– Идет, – махнул рукой Хавьер.
Капитан Квок не заставил себя ждать. Его настроение было не лучше, чем у надсмотрщика.
– Какое-то дело или очередная чушь, Хавьер?
– Дело. Очень важное дело.
– Что, может, у тебя в Парлании нашлись знакомые? Кабы не наши связи в Логрианде, мы бы давно отправили тебя на корм рыбам.
– Логрианд – это, конечно, выход. – Хавьер забарабанил пальцами одной руки по пальцам другой. – Однако появились новые обстоятельства, и они могут озолотить всех нас.
– Нас? – Квок не поверил своим ушам.
– Да – нас, капитан.
– Так… Кто там хотел убить этого придурка?
– Капитан, – подал я голос, – мы кое-что обсудили и решили, что вы в состоянии помочь нашему делу.
Нижняя челюсть Квока начала двигаться из стороны в сторону, а зубы скрежетали, словно по металлу. Нужно срочно раскрывать все карты.
– В твоих руках, капитан, сейчас находится камень Хантала Святого. Он там, в сундуке у кормы, где лежат наши вещи и драгоценности.
– Неужели? И почему вы мне это говорите?
– Потому что сейчас лишь с твоей помощью мы можем доставить это сокровище Эстериду Пятому. Он заплатит за него баснословную сумму.
– И как же выглядит этот камень?
– Как медальон с бронзовой цепочкой, – произнесла Алабель с хрипотцой в голосе. Ей непросто далось это откровение.
Квок дал знак надсмотрщику, и тот побрел к сундуку. По трюму прокатились звуки перебираемого барахла и проклятия пирата, когда он порезался о чей-то нож. К счастью, медальон был найден – он не осел в кармане какого-нибудь ушлого пирата.
Квок вертел медальон и так, и эдак. Наконец заключил:
– Я не разбираюсь в камнях. Есть белые, есть цветные камешки. Чем этот отличается от прочих?
– Взгляни на него внимательнее, посмотри на свету. Позови своего писаря, может, он осведомлен лучше и читал об этом в рукописях.
– Вы просто дурите меня, вся ваша неспокойная троица.
– Спроси у Лексо, – я указал в сторону соседней клетки. – Спроси у него, Квок, как мы с помощью амулета повергли графа Балинта Ханфу.
Капитан тяжело вздохнул, скрестил руки на груди и вопрошающе посмотрел на Лексо, сидящего на деревянном настиле. Вид у Уховертки был до театральности трагичным. Он поднял голову и произнес:
– Они ничего не говорили мне про амулет. Да, они помогли устранить Балинта, но… К дьяволу все! Квок, ты должен доставить меня в Ксиштбар. Это какая-то ошибка. Граф Николай заплатит хороший выкуп, если потребуется.
Квок, казалось, услышал все, что хотел. Правда, не поленился вытащить из широких штанов клочок мятой бумаги и швырнуть его в Лексо. Когда парень прочитал все, что там написано, он съежился еще сильнее и больше ничего не просил.
– В ваших интересах, чтобы кто-нибудь на корабле хоть краем уха слышал про внешний вид древнего камня. – Слова Квока звучали не слишком обнадеживающе. – Если вы меня дурите, то дорого заплатите за это. Если нет, то вам придется объяснить: с какой стати, кость мне в десну, я должен доставить вас к главному разбойнику Востока?
Глава 38
Скалам нужны слуги
Понять, почему Скалистый Край называется таковым, проще всего именно в том месте, куда мы добрались на седьмой день самого паршивого плавания в моей жизни. Даже человек, много лет проживший в горах, не найдет лучшего названия для земель, что появляются перед ним с этой стороны реки. Вот спокойные холмистые берега, покрытые лесом, вот глинистые и каменистые обрывы, редко превышающие высоту трех мачт, и, кажется, так будет до самых истоков. Но совершенно неожиданно, словно величественные призраки ушедших эпох, возникают из тумана вздымающиеся к небесам серые скалы. Какое-то время мерещится, что корабль идет к ногам застывших титанов, которые потерпели поражение в битве с новыми богами и теперь, обратившись в камень, ждут своего часа, чтобы однажды возродиться и вернуть себе былую власть.
