоса» планировалось на восемь, поэтому встречаться в метро мы должны были в семь. Димка и его группа готовились к выступлению и были в клубе с пяти. Я должен был встретиться с Коляном, Луис, Шреком и Гибридом на Павелецкой-кольцевой в центре зала.
Я приехал к половине седьмого, – как и следовало ожидать, никого из моих приятелей ещё не было. В семь с небольшим появилась Ленор. Мы с ней были знакомы, однако общались мало. Она была крутой и очень прямолинейной девчонкой, – такие мне всегда нравились, но такие всегда тусовались с крутыми парнями и презирали неудачников.
– О, привет! – бодро сказала она.
– Привет, – улыбнулся я.
– А что, никого из засранцев до сих пор нет?
– Пока нет, – ответил я.
– Надо бы им позвонить, – констатировала она.
– Да, – согласился я и, замявшись, добавил. – Только у меня нулевой баланс на телефоне.
– Понятно, – протянула она.
В голосе Ленор не было ничего грубого и осуждающего – только полное безразличие, которое обожгло моё самолюбие, как обжигает лёд. Не то чтобы я имел на неё какие-то виды, – она была очень симпатичной девчонкой, но я понимал, что она не для таких, как я, – просто одно дело знать это, а другое – ощущать, что ты совершенно не интересен и не можешь быть полезен, даже чтобы позвонить ребятам и узнать, где они.
Ленор достала телефон, – у неё была модная Nokia с красной полоской, клавиатурой и сенсорным дисплеем – последнее слово моды.
Сделав несколько звонков, она сообщила, что Гибрид заболел, Колян и Луис уже были в клубе, а Шрек только выехал.
– Долбоёб, блядь, – охарактеризовала Ленор поведение последнего.
– Больше никого не ждём? – уточнил я.
– Нет, больше никого.
– Тогда пойдём.
По эскалатору поднимались в полном молчании.
Выйдя из метро, Ленор попросила у меня зажигалку, и я с радостью с ней поделился. Однако радость испарилась, когда она спросила, знаю ли я дорогу до клуба.
– Боюсь, что нет.
– Бояться не надо, – парней это не красит, – ответила она и шагнула в переход.
Сконфуженный, я пошёл с ней, думая, как бы продолжить разговор.
Переход был длинным, Саша, не стесняясь прохожих, курила, в то время как я шёл с опущенной рукой, чтобы сигаретный дым не сильно распространялся по переходу.
Наконец мы вышли, Ленор огляделась и пошла прямо.
Потом мы остановились, она снова огляделась.
– Вроде бы в центре, а в такой жопе находится этот клуб! – раздражённо сказала она.
– А ты часто бываешь там? – небрежно поинтересовался я.
– В «Тени»? Пару раз была.
– А, вообще, в клубах?
– Иногда бываю. На концертах. Но нормальные группы обычно дают концерты в нормальных местах, а не там, куда мы идём.
– Да, я понимаю, – согласился я.
– А ты вообще не бывал на концертах раньше?
– Я?
– Нет, вон тот мужик на рекламном плакате, – бросила Ленор.
– Бывал… но не на таких.
Я правда бывал на концертах. В консерватории, вместе с бабушкой. Однако об этом я решил умолчать.
Саша не спешила возобновлять беседу, и я решил оставить её в покое.
Через пару минут она ещё раз обратилась ко мне за зажигалкой. Я дал ей прикурить, но былого энтузиазма во мне уже не было. Грубость её общения я принимал на свой счёт и полагал, что она так общается, потому что считает меня недостойным нормального разговора.
Иногда мы принимаем на свой счёт то, что к нам совсем не относится. Подчас раздражение в общении с нами вызвано причинами, с нами не связанными, но, если мы принимаем это раздражение, оно начинает распространяться на нас в полной мере. Не думаю, чтобы Ленор задумывалась над всем этим, но своей реакцией я сам – пусть и не понимая этого – дал ей право свысока общаться со мной, и поскольку она не встречала сопротивления, то укрепилась именно в этой модели общения.
