В голове промелькнули десятки доводов, по которым требование Энрико можно было оспорить, но я был настолько зол, что не привел ни один из них. Вместо этого я подскочил к парню и схватил его за грудки. В тот момент вся моя сдержанность испарилась, словно легкая дымка после восхода жаркого солнца. Мне хотелось вытрясти из наглеца всю душу, и лишь память о том, через что мы с ним прошли, остановила меня. Память и своевременное вмешательство Алабели. Нет, она не встала между мной и Энрико, лишь грубо выкрикнула с седла:
– Успокойся, Фосто!
Как ни странно, именно эти слова меня отрезвили. Я осознал, что могу слишком далеко зайти в приступе гнева. Скрежетнув зубами, я отпустил Энрико и сделал пару шагов назад. Но без последнего напутствия оставить его не мог.
– Запомни, сопляк, – процедил я, – что одно неосторожное слово, вырвавшееся из твоих уст, в мгновение ока может превратиться в кинжал, торчащий из твоего бока. В наказание я мог бы отобрать у тебя все монеты и счел бы этот поступок справедливым, но я поступлю, как человек честный. Проваливай. Проваливай и забудь мое имя. Наши пути больше не пересекутся.
Энрико не ответил мне ничего. Стоял с побледневшим от волнения лицом и громко сопел. Наконец повернул голову к Алабели и сказал:
– Идем со мной, Алабель.
Девушка молча покачала головой – она была на моей стороне. Энрико смутился, но старался не подавать виду. Если судьба действительно хотела подать нам какой-то знак, то лишь с Энрико ее трюк удался. У меня было свое мнение относительно дальнейшего путешествия, и предоставлять свободу действий божеству удачи я не собирался. Слишком переменчивое у этого создания настроение. Мой путь и путь незадачливого мальдионца с этого момента походил на горную тропу. Кто-то будет подниматься вверх, а кто-то…
Энрико зашагал вслед за рыцарем Кристофом неторопливо, так как при любом раскладе легко догонит толпу обездоленных, которую тот охраняет. До тех пор, пока парень окончательно не скрылся из виду, я пару раз оборачивался в его сторону, хоть и не понимал, что хочу узреть.
Глава 26
Долина немых
Было что-то странное в тех местах, где мы с Алабелью оказались, сойдя с главного тракта. Но, по правде говоря, и до того момента обстановка в пути изменилась в неожиданную сторону.
Прошло уже два дня, как мы покинули владения сира Кристофа Салаварда, как расстались с Энрико, и за все это время нам почти не встречались путники. А среди тех, кто встречался, имперским языком владел лишь один – грязный беззубый скиталец с маленьким узлом, который он носил на палке. При этом длина палки, как я прикинул, превосходила рост чумазого путешественника.
Узнать у него что-то стоящее оказалось делом отнюдь не простым. Поначалу я подумал, что и этот встречный говорит исключительно на парланском. Тот факт, что я ошибся, совсем не воодушевлял. Скиталец неопределенного возраста жевал слова, говорил слишком быстро и сумбурно. Узнать у него дорогу к замку влиятельного графа оказалось трудно, но только я подумал о том, что впустую трачу время, как скиталец совершенно четко произнес: «Лес. Старая скала. Направо». Стоило мне с задумчивым видом поблагодарить его, как он тут же зашагал прочь, продолжая нести какую-то ахинею.
Услышанное вряд ли помогло бы нам. Лесов в округе было много, а ландшафт плавно переходил из равнинного в гористый. Встречались высокие холмы и каменистые выступы, так что понять, где же здесь искомая старая скала, не представлялось возможным.
Все разрешилось просто – мы наткнулись на крошечное поселение у тракта, главной достопримечательностью которого являлась ветхая деревянная таверна. Там мы не только узнали, что за скалу имел в виду блаженный путник, но, ко всему прочему, решили остаться здесь на ночлег. Не сказать чтобы сон получился спокойным, но я слишком соскучился по кровати и не мог упустить такой возможности.