Даже могучая река не решается сразу пробиться сквозь эту неожиданную стену. Она расширяется, образуя подобие озера, а когда наконец набирается сил, отвоевывает у Скалистого Края лишь жалкий клочок с возвышенностями, что вполовину ниже главного массива. Однако реке этого достаточно. Это тоже можно назвать победой. Она не отступила, не сдалась. От Ильденея и до самого Кракозорского Угла река не делает крутых поворотов. В том же месте, где это происходит, складывается просто безвыходная ситуация – Скалистый Край не желает ни вбирать в себя воды Ариса, ни отдавать свои. Несколько потоков нарушают это правило, но все, что они могут, – это сорваться из расщелин в виде водопадов. Арис принимает этот дар – русло вновь становится широким, словно озеро, но реке не остается ничего другого, как только нести свои воды на север. Туда, откуда прибыл наш корабль.
До Кракозорского Угла мы все же не доплыли. Галера, миновав несколько опасных участков с отдельными скалами, оказалась в тихой укромной заводи. В этом труднодоступном месте пираты построили что-то вроде перевалочной базы. Маленькая пристань, бывшая снизу каменной, своей верхней частью походила на пару осадных башен с баллистами, выглядывающими из-за деревянных зубцов. Больше двух кораблей здесь не смогло бы находиться. Были тут и пещеры, уходящие под воду, и домики из камня и дерева, ютящиеся на выбоинах и уступах. Наверняка пряталась где-то тут тропа, ведущая в леса, что окаймляли эту гористую местность, но для нас была уготована тропа другая, более трудная и опасная. Особенно в том случае, если мы зря затеяли эту игру.
«А в сердце его горят огни небесные, маня красотой неземной».
Эту фразу вспомнил ошеломленный помощник капитана Квока, когда тот показал ему камень. Парнишка даже помолился на всякий случай. Так уж получилось, что описание, которое оставил древний летописец, помогло нам осуществить первую часть сомнительного плана. Но наша дальнейшая судьба была туманна.
Квок хоть и являлся довольно суеверным человеком, но доверчивым его назвать язык не поворачивался. К тому же драгоценная реликвия не была для него священной. Да, Квок боялся ее магической силы, но я уверен – он больше боялся солнечного затмения. Первозданный был для него духом, главенствующим над прочими, сам же он почитал духов мелких, более отзывчивых к чаяниям простых людей.
Ну а больше, чем духов, Квок почитал золото и знал, что оно не дается просто так. Как он сам заявил нам: «Негоже считать любую красивую вещь драгоценной, пока за нее не дадут сундучок монет. Может, вы мне врете; может, камень действительно очень ценный – я не могу этого узнать. Но, на наше общее счастье, есть человек в этих краях, который держит в голове целую библиотеку. Слышал, что и колдовством балуется. Я отправлю своих людей к нему. Вы отправитесь тоже – все те, кто затеял это дело. Тот мудрец служит одному выскочке и живет в его доме. У выскочки есть медный рудник, старый и глубокий, однако же рабы продолжают трудиться в нем. Я задешево продам вас всех ему, чтоб он сгноил вас в шахте. Это случится, если мудрец не узнает камня. Поверьте, лучше давить на весла».
Теперь и я так думал. Среди бесконечного гомона и ругательств, раздающихся у маленького причала, мой слух сумел выцепить несколько важных слов капитана Квока. Десять дней. Он будет ждать нашего возвращения из этого путешествия через десять дней. Значит, крепость пиратского князька недалеко. Очень жаль. С некоторых пор крепости на меня плохо влияют – пропадает аппетит, появляется бессонница, а в голове витают навязчивые образы. К сожалению, вылечиться от этой болезни в ближайшее время не удастся.