Пройдя по грязным безлюдным улицам, мимо промзоны и железнодорожных путей, мы наконец добрались до невзрачного здания, перед которым собралась разрозненная группа людей в тяжёлых ботинках, чёрных штанах, цепях и кожаных куртках. Рядом какой-то борец за свободу в ожесточённом бою со стеной отстаивал своё кобелиное право на самовыражение. По этим косвенным признакам я догадался, что мы пришли куда нужно.
У входа мы встретили Коляна, – он был уже преизрядно пьян и объяснялся с большим трудом. Луис, его вечная спутница, говорила о нём без особого энтузиазма.
– А Димка репетирует с группой? – спросила Саша.
– Да, он в гримёрке.
– Схожу к нему.
Я собрался пойти с Ленор: мне было чертовски интересно посмотреть, где музыканты готовятся к выступлению, я уже сделал шаг в сторону входа, но в последний момент передумал.
– Вы давно здесь? – спросил я Луис.
– Как видишь, – отозвалась она, кивнув в сторону Коляна: он и правда был не в лучшей форме.
Вокруг нас стояли люди: они курили, пили и обсуждали различные темы.
Запах дешёвого разливного пива, сигаретный дым, сверкание цепей, чёрной кожи и ярких причёсок, осенняя слякоть на клетчатых штанах и гомон голосов их обладателей слились в моём сознании в одном слове: панки. Вот они. Наконец-то я был вместе с ними. Я вместе с ними ждал начала концерта, на мне тоже были тяжёлые ботинки, рваные штаны, цепь, а волосы торчали в разные стороны (несмотря на холодный вечер, я решил не надевать шапку). У нас было много общего, но я всё равно никак не мог почувствовать себя одним из них.
«Ну ничего, – успокаивал себя я, – сейчас я выпью, побываю на концерте, и общего у нас станет больше».
Хоть мысль эта и ободряла меня, я всё же не чувствовал внутреннего спокойствия, словно что-то было не так, словно я был не там, где должен был находиться, хотя именно туда я так стремился попасть.
Болтая ни о чём с Луис и отвечая на редкие реплики Коляна, я стремился проникнуться панк-культурой, однако та упорно отказывалась в меня проникать. Для придания правильного вектора своему состоянию, я дошёл до близлежащего магазина, где позволил себе бутылку самого дешёвого пива. В иных случаях мы переплачиваем за вещи, которые не стоят тех денег, которые мы отдаём, иногда же, напротив, за бесценок приобретаем нечто очень хорошее. Но сейчас я оказался в ситуации, когда цена полностью оправдывала продукт: по цвету и запаху похожее на забродившую мочу, пиво мало чем отличалось от неё и на вкус. А судя по тому, что всего пятнадцать минут спустя я согревал дерево своим теплом, я не исключаю, что пивовар действительно мог помочиться в котёл, из которого разливалась моя бутылка.
Лёгкая разнузданность моего поведения вызвала симпатию у окружающих, и они начали подходить знакомиться. В тот вечер я обзавёлся двадцатью новыми знакомыми, которые иногда всплывали в моих панковских приключениях, однако не имеют никакого отношения к данному повествованию.
В семь часов вечера мы с ребятами пошли в клуб.
На входе выстроилась очередь человек из десяти: вход на концерт стоил 100 рублей, однако большая часть людей проходила «по спискам». Если ты был другом одного из участников группы, он мог внести твоё имя в список, и ты проходил бесплатно. Колян и Луис назвали свои имена, и их пропустили.
Через минуту, заплатив сто рублей, я вошёл внутрь и догнал ребят, которые уже курили внутри. Из холла я прошёл в зал и остановился в изумлении: сцена, большой зал и ни одного кресла. Я понимал, что никто не слушает панк-рок сидя, что народ прыгает с поднятыми руками, однако видеть концертный зал, в котором вообще нет кресел, было несколько удивительно.
Ещё более удивительно было, что в самом зале никого не было, даже свет украдкой проникал сюда из холла, но не спешил зажигаться здесь.