Хозяин заведения был не очень-то приветлив, но с подобным отношением к чужеземцам мы давно смирились. Самое главное, что грубоватый трактирщик смог детально описать кратчайший путь к искомому замку. Вековая Вершина – именно так именовали родовое гнездо парланского графа. Кроме того, оказалось, что мы бродим по земле сего влиятельного лорда уже не один день.
– Некоторые слухи ходят об этом замке, – осторожно намекнул я трактирщику, желая выведать что-нибудь интересненькое.
– Плевать я хотел на эти слухи! – изменился в лице мой собеседник. – Лишь бы всем вокруг глотки резать надоело, а то никакой прибыли нет.
Его замечание было уместным, но бесполезным для нас. На собственной шкуре предстояло испытать справедливость всех слухов, относящихся к владельцу Вековой Вершины. Черная магия, поклонения демонам, истязания крестьян и прочие прелести аристократической жизни, приписываемые отчаянному графу, меня напугать не могли. Не давали покоя опасения, что к чужестранцам он относится так же холодно, как и обитающие у большой дороги трактирщики. Не хотелось зазря делать значительный крюк.
Но кто не рискует, тот не осушает после победы бочки прекрасного эля. Мы обнаружили широкую просеку у старой скалы и сразу поняли, почему повстречавшийся на тракте оборванец назвал ее так. Заросшая хвойными деревьями скала действительно выглядела, как старый рассохшийся кирпич серого цвета. Она разрушалась под действием времени и ветра. Откалывающиеся слоями куски горной породы разбивались о подножие горы и образовывали перед просекой своеобразный холм из мелких камней и неподъемных валунов. Если бы мы с Алабелью ехали на повозке, то не один раз пришлось бы нам расчищать путь.
– Как-то тихо здесь, – заметила Алабель, но я промолчал – был слишком сосредоточен на том, чтобы наш конь не подвернул себе ногу о какой-нибудь булыжник.
Когда подобного рода опасность миновала, я и сам поймал себя на мысли, что почти не слышу птичьего щебета. Чем больше вслушивался я в лес, тем отвратительнее становилось на душе, а сплетни суеверных крестьян переставали казаться смехотворными.
Правда, стоило далекой кукушке затянуть свою монотонную песню, а дятлу – начать долбить ствол сухого дерева, как я испытал не то чтобы облегчение, а некоторое негодование по отношению к Алабели. Ее неуместные замечания лишь будоражили ум, не принося никакой пользы. Она бы еще гелетианский шабаш вспомнила!
В тот день мы не встретили на своем пути ни души, а единственным рукотворным строением, попавшимся нам на глаза, были руины небольшого форта, разрушенного еще в стародавние времена. Перед остатками каменной арки, когда-то служившей воротами укрепления, стояли два столба со здоровенными железными клетками, что поскрипывали в такт ветру. Обитателями этих ржавых ловушек являлись два скелета, так что причин для беспокойства не наблюдалось. Напротив, это место отлично подходило для ночлега: стены форта укроют наш костер и от человеческих глаз, и от визитов хищников. Алабель поддержала мою идею.
Костер, скудный ужин и сон. Я лежал на земле, укутавшись в плащ, и ощущал себя в безопасности. Где-то завывали волки и ухали совы, но они не причиняли мне никакого беспокойства. В прошлую ночь, в таверне, мне было гораздо тревожнее: от людей можно ожидать вещей куда более опасных, нежели от стаи волков. Цель зверья хотя бы ясна.
К тому же я не был одинок. Алабель лежала подле меня и, казалось, спала крепким сном. Но стоило где-то хрустнуть ветке или скрипнуть старому дереву, как она вздрагивала и сразу же вслушивалась в ночные звуки. Даже если бы я спал, как убитый, она не допустила бы врага до моего тела. Ни человека, ни зверя.