Вереница из пяти пленников, на запястьях которых захлопнулись кандалы, выдвинулась из пиратского убежища за несколько часов до заката. Такое решение Квок принял неспроста – он не хотел, чтобы мы увидели тайную тропу в горы при дневном свете. Проводники, что вели нас, знали тут каждый камень и уверенно поднимались вверх, освещая путь тусклым факельным огнем. Острые вершины, нависающие над ущельем, были для этих людей надежнее любых крепостных стен.
Первым из пленников шел я. Тяжелая цепь, протянутая от моих оков до следующего невольника, натирала бедро, а стоило приподнять руки – натирала бок. Долгое безделье на корабле осложнило этот поход, так что ноги начали гудеть спустя несколько часов после восхождения на скалы. И все же я был рад этой физической нагрузке – пребывание в трюме было ужасным, а тут я мог дышать свежим воздухом и разогнать застоявшуюся кровь.
Вторым брел Хавьер. Мне было неприятно слышать его поступь сзади, однако мучения, которые он испытывал, сглаживали этот недостаток. Хавьер провел в плену немало времени, и подъем давался ему тяжело. Очень скоро каждый его выдох сопровождался свистом из легких. Хавьер пытался держать определенный ритм, пытался выровнять дыхание, но уже к утру он кряхтел и сопел, как старый дед. Звуки эти падали бальзамом на мою душу, так что иногда я даже ускорял шаг.
За Хавьером следовала Алабель. Я мог только посочувствовать ей, потому что ежеминутно лицезреть затылок злейшего врага без возможности вбить туда какой-нибудь острый предмет – то еще удовольствие. Все, что она могла себе позволить, – это наступать Хавьеру на пятки, но его негодование привлекло внимание проводников, так что эта мелкая пакость была быстро пресечена.
Четвертым в списке приглашенных к пиратскому князю гостей являлся Лексо Уховертка. Он очень не хотел покидать тихую заводь, но Квок был непреклонен. Отчего-то он решил избавиться от двуличного и расчетливого парланского разведчика. Отчего-то. Настроение Лексо поначалу ничем не отличалось от молчаливого отчаяния в трюме галеры, но с первыми лучами восходящего солнца он преобразился, будто эти лучи осветили его голову неожиданным откровением. Сперва он что-то тихо насвистывал, потом начал отпускать похотливые шуточки в адрес Алабели и наконец попытался наладить беседу с охраняющими нас пиратами. Это им быстро надоело. Удар кожаной плетки по лицу вернул Лексо в суровую реальность.
Замыкал цепочку бывший капитан галиота из Ксиштбара. Я не понимал, почему Квок отправил его с нами. Вероятно, решил усложнить наш путь: жирдяй еле полз, спотыкался и хватал ртом воздух так, будто хотел оттяпать от него кусок. К утру он представлял собой красную взмокшую полуживую массу. Лепетал что-то невнятное и, по-видимому, был готов покинуть этот скорбный мир. Когда мы шли по узкой тропе, ограниченной с одной стороны головокружительной пропастью, я всерьез переживал, что несчастный сорвется вниз и заберет с собой всех несостоявшихся рудокопов. Обошлось.
На первый ночлег мы остановились ближе к вечеру. Вымотались так, что ни о каком побеге даже и не помышляли. Да и трудно о чем-то договориться, когда с тебя почти не сводят глаз. Пиратов было в два раза больше, чем пленников, и они разбились на три группы, поочередно сменяя друг друга в ночном дежурстве. Главный среди них – молодой помощник капитана Квока – храпел подле костра почти до рассвета.
У него было то ли туаринское, то ли кайнерское имя – сам черт не разберет этих южан, но судя по образованию и почтенному отношению к древней реликвии, он все-таки являлся туаринцем. Тенар – так его звали. Сейчас, когда солнце слегка обогрело холодные камни, он шел впереди меня, и отблески света на его кольчуге заставляли меня иной раз жмуриться. Говоря «его», я имею в виду свою кольчугу, которую у меня отобрали алчные пираты. Квок пожаловал ценный трофей своему помощнику. И словно этого мало, на поясе у Тенара висел меч Алабели.