«Что же это? – подумал я. – Почему здесь никого нет?»
– Эй, Бармалей, ты идёшь? – окликнула меня Луис.
– А мы разве не на концерт пришли? – удивился я.
– Если хочешь, это можно назвать концертом, – усмехнулась она. – Но «Сынам хаоса» ещё далеко до того, чтобы выступать на этой сцене. Если они, вообще, когда-нибудь до этого дорастут, что вряд ли.
– Ну тогда что мы здесь делаем?
– Ребята выступают на малой сцене – в подвале, – объяснила Луис.
Она могла презрительно посмотреть на меня и молча спуститься вниз, как это сделала бы Ленор, демонстрируя своё превосходство. Но Луис не стремилась показать, что она знает всё о панк-тусовке, а я здесь чужой. И я был ей за это признателен.
Помещение в подвале можно было назвать залом лишь из уважения к Димке и его группе: на деле оно было размером с класс биологии у меня в школе, – разве что потолки были на целых полметра выше. В одном из концов помещения располагалась кафедра, которую музыканты гордо называли сценой – она, правда, была немного ниже кафедры в кабинете биологии и раза в два меньше по площади. Там, где в школе находилась доска, здесь висело полотно, на котором небрежными буквами было аккуратно вышито слово «Тень», – это знамя гордо напоминало присутствующим, где им посчастливилось оказаться.
На сцене стоял микрофон и барабанная установка, – к ней ударник уверенными движениями, в которых лишь иногда проявлялась дрожь, прилаживал тарелки.
В зале было человек сорок, но оттого, что все курили, передвигались и разговаривали, казалось больше. Сигаретный дым, стелящийся туманом по всему залу, пытался создать атмосферу чего-то магического, которая неумолимо разбавлялась кислым запахом пива и блевотины, – один из ребят не успел добежать до туалета, и теперь все небрежно обходили остров сокровищ, который он непредусмотрительно здесь оставил.
На сцену вышла пара незнакомых мне ребят, которые подключили гитары и начали их настраивать. Ни один из них не был и отдалённо похож на Димку, а я знал, что тот играет именно на гитаре.
Парни настроились, попробовали что-то сымпровизировать, видимо, проверяя работу техники, и, судя по всему, остались довольны. На сцену вышел типичный представитель окружающей субкультуры: в клетчатых штанах, чёрной футболке Sex Pistols со здоровенной дырой на боку, а бритую по бокам голову украшал ирокез, раскрашенный в ярко-зелёный цвет.
К нам подошла Ленор. Я решил спросить её, где Димка, но потом негромко задал этот вопрос Луис.
– Они не первые выступают. Сначала посмотрим на этих клоунов, – сказала она, кивнув в сторону сцены, где солист тяжёлой походкой подошёл к микрофону и схватил его с такой силой, словно это было копьё, устремлённое ему в сердце.
– ПРИВЕТ, ТЕНЬ!!! – проорал он в микрофон, после чего звукорежиссёр в спешном порядке закрутил колесо громкости микрофона. – Вы нас знаете! Мы – ПОДОНКИ ИЗ ПОДВОРОТНИ!!! Сейчас мы сыграем вам БЛЭК-ПАНК!!!
И под жидкие восторженные крики задребезжала гитара, застучали ударные и задрожал бас. Если бы качество игры измерялось децибелами, эти парни имели все шансы войти в зал славы рок-н-ролла.
Голос – это не просто набор слов, который привносит в песню смысл, – это, в первую очередь, музыкальный инструмент, который, наряду с другими, рождает мелодию. В данном случае вокал рождал звук перфоратора, застрявшего в бетонной стене. Как я узнал чуть позднее, подобный стиль пения называется гроулинг, хотя этимология этого слова была отнюдь не столь очевидна, сколь его исполнение.
И всё же у «Подонков из подворотни» были поклонники, судя по их внешнему виду, их вполне можно было принять в ряды отвязной банды, хотя бы в силу её названия. Орда из семи человек прыгала перед сценой с поднятыми руками, толкалась и топтала пресловутый «остров сокровищ», разбрызгивая его ошмётки по обуви и штанам окружающих.