А вот саму Алабель до своего тела я допустить был не прочь, но как-то не завязывалась у нас беседа на эту тему. Чем тяжелее испытания выпадали на нашу долю, тем сильнее мне хотелось женской ласки. И вроде бы не просто так Алабель выбрала меня напарником в странствии, однако на все мои похотливые шуточки и недвусмысленные замечания реагировала с язвительностью, уводя разговор в другое русло.
При Энрико такой оказии не было. Он действовал на меня, словно нравоучения святого Хантала на первосвященников. Теперь все изменилось. Я путешествую с Алабелью верхом на коне и не всегда сижу впереди, а проклятая девица частенько подгоняет скакуна. Это заставляет меня прижиматься к ней сильнее и, как следствие, возбуждает мое естество. Я не привык ощущать себя юнцом, впервые оказавшимся в доме терпимости, поэтому руки мои упорно скользили вверх и, вместо талии, сжимали ее груди. Обычно после этого Алабель напоминала, что еще в подростковом возрасте прославилась умением ломать зарвавшимся ровесникам пальцы. «Некоторые не понимали с первого раза, и кисти их рук выглядели, как корни деревьев после урагана», – говорила она. Тяжелое детство девушки меня не интересовало, но в ее боевых способностях сомневаться не приходилось. Пальцы еще пригодятся мне для ратных дел.
– Ты скажи, может, мне надо нести ту же чушь, что нес Райнер Хамвольд, когда ты его выхаживала? – спросил я тогда.
– А ты умеешь?
– Умею. Сейчас, правда, не та ситуация, – я похлопал коня по боку, – но стоит дать мне надежду, как я тут же превзойду лучших трубадуров в красноречии.
– Райнеру это не помогло. Да и выслушивала я его исключительно из меркантильных соображений.
– А соображения телесные тебя вообще не интересуют?
– Думаю, коню пора отдохнуть от нашего веса. Пройдемся пешком.
Мне оставалось лишь неодобрительно хмыкнуть. Возразить тут было нечего.
Алабель ведет себя как целомудренная хранительница Первой Чаши, а, значит, мне придется искать счастья в другом месте. Сомневаюсь, что в Вековой Вершине есть бордель, но уж в городке у Ариса он быть обязан. Все эти мысли носились в моей голове, пока я лежал у тлеющего костра. Не о том, о чем следовало, думал я в тот час.
Створки дверей приоткрываются, и Алабель, одетая в легкое шелковое платье, проходит вперед. Оглядывается и улыбается мне. Кивком приглашает следовать за нею. Из-за моей спины бьет свет, хотя помещение, в котором мы очутились, не имеет окон.
Источник света мне неинтересен – я гляжу лишь на девушку и пытаюсь от нее не отстать. Она торопится, но не забывает бросить в мою сторону приветливый взгляд. Ее распущенные рыжие волосы находятся в постоянном движении, и я наблюдаю за каждым локоном, не желая упустить ни одной детали.
Следующие двери открываются, пропуская нас, и только Первозданный знает, что ждет нас в конце. Я не останавливаюсь, но вдруг ловлю себя на мысли, что делаю что-то не так. Впереди вырисовываются новые двери. Алабель хватает меня за руку и тянет за собой, а я не хочу продолжать этот путь. Но делаю именно это. Мне вдруг приходит осознание того, что все вокруг иллюзорно, и неизвестность, таящаяся неподалеку, враждебна моему разуму.
Я собираюсь оглянуться, но Алабель не дает мне этого сделать. «Иди за мной», – шепчет она и минует очередную двустворчатую дверь. Она протягивает мне руку. Сомнение и недоверие. Я хочу взять Алабель за руку, но не для того, чтобы быть ведомым. Я собираюсь идти с ней к свету. Назад.