– Как кольчуга, не жмет? – спросил я, не удержавшись. Довольно глупо начинать разговор с колких слов, но реакция Тенара на мой вопрос расскажет о нем больше, чем его беседы с прочими головорезами.
– Что ты, животу есть куда расти. – В ответе пирата не было злобы. Хороший знак.
– И то правда – парланскую медовуху надо куда-то девать.
Тенар улыбнулся и сбавил шаг, почти поравнявшись со мной.
– Я предпочитаю сохранять рассудок трезвым.
– Как-то это не по-пиратски, что ли, – изобразил я удивление.
Шедший поодаль пират предложил Тенару заткнуть меня, но парнишка отмахнулся.
– И это говорит мне пришелец с равнин.
– Что? Я хорошо знаком с разбойниками всех мастей, и все они любят попойки до потери сознания, как только выдастся случай.
– Тогда я скажу, что полезно узнавать о людях что-то новое. И собирать всех под одну гребенку – верх наивности. То же самое, как если бы я считал всех рыжих девушек ведьмами, – Тенар многозначительно взглянул на Алабель.
– Алабель – лишь хранительница камня.
– Хорошо бы ей таковой и оставаться. – Тенар повысил голос, в котором уже не чувствовалось дружелюбия. – В противном случае может случиться так, что у камня не станет хранительницы.
Я промолчал. Что ж, Хавьер не зря чесал языком – теперь устроить побег с помощью чар будет непросто. Алабель не решится использовать свои способности при таких обстоятельствах. Вероятность неудачи слишком велика. Ночью за нами наблюдают три пары глаз: если затуманить одну, две другие нахмурятся. Необходимо придумать что-то другое.
Спустя час нам вновь пришлось карабкаться по опасным и осыпающимся уступам. Я не слишком-то боялся высоты, но когда твоя жизнь зависит от удачливости еще четверых человек, страх появляется сам по себе. Я не убирал рук от каменной стены и хватался за каждый выступ, пока дорога не выровнялась, вновь исчезая в узкой расщелине.
Перед самой тропинкой, зажатой отвесными скалами, лежали чьи-то кости. Человеческие – череп отвалился и покоился под грудной клеткой.
– Мы оставляем скалам тех, кого убил сорвавшийся со склона камень, будь то раб или воин, – неожиданно пояснил Тенар.
– Потому что никому не сдалось стаскивать мертвецов вниз? – предположил я.
– Потому что скалам тоже нужны слуги. Они будут охранять прочих путников от напастей. И кстати, такие места идеальны для привала – здесь на нас ничто не должно упасть.
Я задрал голову и сразу услышал, как где-то недалеко осыпались мелкие камни. Иногда языческие приметы казались мне весьма здравыми и мудрыми. Это был не тот случай.
– А давно ты стал пиратом, Тенар?
– Что, смущает мой возраст?
– Смущают твои познания. Про камень Хантала часто писали во всяких храмовых книгах, а читать их людям из твоего окружения не пристало – есть куда более полезные дела. Ты понимаешь, о чем я: принести в жертву водяному какую-нибудь безделушку, вроде утратившего доверие капитана; или сходить по нужде около груды костей, ибо здесь этому процессу не должны мешать срывающиеся с вершин булыжники.
– Похоже, мудрый хранитель камня совсем не ценит свой язык, поскольку делает все, чтобы его потерять.
– Это лишь праздное любопытство. Меня всегда удивляло, как в Скалистом Крае уживаются вместе представители разных народностей и верований.
– Да, я верю в Первозданного, так уж меня растили, но это не значит, что другие не имеют права верить во что-то другое. – В голосе Тенара мне почудились нотки волнения. – Может, я никогда бы не покинул родных краев и не стал бы грабителем, если бы империя чуть терпимее относилась ко всем святилищам на своей земле.