Сыграв три песни, вокалист прокричал:
– Ну что, ублюдки! Хотите ещё?
Хор из трёх голосов ответил ему утвердительно.
– Я вас не слышу! – проскрежетал сей певец боли народной, – ЕЩЁ?!
Я уже было подумал, что сейчас он продолжит осквернять моё ощущение прекрасного, но какой-то взрослый человек, видимо, администратор, показал ему, что его время закончилось.
– Видимо, нам нужно позволить выступить другим, – произнёс вокалист обычным подростковым голосом, когда он ещё не стал мужским, но бас уже начинает пробиваться на низких нотах.
– ПОКА! – вновь проорал он и тут же ретировался со сцены.
Пока одни музыканты собирали оборудование, а другие, наоборот, своё настраивали, режиссёры добавили яркости света, и я обнаружил, что к нашей компании присоединился Шрек. Этого здоровенного парня сложно было не заметить: его оранжевый ирокез возвышался над окружающими, словно олимпийский факел, и для меня оставалось загадкой, как он заходит в двери.
Чудесным образом, который Шрек определил секретом фирмы, он умудрился пронести мимо охраны бутылку портвейна, и теперь мы радостно распивали её вместе с Ленор и другими ребятами, которые внезапно оказались старыми приятелями Шрека, хотя он и не помнил их по именам. Несмотря на усилия Луис, о злосчастной бутылке прознал Колян, и теперь нетвёрдой походкой направлялся к вожделенному портвейну. Понимая, к чему идёт дело, Шрек предупредительно сделал пару больших глотков, и к этому моменту Колян его настиг.
– О, братэ, дарова, – молвил Николай, падая в объятия товарища.
– Привет, Колян, ты как? – ответил Шрек.
– Збись! Ес чо выпить? – как бы Колян ни был пьян, последнее слово он произнёс весьма отчётливо.
– Ну, тут чутка осталось, – пожал плечами Шрек.
– Дауаэ, – Колян потянулся к портвейну, но Луис внезапно перехватила бутылку и произнесла:
– Дамы вперёд, – и несколькими уверенными глотками допила то, что оставалось.
– Лу, ты чё, – обиженно сказал Николай.
– Умей делиться, – ответила Луис. – И вообще, ты и так уже весь пол заблевал.
– Да как? – Колян до сих пор не мог поверить, что его обделили. Он взял из рук Луис пустую бутылку и попытался хоть что-то оттуда выцедить. Несколько капель коричневой жидкости упали на его язык, и в этом момент к нам подошёл администратор.
– Опять хулиганите? – строго произнёс он.
– Нет, музыку слушаем, – сказал Шрек.
– К нам со своими напитками нельзя, – администратор показал на бутылку в руках Коляна.
Тот внимательно посмотрел на бутылку и сказал:
– Она пустая.
– Ещё одно замечание, и вышвырну вас всех на улицу, – сказал администратор.
Шрек уже хотел было что-то сказать, но тут из колонок раздался голос:
– Всем привет! Наверно, не все тут нас знают. Наша группа называется «Сыны хаоса».
Я повернулся в сторону сцены. С микрофоном в руках стоял паренёк в голубых рваных джинсах. В его облике было что-то небрежное: рубашка в чёрно-белую клетку была криво застёгнута, в кедах – шнурки разного цвета, волосы немного растрёпаны, но видно было, что он совсем недавно был у парикмахера. Это показалось мне странным: тот же Колян – я это знал – всегда стригся дома канцелярскими ножницами. В лучшем случае его могла подстричь Луис.
За ударной установкой сидел парень в школьной форме, в этом не было никаких сомнений, я сам носил почти такую же. На его пиджаке было несколько анархистских нашивок, а синие брюки были крупными стежками прошиты толстыми красными нитками. С бас-гитарой стоял парень в чёрно-жёлтых клетчатых штанах, кедах и майке-алкоголичке. Димка, с гитарой в руках, был в узких чёрных джинсах, полосатом свитере, как у Курта Кобейна, и шапке, из-под которой торчала длинная чёлка.