В ту же секунду происходит нечто невообразимое. Все вокруг теряет краски, а кромешная тьма расстилается прямо за плечами Алабели. Она перепугана и тянется ко мне, но я не успеваю ничего предпринять. Тьма уносит ее в бездну, а двери захлопываются с чудовищной силой. Я слышу крик, режущий уши, и падаю на колени. Перед моими глазами неясный предмет. Я дрожащими руками беру его и поднимаю с пола. Медальон Алабели. Медальон, с которого капает кровь.
Первое, что я увидел, когда открыл глаза, – ворон, сидящий на почерневшем камне. Он глядел на меня, повернув голову набок, и чего-то ждал. Может, надеялся, что я не проснусь.
Над развалинами форта нависало пасмурное небо. Утро было холоднее обычного, и пришедший в себя организм время от времени вздрагивал под натиском прохладного воздуха.
Алабель не спала. Она сидела на траве и не сводила глаз с черной птицы.
– У него вся морда в крови, – сказала она.
Я присмотрелся к ворону внимательнее, но ничего не увидел. Мешало расстояние в десять метров, да и заспанные глаза не добавляли мне зоркости. Однако если Алабель в чем-то была уверена, то так оно и было.
– Пировал у оленьего трупа, – предположил я сиплым голосом.
У Алабели было иное мнение на этот счет:
– Человек. Убит ночью.
– Что ж ты не разбудила меня? Если была опасность…
– Это было далеко. Я слышала крик, но спросонья решила, что мне привиделось. Крик не повторился.
Такой новости только и не хватало мне в это холодное утро. День, не успев начаться, уже принес уныние. Придется искать покойника и посмотреть, что именно отправило его к праотцам – меч, недуг или звериные клыки. Вот будет сюрприз, если я увижу труп крестьянина, на которого славные господа устроили охоту. Но эту мысль я тут же отверг – Алабель услышала бы множество голосов.
Приступить к сему мероприятию мы смогли скоро. Наши никчемные запасы провизии закончились, когда и я, и моя спутница с унылыми физиономиями догрызли последние сухари. Если наши скитания закончатся не скоро, то я наверняка превращусь в опытного лесника. Вроде Бартала.
Как и ожидалось, тело убиенного обнаружила Алабель. Недалеко от дороги, где отчетливо просматривались многочисленные следы от копыт. Я был не последним следопытом в мире, но соревноваться с чародейкой в этом деле было бессмысленно. У людей их породы особенное чутье. Так я себя и успокаивал, когда Алабель спрыгнула с коня и уверенным шагом направилась через заросли. Там, среди мхов и папоротников, лежал наш ночной крикун. Если бы Райнера в свое время мы нашли именно в таком состоянии, наше торговое предприятие закончилось бы иначе. То есть не стало бы полным провалом.
Мертвец не был крестьянином: он был прилично одет и гладко выбрит. Тот, кто его порешил, не позарился на дорогой дублет. Сапоги, правда, с него стащили. Убили несчастного ударом чего-то острого по седой голове – ее левая часть была покрыта коркой из крови и мозгового вещества. Сама же рана зияла, как Клятвенное Ущелье у истока Касабра.
Все выглядело, как обычное убийство с целью наживы. Я придавал этому факту большое значение. Нападением бандитов никого не удивишь, и даже ужасные слухи о здешних местах не пугают злодеев. Да и честных людей вроде меня тоже.
– Что подсказывает тебе твое магическое сердце? – не без иронии спросил я у Алабели. А сердце ей подсказывало действительно немало.
– Он был на лошади, когда его нагнали. Уже мертвым он свалился с седла и сломал шею. Сколько убийц – не знаю, надо смотреть следы, но точно не один.
– Еще что-то?
– Думаю, ты и сам удивляешься, что жертва неслась по такой опасной дороге ночью. Он спешил. Нам еще повезло, что враги не настигли его у нашего форта.
– Может быть, он такой же бандит. Ладно, будем держать ухо востро.
– Хоть тело малость потрепано, выглядит он как вельможа, а не как бандит.
– Открою тебе секрет: здесь это одно и то же.