Секта или какой-то запрещенный орден – Тенар сейчас имел в виду именно это. С тех пор как подобных общин наплодилось больше, чем божеств во всех языческих пантеонах, Эллас-Амин ведет с ними борьбу. И она не везде проходит бескровно.
– А здесь ты в кругу своих? Твои подчиненные считают так же?
Тенар глянул в сторону нескольких пиратов и повернулся ко мне:
– Закончим эту беседу, Фосто. Я знаю, к чему ты клонишь, но у тебя ничего не выйдет. Я молод, но не глуп. Эти люди – подчиненные капитана Квока, а я назначен довести вас до нужного места. И я с этим справлюсь. Даже тот толстяк дойдет. А если нет, – пробасил вдруг Тенар, – то его донесут туда в облегченном виде!
Побега мы так и не устроили. Отчасти это объяснялось сложным рельефом, по которому пролегал наш путь, – даже если избавиться от оков, ускользнуть без боя не удастся. Да и стражи, раздери их ардаг, бдительности не теряли, предпочитая воду из фляги горячительным напиткам. Они не сводили с пленников глаз, да еще, как назло, полночи каждый из них что-то жевал или грыз, нас же кормили раз в день и не досыта. Бывший капитан галиота от такой диеты почернел лицом.
Путешествие по ущельям завершилось на шестой день. Безжизненные пространства, на которых решались пустить корни лишь чахлые деревца и сухие кусты, сменились покрытой зеленью долиной, стоило нам спуститься вниз. Мы миновали небольшой распадок, по дну которого бежал стремительный ручей, и очутились во владениях самопровозглашенного князя Трех Долин. Одного из многих. Видимо, тот, у кого хватало средств возвести в горной стране замок, тут же превращался в аристократа с богатой родословной. Наверняка каждый второй «князь» считал себя дальним родственником нардарских императоров. И это вызывало беспокойство. Камень Хантала, без сомнения, пробудит в этих алчных душах новые чувства и поведает о новых возможностях, что могут возвысить их над прочими. С другой стороны, мне ли сейчас волноваться о такой ерунде? С большой долей вероятности, скоро я буду сжимать в руках тяжелую кирку и изнурительным трудом повышать благополучие местного правителя, поскольку мудрость – это одно, а способность узнать в необычном украшении древний атрибут власти – совсем другое. Насколько я знаю, в нардарских свитках есть несколько изображений этого камня, и они похожи друг на друга столь же сильно, как курица похожа на орла. Других способов опознать камень я не знал. По легенде, эта реликвия была вручена Ханталу Первым Прорицателем. Она одарила царственного владельца даром предвидения, поэтому и называлась также Камнем Откровения. Однако Алабель, владея драгоценностью много лет, что-то прорицала до крайности паршиво. Стоило смахнуть пот со лба и поглядеть на ржавые оковы, чтобы понять это.
Какими бы печальными ни были мои мысли, повлиять на ход событий они не могли. Наша группа продвигалась по долине, и чем ровнее становился рельеф, тем больше хижин и полей встречалось на нашем пути. Однако заниматься земледелием здесь было сущей мукой, поэтому большинство подворий держало коров и овец. Немногочисленные крестьяне кланялись Тенару и его людям, но на все расспросы только плечами пожимали. «Незнамо, милорд», – эта фразу скотоводы повторяли, будто сговорившись.
Ближе к вечеру на одном из утесов я увидел сооружение, которое при небольших оговорках можно было назвать замком. Окруженное частоколом приземистое каменное строение с одной-единственной квадратной башней было возведено перед обрывом каким-то незатейливым архитектором. Никаких излишеств, зубцов, балконов и черепичных крыш, лишь огромная двустворчатая дверь в форме полуовала и окна, расположенные в четырех метрах от фундамента. Пологая двускатная крыша была покрыта толстым слоем дерна, так что если бы не башня, здание можно всерьез посчитать просторной конюшней, а то и хлевом. Однако это была княжеская резиденция.