– Мы немного поиграем тут, если вы не против, – сказал парень в криво застёгнутой рубашке, махнул головой, и барабанщик начал месить установку. Басист дёргал струну за струной, задавая ритм, и вот включился Димка, – его гитара звучала не так громко и отнюдь не так пронзительно, как у предыдущих исполнителей. По сравнению с «Подонками из подворотни» эти ребята казались настоящими хедлайнерами фестиваля.
Наконец, вокалист начал петь:
Граждане в нашей огромной стране
Сплошь и кругом погрязли в говне,
Ни у кого нет никаких прав:
Пойдёшь за решётку, если ты прав!
У парня был достаточно приятный голос, и он даже попадал в ноты.
Ребята сыграли четыре песни из своего репертуара, и их действительно слушали все. Разумеется, некоторые умудрялись сочетать восприятие музыки с излюбленным панковским занятием: топтать пол, прыгать и толкать друг друга, – мне объяснили, что это развлечение называется слэм. Я и сам по неосторожности попал в этот слэм и даже пару минут помесился с другими ребятами, пока кто-то не облил меня пивом.
Отойдя от слэма на безопасное расстояние, я начал смотреть на ребят и думать, что в их внешности и манере поведения кажется мне странным. И внезапно до меня дошло, что вся их аккуратная небрежность была тщательно подлажена под стиль, в котором эти ребята играли.
В самый разгар моих размышлений, меня по плечу похлопал Шрек.
– Надо Коляну помочь до сортира дойти, – сказал он.
Наш герой в это время подпирал стену, словно атлант, и единственное, что помогало ему выдержать непосильную ношу, – это Луис, которая поддерживала его морально и физически.
– Давайте быстрее, – сказала нам Луис, когда мы подошли.
– Ссать… хочу, – пробурчал Колян.
– Ну так пойдём в сортир, – сказал Шрек.
Мы закинули руки Коляна к себе на плечи и повели его к туалету.
– Ба-аар-лээ, – произнёс Колян поворачиваясь в мою сторону.
У него изо рта настолько сильно воняло блевотиной, что меня самого чуть не вырвало. Я понимал, что это чертовски невежливо, но всё-таки отвернулся.
– Ты наш чува-эээ, – протянул он, и мне стало стыдно за то, что я испытываю отвращение.
«В конце концов, наверно, я сам выглядел точно так же, когда впервые пришёл на поинт, – подумал я. – И ничего, никто от меня не отвернулся. Так почему я сейчас должен чувствовать неприязнь? В конце концов, я сам решил тусоваться с панками. Это и есть их образ жизни».
Но истинный образ жизни Колян показал нам, когда мы зашли в туалет. Писуаров там не было, и все кабинки были заняты. Нисколько не стесняясь обстановки, Колян достал свой довесок, подошёл к раковине, куда только что примерно высмаркивался какой-то парень, и начал лить свой сок прямо в неё.
Я в недоумении посмотрел на Шрека, но тот лишь пожал плечами. Я внимательно смотрел за кабинками – вдруг одна из них освободится, но смотреть нужно было на дверь. Туда, очевидно, по естественной нужде зашёл администратор и, увидев Коляна, застыл в недоумении.
«Ну всё. Пиздец», – только и успел подумать я, прежде чем администратор заговорил.
– Да вы что, охуели?!
Вопрос был риторический, и никто не спешил на него отвечать. Лишь Колян, плохо понимающий, что в данный момент происходит во Вселенной, повернулся на голос, не переставая при этом ссать. Струя цвета солнца отбрызгивала от блестящих ботинок администратора, преображаясь в медовое озеро. Администратор смотрел на происходящее с нескрываемым осуждением.
– Да вы ебанулись совсем?! – заорал он. – Я сейчас ментов вызову! Пидорасы! Уебаны!
Колян, видимо, осознавший, что происходит, вновь повернулся к раковине.
– Ик… звиняюсь, – произнёс он.
– БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯДЬ!!!!!!!!!! – в порыве праведного гнева администратор топнул ногой, и моча полетела ему прямо на брюки.
Он вышел из туалета, а Колян тем временем наконец закончил свой моцион. Аккуратно обойдя лужу, мы вернулись в зал, чтобы предупредить Луис, что пора сваливать.
В двух словах обрисовав ей ситуацию, мы вчетвером устремились к выходу. На лестнице к нам подошёл администратор в сопровождении двух охранников.
– Вот этих пидорасов! – произнёс он, указывая на нас. Охранники двинулись к нам.
– Мы уже уходим, – сказал я.
– Я вас всех в ментуру сейчас сдам! – прокричал администратор.
– Извините, что так получилось, – ответил я.
– Вы!.. – администратор захлебнулся от возмущения. – На хуй их гоните!!
– Мы и сами уходим, – вежливо произнёс я.
Во время всего этого разговора мы со Шреком тащили Коляна по лестнице. Он немного пришёл в чувство, но ему всё ещё было плохо. Охранники, видимо, решили нам помочь, схватили Коляна и поволокли его к выходу.
– Вы что делаете? – закричала Луис.
– А ты, вообще, заткнись! – огрызнулся администратор.
Охранники дотащили Коляна до двери и в буквальном смысле вышвырнули его на улицу. Мы помогли ему подняться.
– Только попробуйте ещё раз сюда прийти! – пригрозил администратор и захлопнул дверь.
– Ты как? – спросил Шрек.
Вместо ответа Колян весьма красноречиво начал блевать – прямо на пороге злосчастного клуба. Когда он, наконец, закончил, мы вчетвером пошли в сторону метро.
Я предложил Луис помочь довезти Коляна до дома, но она сказала, что они со Шреком вместе справятся.
Поскольку было уже десять часов, я не стал возражать и поехал домой.
В тот вечер мне повезло. Мама где-то задержалась, и моего позднего возвращения никто не заметил.
На следующий день после концерта мне написал Гибрид: он интересовался, как мы сходили.
«Весьма неплохо покуролесили, – честно ответил я. – Жалко, что тебя не было».
Гибрид объяснил, что очень хотел пойти на выступление «Сынов хаоса», но сослался на то, что болеет. Я спросил, не нужно ли ему чего-нибудь: быть может, я могу приехать и чем-то помочь. Я говорил это скорее из вежливости и не ожидал, что Гибрид попросит о чём-то, но он согласился.
«Просто приезжай в гости, а то я уже задолбался сидеть в четырёх стенах», – написал он.
Мы договорились, что я приеду в субботу. Вместо того, чтобы ехать на поинт, я отправился в Марьину рощу. Этот район был мне незнаком, и, не зная особой разницы между ним и Марьино, я чуть не уехал на Юго-Восток. Добравшись на автобусе от метро, я нашёл нужный дом, набрал на домофоне код и поднялся к Гибриду.
Этаж, где он жил, ничем не отличался от любого другого подъезда: салатовые стены больничного цвета не были украшены уродливыми граффити, кругом не валялись пивные банки, и даже окурков не было у мусоропровода – словом, среда обитания моего приятеля отнюдь не оправдала моих ожиданий.
Ожиданий не оправдала и женщина, открывшая дверь: это была заурядного вида старушка – из тех, что продолжают работать на пенсии, поскольку её размеры ничтожно малы, и ей необходимо содержать внука, решившего проявить протест против системы, в первую очередь, отказываясь от работы.
Она учтиво поздоровалась со мной.
– Здравствуйте, – вежливо произнёс я. – Меня зовут Василий. Подскажите, пожалуйста, Дима дома? Он сказал, что ему ужасно одиноко сидеть в четырёх стенах, и я решил проведать его.
– Это очень хорошо с твоей стороны, – сказала она. – Заходи.
Она пропустила меня в квартиру и громко крикнула:
– Димочка! К тебе пришли!
– Да здесь я, здесь, – раздался из коридора недовольный голос Гибрида.