Алабель повеселило мое замечание, а меж тем все было именно так. Я бы многое отдал, чтобы найти место в Парлании, где есть хотя бы видимость порядка. Такого, который в моем представлении обязан обеспечить владелец земель своим подданным. А не такого, который вскорости нам «посчастливилось» лицезреть.
Забытая, казалось, всякой божьей тварью тропа в этот же день вывела нас к небольшой крестьянской общине. Следы ночных убийц смыло коротким дождем, но сомнений, что они проезжали через это поселение, не было.
Сама община состояла из нескольких больших домов и кучи покосившихся сарайчиков. Лесная дорога спускалась к конопляным полям довольно крутым виражом, и, вероятно, поэтому короткий путь к Вековой Вершине не пользовался популярностью.
Каждый из немногочисленных жителей поселения, едва завидев нас, стремглав уносился прочь. Вот старушка, бросив все дела, чуть ли не вприпрыжку побежала к избе. Заскочила внутрь, и спустя мгновение мы услышали стук массивной доски-заслонки. Гостеприимством здесь путников не баловали.
– Странно это все, – буркнула Алабель.
Я мог бы с ней поспорить. Для простого люда дележ власти был делом опасным и порой трагичным. В этом поселении, по-видимому, уже столкнулись с последствиями такого дележа. Лежащее среди папоротников тело было тому отличным подтверждением.
Задерживаться тут мы не стали. Как и пытаться наладить с местными жителями контакт. От страха до праведного гнева у загнанных в угол простолюдинов путь недолгий. Это я знал не понаслышке. Вековая Вершина была неподалеку – скала в центре неровной долины, где находился замок графа, уже мозолила глаза. Само укрепление мы пока не видели – ракурс не тот.
Конь фыркал и неторопливо брел по виляющей каменистой дороге. Фермы, встречающиеся нам на пути, производили негативное впечатление. Неухоженные участки, скудная растительность, тощая скотина – все это не возвышало местных хозяйственников в наших глазах. Земля тут, конечно, плодородием не отличалась, но я знал, что усердие и правильный подход могут из самых скудных угодий сделать образец для подражания.
Из всех работников ферм лишь один нас не испугался. Смотрел, облокотившись о черенок лопаты, и молчал. Я пялился на него, а он на меня, но вступить в разговор никто из нас так и не решился. Сомневаюсь, что он сказал бы что-то дельное.
Солнце миновало свой апогей и принялось медленно спускаться к горизонту. Время от времени его заслоняли тучи, но лучи находили себе дорогу до земли даже через тяжелые синие облака.
Совсем скоро мы разглядели мощные бастионы Вековой Вершины, вырисовывающиеся на крутой скале. Башни с красными конусовидными крышами возвышались над окрестностями так значительно, что им позавидовали бы даже правители Скалистого Края. Большая часть долины была у обитателей замка как на ладони. Не удивительно, что граф предпочитал проводить время здесь, за неприступными стенами. Во времена, когда любой сосед-феодал может вонзить в спину нож, это было разумно.
Вокруг возвышенности и дороги, ведущей к замку, рассыпалось множество неказистых каменных домиков. Как булыжники у старой скалы, они возникали перед нами то тут, то там.
Так уж получилось, что прибыли мы в обширные графские предместья в неурочный час. И дело было не в том, что небо грозилось вылить на нас все свои запасы воды; не в том, что каждый окрестный житель страшился незнакомцев, как чумных. Нет, этот страх имел под собой почву. Почву зыбкую, утягивающую всякого, кто бояться не желал. Или устал. Придать новых сил таким людям и было призвано разворачивающееся перед нами представление. Спектакль, в коем некоторые актеры участвовали первый и последний раз. Мы прибыли на место массовой казни.
Назвать площадью территорию, на которой происходило нелицеприятное событие, язык не поворачивался. Всего лишь крохотный пустырь между несколькими домами.