Тенар выполнил свой долг. Он довел истощенных и пошатывающихся пленников до нужного места. Даже я сейчас подумывал о том, что броситься вниз головой в шахту – не самая плохая идея, что уж говорить о последнем приятеле из нашей цепочки. Он падал уже столько раз, что раздосадованный Лексо в сердцах воскликнул: «Да прибейте вы уже его! Это будет самым милосердным поступком за всю вашу жизнь!» Бывший капитан галиота пытался протестовать, однако помутненный разум не давал языку воли, и изо рта доносились лишь малопонятные звуки. Спасло капитана появление в пределах видимости княжеских хором.
Конный разъезд местного правителя повстречал нас довольно поздно. Несколько всадников узнали у чужаков цель визита и отправили гонца в укрепление. Всего час спустя мы стояли у княжеского порога, в то время как Тенар беседовал с хозяином внутри.
Сперва я подумал, что в главный зал людей нашего положения просто-напросто запрещено впускать, что Тенар узнает все, что нужно, и отправится восвояси, но мои опасения не оправдались. Князь, как оказалось, любил общаться с пленниками, да только пленники не всегда были этому рады.
Нас впустили в зал в то время, когда горы уже почти поглотили солнце. Повсюду полыхали факелы, звучала суровая музыка, а воины и землевладельцы сидели за длинными столами. Бились друг о друга наполненные до краев кружки и покатые лбы местной знати. Мало кто из них мог похвастаться дорогими плащами или меховыми шапками, но они не были от этого менее счастливы. Лилось вино, пожиралось мясо – обычный вечер, обычный ужин. Я же, глядя на сваренную целиком баранью голову, чуть не лишился чувств.
– Что встали?! – возмутился нашим замешательством Тенар. – Вперед идите!
Где-то в углу бил барабан, и неустанно играли флейты. Перед троном лорда шумная толпа сгущалась, но стража оттесняла ее, чтобы дать гостям возможность предстать перед хозяином. Перед тем как расступилась последняя линия, вокруг меня прогремел всеобщий радостный вопль. Причину ликования я узнал в следующую секунду. Развлекались здесь не только выпивкой и музыкой: у стены слева висело обмякшее человеческое тело. Столь необычным положением мертвец был обязан метательному копью, насквозь пробившему его грудь и застрявшему в бревнах. Напротив новоявленной вешалки стояли два подвыпивших воина. Один из них смеялся и хлопал другого по плечу:
– Разрази меня гром, я ведь сразу сказал, что ты проиграешь. Ты уже первым ударом чуть ему голову не разнес!
Что ж, обычаи Трех Долин раскрылись передо мной во всей красе. Я увидел на троне молодого князя, хлопающего в ладоши. Его смоляные волосы перехватывал золотой обруч с разноцветными каменьями, а на плечах красовался пурпурный плащ с капюшоном. По его левую руку сидела столь же богато одетая веснушчатая девушка со вздернутым носом и пухлыми губками. Уголки этих губ были приподняты – ей определенно нравилось все то, что тут происходило.
Ни князь, ни его избранница не произвели на меня особого впечатления. Отчасти это объяснялось тем, что я изначально представлял, люди какого склада обитают здесь, но главная причина крылась в другом. Лорд, его слуги и воины стали мне вмиг неинтересны, стоило моему взгляду изменить направление. Я подумал, что обманулся, что зрение сыграло со мной злую шутку. В поисках подтверждения этого я переглянулся с Алабелью. Ее ошарашенный вид не оставлял сомнений – все происходящее реально. Человек, сидящий по правую руку от князя, был нам хорошо знаком, только его текущего положения объяснить я не мог. Мне было невдомек, как Энрико, сын Освальда Хауза, из горемычного паренька превратился в главного советника лорда Трех Долин.