– Сынок, к тебе пришёл друг, – с умилением в голосе произнесла хозяйка квартиры. – Проведать, как ты себя чувствуешь.
Гибрид появился в прихожей, женщина сделала инстинктивное движение рукой в его сторону, – это движение качественно отличалось от тех движений, которые в мою сторону делал Игорь, но реакция Гибрида была такой же, как у меня. Он уклонился от того, чтобы его погладили по голове, отвёл руку и сказал.
– Спасибо, мы разберёмся, – сказал он.
– Может, чаю хотите? – предложила женщина.
– Не надо, – раздражённо ответил он. – Всё, мам, иди.
– Ну, если что…
– Ладно, ладно, иди уже.
Женщина пошла в сторону кухни, а мы с Гибридом обменялись панковским приветствием.
– Здорово, братан, – молодецким голосом сказал мой приятель.
– Привет.
– Ты извини, она навязчивая, – Гибрид указал в сторону уходящей матери.
Сказано это было достаточно громко, и я думаю, он вполне понимал, что она может его услышать. Мне стало очень неловко за поведение своего товарища, однако я ничего не сказал.
Мы прошли проходную комнату, которую в этом доме называли залом, словно это был Зимний дворец. Зал поражал великолепием красного ворсистого ковра, впитавшего вместе с пылью и запахами мудрость последних тридцати лет, а в серванте стоял чайный набор: красный с белым горошком чайник, чашки и столь же убогие блюдца. Миновав наполненный подобной роскошью прошлой эпохи «зал», мы зашли в комнату Гибрида.
Её убранство разительно отличалось от всего остального дома. Во-первых, здесь стоял новый шкаф, судя по всему, единственный в квартире предмет постсоветской эпохи. Во-вторых, это была комната, где стоял компьютер, что подчёркивало привилегированный статус её владельца. На двери висел постер группы «Ария», шторы были задёрнуты, окна закрыты, и в комнате стоял спёртый кисловатый запах пота и засохшей спермы. Я невзначай подумал, не проявит ли Гибрид чудеса гостеприимства, и не предложит ли выпить чаю на кухне, однако этого, разумеется, не случилось.
Гибрид предложил мне оценить его гордость: новый четырёхядерный процессор с операционной системой Windows Vista, поддерживающий самые современные игры.
– Сейчас я покажу тебе, как он работает! – сказал Гибрид.
– Да ладно, забей, не надо, – неуверенно сказал я.
– Не-не-не, я хочу, чтобы ты оценил.
– Да я верю.
Но Гибрид настаивал. Он включил компьютер, и вставил в него диск Call of duty 4…
Всего несколько часов спустя я стоял в прихожей, натягивая говнодавы и благодарил Гибрида за гостеприимство. Уже несколько лет мне не доводилось наблюдать, как кто-то играет в компьютерную игру.
Так я составил себе впечатление о том, как живут настоящие рокеры.
В моём времяпровождении появилась стабильность.
По утрам я шёл в школу, затем делал уроки и шёл на занятия к репетиторам. Вечерами я читал книги, которые были в обязательной программе для поступления или делал английский. По выходным я ездил на поинт, где встречался с ребятами, или ходил на концерты, – в любом случае, творил непотребства и пил портвейн с кока-колой.
Оценки в школе по-прежнему варьировались между пятёрками за успеваемость и двойками за поведение (реже меня ловили на невыполненном домашнем задании). Удивительно в этом признаваться, но панк-рок превратился в рутину, в которой не имело места импровизации, а стало быть, не было никакого развития.
Дни становились короче, а вечера – всё холоднее. Тусоваться на улице целый день было уже не так весело, поэтому мы начали согреваться в домах. Проведя час-полтора на свежем воздухе, мы шли в какой-нибудь подъезд, звонили по домофону в первую попавшуюся квартиру и, представляясь почтальоном, проникали внутрь, где отогревались на лестничных клетках.
Ответственные жильцы периодически прогоняли нас, поскольку принимали за бомжей или просто пьяниц, на деле же мы представляли собой смесь того и другого, приправленную страстью к музыке.