Осужденных на смерть было трое: двое мужчин и женщина. У всех были связаны руки. Выглядели они довольно молодо, и даже грязь на их лицах не могла этого скрыть. Подле пленников стояли четверо воинов в потрепанных кольчугах. Еще один, пятый, проверял пальцем остроту двуручного тесака. Это был палач.
Несмотря на то что все воины были разных возрастов и телосложения, на лицах каждого из них читалось абсолютное безразличие и какая-то первобытная тупость. Они лишь изредка поглядывали на пленников, в нашу же сторону бросил бессмысленный взгляд только палач. И тут же отвернулся, возвратившись к своему сверхважному занятию.
Никто из жителей деревни на экзекуции не присутствовал. Все попрятались по своим норам. Лишь участники и невольные зрители – мы.
Палач, похоже, приноровился к своему оружию и постучал им по широкому пню, на котором вот-вот прольется кровь. Его товарищи сигнал распознали. Один из воинов схватил за шиворот пленного мужчину и потащил его к плахе. Не проронив при этом ни слова. Обреченный же молчать не собирался и кричал что-то на парланском.
Алабель была встревожена и нахмурила брови. Я заметил это, но прежде, чем вразумил ее, она спрыгнула с коня и крикнула воинам:
– Позвольте узнать, кого ваше оружие отправляет на божий суд? Кто эти люди?
Ни один из странных вояк даже не взглянул на Алабель. Над головой пленника палач занес тесак.
Чародейка была явно озадачена. Куснула палец, силясь вспомнить что-то важное. Вспомнила и тут же выкрикнула единственное слово – «здравствуйте» на парланском. Два воина, как по команде, повернули свои головы к чужестранке, но мгновение спустя потеряли интерес. Палач тоже взглянул на мою спутницу. А в следующую секунду вогнал тесак между головой и плечами несчастного пленника. Его голова отвалилась так легко, будто и не принадлежала телу.
Алабель посмотрела на меня недоуменным взглядом. Мое выражение лица было точно таким же.
– Едем, Алабель, нам не нужны неприятности, – вот и все, что я мог сказать после увиденного.
Но моя спутница не была бы собой, если бы смирилась с неудачей. С полным безразличием со стороны молчаливых бойцов. Она подошла ближе и повторила вопрос. Ничего не произошло. Кроме того, что теперь к плахе потащили взъерошенную женщину. Та попыталась вырваться, но сделала это, скорее всего, только из-за накопившейся злости, потому что сразу же обмякла, закрыла глаза и принялась что-то шептать. То ли молитву, то ли заклинание. Я склонялся к первому.
Никто с ней не церемонился и дожидаться окончания ритуала не собирался. Палач приготовился снести очередную голову.
– Черт подери, со мной может кто-нибудь поговорить? – рассердилась Алабель. – Скажите хоть слово. Не на имперском прошу – на парланском.
Для пущей убедительности Алабель произнесла все ругательства, услышанные в тавернах. Я удивился: она еле-еле вспомнила местное приветствие, но все грязные парланские словечки отлетали от ее языка, как горох от стены. Впрочем, удивление быстро сменилось гневом, ибо Алабель, судя по поведению, просто жаждала неприятностей. И они не заставили себя ждать. Правда, разозлили воинов не слова.
Расстояние. Алабель слишком близко подошла к одному из этих головорезов. Он держал стоящего на коленях мужчину, но тут же отшвырнул его, извлек из-за пояса меч и снял со спины небольшой круглый щит. Его примеру последовали и остальные. Алабель получила внимание, которого заслуживала. Она попятилась назад:
– Я все поняла – вы не любители трепаться. Уже ухожу. Спокойнее, парни.
Но рука девушки инстинктивно сжала рукоять меча. Успокаивать воинов было поздно. Теперь все решит схватка.