Так получалось, что у кого-нибудь из нашей компании находилась гитара, но и в тех редких случаях, когда её не оказывалось, мы пели акапелло – не всегда тихо… говоря откровенно, тихо петь выходило у нас крайне редко… проще говоря, никогда.
Чтобы не пугать народ, мы обычно забивались на лестничный пролёт между верхними этажами, сидели там у работающей батареи, пели песни, пили нектар и наслаждались обществом друг друга.
Нам всегда было что обсудить, и между нами никогда не довлела пауза неловкого томительного молчания. Немного пьяные, заряженные разнообразием четырёх аккордов, мы посвящали часы беседам о современном устройстве общества, его недостатках и идеальной форме государства.
– Государство не нужно в принципе, – заявил как-то Колян, когда мы, сидели на лестничной клетке обшарпанной сталинки на Октябрьской.
– Почему? – спросил его я.
– Потому что это институт, искусственно созданный для угнетения людей, – вступил в разговор Димка. – Суть государства заключается в том, чтобы ограничить твою индивидуальность, заставить тебя жить в соответствии с общепринятыми стереотипами и в итоге стать полноправным членом общества.
– Это лучше, чем быть бесправным членом общества, – улыбнулся я.
– Да посмотри кругом, Бармалей, – вразумил меня Шрек. – О каких правах ты говоришь? У тебя есть право пойти в школу, чтобы тебя научили быть таким, как все, и дали тебе те же знания, что и всем. Потом, если ты мужчина, у тебя есть право пойти в армию. Если школы не хватило, чтобы стать таким, тебе помогут сделать это в армии. Там ты будешь вставать и ложиться, ходить в душ, есть, одеваться, всё делать и даже говорить теми же словами, что и все остальные. И попробуй от этого права отказаться. Это, по-твоему, не угнетение людей?
– Но ты можешь в армию не идти, – заметил я.
– Да, всегда можно откосить или поступить в институт, заплатить взятку и откупиться, – согласился Шрек. – Только таким образом ты обходишь систему. Ты в курсе, что в нашей стране за уклонение от военной службы статья? – я покачал головой. – Так вот, на тебя могут дело открыть, если ты косишь от армии. Значит, получается, если ты не хочешь быть как все, то становишься в уязвимую позицию.
Мне нечего было ответить. Я никогда не задумывался об этом, однако нашёл эти мысли здравыми. Для полного их осмысления мне требовалось провести как минимум день в размышлениях, однако разговор продолжался. Я был согласен со Шреком, но всё же решил продолжить полемику, – не чтобы поспорить с ним, но так я мог лучше понять его аргументы.
– Но в армию ведь идут не только потому, что это обязанность, – произнёс я. – Некоторые люди хотят служить своей стране, своему народу.
– Человек – существо свободное, – вступил в разговор Колян, который до этого молча пил портвейн. – Служить кому-то для него противоестественно. Воинский долг проявляется в том, чтобы защищать власти от недовольных граждан, или в том, чтобы строить генеральские дачи. Где здесь благая цель?
– Ну хорошо, – не стал настаивать я. – Служить кому-то, действительно, неразумно. Но ведь власть и Родина – не одно и то же. Многие идут в армию именно затем, чтобы защищать Родину.
– От кого? – спросил Димка.
– От внешних захватчиков. Разве не благое дело – защищать свою Отчизну? – удивился я.
– Защищать отчизну? А мы что, с кем-то воюем? Кто-то пытается захватить наши границы? – спросил Димка. – Россия не воевала со времён Второй мировой войны, – Димка взял у Коляна бутылку, отхлебнул глоток и, предупреждая мой вопрос, сказал: – Афганистан и Чечня – это не защита отчизны.
– Но если отказаться от армии и никто не будет стоять на страже границ, то в скором времени и защищать будет нечего, – заметил я.
– Почему нечего? – спросила Луис. – Разве эти леса вырубят? Разве людей сморят в газовых камерах, а города сравняют с землёй?
– Нет, – покачал головой я. – Но без должного сопротивления нас просто-напросто аннексируют.