В былые времена я нечасто бился конным. Копейный бой – целое искусство, и его успешное выполнение одинаково зависит как от всадника, так и от зверя. Иными словами, чем дороже и сильнее твой конь, тем больше у тебя шансов выжить после громоподобного столкновения с такими же всадниками. Другая часть успеха: доспехи, длина копья и хладнокровие. У меня не было ни рыцарского коня, ни дорогущего снаряжения, а нестись навстречу смерти – героически размахивать мечом, пока не вылетишь с седла со скоростью снаряда из баллисты – мне не хотелось. Лучше сражаться в плотном строю, под прикрытием товарищей и леса пик.
Сейчас конники среди моих новых врагов отсутствовали. Пора преподать неразговорчивым пехотинцам урок. Ну, и спасти неугомонную Алабель, которая всю эту кашу заварила.
Я вытащил меч и хлопнул коня по бокам. Он вздыбился и бросился вперед. Получилось весьма зрелищно, но именно в этот момент мне вспомнился небольшой эпизод из прошлого. В голове прокрутилась сцена: серьезное столкновение с наемниками из враждебного города, почти две тысячи воинов безжалостно рубят друг друга, зеленое поле превратилось в месиво из грязи, крови, обломков стрел и копий. Командир нашей легкой конницы повел своих бойцов в атаку, крикнул что-то воодушевляющее и вздыбил коня для пущего эффекта. К слову, командиром он стал буквально на днях – его предшественник умер от кишечного расстройства. Так вот, конь встал на дыбы, дико заржал… и лишился наездника. Горе-командир не удержался в седле, а одна его нога выскочила из стремени. Он вонзился головой в землю. Шлем не подвел – подвела шея, хрустнувшая, как вареное куриное крылышко. Негромко и легко. Наша конница тогда так и не поучаствовала в бою. Мы отступили на прежние позиции.
Со мной подобной глупости не случилось. Мой конь стремительно мчался вперед, и воины, окружившие Алабель, переключились на меня. Девица воспользовалась их замешательством и яростным выпадом ранила в сердце одного негодяя. Она была способна и на большее, но воин с огромным тесаком, палач, не предоставил ей свободы действий. Он атаковал ее с таким рычанием, что мне почудилось, будто бы эти вояки лишь разыгрывали свою бесчувственность и безразличие к совершаемым деяниям. По-моему, с выводами я поторопился.
Пока Алабель уклонялась от атак безумного палача, я сшибся с троицей щитоносцев. Один враг отлетел на несколько метров, другого я изящным взмахом снизу вверх рубанул по голове. Третий воин ушел от столкновения со мной и сразу же нанес сильный удар. Если бы щедрый гелетианский рыцарь не подарил мне кольчугу своего брата, я смог бы увидеть, как содержимое моего желудка покидает тело неестественным образом. Это обстоятельство меня озадачило, но разобраться с ловким негодяем сразу не получилось. Вместо этого я направил коня на сбитого с ног воина. Он начал приходить в себя, и момент, чтоб отправить мерзавца в преисподнюю, был идеален. Мой зверь попросту затоптал его.
Я резко развернул коня. Враг, ударивший меня по туловищу, не успел помочь своему соратнику, но он сделал кое-что иное. Кое-что более интересное. Он швырнул в мою сторону свой щит. Этого я не ожидал – тяжелый удар пришелся по моей груди. Я охнул и свалился с коня. Перед глазами все плыло, и воздух… У меня никак не получалось вздохнуть.
Алабель, если и заметила то, что со мной стряслось, ничем не могла помочь – на нее напирал воин, бывший опаснее всех прочих. Он не позволял ей контратаковать, а единственный раз, когда Алабель рискнула парировать его размашистый удар, чуть не стал последним. Она не теряла надежды улучить момент, но продолжала отступать.
Я об отступлении не думал: боль сковала тело, словно путы. Краем глаза я заметил, как несется ко мне враг, и приподнялся, дабы найти потерянный меч, но все оказалось напрасно. Воин пнул меня сапогом, а когда я вновь упал, раскинув руки, он занес над моей головой меч. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным.